Юрий Вагин. Креативные и примитивные

Основы онтогенетической персонологии и психопатологии.

ВВЕДЕНИЕ

Все, что ни пишется — пишется для кого-то. Даже дневники, дающие возможность обратиться не к себе, но к себе-другому, так сказать, от себя-вчера к себе-завтра. Не составляя исключения, думаю, что и написанное мной кому-то пригодится. Доверяя в процессе работы близким мне людям знакомство с отдельными и разрозненными частями книги, я мог убедиться, что, по крайнеймере, кому-то это интересно. «Это интересно, — говорили мне, — но, по меньшей мере, спорно и может быть неоднозначно воспринято». Меня радует первое и не пугает второе. Я описывал феномены так, как они видятся мне. Это чисто субъективное видение. Если другой человек видит по-другому — это не значит, что кто-то из нас не прав. Мы можем просто стоять на различных позициях, и нет большого смысла доказывать, что чья-либо позиция имеет преимущества.

Если у вас есть желание посмотреть на некоторые проблемы психологии и психопатологии моими глазами (или в прямом смысле — с моей точки зрения) — книга перед вами.

Я думаю, что не ошибусь, если скажу словами Бродского, что для человека частного и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшего предназначена эта книга.

ОБОЗНАЧЕНИЕ

Но раз уж вы взяли эту книгу в руки, и начали ее читать, мне следует обозначить проблему, которая будет интересовать нас непосредственно, или, если честно сказать, которая будет интересовать меня. Проблема эта имеет самое непосредственное отношение к онтогенезу, и поэтому мы поговорим о нем несколько ниже. Проблема эта имеет также непосредственное отношение к личности человека, потому что речь пойдет об онтогенезе личности (назовем такой подход онтогенетической персонологией), и на это следует обратить особое внимание, так как традиционно принято говорить о развитии личности, а психология развития и онтогенетическая персонология — это, как вы скоро убедитесь, настолько разные вещи, что есть повод об этом немного поговорить.

Разница в подходе приведет нас в конце концов к неутешительным выводам, и я прямо скажу, что отлично понимаю: книга эта нехорошая и в каком-то смысле недобрая. Подозреваю, что кому-то, может быть, захочется даже обвинить автора в недостатке любви к человеку и веры в него.

Только следует заметить, что нелюбовь к человеку — это не перенос ницшеанского или шопенгауэровского мировоззрения в психологию. Нелюбовь к человеку — основа и обязательное условие любой науки. Мартин Бубер — великий еврейский философ, говорил, что главное сущностное слово звучит как «Я-Ты». В этом взаимоотношении исчезают все частности, и человек относится к человеку, взаимоотносится как к живой и непосредственно данной реальности. Я есть Ты, а Ты есть Я. Это отношение и есть любовь. Как только Я начинаю рассматривать другого человека в совокупности составных частей, как только Я начинаю разлагать другого человека на сумму его характеристик и свойств, главное слово Я-Ты, основное сущностное отношение, любовь исчезает. Ты превращается в Оно, Он или Она. В отношениях Я-Оно, Я-Он, Я-Она нет любви. Но только на этих отношениях и строится вся наука. Принципиально невозможно любить человека и одновременно изучать его. Поэтому любовь, равно как и вера, может быть в онтологическом плане и выше науки, может быть даже более необходима для человека, чем наука, но никогда и ни при каких условиях несоединима с ней.

Поэтому я не боюсь сказать, что эта книга написана без особой любви и уж тем более веры (что может быть страшнее для науки?). Поэтому я не боюсь также сказать, что эта книга не нужна всем и ее вряд ли когда-нибудь будет ждать широкое признание.

Наука уже подвергла Человека трем страшным унижениям: она лишила его геоцентрической иллюзии и с помощью открытий Коперника, она лишила его Бога с помощью эволюционной теории Дарвина, и она лишила его сознания с помощью теории Фрейда. Уже достаточное количество раз повязка была сорвана с глаз Человека, но вновь и вновь он надевает ее, и теперь на этой повязке гуманистическая психология выводит новые красивые слова: Развитие Личности, Духовное Совершенствование, Творческая Жизнь.

Стоит ли? Стоит ли наносить новый удар? Стоит ли пытаться лишить человека будущего? Причем отнюдь не в атеистическом плане, не в смысле возможности только посюстороннего существования и невозможности загробной жизни. На современном этапе развития науки создались все предпосылки для того, чтобы лишить будущего личность человека. Потому что миф о бесконечном развитии личности, миф о возможном для каждого человека творческом самосовершенствовании, миф о беспредельных возможностях — вранье. Ничего этого нет. Есть организм, есть онтогенетический процесс постепенного умирания, есть личность — биосоциальное единство, и нет, никаких оснований считать динамику развития личности отличной от общих закономерностей присущих онтогенезу индивида. Нормальный процесс инволюции и регресса личности начинается в 20 — 25 лет, процесс этот затрагивает абсолютно подавляющее число людей, живущих на Земле, и приводит к формированию примитивной личности с постепенно нарастающим регрессом личности, духовным несовершенством и творческой импотенцией.

Стоит ли говорить об этом вслух? Я не знаю. Но склоняюсь к тому, что об этом не следует говорить громко на открытых площадях и при большом скоплении народа.

Существует история про одного раввина, который стал настолько мудр, что почувствовал в себе способность написать книгу о Человеке в целом, но не стал ее писать. Я понимаю, почему он не стал этого делать. Но сам не могу удержаться от искушения. Видимо, потому что я только умен, а не мудр, как он. Потому что я остаюсь один, и экзистенциальное отчаяние заставляет меня зло смеяться. Я знаю, что не одинок в своем миросозерцании, но это не избавляет меня от одиночества, так как все мы не нужны друг другу. Кьеркегор когда-то называл нас эстетиками и осуждал за аморальность и асоциальность.

ОГРАНИЧЕНИЕ

Эта книга о людях примитивных и людях креативных. Люди вообще отличаются друг от друга. Они разделены на мужчин и женщин, черных и белых, евреев и русских и разницу эту они во многом знают, понимают и принимают. Хотя, конечно, женщине, может не нравится, что она женщина, и она может мечтать стать мужчиной, негр может тратить тысячи долларов, чтобы отбелить свою кожу, а еврей покупать паспорт с хорошей пятой графой или теперь скорее наоборот.

Но не об этих различиях пойдет речь. В биологии всех людей принято делить на две группы: огромное большинство, обладающее признаками, укладывающимися в пределы нормы, и незначительное меньшинство, обладающее признаками, которые выходят за пределы нормы и рассматриваются как отклонения.

Линией разграничения между «нормальным» и «ненормальным» принято считать так называемый 95-процентный уровень. Это означает, что все признаки, не укладывающиеся в те, которыми обладает 95 процентов особей популяции, признают отклонениями и любую особь, обладающую такими признаками, рассматривают как отклоняющуюся от нормы.

Подобным образом всех людей можно разделить по массе биохимических, физиологических или психологических признаков, однако, еще Roger Williams писал, что «эту точку зрения чаще молчаливо принимают, чем высказывают» (220).

Я рассмотрю с нейрофизиологических и психологических позиций такое качество, как креативность и постараюсь, насколько это получится, обосновать свою точку зрения на этот феномен, в том числе показав, что для основной популяции креативность достигает максимума к 20-25 годам, а затем начинает уменьшаться и процесс этот является нормальным, такие личности составляют основу общества, они первичны и, следовательно, примитивны. Понятие «примитивный» будет использоваться в его буквальном смысле — как обозначающее простое, «первоначальное» явление по сравнению с последующими явлениями того же ряда (от лат. primitivus, primo, primoris). При этом я не затрагиваю более поздний смысл этого понятия — «имеющее отношение к ранним стадиям развития человеческого общества и культуры». И, тем более, не буду иметь в виду тот негативный оттенок, который получило это слово в бытовом обиходе.

Постепенное понижение креативности в процессе онтогенеза и особенно в период позднего онтогенеза — явление нормальное и закономерное. Но по отношению к феномену креативности действует тот же основной биологический закон, который определяет, что около пяти процентов особей популяции отклоняется от нормы. Часть из них (около двух с половиной процентов) относится к категории малоумных личностей и изучается в рамках психиатрии и психопатологии, часть из них (также около двух с половиной процентов) относится к своеобразному личностному отклонению, которое я буду называть «креативная личность» и рассмотрю в соответствующей главе.

Основная цель книги — показать, что нельзя рассматривать креативную личность как образец абсолютной нормы, как максимальное проявление человеческой сущности, как полную актуализацию личности, как вершину человеческого рода, и уж тем более нельзя искусственно переносить законы психологического функционирования креативной личности на примитивную личность, и заставлять последнюю функционировать в несвойственной ей манере.

Соотношение примитивных и креативных личностей, существующее в популяции, является нормой, это естественным образом сбалансированный процесс, не требующий и не допускающий каких-либо посторонних вмешательств. Интенсивные попытки стимуляции психической деятельности, предпринимаемые уже не только в детском и подростковом возрасте, но и в зрелом и пожилом возрасте, вызывают самые большие опасения.

Например, если рост в основной популяции составляет в среднем 160 — 170 см, то какой-то процент людей обязательно выходит по этому показателю за пределы нормы. Есть люди, рост которых составляет 200 и более сантиметров. Такие люди не представляют собой патологии, они являются отклонением. И никому не нужно доказывать, что им в чем-то сложнее адаптироваться к окружающей среде. Что произойдет, если мы начнем рассматривать людей с двухметровым ростом как «полностью выросших», а всех остальных как «неполноценных» или «не полностью актуализированных»?

Равным образом, есть креативные личности, активность и пластичность ментальных процессов которых продолжает оставаться на относительно высоком уровне (по сравнению с общей популяцией) дольше, чем в норме. Это отклонение. Таким людям также в чем-то сложнее адаптироваться к окружающей среде, поскольку мир, который их окружает — это не их мир, это не мир, который рассчитан на них, это мир примитивных личностей, это мир, адаптированный к особенностям социального и психологического функционирования примитивных личностей, мир, живущий по примитивным законам, мир с примитивными ценностями и интересами. Это — нормальный мир.

Глупо, как каждый понимает, пытаться разработать методики, которые позволили бы основной массе населения увеличить свой рост, хотя, теоретически это, вероятно, возможно. Для баскетбольных команд, насколько я знаю, стараются отобрать людей с естественно высоким ростом, а не вытягивают подростков в специальных инкубаторах.

Однако, задумаемся, что же происходит в психологии в целом и в педагогике в частности по отношению к проблеме креативности? Чем, если не «вытягиванием за уши» можно назвать знаменитое «развивающее обучение»? Родители согласны платить огромные деньги, лишь бы погрузить своего ребенка в систему максимального информационного нагнетания, лишь бы втиснуть в ребенка всю мыслимую и немыслимую информацию, совершенно не учитывая его индивидуальные особенности. Это напоминает насилие.

У Роджерса (при всем моем неприятии гуманистической психологии) есть хорошее сравнение: «фермер не может заставить росток развиваться и прорастать из семени, он только может создать такие условия для его роста, которые позволят семени проявить свои собственные скрытые возможности. Так же обстоит дело и с творчеством» (204). Это хорошее напоминание тем педагогам, которые считают, что креативность, это та волшебная жидкость, которой они поливают детей и которая обладает магической способностью из каждой землянички вырастить клубничку. Еще Гельвеций по этому поводу говорил, что посредством воспитания можно заставить плясать медведей, но нельзя выработать гениального человека.

Педагогам бы решить проблему, как не тормозить психическое развитие ребенка и подростка, чтобы не выращивать психических компрачикосов, а уж кому и на сколько дано вырасти духовно и интеллектуально, природа решит сама. Не нужно ее подправлять. Как писал основоположник гештальттерапии Фредерик Перлз «Не нужно толкать реку, пусть она течет сама» (199). Ведь все, что требуется от родителей, воспитателей и учителей, это обеспечить свободный доступ ребенка к информационному потоку в широком смысле этого слова, и он впитает в себя ровно столько, сколько позволят ему его собственные потенции. Он будет аутентичен. Он будет самоактуализирован, если угодно. Если исключить грубые случаи с сенсорной депривацией, ребенок, воспитывающийся в естественной среде, без внешнего вмешательства сумеет компенсировать возникший информационный голод. Не страшно, если ребенку кто-то что-то не «додаст». Образующийся вакуум будет заполнен естественным путем китайским языком, интегральными вычислениями, анатомированием лягушек и тому подобными с нормальной (примитивной) точки зрения странными материями.

Страшно в данной ситуации другое. Страшно, если в ограниченную форму попытаться вложить большее содержание, чем она может вместить. Психика ребенка и подростка чрезвычайно пластична. До поры до времени она стерпит все, но рано или поздно неминуемо ответит целым залпом психосоматических нарушений в результате кризиса аутентичности.

Психологи и психиатры знают, что происходит с теми детьми, которых в погоне за спортивными достижениями, родители и тренеры, так сказать «развивают», не думая о последствиях. На рубеже третьего тысячелетия любопытное человечество заинтересовалось развитием мозгов, презрев, древнюю мудрую заповедь Экклезиаста: «Умножая знания, ты умножаешь страдания». Неужели на Земле мало страданий?

В этой связи в психологии за последние десятилетия возникло новое уникальное направление: психология креативности. Две проблемы интересуют в настоящий момент психологов: собственно проблема креативности и проблема усиления и продления креативности у большинства людей. Разрабатываются различные методики развития креативности у детей, усиления творческих способностей в зрелом и пожилом возрасте. Описываются и изучаются отдельные редкие индивиды, отличающиеся по ряду параметров от основной популяции. Эти индивиды (креативные личности) обладают определенным набором психологических характеристик, которые они где-то (то ли по наследству, то ли в школу специальную ходили) получили и вечно придумывают что-то новое, всегда идут своим путем, не могут усидеть на одном месте. Поль Торренс — основоположник психологии креативности писал, что «креативность это значит копать глубже, смотреть лучше, исправлять ошибки, беседовать с кошкой, нырять в глубину, проходить сквозь стены, зажигать солнце, строить замок на песке, приветствовать будущее"(72).

Но не это интересует большинство людей. Никто не станет вкладывать деньги, чтобы научить свою дочь разговаривать с кошкой, а своего сына строить замок на песке. Креативностью интересуются постольку, поскольку на креативности стало возможно делать деньги. Ведь эти отдельно взятые личности периодически что-то там открывают, и на этом можно делать бизнес.

«Ага!» — думают психологи, и целыми школами и научными направлениями проблему эту, то есть креативность, изучают, а на базе, изученного пытаются разработать различные комплексы мероприятий, как эту креативность в детстве как прививку прививать — «развивающее обучение» называется.

Все это имеет столько же шансов на успех, как попытка с детства воспитать из девочки мальчика, или из мальчика девочку. То есть, не то, чтобы ничего не получилось, но, просто то, что получится, глаз отнюдь не радует, само по себе вызывает сожаление, а иногда еще и требует специальной психологической и психотерапевтической помощи. Попытайтесь сделать из примитивной личности- креативную — получите невротика; попытайтесь сделать из креативной личности примитивную — получите то же самое (в лучшем случае, а в худшем — суицидента).

Только тот факт, что на креативности можно стало делать деньги, стимулирует многочисленные псевдонаучные исследования и псевдонаучные рекомендации по развитию этого качества.

Когда еще 200 — 300 лет тому назад тех же креативных личностей — всех этих изобретателей, поэтов, писателей и артистов часто за общий стол не пускали, а раньше еще и сжигали — проблема креативности общество как-то не волновала, и на учителя, который стал бы развивать у своих учеников нестандартное мышление и независимость суждений, посмотрели бы, как минимум, странно.

Умные люди, типа Папы Юлия II, который в карете гонялся по всей стране за молодым Микеланджело, чтобы уговорить последнего остаться в стране, встречаются редко. Наивно думать, что в процессе развития человеческой цивилизации что-либо существенно изменилось.

Еще более наивно думать об этом в стране, в которой царь Николай I, посещая московский университет, заявлял ректору после беседы с лучшими студентами: «Не нужны мне умники, а нужны послушники".

Наивно думать об этом в стране, в которой уже в начале двадцатого века элита нации была уничтожена, а величины мирового уровня на пароходе были отправлены куда подальше.

Гумилева расстреляли, Лосев строил Беломорканал, Лихачев изучал русскую культуру на Соловецких островах, Мандельштам умер в лагере и могила его неизвестна, Бродского посадили за тунеядство, а затем выгнали из страны. Он не вернулся никогда. Он не приехал ни разу. Задумайтесь почему.

Потому что ничего не изменилось. Ничего. Если вы так не считаете — идите, смотрите телевизор и читайте газеты перед обедом. Девяностолетний академик Лихачев в это время с помощью тазика с водой будет регулировать влажность в хранилище рукописей Пушкина, которые при ближайшем рассмотрении никого в этой стране не интересуют.

Эта книга предназначена для креативных личностей. Я хочу, чтобы мы поняли, что живем в чужом мире. Это не наш мир. Мы живем в примитивном мире. В этом мире существуют свои законы и это не плохие законы, — это просто другие законы.

Если вам нравится Альфред Шнитке, Франц Кафка, Тарковский и Сокуров, все что я могу сделать, это выразить вам свое соболезнование, потому что в этом случае вы являетесь отклонением. Не патологией, но отклонением. Потому что нормальные люди в этом нормальном мире любят мыльные оперы, любят читать газеты, любят свою жену и жену соседа, любят гороскопы и астрологию, не любят учиться, не любят что-то менять, не любят что-то не понимать. «Огромное количество людей способно скучать перед «Сикстиной» и за Бетховеном и услаждаться дешевой олеографией и слащавым вальсом» — возмущался в начале века русский религиозный философ Сергей Булгаков (30).

Не нужно возмущаться. Если вам не нравятся, к примеру, сериалы и бульварные романы, не нужно об этом кричать, не нужно злить окружающих. Глупо говорить и писать, что все это примитивно. Все это примитивно по своей идее.

Потому что примитивность — это норма, это — хорошо. Это не какое-то «недо», это совершенный и законченный в своей цельности феномен, можно сказать даже «идея» по Платону, или «Ding in sich» по Канту. Это не должно стать более креативным или креативным. Креативность — это просто иное. Это два разных феномена, которые сосуществуют в популяции.

Примитивная личность — это норма.

Креативная личность — это отклонение.

Мы не в силах изменить правила этой игры. Хватит плакать о трагической оторванности» русской интеллигенции от народной души (59).

ГЛАВА 1. ОНТОГЕНЕЗ ОРГАНИЗМА

1

Начнем с того, пусть это и покажется тривиальным, что существует человек. Или, как сказал бы Мартин Хайдеггер, человек имеет место. Человек в целом (person) нас в данном случае не будет интересовать, равно, как не будет интересовать нас в первом приложении и человеческая личность (personality). Мы начнем разговор с индивида (individual), понимая под индивидом живое существо, принадлежащее к роду людей, вне зависимости от того, включено оно в систему социальных отношений или нет. То есть, мы начнем разговор с биологической сущности человека. А затем, когда мы будем иметь достаточно прочный биологический базис, мы поговорим уже о личностных аспектах, о тех конструкциях, которые возникают на базе биологической индивидуальности в рамках той или иной социальной системы.

Но сначала мы должны поговорить о человеческом организме — анатомической и морфологической основе индивида. Ибо, как я глубоко уверен, динамика многих надиндивидуальных социально обусловленных структур личности определяется динамикой базовых, индивидуальных, организмических онтогенетических процессов. Борис Герасимович Ананьев — одна из жемчужин отечественной психологии, специально подчеркивал, что многие сложные образования индивида, такие как структура потребностей и сенсомоторная организация, обусловлены именно феноменами онтогенетической эволюции человека — возрастными и половыми, конституциональными и нейродинамическими свойствами (7).

Исследование взаимосвязей между онтогенетической динамикой нейрофизиологических процессов головного мозга и личностным онтогенезом — не только одна из самых сложных и интригующих проблем, существующих в настоящее время на стыке между физиологией и психологий, но и одна из самых опасных проблем. Ни в какой другой области науки вы не сможете ожидать столь мощного сопротивления своим исследованиям и практически полного неприятия полученных результатов. Практически каждый физиолог, который в результате своих исследований получает конкретные данные, непосредственно указывающие на онтогенетическую обусловленность нейродинамики, всегда стремится подчеркнуть, как бы оправдываясь, что на основании полученных данных нельзя делать далеко идущих выводов об онтогенетической обусловленности высшей психической деятельности. Начинаются бесконечные «вместе с тем» и «несмотря на то, что» и тому подобные «извинения» за полученные результаты.

Между физиологией и психологией уже долгое время существуют сложные отношения, которые не сегодня возникли и, очевидно, не завтра исчезнут. Физиологи с подозрением относятся к психологии с ее «размытым» научным аппаратом (вспомним Павлова), психологи, даже если на словах декларируют материалистические идеи, на деле предпочитают исповедовать психофизиологический параллелизм, с социоцентрической ориентацией в лучшем случае, и с деоцентрической в худшем.

Широкое распространение получили различные теории научного креационизма, в которых с «научной» точки зрения «опровергается» эволюционная теория Дарвина и продолжает доказываться избранность, необъяснимость «от мира сего» человеческой сущности. Объективные данные при этом даже не опровергаются, они просто игнорируются. И сложно сказать, должна ли наука стремиться дать знания, если они не востребуются. В эстетике есть знаменитая проблема «искусства для искусства» и подобная проблема есть в любой науке. Суть в том, что креативная личность не может не заниматься своей деятельностью, даже если за ее работу вообще ничего не будут платить, даже если за полученные результаты ее будут преследовать, она вечно, как любопытные персонажи сказок, будет стремиться заглянуть за запретную дверь. Нужно ли рассказывать о том, что ты там увидел, тем, кто этого в принципе знать и не желает?

Эволюционное происхождение и формирование человеческого организма изучено в настоящее время достаточно полно, чтобы не воспринимать всерьез теории «научного» и ненаучного креационизма или различные модели инопланетной колонизации. По крайней мере, в теории происхождения человека больше ответов и меньше вопросов, чем в теории происхождения жизни.

В начале эмбриогенеза, в результате слияния двух половых клеток образуется зигота, несущая в своей протоплазме полный генетический набор с кодом морфофункциональной организации индивида.

За последние десятилетия накоплено много данных о процессе развития индивида из зародышевых клеток. Колоссальные усилия были затрачены эмбриоморфологами для изучения основных законов и процессов эмбриогенеза. Эксперименты по изучению феномена эмбриональной индукции вызывают искреннее научное уважение. Опыты Шпемана по пересадке эктодермального зачатка хрусталика или опыты Йонен по сооружению настоящих «сендвичей» из эктодермы аксолотля и тритона, заставляют просто снять шляпу и склонить голову перед трудолюбием и изобретательностью ученых (207). Учитывая то, что людей, которые занимаются исключительно проблемами эмбриогенеза, в мире насчитывается всего нескольких десятков — результаты их исследований впечатляют. Динамика эмбриогенеза изучена, можно сказать, не по дням, а по минутам.

При этом выяснилось главное: роль нервной системы в процессе эмбриогенеза настолько велика, что большую часть поверхности зародыша представляют ткани, из которых в дальнейшем пойдет формирование нервной трубки. Филогенетическое и онтогенетическое развитие нервной системы — не только обязательное условие формирования высшей нервной деятельности, но и обязательное условие нормального функционирования многоклеточного организма.

Две основные проблемы до настоящего времени остаются открытыми: проблема зарождения жизни и проблема ее эволюции. В чем смысл эволюции живого в целом и эволюции центральной нервной системы в частности? Какова роль живого в бытии?

Многие вопросы получили свое разрешение, многие вопросы возникли вновь, но ответа на очень важный для науки вопрос нет, и это почти всеми признается. Нет до сих пор ответа на вопрос: что запускает филогенез и онтогенез. Ни биология, ни эмбриоморфология не могут дать ответа на этот вопрос.

Биология индивидуального развития — новая дисциплина, которая, как и эмбриоморфология оценивает, как осуществляются изменения с учетом цитологических, физико-химических, биохимических и молекулярных изменений в процессе развития зародыша, также не отвечает на вопрос, почему осуществляется развитие (15).

Подчеркнем, что для науки более остро в настоящий момент стоит вопрос «что запускает развитие?», чем вопрос «как идет развитие?», к большой радости всех теологов, которые сладко потирают ладошки и на место вопроса «что?» ставят вопрос «кто?», без лишней скромности напоминая, что их «наука» ответила на это уже несколько тысяч лет тому назад. Вопрос о происхождении жизни настолько сложен, что даже многие ученые, устав вглядываться в окуляр микроскопа, в отчаянии поднимают глаза посмотреть: кто там «бродит в небе». Когда нейрофизиолог академик Н. П. Бехтерева (внучка Бехтерева) начинает объяснять одаренность и гениальность Божьей благодатью — мне становится очень грустно.

Что запускает фило- и онтогенез? Мы не знаем этого. Пока. Проблема каузальных факторов индивидуального развития, поставленная в свое время еще Аристотелем, не решена до настоящего времени. Каким образом две микроскопические частицы, две пылинки во Вселенной, соединившись вместе, начинают ассимилировать огромное количество вещества, в результате чего возникает сложнейшая система в миллионы раз превышающая размеры и вес изначальных субстанций — не понятно и не известно. Если мне не изменяет память, одно из основных положений теории систем указывает, что для создания сложной системы всегда нужна еще более сложная система. Что это за система? Не известно. Даже если мы и назовем эту систему «Бог» или «Ген», ответим ли мы тем самым на вопрос?

Генная теория, безо всякого сомнения, гигантский прорыв в труднодоступную область зарождения и развития жизни. Она объясняет многое, но далеко не все. Например, не ясно: до какого момента онтогенез управляется генетической программой? Запрограмированы ли старость и смерть в геноме, или наша программа устроена так, что мы интересуем природу только до достижения половозрелого возраста. Какова степень генетической детерминации матриц перцептивных, когнитивных, мнестических и других психических функций?

Предполагают и почти доказано, что развитие живой системы идет подобно цепной реакции, в которой каждый шаг обусловлен предыдущим и в свою очередь определяет последующий. Но какова тогда термодинамика этой цепной реакции? Почему с такой настойчивостью на протяжении миллионов лет живая природа стремится противодействовать второму закону термодинамики? На все эти вопросы еще только предстоит ответить.

2

Я же несколько раз использовали термин «онтогенез» и не могу двигаться далее, не оговорив смысла, который буду вкладывать в это понятие. Я не могу обойти очень важную проблему, связанную с бытием человеческого организма, с индивидуальным бытием, с личностным бытием, поскольку на этом завязана вся дальнейшая смысловая динамика книги. Нас будет интересовать весь цикл человеческой жизни: рождение, созревание, зрелость, увядание и смерть. Еще более нас будет интересовать цикл личностного бытия: становление, созревание, регресс, инволюция и распад личности. Мне хотелось бы подчеркнуть, что такие явления, как регресс личности или инволюция личности, я буду рассматривать не как патологические, а как нормальные и обязательные явления в жизни каждого человека.

Как правильно назвать, чтобы не быть неверно истолкованным, весь цикл человеческого бытия? К. Г. Юнг в свое время предупреждал, что «мы обязательно должны определять, что имеем в виду, когда употребляем тот или иной термин, иначе мы будем говорить на непонятном языке; и психология особенно страдает от этого»(172).

Самое подходящее и точное, но в то же время и самое обманчивое, коварное, вводящее в заблуждение, извращенное «до наоборот», а потому и самое страшное для нас слово — это «развитие». «Развитие» — это великолепный термин, если трактовать его буквально, то есть, как «раз-витие». Раз-витие в том смысле, что нечто изначально с-витое начинает раз-виваться, подобно пружине в механических часах. Тогда совершенно ясным становится, что процесс развития — это переход от большей энергии к меньшей, что, по сути дела, это процесс не прогрессивный, а регрессивный, не эволюционный, а инволюционный и т.д. Конечно, в ходе так понимаемого раз-вития какие-то подпроцессы могут претерпевать восходяще-нисходящие тенденции, то есть сначала нарастать, а затем спадать, но в основе всегда лежит раз-витие. Грубый пример: заведите любую детскую машинку и поставьте ее на пол. Скорость ее сначала начнет резко увеличиваться за счет раз-вивающейся пружины, а затем постепенно уменьшаться, пока не снизится до нуля. Похожие процессы мы можем наблюдать на разных уровнях человеческого индивидуального и личностного бытия.

К сожалению, мы не можем использовать этот термин, так как развитие понимается большинством ученых в смысле движения вперед, движения снизу-вверх, как прогресс, улучшение, усложнение и т.д. Точно также понимаются и все производные от развития термины: «развивающее обучение», «развивающаяся личность». Если попытаться задуматься над термином «развивающее обучение» в нашем понимании, то мы сразу же создадим себе столько проблем, что надолго увязнем в них.

В англоязычной литературе, когда говорят о развитии, пользуются термином «development». Смысл этого понятия соответствует смыслу термина «развитие» в общепринятом употреблении и означает: улучшение, усовершенствование, рост, эволюцию и т.д. Так же трактуется этот термин и в психологии развития (developmental psychology) — ветви психологии, концентрирующей свое внимание на изменениях в когнитивном, мотивационном, психофизиологическом и социальном функционировании, происходящих в процессе жизнедеятельности.

Однако, если говорить о всем периоде жизни человека, то многие психологи хорошо понимают, насколько опасно и неверно использовать для описания динамических процессов, происходящих при этом, термина «development» — «развитие». Те, кто понимают эту опасность и хотят подчеркнуть неадекватность термина «развитие»,используюттермины «life-span» и «life-spanpsychology».

«Life-span» — буквально переводится как жизнь от начала до конца. «Span» — старогерманское и саксонское понятие, происходящее от слова «spanna» (ладонь), и обозначает расстояние между кончиками большого пальца и мизинца, когда они разведены в разные стороны на максимальное расстояние, или расстояние между двумя концами арки, или просто промежуток времени от начала до конца. При этом речь вовсе не идет о том, что нечто постоянно прогрессирует или улучшается, а имеется в виду, что нечто начавшееся по прошествии некоторого времени имеет конец.

В английском языке также имеется понятие «agеing», которое, в принципе, обозначает просто процесс увеличения возраста, а понятие «ageing changes» — возрастные изменения. При этом, понятие «ageing» в английском языке очень удачно предполагает постепенное снижение жизненности организма, что по мнению многих ученых начинает происходить сразу после зачатия, но с житейской точки зрения снижение жизненности начинается не после рождения, а после достижения зрелого возраста. Поэтому не только в обиходе, но и в биологии понятие «ageing» используется тогда, когда имеется в виду период после наступления зрелости, то есть период позднего онтогенеза.

Другой английский термин «senescence» означает «старение» и определяется Medawar как «изменения физических функций, чувствительности и энергии с возрастом, которые постепенно увеличивают вероятность смерти индивидуума» (177).

Из всех понятий английского языка «life-span» — для нас исключительно удобный, лишенный малейшей двусмысленности, емкий и точный. Но в русском языке аналог, к сожалению, отсутствует. Если просто пользоваться словом «жизнь», то производный от него термин «жизненная психология» начинает нести на себе не динамическую, а содержательную нагрузку, означая какие-то обыденные человеческие знания в области поведения, взаимоотношений людей.

Какой еще термин может более или менее удачно отразить всю динамику человеческого бытия от рождения до смерти?

В восточной культуре, мудрость которой достигла своего расцвета в те времена, когда многие народы еще жили в лесах, существует понятие «дао» — обычно непереводимое, но несущее в своем содержании именно динамическую, какую-то вне личности лежащую силу, определяющую судьбу человека. Однако этот термин чрезмерно глубок, чтобы называть «дао-психологией» тот раздел психологии, который всего лишь концентрирует свое внимание на биологической, онтогенетической обусловленности динамики личностного бытия.

3

Находясь в таком положении, я буду пользоваться термином «онтогенез» за неимением лучшего, а не потому, что этот термин — лучший. Достаточно сказать, что в настоящее время в научной литературе отсутствует четкая трактовка термина «онтогенез», чтобы понять, насколько трудно работать с термином, в который одни ученые вкладывают только первую половину жизни человека, другие — всю жизнь, а третьи — периодически меняют свою точку зрения.

Термин «онтогенез» ввел в биологию Haeckell в конце девятнадцатого века. Он обозначил им развитие особи (ontos — существо, особь; generis — развитие, возникновение) от стадии оплодотворенного яйца до завершения процессов рекапитуляции или повторения предшествующего филогенетического развития. Биогенентический закон Геккеля гласит: «Развитие зародыша (онтогенез) есть сжатое и сокращенное повторение развития рода (филогенез)…». Аналогичной закон в отношении психической деятельности в последующем сформулировал Фрейд, который утверждал, что душевное развитие отдельного человека повторяет весь ход развития человечества.

Если Геккель в понятие онтогенеза вкладывал только первую половину жизни живого существа — до момента достижения биологической зрелости, то в дальнейшем в понятие «онтогенез» стали включать не только молодость, но и зрелость (А.Н.Северцов, 1939, 1945), а в настоящее время часть ученых понимают под онтогенезом весь цикл индивидуального развития, включая старческий возраст (Sedgwicek, 1910; С. Г. Крыжановский, 1939; А. В. Нагорный, 1963; Фролькис, 1970, 1978; И. А. Аршавский, 1967, 1975), а часть продолжают оставаться на позициях, предложенных А. Н. Северцовым.

При этом, некоторые из ученых периодически меняют свою точку зрения, как, например, И. А. Аршавский, который сначала включал в понятие онтогенеза период зрелости и старость, а в последующем изменил свою точку зрения и стал считать, что целесообразно вкладывать в понятие «онтогенез» то содержание, которое вкладывалось в него с самого начала, то есть только период до достижения биологической зрелости (14).

Другие ученые, занимающиеся проблемами, связанными с онтогенезом, например, А. И. Зотин, вообще стараются, избегать каких бы-то ни было терминов, и им постоянно приходится напоминать, что речь идет о «развитии, росте и старении» (57).

Для психиатров более привычен термин «онтогенез» и понимание онтогенеза как полного цикла человеческой жизни. Один из ведущих отечественных психиатров-геронтологов Е. С. Авербух писал, что «старение и старость — нормальное, естественное, физиологическое явление, это определенный отрезок онтогенеза» (2). #page#

Если же под онтогенезом понимать только процесс развития особи до момента половой зрелости (что в принципе верно, если буквально трактовать понятие «generis» как развитие, ибо после достижения половозрелости говорить о развитии организма как целостной системы достаточно проблематично), то тогда необходим какой-либо дополнительный термин, обозначающий процесс трансформации организма от момента соединения половых клеток до момента смерти. Такого термина нет. Существует понятие, предложенное Равич-Щербо «индивидуальная траектория развития», которое также не вполне удовлетворяет смысловую потребность, потому что термин «развитие» может ввести в известное заблуждение, а наша цель показать, что развитие — это начальный, ограниченный, временный процесс, на смену которому приходит зрелость, инволюция и гибель организма. Причем этот процесс касается не только индивидуального жизненного пути (пути индивида), как это принято считать, но и личностного пути. Как человеческий индивид в течении своей жизни развивается до определенной максимальной точки, после чего начинается процесс инволюции, так и личность, как биосоциальное единство развивается до определенного биологически заданного момента, после чего начинается ее инволюция и регресс. Процесс личностного распада представляет собой такое же нормальное явление, как появление морщин на коже или прекращение месячных. И в норме этот процесс начинается тогда же, когда заканчивается индивидуальное созревание организма — 20 — 25 лет.

Термин, который мог бы вобрать в себя весь процесс трансформации индивида от рождения до смерти крайне необходим, и нужно, чтобы в этом термине отсутствовало понятие «развитие".

Может быть, со временем прислушаются к мнению академика В. Н. Никитина, который считал, что «полноценная теория онтогенеза должна охватывать весь жизненный цикл организма, от его зарождения до смерти» (96). Но, пока говорить об этом рано.

Один из учеников В. Н. Никитина — В. В. Фролькис предлагал назвать раздел физиологии, занимающийся «изучением всего цикла индивидуального развития организма, проблемой целостной характеристики онтогенеза», онтогенологией (122). Термин достаточно удачный и напрашивается назвать раздел психологии, занимающийся аналогичными проблемами личности, онтопсихологией, но этот термин уже используется гуманистическими психологами, причем с содержанием, совершенно противоречащим нашему пониманию динамики личностного бытия.

Поэтому раздел психологии, занимающийся проблемами биологической, индивидуальной, онтогенетической обусловленности динамики личностного бытия, мы будем называть «онтогенетической персонологией".

Онтогенетическая персонология (в дальнейшем мы остановимся на этом более подробно) имеет существенное отличие не только от психологии развития, но и от возрастной психологии уже хотя бы в том, что возрастную психологию преимущественно интересует: что мы имеем, что мы можем и должны ожидать от личности в том или ином возрасте. Онтогенетическую персонологию в первую очередь интересует, почему личность претерпевает различные изменения в процессе жизни и как эти изменения связаны с этапами биологического созревания и инволюции. Если возрастная психология ставит, акцент на социальных факторах, считая их движущей силой развития личности, то онтогенетическая персонология ставит, акцент на биологических факторах, считая, что именно биологический базис обуславливает динамику личностного бытия, а социальная среда представляет собой лишь ту питательную среду, гумус, в котором и на котором развивается личность.

Достаточно только взглянуть на возрастную периодизацию, используемую в возрастной психологии, чтобы убедиться в ее социальном уклоне. До последнего времени в нашей стране была принята следующая периодизация возраста:

младенчество — до 1 года

преддошкольное детство — 1 — 3 года

дошкольное детство — 3 — 6 лет

младший школьный возраст — 6 — 10 лет

подростковый возраст — 10 — 15 лет

юность: первый период (старший школьный возраст 15-17)

второй период 17 — 21 год

зрелый возраст: первый период 21-35 лет

второй период 35-60 лет

пожилой возраст 60-75 лет

старческий возраст 75-90 лет

долгожители 90 лет и более

Классификация эта, как можно видеть, имеет более социологическую, нежели биологическую основу и опирается на произвольно выбранные этапы социализации индивида в ограниченном круге социальных систем. Возможно, что она имеет какой-то практический смысл в рамках данных систем, но для понимания динамики личностного бытия человека в целом она ничего не дает.

Аналогичные подходы можно встретить и во многих зарубежных классификациях. Наиболее удобной и пригодной из всех метрических классификаций считается классификация, предложенная Д.Б.Бромлей (7). Человеческую жизнь она рассматривает как совокупность пяти циклов: утробного (стадия беременности), детства, юности, взрослости, и старения. Каждый из этих циклов состоит из ряда стадий, характеризуемых возрастными датами и общими чертами развития.

Первый цикл: утробный.

 1. зигота (оплодотворенное яйцо)

 2. эмбрион (ранняя стадия биологического развития)

 3. плод (поздняя стадия биологического развития)

 4. момент рождения (смена жизни во внутренней среде

 материнского организма на внешнюю среду)

Второй цикл: детство.

 1. младенчество (от рождения до 18 месяцев)

 2. дошкольное детство (от 18 мес. до 5 лет)

 3. раннее школьное детство (от 5 лет до 11-13 лет)

Третий цикл: юность.

 1. ранняя юность (стадия полового созревания) от 11 — 13

до 15 лет

 2. поздняя юность (15 — 21 год)

Четвертый цикл: взрослость.

 1. ранняя взрослость (21 — 25 лет)

 2. средняя взрослость (25 — 40 лет)

 3. поздняя возрослость (40 — 55 лет)

 4. предпенсионный возраст (55 — 65 лет)

Пятый цикл: старение.

 1. «удаление от дел», «отставки» (65 — 70 лет)

 2. старость (70 и более лет)

 3. дряхлость, болезненная старость и смерть (не позднее110 лет)

В этой классификации, равно как и в отечественной, стадии биологического развития перемежаются стадиями социального развития, школьное детство — половым созреванием, а «удаление от дел» — старостью и смертью.

По большому счету, чисто биологическая классификация бытия многоклеточного живого существа может включать в себя только пять стадий: зарождение, созревание, зрелость, инволюцию и смерть.

Составить реальную периодизацию динамики личностного бытия намного сложнее, поскольку сами социальные системы, в условиях которых протекает жизнь индивида, существенно отличаются. Какое может быть дошкольное и школьное детство или предпенсионный возраст в тех культурах, где сами понятия школы и пенсии отсутствуют.

Более адекватные классификации личностного психосоциального бытия предложены лишь в последнее время (E. Erikson, 1950; D. Levinson, 1978), но о них речь пойдет ниже.

4

Итак, я буду пользоваться термином «онтогенез», который при всех своих недостатках привычен, широко распространен в психологии и психиатрии и поэтому требуются лишь незначительные усилия, чтобы со временем привыкнуть употреблять его в более широком смысле, чем это иногда делается. Для психиатров не составит существенного труда понять, что я буду иметь в виду под онтогенетической персонологией в целом и, под онтогенетической психопатологией в частности.

Поскольку индивидуальное и личностное бытие не обязательно совпадают в векторном, динамическом аспекте, эта асинхрония может в ряде случаев приводить к своеобразному разрыву — кризису аутентичности: фундаментальному феномену, который не только сам по себе часто представляет психопатологическое явление, но и лежит в основе большей части онтогенетической психопатологии.

Говоря об онтогенетической психопатологии, я не буду иметь в виду психопатологию дизонтогенеза (психическую ретардацию, асинхронию психического созревания и т.д.). Под онтогенетической психопатологией будут подразумеваться нарушения психического функционирования в результате кризиса аутентичности, когда возникает разрыв между осознаваемой личностной динамикой и не всегда осознаваемой индивидуальной динамикой. У каждого человека имеется индивидуальная траектория жизни. Эта траектория генетически детерминирована и не поддается какой-либо сознательной трансформации. Если человек учитывает индивидуальные базовые особенности собственной личности в процессе социального, надиндивидуального функционирования, он сохраняет собственную аутентичность, он в истинном смысле этого слова самореализуется и самоактуализируется. Он не вступает в конфликт с собственными потенциями, поскольку исходит из них и полагается на них. Такой человек не создает напряжение, а равномерно расходует собственный потенциал. Такой человек счастлив, поскольку он проживает свою жизнь.

Спиноза писал, что если бы камень, взлетевший в воздух от толчка, обладал сознанием, он думал бы, что летит по собственной воле. Он не сказал, что переживал бы камень (думающий, что он летит по собственной воле) после того, как его взлет прекратился бы, и он начал падать вниз. Страдания личности, ориентированной на социальный взлет, на фоне биологической, индивидуальной инволюции составляют этиологическую причину кризиса аутентичности и всей онтогенетической психопатологии.

Как только надиндивидуальное функционирование перестает учитывать динамические тенденции биологического базиса личности, возникает неизбежный конфликт, сопровождающийся увеличением напряжения в системе, нарастанием тревожности и различными механизмами защиты от конфликта, в ряде случаев имеющих патологическую природу.

Давно известна частота психических нарушений в околопубертатном и околоклимактерическом периодах, которые являются не несомненно онтогенетическими, биологически обусловленными, нормальными этапами человеческого бытия. Упомяну пубертатный криз и возрастные депрессии. Ниже мы будем подробно обсуждать особенности онтогенентического кризиса аутентичности и психопатологическую симптоматику, сопровождающую его протекание.

Пока достаточно упомянуть, что в существующей онтогенетической модели болезней Дильмана — депрессии, как одному из самых широко распространенных психических отклонений, уделяется самое большое внимание, и он трактует ее с чисто онтогенентических позиций, как результат постепенной биологической инволюции организма после 20 — 25 лет, высвечивающий на психологическом уровне депрессивной симптоматикой. Дильман предлагает свою онтогенетическую модель болезней, видя ее значение — прежде всего в том, что она дает возможность объединить механизмы развития и старения в единое целое. Состояние нормы в целом, по его мнению, достигается к периоду завершения развития, то есть в возрасте 20-25 лет (45). К этому моменту человеческий организм достигает биологической зрелости, непосредственно после которой начинается процесс тотальной биологической инволюции. Наша цель показать, что в большинстве случаев параллельно этому процессу, вслед за ним и вместе с ним после 20 — 25 лет начинается процесс нормальной личностной инволюции.

5

Как уже говорилось, под онтогенезом мы будем понимать не только процесс достижения индивидом биологической зрелости, но весь цикл индивидуального бытия, включая инволюцию и смерть.

О разработанности теории онтогенеза существуют различные точки зрения. Одни ученые считают, что «в биологии отсутствует научно разработанная теория индивидуального развития (биологическая теория онтогенеза)» (104). Другие, напротив, указывают, что к настоящему моменту предложено уже более 150 теорий онтогенеза (в смысле развития) (53). Плюс к ним известно порядка 500 различных теорий, объясняющих феномен геронтогенеза (механизмы увядания, инволюции, старения). Подробное рассмотрение всех этих теорий можно найти в работах по физиологии развития, биологии старения, геронтологии, мы же ограничимся кратким обзором основных принципов и подходов. Их разумеется не 150 и не 500, а значительно меньше.

Все существующие теории онтогенеза можно разделить на две большие группы: 1) теории, объясняющие механизмы созревания; 2) теории, объясняющие механизмы старения.

Теории созревания (роста) в свою очередь также делятся на две группы:

а) Теории, предполагающие, что половые клетки обладают потенциальным запасом энергии, которая накапливается в результате ово- и сперматогенеза и при соединении гамет начинает высвобождаться, обеспечивая необходимое количество свободной энергии для морфогенеза и создания различных функциональных систем.

Эти так называемые энтропийные теории индивидуального развития предполагают, что организм приходит к самому ответственному периоду индивидуального развития (генетически информативному или детородному) уже достаточно состарившимся, исчерпав в значительной мере свой генетически предопределенный энергетический фонд. При этом индивидуальное развитие отождествляется с процессом, аналогичным скатыванию шарика по желобку вниз (под гору), или процессом постепенного раскручивания пружины в часах, заводимых во время оплодотворения.

b) Теории, которые предполагают, что половые клетки при соединении не обладают достаточным количеством энергии для роста организма, но имеют некий специфический для всего живого механизм, позволяющий ассимилировать необходимую энергию, создавая беспрецедентный с термодинамической точки зрения процесс негэнтропии или отрицательной энтропии.

 Согласно негэнтропийным теориям организм приходит к периоду половой зрелости наиболее структурно упорядоченным, с максимально возможной для него степенью неравновесности, без чего невозможна была бы полноценная реализация видовой миссии. При этом индивидуальное развитие отождествляется с процессом, идущим в гору, или процессом постепенного закручивания пружины, при котором энергетические резервы развивающегося организма не растрачиваются, а приобретаются (14, 15). И только после этого происходит смена негэнтропийных тенденций развития на энтропийные, что и лежит в основе геронтогенеза. При этом диапазон потенциальной лабильности различных систем органов и организма в целом (или потенциальная величина свободной энергии в термодинамическом выражении) начинает постепенно суживаться. В результате ограничиваются и снижаются возможности осуществления адаптивных реакций.

К негэнтропийным теориям примыкают «теории паруса» или информационные модели онтогенеза, которые предполагают, что человеческий зародыш представляет собой высоконасыщенную компактную информационную матрицу, напоминающую туго свернутый парус или парашют с минимальным запасом эндогенной энергии, и процесс онтогенеза — есть процесс разворачивания информационной матрицы в потоке экзогенной энергии. При этом развитие человеческого организма представляется чем-то вроде надувания ветром скомканного бумажного пакета.

К подобным моделям относится известная модель Тьюринга, которая пытается математически описать эмбриологический морфогенез с помощью концепции самоорганизации в пространственно распределенных биологических системах.

Проблема самоорганизации морфогенетических структур концептуально близка к проблеме самосборки белков. В обеих системах наблюдается переход от гомогенного состояния к структурированному, в обоих случаях этот переход энергозависим. При наличии потока энергии через систему самособирающихся белков, мембран или тканей наблюдаются явления самоорганизации.

Таким образом, в отношении энергообеспечения развития организма существует два принципиально различных подхода, один из которых постулирует автономное эндогенное энергетическое обеспечение процессов морфогенеза, другой же постулирует необходимость внешнего энергетического потока, для разворачивания генетических матриц. Но любая из этих теорий предполагает конечность процессов разворачивания, вне зависимости от их обусловленности экзогенными или эндогенными факторами.

Теории старения (геронтогенеза) так же как и теории созревания (роста) можно разделить на несколько групп:

а) Теории изнашивания полагают, что энергия в живой системе имеется в избытке, тем более, что она может постоянно пополняться за счет продуктов питания, а прекращение жизнедеятельности происходит исключительно потому, что структурные компоненты, особенно те из них, которые не обновляются, приходят в негодность.

Теории изнашивания, рассматривают организм в целом и его составные части как механизм, «а все механизмы ухудшаются и портятся вследствие самой деятельности их» писал Е.Maupas еще в 1888 году (189). Этот ученый одним из первых предложил теорию изнашивания для объяснения геронтогенеза.

Одной из разновидностей теории изнашивания можно считать теорию Selye (1956) о старении как следствии накапливающихся патологических изменений в клетках и тканях в результате пережитых стресс-реакций. В его экспериментах в результате стрессового напряжения у животных наступали явления резкого истощения, близко напоминающие старческое истощение организма.

Теории изнашивания не только в принципе объясняют старение организма ухудшением функционирования тех или иных систем, но и практически пытаются выявить конкретные структуры, которые «ломаются» в первую очередь. Одной из таких классических теорий считается теория Lumiere (1921, 1931), модифицированная Ruzicka (1922, 1924, 1929). Lumiere считал, что старение коллоидов (гистерезис) — совершенно неотвратимое физико-химическое явление, роковым образом ведущее к смерти коллоида путем соединения зерен и их осаждения. Эту теорию разделял и известный отечественный физиолог А.А.Богомолец (1938, 1940).

Harman (1955), Sinex (1965) и особенно Fels (1966) считали, что с возрастом в молекулах коллагена нарастают межмолекулярные водородные и другие более «рыхлые», связи, что приводит к уменьшению свободной энергии молекул и приближению всей коллоидной системы к наиболее вероятному термодинамическому состоянию. Свои основные выводы Fels (1966) формулирует следующим образом: «Молекулярное старение в биологических сетях характеризуется отбуханием определяемым ретроактивными силами. Необходимость достигнуть минимальной свободной энергии реализуется в сети снижением ретроактивной силы благодаря уменьшению количества и длины эффективных цепей в аморфной области молекулы".

Нарастание с возрастом межмолекулярных связей и инактивацию в связи с этим белков (и нуклеиновых кислот) протоплазмы много ранее выдвинули как одну из основных цитобиохимических предпосылок старения А.В.Нагорный (1935, 1936, 1940), И.Н.Буланкин (1939), и В.Н.Никитин (1954, 1962) в теории «затухающего самообновления протоплазмы». В.Н.Никитин писал :"Можно предположить (и для этого накапливаются экспериментальные основания), что в эмбриогенезе продуцируются в значительном количестве те ферментные системы, которые обеспечивают быстрое «расплавление» избыточно сцементированных макромолекулярных комплексов при высокой скорости синтеза новых белковых и нуклеиново-кислотных молекул. Это особенно хорошо выражено при лизисе и преобразовании презумптивных органов в эмбриогенезе… Весьма вероятно, что именно такая «прогрессивная структуризация» закодирована в генофонде организма для ранних фаз жизни, и лишь постепенное сперва собственно возрастное развитие, а затем старческое «искажение» того кода и специфическая смена гуморальных и нервных влияний, присущее поздней молодости и ранней зрелости ( в частности, увеличение в этот период продукции тканевых рост сдерживающих веществ, что тоже несомненно, генетически обусловлено), приводят к постепенному превалированию влияний, усиливающих гистерезис и сцепление макромолекул протоплазмы и отсюда — к снижению полноценности их самообновления» (96).

Если рассмотреть выше приведенные теории с термодинамической точки зрения — нетрудно заметить, что все они исходят из принципа изначально максимального количества энергии, которая постепенно уменьшаясь, приводит к ослаблению лизиса и синтеза высокоэнергетических макромолекулярных соединений.

Ряд ученых полагает, что длительное пребывание ДНК в постмитотических клетках организма, не сопровождаемое ее делением, или реституцией, неизбежно должно приводить к физико-химической инактивации ряда участков нитей ДНК, что может вызвать нарушение репродукции РНК и белков в стареющих клетках (Sinex, 1957, 1961).

Curtis и Gebhardt (1958), Failla (1958, 1960), Szillard (1959, 1960), Curtis (1963, 1966) развили представление о старении как результате накопления в хромосомах клеток инактивированных, или неблагоприятно измененных, участков (генов), то есть, потери или извращения ядерного контроля, за биохимическими процессами клеток. Накопление соматических мутаций приводит к общей дегенерации тканей. Harman (1957) при этом отмечал вредное влияние на молекулы протоплазмы свободных радикалов.

Strehler (1959, 1964) видел причину старения в «молекулярных повреждениях», обусловленных действием энергии, которая высвобождается локально в больших концентрациях в процессе биохимических реакций.

Parchon (1959) и Oeriu (1962, 1964) придавали большое значение возрастной инактивации белков и накоплению в них дисульфидных связей при нарастающем деметилировании. Steward и Pollard (1958) придавали значение превращению пролина в оксипролин в белках тканей.

Широкое распространение имеет теория иммунологического старения организма, базирующаяся на идеях И.И.Мечникова. Campbell и Work (1953) предположили, что в генофонде организмов данного вида «репрессированы» возможности синтеза иммунных тел на присущие виду белки. С возрастом происходит ослабление этого «репрессирования» и иммунные тела начинают разрушать клетки собственного организма.

Существует и ряд других теорий аналогичного направления, на которых я не буду останавливаться подробно.

В целом, если исходить из теорий изнашивания, то с целью увеличения продолжительности жизни нужно проявлять максимальную заботу о своем организме при его эксплуатации, и, в принципе, эксплуатировать его как можно меньше и реже.

Известным сторонником этой точки зрения был Селье, который считал, что адаптационные ресурсы организма строго детерминированы и только тратятся и не восстанавливаются. Равным образом когда-то считали, что каждый мужчина рассчитан на определенное количество половых актов и многие мужчины имели специальную записную книжку, в которой скурпулезно отмечали каждую растрату.

b) Теории запыления и засорения, в отличие от вышеприведенных теорий изнашивания полагают, что и энергия есть, и части системы вполне могли бы функционировать, но сама система начинает «засоряться» и остановка происходит в связи с недостаточностью механизмов «очистки» и «смазки». Эти теории можно отнести к одним из самых ранних теорий старения и смерти.

И.И.Мечников еще в 1908 считал, что «причина смерти — самоотравление организма». Исходя из того, что в процессе жизнедеятельности возникают токсические продукты конечного и промежуточного метаболизма (в особенности при гниении продуктов в толстом кишечнике), И.И.Мечников видел в аутоинтоксикации, длящейся в течение всей жизни, основную причину старения и смерти.

Развивая эту теорию, Strehler (1964) даже количественно исследовал все увеличивающееся накопление в старости липофусцина (коричневого пигмента) в симпластах сердца.

Разновидностями теории запыления и засорения являются очень интересные теории «дифференцировки» и «специализации». Эта группа теорий исходит из того, что при специализации и дифференциации тканей происходят перегрузка клеток цитоплазматическими специализированными образованиями и обеднение их первичной, высокожизнеспособной и саморепродуцирующейся протоплазмой. Minot (1908) рассматривал дифференцировку как единственную действительную причину старения. Близкую к этому концепцию развил С.И.Мельников (1917, 1937). Утрату высшими животными способности к регенерации он объяснял специализацией клеток и тканей. Нарастание в организме дифференцированных клеток и его обеднение недифференцированными являются основой теории старения И.И.Шмальгаузена (1926, 1935).

Сторонники этой точки зрения пропагандируют в целях удлинения жизни экологические и санационные процедуры, начиная от жизни на природе, употребления в пищу «Natur-Product» и кончая очистительными клизмами и периодическим голоданием с целью сожжения шлаков и выведения их из организма.

с) Теории растраты или истощения, в отличие от теорий изнашивания и засорения, полагают, что все дело в ограниченности энергетического потенциала и живая система неизбежно прекращает свое функционирование, как только энергия кончается.

Такие теории растраты «жизненной материи и энергии» — «Abnutzungstheorie» или «Wear and tear theory», предполагают, что в гаметах изначально заложен максимальный энергетический потенциал, который при образовании зиготы начинает прогрессирующим образом убывать, приводя организм к постепенной энергетической смерти.

Эта внутренняя энергетическая субстанция называлась по разному: «жизненный фермент» (Butschli, 1882), «субстрат жизни» (И.Р.Тарханов, 1891, 1903, 1908, 1917), «запас жизненной энергии» (Pfluger, 1890; Rubner, 1908), «определенные вещества» (Loeb, 1903), но суть сводилась к тому, что эта субстанция или энергия содержится в зародышевых клетках и в процессе развития организма происходит ее уменьшение. При этом, в отличие от первой теории, утверждалось, что «причиной смерти служит не изнашивание самих клеток, а прогрессивное ограничение способности клеток к созиданию ядерного вещества… Число клеточных поколений, могущих развиваться в течении жизни из зародышевого яйца благодаря первоначальному запасу в нем созидающей энергии и определяет собой долголетие, ту максимальную продолжительность жизни, которую могут достигать разнообразные организмы… Количество этой созидающей энергии представляется для каждого вида нормированным".

В рамках этой теории Rubner (1908) выдвинул свою знаменитую теорию старения, сводящуюся к тому, что каждый организм способен на один килограмм веса своего тела переработать в течении жизни строго определенное количество энергии. При этом, человек отличается от других живых существ только тем, что имеет исключительно высокую жизненную «прочность» протоплазмы, способной «пропустить через себя» в 3-4 раза больше энергии в течении взрослой жизни, чем все исследованные животные.

Существуют концепции об истощении жизненно важных ферментов в постмитотических клетках (т.е. клетках, которые в период постэмбриогенеза совершенно не делятся) — McIlwain (1946, 1949), Theorell и др. (1951), Comfort (1964). Эти авторы предполагают, что определенные ферменты могут синтезироваться только в момент деления клетки.

Значительное количество приверженцев имеет теория недостаточности и истощения деятельности желез внутренней секреции. Эта теория была выдвинута еще Brown-Sequard (1889). Lorand (1904, 1910, 1920, 1932) утверждал, что «старость есть болезненный процесс, вызванный дегенерацией как щитовидной, так и других сосудистых желез кровеносной системы, выполняющих питательную функцию». В особенности он считал «ответственной» за старость недостаточную инкрецию щитовидной железы. С этой точкой зрения соглашался известный отечественный ученый А.А.Шерешевский (1940). На роль снижения инкреции половых желез как ведущую причину старости указывали в своих теориях онтогенеза и «омолаживания» Steinach (1920, 1940) и Voronoff (1925, 1928, 1929, 1933). Падение функциональных способностей гипофиз-адреналовой системы, нарастание к старости стадии истощения в реакциях стресса были выдвинуты, как существенный элемент старения в исследованиях Selye (1950, 1960).

Своеобразную точку зрения на эндокринную обусловленность не только узкопонимаемого старения, но и всего возрастного развития организма (высших животных и человека) в целом, высказал в свое время М.М.Завадовский (1941). Он считал, что возрастное развитие «запрограммировано» в коде последовательно сменяющих друг друга в разные периоды жизни эндокринных ситуаций.

«Если придавать эндокринной ситуации не решающее, но очень важное значение для всего онтогенеза, — писал В.Н.Никтитин, — то концепция М.М.Завадовского может иметь значение для будущей теории возрастного развития. С ее позиции богаче можно понять многие особенности периодов детства и юности (в частности, новый скачок роста и изменение морфологических и функциональных параметров тела на пороге отрочества и др.). Для эмбриогенеза имеет весьма важное значение дифференцирование тканей, вызванное генетически обусловленной сменой индукторов, стимуляторов и ингибиторов роста и биоэнергетики» (96).

Эта группа теорий представляется наиболее обоснованной и одновременно наиболее бесперспективной в смысле увеличения продолжительности человеческой жизни, поскольку «многочисленные исследования энергетического обмена организма неоспоримо свидетельствуют о последовательном понижении его интенсивности в процессе старения» (32).

Единственный шанс опровергнуть теории истощения — это возможность доказать, что организм обладает способностью в течении жизни получать не только энергию питательных веществ и кислорода, но и живительную энергию из космоса, которая и обеспечивает в результате использования питательных веществ создание отрицательной энтропии.

Такие теории имеются, и несмотря на уязвимость, имеют определенное хождение в научных кругах. В них утверждается, что живые системы способны улавливать рассеянную в пространстве энергию, аккумулировать ее, а затем использовать. Функциональная энергетическая система (биологически активные точки — ретикулярная формация — кора головного мозга) постоянно якобы ассимилирует энергию электромагнитных полей.

Указанная система осуществляет электронный микротранспорт внешней энергии и аккумуляцию ее в ретикулярной формации, оказывающей восходящий активирующий эффект на вышележащие отделы нервной системы, в том числе, на кору головного мозга. Таким образом, энергетический баланс организма складывается из химической энергии (питание, дыхание) и энергии электромагнитных полей.

Логика авторов подобных концепций исходит из того, что раз существует электромагнитное поле, следовательно «в процессе эволюции такой фактор должен был детерминировать появление и развитие анализатора (?!), посредством которого энергия электромагнитных полей ассимилировалась бы организмом». Правда, есть одна проблема: биологически активные точки «не имеют каких-либо специальных рецепторных образований». То есть, анализатор есть, а рецепторов как бы нет, но это не беда, считают авторы этой теории, все дело видимо в «определенных электронно-структурных особенностях». В принципе, трудно даже понять, почему речь идет об анализаторе. Анализаторы, как известно, преобразуют, а не утилизируют энергию. Но это не главное. Самое главное — это воткнуть в биологически активные точки иглу, которая «выполняет роль антенны» и смело подзаряжать ретикулярную формацию, а с ней и весь мозг энергией космоса.

6

Как мы могли убедиться, любая теория онтогенеза (как роста, так и старения) опирается на энергетические факторы и вольно или невольно оперирует понятием «энергия".

В середине 19-го века Герман Гельмгольц открыл закон сохранения энергии. «Все мы — дети Солнца, — говорил он, — ибо живой организм, с позиции физика, — это система, в которой нет ничего, кроме преобразования различных видов энергии». К настоящему моменту практически всем ясно, что «поток энергии является ключевым моментом в существовании биологических структур и их динамике» (148), но лишь сравнительно недавно предприняты попытки создать феноменологические теории онтогенеза, опирающиеся на основные принципы термодинамики.

Общая термодинамика рассматривает три типа систем: изолированные (или адибиотические) системы, полностью автономные и не обменивающиеся веществом и энергией с окружающей средой; замкнутые системы, также не обменивающиеся веществом, но способные к обмену энергией; открытые системы, обменивающиеся с окружающей средой и веществом и энергией. Все биологические системы являются открытыми, так как обмениваются с окружающей средой и веществом и энергией (193).

Термодинамике живых систем стали уделять особое внимание с середины 20-го века, в связи с работами Пригожина, который считал, что для описания процессов развития, роста и старения организмов можно и нужно использовать критерий эволюции термодинамики линейных необратимых процессов. Известна теорема Пригожина: в стационарном состоянии продукция энтропии внутри термодинамической системы при неизменных внешних параметрах является минимальной и константной. Если система не находится в стационарном состоянии, то она будет изменяться до тех пор, пока скорость продукции энтропии, или, иначе, диссипативная функция системы не примет наименьшего значения.

В живых системах, как считается, можно приравнять диссипативную функцию к интенсивности теплопродукции, а следовательно, интенсивности дыхания и гликолиза, которые в основном и определяют теплопродукцию организма. При этом теорема Пригожина приобретает простой биологический смысл, так как сводится к утверждению, что в процессе возрастных изменений организмов происходит непрерывное снижение интенсивности этих процессов. Согласно термодинамической теории Пригожина-Виам, во время развития, роста и последующих возрастных изменений организмов происходит непрерывный процесс старения системы, выражающийся в уменьшении удельной скорости продукции энтропии в организмах. Многочисленные экспериментальные данные, полученные в последнее время, достаточно хорошо подтверждают это положение (58).

Против теоремы Пригожина-Виам выдвинуто два основных возражения: 1) считается, что эта теория все же недостаточно проверены экспериментально; 2) ограничения, накладываемые на системы термодинамикой линейных необратимых процессов, не выполняются во время развития и роста животных.

У человека после рождения основной обмен и скорость теплопродукции, рассчитанная на единицу веса, заметно возрастает и лишь затем начинает постепенно снижаться. С точки зрения термодинамики необратимых процессов это означает, что после рождения происходит изменение внешних параметров системы, которое должно сопровождаться переходом системы в новое стационарное состояние (теорема Пригожина выполняется только при неизмененных внешних параметрах). Характерно, что для внутриутробного развития млекопитающих получены совершенно иные данные, чем для только что родившихся животных: на протяжении изученных стадий внутриутробного развития коров происходит непрерывное снижение основного обмена зародышей.

Согласно термодинамической теории Пригожина — Виам, можно считать, что процесс развития, роста и старения организмов представляет собой процесс непрерывного уменьшения функции внешней диссипации.

Каждый новый организм начинает свое развитие с высокого уровня удельной скорости продукции энтропии. Следовательно, в жизни организмов должен существовать период, когда происходит процесс конститутивного уклонения от стационарного состояния, сопровождающийся не уменьшением, а увеличением функции внешней диссипации (57).

С точки зрения термодинамики необратимых процессов представляется невероятным, чтобы отдельно существующая система, какой является зародыш, растущий организм или взрослое животное, могла бы сама собой при неизменных внешних параметрах устойчиво уклоняться от стационарного состояния.

Этот процесс, однако, вполне мыслим в период возникновения половых клеток и, в частности, в оогенезе.С точки зрения термодинамической теории развития организмов в оогенезе происходит процесс омоложения системы, а на всех остальных этапах жизни организма — процесс старения. Отличия периодов развития, роста и старения, с этой точки зрения, заключаются в скорости процесса старения.

Процесс зародышевого развития является одним из самых трудных для объяснения с точки зрения термодинамической теории Пригожина — Виам, так как многочисленные иследования дыхания зародышей показали, что в расчете на яйцо происходит значительное увеличение интенсивности дыхания и теплопродукции в этот период. Даже Пригожин вынужден был признать, что на ранних стадиях развития его теория не согласуется с имеющимися экспериментальными данными. #page#

В рамках геронтологических теорий растраты и истощения «жизненной энергии» также проводились некоторые исследования, непосредственно связанные с термодинамикой живых систем.

Напомним, что еще Weismann (1884) считал, что зигота представителей соответсвующего вида способна в результате последовательных делений в течении всего жизненного цикла индивидуального развития произвести определенное число клеток, после чего организм умирает. Согласно данным Р.Гертвига (1914), энергия деления клеток является наибольшей тотчас же после оплодотворения, затем она все более уменьшается, сначала медленно, затем все более и более быстро (23).

Представления Weismann были в дальнейшем переведены Rubner на язык энергетики. Живая система способна осуществить лишь определенное число физиологических отправлений, заключающихся в разрушении пишевых веществ. Согласно данным Rubner, все виды млекопитающих, за исключением человека, характеризуются неким постоянством потребляемой энергии. Представители, по-видимому, всех видов млекопитающих, как полагал Rubner, после завершения роста, на один килограмм веса тела потребляют на протяжении всей жизни приблизительно одинаковое количество энергии, равное в среднем 191600 ккал. Каждый организм характеризуется предопределенным для него генетически фондом. Время, в течение которого генетически предопредленный фонд будет затрачен, находится в обратно пропорциональной зависимости от интенсивности метаболизма, т.е. от линейных размеров организма или «закона поверхности".

Таким образом, продолжительность жизни организма представляет собой функцию интенсивности обмена веществ и энергии. Трата «энергетического фонда» начинается сразу же после первого деления оплодотворенной яйцеклетки, и тем самым каждый физиологический акт приближает живую систему к ее концу.

Указанные представления дали повод сравнивать онтогенез с заведенными часами, запускаемыми в ход посредством механизма оплодотворения. В заведенных часах постепенное раскручивание пружины продолжается до тех пор, пока не исчерпывается потенциальная энергия, сообщенная ей заводом, т.е. приложенной извне работой.

Концепцию о генетически предопределенном энергетическом фонде разделял и один из выдающихся теоретиков биологии Э.С.Бауэр (1931, 1935). Он, в частности, ввел понятие «константа Рубнера» для характеристики указанного энергетического фонда. Так же как и Рубнер, Бауер считал, что исходный потенциал половых клеток у различных видов млекопитающих одинаков. Отношение производимой в течении всей жизни работы организма к свободной энергии половой клетки Бауер и характеризовал понятием «константа Рубнера». Общее количество калорий, которое может быть превращено организмом в течение всей его жизни, зависит исключительно от свободной энергии яйцевой клетки и пропорционально последней.

В процессе роста свободная энергия живой системы, т.е. расстояние неравновесного состояния молекул этой системы от их равновесного положения, должна все более и более уменьшаться.

Это уменьшение еще более прогрессирует после того, как завершается рост, т.е. после достижения границы ассимиляции, когда создание структурной энергии и тем самым поддерживание неравновесного состояния за счет энергии поступающих в живую систему пищевых веществ все более и более ограничивается. Старение организма является необходимостью, оно предопределено величиной энергетического фонда (константой Рубнера).

В 1935 году И.А.Аршавский создал специальную лабораторию для физиологических исследований в области термодинамики живых систем. Основной вопрос был сформулирован следующим образом: чем определяется интенсивность энергетики как на уровне целостного организма, так и на уровне его тканей, а также интенсивность физиологических отправлений различных систем органов в разные возрастные периоды? И.А.Аршавский считал, что без факторов энергетики или биологической термодинамики в более широком смысле возрастная физиология как теоретическая дисциплина не может быть создана.

Анализ данных, полученных в лаборатории, показал, что энергетический аспект является основным в решении проблемы физиологической полноценности и длительности протекания всего онтогенеза в целом.

В отличие от представлений, согласно которым с момента возникновения организма в виде зиготы в процессе онтогенеза в начале имеет место постепенное, а затем все более прогрессирующее истощение неких энергетических потенциалов, данные его исследований позволили прийти к заключениям противоположного характера. В процессе роста и развития, при переходе от одного возрастного периода к последующему энергетические и рабочие возможности организма, с точки зрения И.А.Аршавского, возрастают, достигая максимума к периоду, соответствующему взрослому состоянию.

Важную роль в повышении энергетических возможностей организма он приписывал скелетной мускулатуре, деятельность которой преобразуется благодаря последовательной смене и возникновению новых доминантных состояний, образующихся в развивающейся нервной системе.

С момента закладки мышечной ткани организм на изменение в среде прежде всего отвечает скелетно-мышечными (двигательными) реакциями, от которых в тесной, коррелятативной зависимости преобразуется деятельность прочих систем органов и в особенности уровень энергетических процессов. Указываемая зависимость в отличие от «энергетического правила поверхности», сформулированного Рубнером, обозначена Аршавским как «энергетическое правило скелетных мышц». Имея в виду термодинамический аспект проблемы онтогенеза, он ставит следующий вопрос: позволяет ли энергетическое правило скелетных мышц понять механизмы увеличения отрицательной энтропии, или, что то же самое, снижения положительной энтропии в качестве фактора, увеличивающего продолжительность жизни организма и отодвигающего время возникновения старения и старости.

"Как известно, открытые системы, какими, в частности, являются живые организмы, обменивающиеся с окружающей средой не только энергией, но и веществом, характеризуются тем, что в состоянии стационарного равновесия скорость образования положительной энтропии у них стремиться к минимально возможному на данном уровне значению. Почему у одних млекопитающих скорость образования положительной энтропии велика, а у других млекопитающих она мала и задержана? Ответ на это вопрос до сего време ни не дан ни физиологией, ни термодинамикой открытых ситем.» — указывает И.А.Аршавский (14, 15). Казалось бы, поступающая в организм свободная энергия пищевых веществ, должна полностью или даже с избытком компенсировать высокие энергетические затраты. Однако это не способствует образованию отрицательной энтропии. Более того, как следует из опытов В.Н.Никитина и его сотрудников, а также данных исследований лаборатории И.А.Аршавского, негэнтропии способствует ограниченное поступление пищевых веществ в живую систему. Природа этого явления в настоящее время не раскрывается и не объясняется термодинамикой открытых систем, — приходит к заключению Аршавский.

Аршавский исключает возможность аналогии онтогенеза с заведенными часами, пущеными в ход процессом оплодотворения. Он считает, что если и прибегать к указанной аналогии, то правильнее говорить, что в процессе онтогенеза до известного периода, с которого начинается старение, вновь и вновь заводятся часы жизни, переводя организм на более высокие энергетические уровни.

Для теории Аршавского крайне трудным является вопрос: когда и на каком этапе онтогенеза начинается затухающее самообновление протоплазмы? «В настоящее время нам еще трудно полностью понять, — признается И.А.Аршавский, — каким образом в связи с интенсивной скелетно-мышечной активностью продолжительность жизни тем не менее не увеличивается"

7

Расширение исследований в области термодинамики живых систем привело к созданию в последние десятилетия особого научного направления в рамках физиологии — биоэнергетике.

Центральной проблемой биоэнергетики на протяжении последних 30 лет было выяснение механизма, с помощью которого энергия, освобождаемая при окислении субстратов или при поглощении света, может использоваться для катализа энергозависимых процессов, таких как синтез АТФ из АДФ и фосфора, или перенос ионов через мембрану против градиента их концентрации (186).

Одна из центральных проблем в термодинамике живых систем символически выражается головоломкой — Уроборосом (змея, кусающая себя за хвост, или две змеи, кусающие друг друга за хвост) — как может из простых элементов возникнуть сложная система, если для ее возникновения необходима еще более сложная система?

Каким образом современные организмы строят полимеры и смешанные олигомеры, столь необходимые для жизни? Ответ для этого может быть только один: для преодоления термодинамического барьера они используют энергию, т. е. организмы используют энергию для активации мономеров до такого состояния, при котором становится возможной их спонтанная полимеризация.

Более того, известно, что живые организмы используют для этой цели удивительно гибкую химическую форму энергии, в основе которой лежит относительно редкий химический элемент — фосфор (144). В центре всех превращений энергии в клетке находится АТФ — аденозинтрифосфорная кислота. При ее гидролизе до аденозиндифосфорной кислоты и фосфорной кислоты выделяется энергия, необходимая для совершения всех видов работ в живом организме.

Благодаря превращению энергии окислительно-восстановительных реакций в энергию фосфатных связей происходит энергетическая инициация полимеризации мономеров в современных организмах, но конкретный механизм энергозависимой полимеризации мономеров на примитивной Земле неизвестен.

Возникает ощущение, что самосборка представляет собой некий парадокс, поскольку переход от изолированных субъединиц (начальное состояние) к их агрегату (конечное состояние) сопровождается увеличением упорядоченности системы. Увеличение упорядоченности означает очевидное уменьшение энтропии.

Вполне возможно, что наблюдаемая негэнтропийность и противоречие жизни второму закону термодинамики — лишь иллюзия, и движущей силой процесса сборки, как это ни парадоксально, возможно, является энтропия, — в частности, высказываются предположения, что в основе негэнтропийных процессов в живой системе лежит увеличение энтропии воды.

С другой стороны, может быть жизнь и не представляет собой особого исключения для Вселенной. Ведь и Вселенная не подчиняется только второму закону термодинамики. Если бы это было не так, Вселенная, учитывая ее временную бесконечность, бесконечно давно превратилась бы в гомогенат. А это не так. Одно из базовых свойств Вселенной в любом разрезе — это ее дискретность. Вселенная не гомогенна, следовательно в ней самой существуют силы, стремящиеся к ее структурированию и упорядочиванию. Живое — лишь одно из проявлений этой тенденции.

Постоянную работу против сил уравновешивания с окружающей средой Бауэр назвал «всеобщим законом биологии".

В свое время русский физик И.А.Умов писал, что мы имеем два закона термодинамики, управляющие процессами природы; мы не имеем закона или понятия, которые включали бы процессы жизни в процессы природы. Эволюция живой материи в общих чертах увеличивает количество и повышает качество упорядоченности в природе. Существующие в природе приспособления отбора, восстановления структуры и включающие в себя живое, должны, по-видимому, составить содержание третьего негэнтропийного закона термодинамики (3).

ГЛАВА 2. ОНТОГЕНЕЗ ЦЕНТРАЛЬНОЙ НЕРВНОЙ СИСТЕМЫ

1

Головной мозг представляет собой одну из самых больших эволюционных загадок. Время, потребовавшееся для его эволюции, было очень мало (100 млн. лет) по сравнению с длительностью эволюции жизни в целом (4 млрд. лет) (148).

Онтогенетическая схема развития головного мозга и центральной нервной системы хорошо известна: оплодотворенная яйцеклетка — морула — бластодермический пузырек — эктодерма — нервная трубка — головной мозг.

Первым шагом в формировании центральной нервной системы из премордиальной массы клеток является ее превращение из поверхностной пластинки в трубку. Уже у четырехнедельного эмбриона человека можно выделить три области головного мозга: передний, средний и задний. Через пять недель передний мозг делится на конечный мозг и промежуточный. Эта стадия развития уже хорошо видна у эмбрионов 9-12 мм длины. В дальнейшем промежуточный мозг дифференцируется на надталамическую область (эпиталамус), зрительный бугор и подталамическую область (гипоталамус). Конечный мозг, особенно его латеральные доли, чрезвычайно быстро растут, образуя полушария мозга. Поверхностный богатый клеточным серым веществом слой конечного мозга называется корой мозга. В процессе развития коры ее поверхность так сильно увеличивается, что собирается в складки — извилины.

Генетическая детерминация созревания нескольких миллиардов клеток коры мозга, их синаптических контактов на поверхностной мембране нейрона и самих нейронов, объединенных этими возбуждениями, создает ту наследственную матрицу морфофункциональной системы, которая определяет высшие формы сигнальной, системной деятельности.

В отличие от остальных тканей объем считываемой генетической информации продолжает нарастать не только в процессе эмбриогенеза, но и в постнатальном периоде и, вероятно, при обучении. В этом принципиальное отличие нервной ткани от других. В обычных соматических клетках взрослого организма геном репрессирован и активна только его небольшая часть (1-3%), только в мозге транскрибируется от 15 до 35% генома (18).

Не менее поразителен еще один факт: нервные структуры являются первым «органом» эмбриона, возникающим после завершения дробления оплодотворенного яйца и образования гаструлы (18). Около одной трети поверхности яйца занято областями, из которых формируются мозговые структуры. При этом нервные структуры выступают как фундаментальный фактор развития, с активным регулирующим влиянием на ряд морфогенетических процессов. Без нервных структур невозможна интеграция зародыша высокоорганизованного многоклеточного организма как целого.

Загадка мозга — в его стремительной эволюции, начиная от первых млекопитающих и до человека. Известно, что уже мозг рептилий вполне обеспечивал адаптацию к внешнему миру. Какой резкий толчок и с какой целью направил эволюцию мозга в сторону быстрого увеличения его объема? Правда, с тем же успехом можно размышлять и о том, какой толчок направил эволюцию крыльев у бабочки.

Проблема головного мозга ставится во главу угла лишь потому, что человек считается вершиной эволюционного процесса. Подобные безапелляционные заявления, в которых утверждается, что человек является высшим звеном эволюционного процесса лишь на том основании, что у него имеется самая высокоразвитая центральная нервная система, читать всегда несколько странно. Подобный предрассудок есть всего лишь одна из многочисленных разновидностей остающегося в мировосприятии антропоцентризма.

Если проследить за эволюционным процессом непредвзятым взглядом, то можно без труда заметить, что общим принципом развития живой материи является увеличение и усложнение функциональных систем, улучшающих адаптацию организма к условиям окружающей среды.

Центральная нервная система является лишь одной из тысяч подобных функциональных систем среди самых различных морфофункциональных образований, таких как ноги, шея, кожа, глаза, кишечный тракт, ядовитые зубы, окраска кожи и т.д. В процессе эволюции живое существо становится, как писал Тейяр де Шарден, «неодолимым очагом разнообразия, направленного прибавления, бесконечного разветвления живой массы, изменяющей биосферу и условия жизни любых будущих организмов в любой среде обитания».

У кого хватит смелости сказать, что человек лучше адаптирован к существующим условиям окружающей среды, чем те многочисленные виды, адаптация которых настолько совершенна, что они существуют практически в неизменном виде на протяжении миллионов лет (те же насекомые).

Природа любит экспериментировать, часто доводя до абсурда свои новые изобретения (например, как с шеей у жирафа, или массой у динозавров). Жирафы живут, динозавры вымерли. Эволюция продолжается. Никто не может сказать, что центральная нервная система является вершиной адаптационных способностей живых существ.

 Более того, развитие центральной нервной системы давно уже идет по патологическому пути, не имеющему большой перспективы в будущем. Усложнение центральной нервной системы, обеспечивающее прижизненное формирование гибких функциональных систем для адаптации к быстро меняющимся условиям окружающей среды, привело к необходимости передачи большого количества информации после рождения индивида и необходимости создания знаковой системы и понятийного аппарата. Это в свою очередь резко исказило непосредственность восприятия человеком объективной реальности. Мы перестали видеть мир таким, каким он является нам на самом деле. Мы можем видеть мир лишь настолько, насколько богата система понятий, усвоенная нами в детстве. Все, что остается за рамками понятийной системы, просто выпадает из поля зрения, не учитывается и игнорируется. То, чего нет в понятии — нет вообще. Как писал Мамардашвили: «Знание того, что мы видим, несомненно, мешает нам видеть видимое» (85).

Этот первый тупик, связанный с формированием второй сигнальной системы, был известен восточным философам еще несколько тысяч лет тому назад. Вся система йоги, особенно Раджа-йоги, построена на постепенном систематическом разрушении понятийного мышления и переводе его на непосредственный анализ воспринимаемого потока информации.

Знаковая система, язык в буквальном смысле ослепляет человека, бросая нам взамен феноменальных сущностей номенальные ярлычки. Мудрость всегда боится понятий. Так было и в религии и в философии. Не должно изрекаться имя Бога, неизреченно Просветление, неизречен и путь к нему. Феномен, вложенный в Номен, может быть только трупом Феномена.

Пожалуй, только креативной личности дана сила вырваться из плена номенальной реальности, сила, которая отбрасывает мертвое знаковое значение слова и придает ему живое символической звучание. И получается, что «боль не только боль и радость не вовсе радость, добро не добро, но и зло не зло». И происходит «взрыв в хорошо известном сосуде, именуемом душой», — так описывает номенальный распад, характерный для мировосприятия Фридриха Ницше, Андрей Белый (20).

 Феликс Розинер в романе «Некто Финкельмайер» описывает спонтанное «просветление», произошедшее с героем романа в период болезни: «Мое восприятие вернулось вспять — к началу, к истокам, когда все вокруг предстает лишь разрозненными осколками простых ощущений. Мы не знаем себя в наши первые месяцы жизни. Обращаясь к памяти, мы застаем себя среди мира, уже сложившегося в сознании во что-то определенное, — пусть мы и не можем в этом мире понять и назвать. Но в свои два-три года, глядя на дерево, мы знаем, что это — дерево; мы знаем, что собака — это собака, солнышко — это солнышко, а больно — это больно, и от этого кричишь… Я же тогда, после болезни вернулся ко временам еще более ранним. Я увидел падающий лист, и это было огромным, потрясшим меня событием, которое не облекалось в моих мыслях словами. Оно стало чудом само по себе, необъяснимым желтым волнением… трепещущей желтизной… колыханием круга… Столько падает желтых волнений, столько медленных желтых кругов!.. Облако над крышей — не облако, нет: расширение света; исчезновение белизны, синее заполняет… холодное, острое там растекается и плывет далеко и приближается и входит в грудь…» (103).

Я хорошо помню себя в детстве, когда окружающая реальность воспринималась мною как в тумане, мир был бесконечен, но это не было ощущение бесконечности, свойственное взрослому человеку, для которого эта бесконечность кажется часто чужой, не нужной и не интересной, это была живая бесконечность, она была частью меня и я был в нее погружен. Может быть так себе понимали одухотворенный космос древние греки. С возрастом это ощущение сказки проходит. По улице едет трамвай, спешат люди, дует ветер, мне 30 лет. И трамвай — это трамвай, которого долго нет, в котором не закрывается окно и поэтому холодно. Это никак не звенящий и не дребезжащий на всех поворотах праздник, и люди, сидящие у окон, не спешат приложить свои ладони к замерзшим стеклам, чтобы совершить чудо и они по-своему счастливы в своей слепоте.

Понятия — это та смирительная рубашка, в которую мы облекаем окружающую реальность и свой мозг. Нормальный человек даже не замечает этого процесса. Примитивная личность живет только в мире понятий. Если человек знает, что плохо, а что — хорошо, он живет в мире понятий, он уже не живет. Только креативная личность, креативный мозг может взорвать понятие изнутри, показав всю его мертвенность и бедность. Блестящим примером подобного бунта, «взрыва» являются известные произведения Льюиса Кэррола. Из философов наибольшее внимание уделял данной проблеме Чарлз Сандерс Пирс — основоположник семантического феноменализма.

Второй тупик, возникший в процессе развития центральной нервной системы, связан с возникновением сознания. Этот процесс идет буквально на наших глазах в пределах летописного исторического процесса. Центральная нервная система развивалась в целях гибкого контроля и реагирования на изменяющиеся параметры окружающей среды. Но парадокс в том, что сама по себе центральная нервная система на определенном этапе становится настолько сложной, что требуется новое функциональное образование, исполняющее функцию контроля за деятельностью центральной нервной системы — сознание.

Столь сложная система на базе не поддающихся регенерации клеток головного мозга — затея изначально обреченная на провал. Такая система не может работать без поломок.

Усложнение функционирования центральной нервной системы за счет сознания приводит к лавинообразному нарастанию психических расстройств, и как следствие, увеличению количества психиатров. Кажется, еще Дейл Карнеги писал, что в Соединенных Штатах более 50 процентов коек заняты пациентами с психическими и эмоциональными расстройствами. В нашей стране это звучит пока еще непривычно, но в более развитых странах большинство населения так же не мыслит себе жизни без психиатра, психоаналитика, психолога, как мы не мыслим ее без врача.

Если еще 300 лет тому назад врач для подавляющего большинства населения был явлением настолько редким, что большинство людей жили и умирали, ни разу не столкнувшись с ним, то сейчас, особенно в развитых государствах, мало людей, способных жить без врача.

Но самое страшное, что сознание, как контролирующая функция над гибкими психическими процессами, продолжает делиться и усложняться. Мы уже не способны жить одним лишь коллективным бессознательным, как гомеровские герои, а имеем суперэго-сознание и эго-сознание, мы имеем мультипликационное сознание в смысле Эрика Берна (Я-Родитель, Я-Ребенок, Я-Взрослый) и мультипликационное ситуационное сознание ("Я» на работе, «Я» дома, «Я» в гостях). Чехов в рассказе «Именины» описывает парадоксальное преображение главного героя Петра Дмитрича, когда он занимает председательское кресло на съезде: «На председательском кресле, в мундире и с цепью на груди, он совершенно менялся… Все обыкновенное человеческое, свое собственное… исчезало в величии, и на кресле сидел не Петр Дмитрич, а какой-то другой человек, которого все звали господином председателем… Откуда брались близорукость и глухота… С высоты величия он плохо различал лица и звуки, так что если бы, кажется, в эти минуты подошла к нему сама Ольга Михайловна (жена), то он и ей бы крикнул: «Как ваша фамилия?» (125).

Если подходить к высшей нервной деятельности, к центральной нервной системе с таких позиций, то окажется, что человек — это если и не ошибка Природы, то в лучшем случае, попытка Природы. Нужно очень любить себя, чтобы заявлять, что человек является вершиной и конечным этапом эволюционного процесса — это смешно! Это даже еще более смешно, чем претенциозные заявления на божественное происхождение человека. Органическая молекула имеет больше оснований гордиться своим божественным происхождением, чем человек, ибо ее происхождение неизвестно и оставляет место для фантазий, а происхождение человека от обезьяны — хорошо проверенный с гипотетической стороны научный факт. Правда, этот научный факт совершенно не мешает основной массе человеческих индивидов продолжать верить в Бога и строить на этом основании различные забавные теории Богоизбранности, Богочеловека, Человекобога и т.п. Это забавно. Но удивительного в этом нет ничего.

Шопенгауэр в трактате «Мир как воля и представление» писал, что «скорее совы и летучие мыши спугнут солнце обратно к востоку, чем познанная истина, выраженная с полной ясностью, снова подвергнется изгнанию, чтобы старое заблуждение опять невозбранно заняло свое просторное место» (209). Если рассматривать историю человечества с этих позиций, то наше солнце, не останавливаясь, катится на восток и как бы в насмешку над великим трудом философа, большая часть его книг пошла после издания в макулатуру.

 Что с того, что более двух тысяч лет тому назад Аристарх Самосский знал и доказал, что Земля — это шар, вращающийся вокруг Солнца. Ни античность, ни средневековье не признали его. Эта «познанная истина» никому не мешала еще 18 столетий верить в обратное, и Солнце катилось на восток.

Знаменитый французский просветитель 18-го века Кондорсе в «Эскизе исторической картины прогресса человеческого разума» наивно изобразил историческое развитие человечества в виде бесконечного прогресса, обусловленного внешней природой, культурными достижениями и взаимодействием людей. Он очень досадил всему прогрессивному человечеству, и, можно сказать, сам малодушно опровергнул свое учение, бессовестным образом покончив жизнь самоубийством в тот момент, когда «прогрессивное человечество» собиралось его самым прогрессивным способом гильотинировать. Как откровенно писал в биографии Робеспьера А. Левандовский: «Под грохот сражений и стук гильотины шел непрерывный процесс созидания» (76).

Если и может быть среди этого «прогрессивного» грохота и стука у креативной личности самое глубокое заблуждение — так это то, что ее истины кому-нибудь нужны. Те знаменитые сто книг, которые следует иметь в своей библиотеке и в которых умещается вся мудрость человечества, всегда безошибочно оказываются во всех кострах, которые жжет толпа, подогревая свои революционные порывы…

2

Онтогенез морфофункциональных структур головного мозга, а также особенности нейродинамики на различных этапах онтогенеза имеют для нашей работы первостепенное значение, поэтому на них мы должны остановиться более подробно. Именно недостаточность знаний в области реального онтогенеза морфофункциональной организации головного мозга, а по большей части нежелание считаться с этими знаниями, приводят к возникновению многочисленных дурных теорий бесконечного личностного развития.

В этом отношении данные анатомии и гистологии позволяют достаточно однозначно определить особенности и временные рамки созревания и инволюции мозговых структур у человека, а данные нейрофизиологии проследить за онтогенезом динамических процессов, протекающих в головном мозге.

Данные анатомии и гистологии настолько очевидны, что не требуют каких-либо комментариев. Ни одному из здравомыслящих ученых не придет в голову утверждать, что морфологическое развитие мозга возможно после 20 — 25 лет. Наиболее исчерпывающие данные по онтогенезу центральной нервной системы можно обнаружить в монографии Блинкова и Глейзера «Мозг человека в цифрах и таблицах» (26), в которой сведены воедино практически все данные анатомических и гистологических исследований головного мозга за последние 100 лет.

К 7-8 месяцам внутриутробного периода величина поверхности коры большого мозга составляет 10-11% от величины поверхности мозга взрослого, к 2-4 месяцам после рождения — около 50%, а к двум годам уже находится в пределах колебаний, наблюдаемых у взрослых. Наиболее быстрый рост корковых клеток происходит до второго месяца жизни ребенка, а после 2 лет рост клеток приостанавливается. В результате усиленного роста дендритов нервных клеток, плотность расположения клеток в коре уменьшается главным образом в возрасте до 2-3 лет. Скорость роста тел пирамидных клеток до 2-3 лет также больше скорости их роста в более поздних сроках онтогенеза, однако по сравнению с отростками они увеличиваются в этом периоде более медленно. И именно в первые два с половиной года после рождения происходят основные процессы формирования высшей нервной деятельности. К началу фазы положительно-гетерогенного роста корковых клеток, когда скорость роста клеток превышает скорость роста мозга (то есть, около 5,5 — 7 лет) общий размер мозга уже достигает величин взрослого мозга и в основном завершается рост отростков нервных клеток. Конечно, и в дальнейшем возможно образование тонких, концевых разветвлений дендритов, образование вторичных и третичных коллатералей аксонов, но основные связи уже образованы.

До и после рождения в коре мозга человека происходит интенсивный процесс уменьшения густоты расположения клеток, таким образом, что за период от новорожденного до 18 лет густота расположения клеток уменьшается в 2-4 раза. Густота расположения клеток в коре продолжает прогрессивно снижаться от 18 до 45 лет, но еще более она уменьшается к 95 годам.

И если уменьшение плотности расположения клеток коры головного мозга после рождения можно объяснить несколькими параллельно идущими процессами (рост глии, сосудов, рост и ветвление отростков нервных клеток), то уменьшение их плотности после 18 лет можно объяснить только нарастанием инволюционных процессов! «Рост связей и опорно-трофического аппарата коры в ранних возрастах, гибель корковых клеток в позднем возрасте являются причиной значительного уменьшения густоты расположения клеток в старости» (26).

В основных чертах морфогенез мозга завершается вскоре после 7 лет. «Поверхности мозговых структур к семилетнему возрасту достигают величины поверхностей соответствующих структур взрослого человека» и разность величин между отдельными структурами колеблется между 91,6 и 95% (по отношению к величине взрослого мозга).

При этом филогенетически более старые поля достигают окончательного развития скорее, филогенетически более новые поля развиваются медленнее и заканчивают свое развитие в более позднем возрасте. В целом кривая онтогенетического роста поверхности коры является параболой 2-го порядка и скорость роста прогрессивно падает с возрастом (26).

Однако представителей генетической и возрастной психологии, склонных к теориям дурного бесконечного развития личности, сроки морфологического созревания мозга не очень интересуют и волнуют. Они даже нередко полагают, что морфогенез всех отделов головного мозга завершается в самый ранний период постнатального детства, хотя это и не так. Морфогенез не волнует их, потому что для поддержания своих теорий они используют так называемые «функциональные системы мозга» — подвижные, пластичные, прижизненно возникающие и модернизирующиеся на базе зрелого морфологического субстрата головного мозга нейрофизиологические связи, обеспечивающие гибкое реагирование человека на быстро меняющиеся параметры окружающей среды.

Путем постулирования особой, избраннической позиции человека в плане совершенствования функциональных систем мозга в физиологии, а вслед за ней и в психологии налицо общая тенденция к незнающему границ бодрому оптимизму в отношении возможностей личностного развития. «… Наша нервная система в высочайшей степени саморегулирующая, сама себя поддерживающая, восстанавливающая, поправляющая и даже совершенствующая. Главное, сильнейшее и постоянно остающееся впечатление от изучения высшей нервной деятельности нашим методом — это чрезвычайная пластичность этой деятельности, ее огромные возможности: ничто не остается неподвижным, неподатливым, а все может быть достигнуто, измениться к лучшему, лишь бы были осуществлены соответствующие условия» — писал в этом плане И.П.Павлов (98).

Вполне допустимо, что пластичность мозговых функциональных систем человека велика (по сравнению с другими млекопитающими), но почему, собственно говоря, безгранична? Какая наука может лучше ответить на этот вопрос, нежели нейрофизиология?«Становление человека как личности и субъекта деятельности в конкретных социально-исторических условиях носит фазный характер; оно развертывается по определенным циклам и стадиям жизненного развития человека как индивида. Особое значение в этом отношении имеет онтогенетическая эволюция психофизиологических функций человеческого мозга — материального субстрата сознания. — писал Ананьев Б.Г., — и любая из психических функций имеет свою историю в онтогенетической эволюции мозга» (7). Равным образом, В.Н.Мясищев подчеркивал, что «психофизиология не может быть оторвана от психологии» (91).

3

К сожалению, как указывал еще Э. Фромм, «чаще всего психологические исследования и нейрофизиологические исследования «варятся каждое в собственном соку» (156), в связи с чем и возникают различные, ничем не подкрепленные, теории безграничных возможностей человеческой психики.

Конечно, «нейрофизиология не может ответить, какие нейрофизиологические показатели соответствуют таким страстям как деструктивность, садизм, мазохизм или нарциссизм», — справедливо пишет Фромм (156), но что касается активности мозговых функциональных систем, которая непосредственно определяет активность личностного функционирования человеческого индивида, физиологи уже сегодня могут дать достаточно точный ответ. Нужно очень не хотеть прислушаться, чтобы не услышать.

Одно из самых крупных исследований в области онтогенеза нейрофизиологических и психологических характеристик человека было проведено в 70-80-х годах на базе Научно-исследовательского института общего образования взрослых АПН СССР и лаборатории дифференциальной психологии и антропологии Института комплексных социальных исследований Ленинградского университета под руководством Б.Г.Ананьева (101, 102).

С целью создания реальной возрастной периодизации зрелости было проведено широкомасштабное комплексное исследование психофизиологических функций взрослых в возрасте от 18 до 35 лет.

Долгое время, как указывают авторы, в нейрофизиологии и психологии фактически принималось, что возрастная изменчивость не свойственна психологическим характеристикам взрослых в пределах от 20 до 45 лет. Зрелость рассматривалась как состояние, противоположное динамике развития (101).

Центральной для этого единственного в своем роде онтогенетического исследования задачей явилось описание и анализ психофизиологических функций по трем «координатам» — возрасту, полу и типу. Авторы подчеркивают, что современная нейрофизиология и психология в первую очередь грешат структуралистским и типологическим уклоном. Изучение различий касается в основном индивидуально-типических особенностей, без учета половых различий и возрастной динамики.

Изучение типов высшей нервной деятельности на ранних и поздних этапах онтогенеза показало, что без учета хотя бы возрастных факторов обсуждать проблему индивидуальности невозможно. «Зависимость свойств нервной системы от возрастных особенностей настолько существенна, — писал известный отечественный психолог Н.С.Лейтес, — что некоторые критерии типологических свойств, апробированные на взрослых, не могут быть в полной мере действительными применительно к детям, и возникает вопрос о специфических экспериментальных и жизненных показателях для различных возрастных периодов» (101).

Что же касается «срединного и самого крупного отрезка кривой онтогентического развития — периода зрелости, ранней и поздней», который интересует нас более всего, то, как справедливо констатируют авторы, — «мы почти не располагаем сколько-нибудь надежными данными о нейродинамических характеристиках людей в этом периоде». Отсутствие надежных данных об онтогенезе нейрофизиологических функций головного мозга благоприятствовало и благоприятствует появлению различного рода спекулятивных теорий личностного онтогенеза, в которых динамика личности практически полностью отрывается от динамики более глубинных индивидуальных, биологических, организмических процессов. Группа ученых под руководством Б.Г.Ананьева остановилась в своем исследовании на двух базовых нейродинамических показателях:

1) скорости образования положительных и тормозных условных связей, характеризующих, по гипотезе Б.М.Теплова и В.Д.Небылицина (1963), специальное свойство «динамичности нервных процессов";

2) характеристике двигательных реакций в ответ на стимулы различной интенсивности, определяющих свойство чувствительности — силы нервной системы.

Помимо этого были изучены коррелятивные связи между этими базовыми нейродинамическими показателями и более высшими психофизиологическими функциями, такими как психомоторика, внимание, память и мышление.

В результате комплексных исследований было выяснено, что тенденция снижения возбудимости нервной системы выступает достаточно отчетливо уже при сопоставлении возрастных групп от 18 до 21 года. Возбудимость в структуре слуховых моторных реакций снижается к 20 — 21 году. Снижение возбудимости в зрительном анализаторе происходит несколько позже — с 22 — 24 до 29-33 лет включительно. #page#

В тесной связи с возбудимостью нервной системы находится успешность мнестической функции: чем выше возбудимость, тем больше продуктивность в решении различных мнестических задач и наоборот. Наиболее высокий уровень развития памяти был выявлен у 19-летних. Снижение функции памяти в различных возрастах носит неодинаковый характер. У 18 — 22-летних имеется незначительный спад, который не опускается ниже среднеуровневой оценки развития памяти. Переходит эту черту память в возрасте 25 и 27 — 28 лет. Однако наибольший спад имеется у 26 летних (102).

Эти данные полностью опровергают устаревшие данные ряда зарубежных исследователей (Г.Эббингауз, 1912; Э.Мейман, 1913) о трех основных периодах в развитии памяти: первом — прогрессивном развитии памяти, связанным с биологическим созреванием организма (до 20 — 25 лет), втором — периоде относительной стабилизации (до 55 — 60 лет) и третьем — периоде старения или распаде памяти в пожилом возрасте. Из этих данных следовало, что от 20 — 25 лет до 55 — 60 лет в памяти человека не происходит существенных изменений. Как показали исследования группы Ананьева, инволюционные изменения функции памяти начинаются сразу же после достижения организмом биологической зрелости в возрасте 20 — 25 лет.

Были также получены данные, свидетельствующие о связях возбудимости (активированности) нервной системы с эффективностью функций возбуждения и торможения в поведении в целом. Авторы истолковывают этот материал в понятиях «энергетического фактора», указывая, что «возбудимость в структуре сенсомоторных реакций можно рассматривать как частную форму возбудимости (активированности) вообще, а скорости формирования положительных и тормозных условных рефлексов — как показатели эффективности (продуктивности) деятельности нервной системы… Эту эффективность можно трактовать как информационную характеристику нервно-психической деятельности, близкую к «пропускной способности». Как показали результаты исследования, «пропускная способности» нервно-психической деятельности начинает ослабевать в период от 18 до 21 года.

Онтогенетические исследования психомоторики, качественных сторон двигательной деятельности: силы, скорости, выносливости, точности, ритмичности движений, способности сохранения неподвижной позы стояния — показали устойчивое нарастание их до 13 — 14 лет, замедление в период от 15 до 18 лет с последующей стабилизацией (Р.Е.Мотылянская, Л.И.Стогова, Ф.А.Иорданская, 1967).

Исследования, проведенные группой Ананьева, показали, что от 18 лет до 21 года имеются две различные тенденции возрастных изменений функции внимания. Так, уровень объема внимания с возрастом несколько повышается, в то время как уровни избирательности и переключения с возрастом имеют тенденцию к снижению.

С. Пако (1960), изучая концентрированность внимания у людей в возрасте от 19 до 50 лет, выявил, что точность максимально повышается в возрасте от 19 до 29 лет, в то время как темп выполнения задания может нарастать до 35 — 40 лет, а затем начинает снижаться. Наиболее заметное различие в способности к концентрации внимания наблюдается между группой в возрасте 20 — 24 лет и группами более старшего возраста. Отдельные психомоторные реакции в заданиях с распределением внимания убыстряются только в возрасте от 20 до 29 лет, достигая предела наивысших показателей или «потолка» в возрасте 20 — 24 года (101). С 34-летнего возраста уровень развития функции внимания начинает постепенно понижаться, что свидетельствует о наступлении периода начальных инволюционных изменений в регулирующей функции внимания (100).

Оценка видов мышления по возрастным группам показала, что наиболее высокие результаты обнаруживаются по всем видам мышления у 20-летних. Образное мышление наиболее низкое по шкальной оценке у 19-летних, и совпадает у 18- и 21-летних. Логическое мышление у 18-, 19-, и 21-летних на одном уровне. Практическое мышление совпадает по уровню развития в группах 19- и 21-летних. У 18-летних оказались самые низкие результаты по практическому мышлению по сравнению со всеми остальными возрастными группами.

Таким образом, оптимумы развития основных нейрофизиологических функций памяти и мышления падают соответственно на 19 и 20 лет.

П.П.Лазарев и его сотрудники на протяжении многих лет изучали чувствительность различных модальностей (периферического зрения, слуха, кинестезии) у людей разных возрастов. На основании ряда серий подобных исследований П.П.Лазарев пришел к выводу, что чувствительность «для периферического зрения, для слуха, для центров движения и, вероятно, для других центров зависит от возраста» (74).

Пороговые значения, полученные для двадцатилетнего возраста, полагал П.П.Лазарев, могут быть использованы в качестве эталона сенсорного оптимума, по сличению которым можно определить возраст любого человека. «Определение возраста, — замечает П.П.Лазарев по поводу такого способа, — делается с точностью около 3 — 5 лет» (74). Он особо подчеркивает то обстоятельство, что эталоном для разных видов чувствительности избирается один и тот же двадцатилетний возраст: «… оптимальная чувствительность к внешним воздействиям на глаз при периферическом зрении наблюдается около 20 лет. В этом же возрасте имеется максимальная слуховая чувствительность. Около этого возраста имеется и максимальная чувствительность двигательных центров. В возрасте около 20 лет восприимчивость указанных выше центров является повышенной…"

Результаты многих исследований возрастной эволюции различительной чувствительности глаза были обобщены С.В.Кравковым. Сравнительно с данными П.П.Лазарева сенсорный оптимум здесь передвинут несколько выше, к 25 годам жизни (71).

Эти положения можно отнести не только к сенсорно-перцептивным процессам, но и к так называемым высшим психическим функциям.

В теории интеллекта также констатированы большинством исследователей относительно ранние сроки появления оптимумов функционального развития и постепенное снижение с возрастом функциональной работоспособности мышления, памяти и произвольного внимания. В обзорах С.Пако и К.Ховланда приведены мнения и аргументы многих авторов, полагающих, что оптимум развития интеллектуальных функций располагается между 18 и 20 годами. Если принять, по Фульдсу и Равену, логическую способность двадцатилетнего человека за эталон, то в 30 лет она будет равна 96, в 40 лет — 87, в 50 лет — 80, в 60 лет — 75 от эталона. С.Пако полагает, что оптимум интеллектуальных функций достигается в юности — ранней молодости, а интенсивность их инволюции зависит от двух факторов. Внутренним фактором является одаренность. У более одаренных интеллектуальный прогресс длительный (!), и инволюция наступает позже (!), чем у менее одаренных. Внешним фактором, зависящим от социально-экономических и культурных условий, является образование, которое по его мнению, противостоит старению, затормаживает инволюционный процесс (7).

Наиболее представительные возрастные характеристики взрослых людей получены Д.Векслером, по которому интеллектуальное развитие в форме эволюции охватывает значительный период с 19 до 30 лет. Пики некоторых функций, например логических, достигают максимума в 40 лет (10,5 по сравнению с 17 годами, когда эта функция оценивается в 8,4). Другие функции снижаются после 30 лет; такое снижение характерно для интеллектуальных функций, связанных скорее не с речью, а с моторикой (218).

В ряде своих сравнительно-возрастных исследований Б.А.Греков сопоставлял молодых людей (25-33 года) со старыми (свыше 70 лет), в том числе по весьма важному показателю — подвижности и пластичности (образованию и переделке) речевого стереотипа. По его данным, у молодых такой стереотип образуется самопроизвольно в 43% случаев, у стариков же только в 8%. У них значительно чаще стереотип образовывался некоторое время спустя (в 48% случаев), что у молодых встречалось лишь в 28,5% случаев. Переделка речевых стереотипов не встречала каких-либо затруднений в группе молодых, в то время как для стариков переделка словесных реакций как на положительные, так и на тормозные сигналы была затруднительной (41).

В общем, сравнительно с подростковым и со старческим возрастом люди в молодой и средней фазе зрелости обнаруживают наиболее высокие реакции переключения и перестройки ранее усвоенных словесных связей.

Принципиально сходная структура развития обнаруживается и в психофизиологической эволюции от 20 до 80 лет, охарактеризованной Бромлей на основании массовых исследований психодиагностическим методом Векслера-Беллвью. Этим методом определялись вербальные и невербальные функции (7).

Особенно примечателен противоположный ход развития некоторых вербальных (информированность, определение слов) и невербальных функций (кодирование цифр геометрическими фигурами, практический интеллект).

Уже в 30-35 лет отмечается постепенная стабилизация, а затем снижение невербальных функций, которое становится резко выраженным к 40 годам жизни. Между тем вербальные функции именно с этого периода прогрессируют наиболее интенсивно, достигая самого высоко уровня после 40-45 лет. При этом Ананьев отмечает, что «речемыслительные, второсигнальные функции противостоят общему процессу старения и сами претерпевают инволюционные сдвиги значительно позже всех других психофизиологических функций. Эти важнейшие приобретения исторической природы человека становятся решающим фактором онтогенетической эволюции человека» (7).

Большой интерес представляют поля зрения, поскольку эта характеристика имеет особое значение для пропускной способности зрительного аппарата, объема внимания и оперативной памяти.

Острота зрения у большинства детей достигает к 7 годам нормы взрослого человека, между тем поля зрения по объему составляют 80 % от общих размеров поля зрения взрослого человека, а глазомерная функция у семилетнего ребенка в 7 раз меньше развита, чем у взрослого. Поле зрения занимает в этой картине своеобразное положение как по степени зрелости, так и по своей исключительной зависимости от фактора возраста.

Согласно исследованиям Е.Ф.Рыбалко «поле зрения, обусловленное структурой проводящих путей и корковыми проекциями, в наибольшей степени зависит от процессов созревания и старения, как, впрочем, и от общего состояния нормы и патологии мозга взрослого человека. «Возрастные изменения поля зрения типичны для онтогенетической эволюции психофизиологических функций» (7).

Автор в свое время опубликовал данные исследований, в которых указывалось, что по состоянию полей зрения подростков можно судить о длительности злоупотребления ими летучих органических углеводородов. Длительное вдыхание паров летучих органических углеводородов приводит к прогрессирующему сужению границ полей зрения, а прекращение злоупотребления и лечебные мероприятия приводят к их расширению (31).

Из снижения кортикального тонуса вытекает понижение психической и физической энергии, легкая утомляемость, потеря трудоспособности, трудность сдерживания импульсов, замедление темпа восприятия, грубость психомоторных актов и сонливость. От инертности фиксированной установки зависят также стереотипия, персеверации и трафареты всяких видов, избавиться от которых не так-то легко для людей этого возраста (25).

Это весьма важная психофизиологическая характеристика глубокой старости. Ядром этой характеристики является инертность возбудительного процесса, выражающаяся в снижении кортикального тонуса.

Согласно гипотезе Небылицына В.Д. баланс возбудительного и тормозного процессов следует представлять как соотношение ретикулярно-кортикальных влияний: «ретикулярная формация является генератором возбуждения, необходимого коре для успешной циркуляции в ней специфических импульсов при замыкании временных связей» (92). Что касается коры головного мозга, то она является прежде всего специфическим генератором тормозного процесса.

Распространяя гипотезу Небылицына на интерпретацию связей между типологическими свойствами нервной системы, с одной стороны, и возрастно-половыми особенностями, с другой, Ананьев (7) пришел к выводу, что противоречивое сочетание недостаточной работоспособности корковых клеток с высокой динамичностью возбудительного процесса объясняет многие черты возрастающего развития возбудительного процесса в ранних возрастах как своего рода избыточность ретикулярных импульсов, приходящих в кору и определяющих высокий тонус ее деятельности. Эта избыточность неравномерно распределяется по периодам роста и дифференцировки, метаболическим преобразованиям и т.д., но, в общем, генерирование возбудительного процесса ретикулярной формацией определяет высокий кортикальный тонус, которому еще не вполне соответствует уровень работоспособности корковых клеток, формируемый по мере накопления опыта и развития тормозного процесса. Испытуемые 22-23 лет уже характеризуются снижением динамичности возбуждения и некоторым увеличением динамичности торможения по сравнению с младшей возрастной группой (18 — 21 год) и эти факты с очевидностью свидетельствуют о первых признаках инертности возбудительного процесса, снижении кортикального тонуса и об усилении тормозных функций коры у 22 — 23-летних сравнительно с 18 — 21 летними (102).

Генерирование ретикулярной формацией возбудительного процесса, как можно думать, — явление, более непосредственно связанное с созреванием (общесоматическим и половым), чем работоспособность корковых клеток. С наступлением зрелости достигается известное соответствие между динамичностью возбудительного процесса и работоспособностью корковых клеток. Что касается старения, то оно, возможно, сказывается в том, что возрастает недостаточность ретикулярных импульсов, в связи с чем постепенно понижается кортикальный тонус и увеличивается инертность возбудительного процесса.

В детстве динамичность возбудительного процесса скорее избыточна. При старении организма наступают существенные изменения динамики основных физиологических процессов в ЦНС. Важнейшие закономерности этих взаимоотношений нервных процессов были установлены И.П.Павловым и его учениками (А.В.Тонких, 1912; Л.А.Андреев, 1924; К.В.Рикман, 1928; Д.А.Бирюков, М.Уколов, 1929; И.А.Подкопаев, 1938; Д.И.Соловейчик, 1938; Г.В.Фольборт и А.В.Семерина, 1946; А.М.Павлова, 1938; М.К.Петрова, 1946; В.К.Федоров, 1951).

И.П.Павлов указывает, что при старении раньше всего страдает тормозной процесс. Существенно изменяется и подвижность нервных процессов. С возрастом наступает снижение величины условных рефлексов, они труднее вырабатываются.

Неравномерные сдвиги силы, уравновешенности, подвижности нервных процессов приводят к изменениям типологических особенностей при старении человека.

При старении организма развиваются неравномерные изменения центральной регуляции функций организма. Ослабление центрального нервного контроля, сказываясь на трофике тканей, является важнейшим механизмом сокращения адаптационных возможностей организма в старости. Неравномерный характер изменения различных структур ЦНС приводит к тому, что при старении наступает не простое угасание обмена и функций, а возникает сложная регуляторная перестройка, создается новый уровень приспособления организма к среде. Высокие метаболические потенциалы ЦНС обеспечивают ее роль в поддержании гомеостазиса организма в условиях возрастных изменений обмена в других тканях. Однако когда наступление старости существенно меняет обмен и функцию самой ЦНС, возрастные изменения организма стремительно прогрессируют.

Вышеизложенные результаты онтогенетических нейрофизиологических исследований убедительно показывают, что как базовые нейрофизиологические процессы, так и связанные с ними более высшие психофизиологические функции достигают своего максимального развития одновременно с фазой биологического созревания человеческого индивида и претерпевают инволюционное развитие одновременно с начинающейся инволюцией организма.

4

В 1924 году австрийский ученый Ганс Бергер из Йенского университета открыл электрическую активность головного мозга. Работа Бергера не привлекла к себе внимания, а сам Бергер не интересовался пропагандой своего открытия, как и большинство креативных личностей. Бергер опубликовал результаты своих исследований только через пять лет после того, как они были проведены.

На реальность существования мозговых волн обратили внимание лишь в 30-х годах, после появившихся работ английских ученых. К тому времени были изобретены более мощные ламповые усилители и, как пишет физик Д. Вулдридж, «В необузданном воображении авторов популярных статей уже рисовалось применение радиоприемников… для телепатической связи — путем улавливания «мозговых волн» на расстоянии и расшифровки содержащихся в них мыслей» (222).

Несмотря на то, что надежда использовать записи электрической активности мозга для расшифровки мыслей не оправдалась, электроэнцефалограмма имеет неоценимое значение для нейрофизиологических исследований. Один из первых важных результатов, полученных при ее анализе — это то, что характер ЭЭГ человека отражает степень активности индивида. После того, как была замечена разница между волновой активностью бодрствующего и спящего человека, в Институте мозга Калифорнийского университета в Лос-Анжелесе были быстро разработаны методы оценки общей работоспособности человека. Оказалось, что ЭЭГ служит более прямым и надежным показателем реактивности мозга, чем даже данные визуального наблюдения или измерение других физических показателей.

Особый интерес вызвали регулярные колебания потенциала, образующие альфа-ритм. Почти сразу появились сообщения, что при настороженности или сосредоточении внимания альфа-ритм исчезает, и это позволило предположить, что при активной работе мозга различные его части уже не действуют синхронно. Как писал Вулдридж, «выражаясь языком техники, в процессах мышления, по-видимому, используются несинхронные методы» (222).

Но, если альфа-ритм отражает степень активированности мозга, можно ли использовать этот показатель для исследования взаимосвязей между активированностью мозга и интеллектуальной работоспособностью, или, с другой стороны для исследований онтогенетической динамики общей активности головного мозга?

Еще в 70-х годах определенные показатели фоновой ЭЭГ, в частности, характеристика альфа-ритма, были вместе с рядом других параметров объединены В. Д. Небылициным в особое свойство нервной системы, обозначенное им как динамичность. Э. А. Голубева в 80-х годах исключительно на основе электроэнцефалографических данных выделила свойство активированности, отражающее присущий индивиду уровень активации. В 1974 году Э. А. Голубевой было показано, что ЭЭГ более активизированных индивидов характеризуется меньшей выраженностью альфа-ритма и большей его частотой (35).

Подобные же данные были получены еще ранее при анализе соотношений ЭЭГ-показателей с особенностями личности Р. Кэтеллом и К. Павликом (198).

Самые многочисленные исследования показали, что изменения корковой ритмики четко совпадают с этапами созревания мозга (Новикова Л.А., 1966; Зислина Н.Н., Тюков В.Л., 1968; Фарбер Д.А., Алферова В.В., 1972; Eeg-Olofsson O., 1970; Blume W., 1982). И эти изменения характеризуются прежде всего учащением и стабилизацией основного ритма ЭЭГ человека — альфа-ритма. Наряду с этим по мере созревания коры и усиления ее тормозящих влияний уменьшаются основные стволовые знаки на ЭЭГ — тета-ритм, билатеральные вспышки медленных колебаний.

В работе K.Matshura и соавт. (1985) отмечается, что тета- и дельта-активность, превышающая по амплитуде 30 мкВ, плавно снижаясь, достигает показателей, характерных для взрослых людей

в 18-20-летнем возрасте (188). Авторы указывают, что исследования, основанные на современных методах математического анализа ЭЭГ, подтверждают точку зрения O. Eeg-Olofsson (1970), согласно которой ЭЭГ достигает полной степени зрелости к 19-22 годам.

В среднем и пожилом возрасте происходит уменьшение альфа-активности и одновременное увеличение бета-активности, при этом отношение количества активности с этих частотных диапазонов служит, по мнению Г. Рубчика, надежным показателем возрастных сдвигов. Снижение частоты альфа-ритма отмечается на всем протяжении возрастного периода от 20 до 90 лет (155).

Переломный период в изменении ряда параметров ЭЭГ (баланс тета и альфа-активности, частота альфа-ритма), приходящийся на возраст приблизительно 25 лет, может отражать соответствующие сдвиги в механизмах поддержания мозгового гомеостаза, необходимого для осуществления ряда психофизиологических функций. Характерно, что примерно на этот же возраст (от 20 до 30 лет) приходится максимум таких показателей, как лабильность зрительного анализатора, скорость реакции, а также некоторых характеристик внимания и памяти.

Возрастная динамика является одним из существенных источников внутрипопуляционного разнообразия ЭЭГ и наблюдается как в периоды онтогенетического созревания и «старения» мозговой активности, так и на протяжении средних возрастов. Основной тенденцией возрастных изменений является сдвиг в сторону признаков более высокого уровня активации — десинхронизации альфа-ритма, снижение суммарной мощности биоэлектрической активности, увеличение доли быстрых ритмов в ЭЭГ.

С. И. Субботник и П. И. Шпильберг в своем электроэнцефалографическом исследовании старых людей (от 70 до 95 лет), живущих в домах для престарелых, установили, что в процессе старения ясно проявляется возрастающее замедление альфа-волн. Авторы подчеркивают, что «имеет значение не паспортный возраст, а индивидуальные особенности и состояние высшей нервной деятельности». К общевозрастным явлениям старения биоэлектрической активности коры головного мозга они относят изменения реакций на внешние раздражения: «они ослаблены или отсутствуют», удлинение латентного периода реакции на световые и звуковые раздражения — 0,5-2,0 сек у старых людей сравнительно с 0,2 сек у людей среднего возраста. К определенным возрастным явлениям они относят значительную устойчивость волн ЭЭГ старых людей (113).

Таким образом, одна из наиболее четко прослеживающихся в онтогенезе закономерностей — урежение основного ритма ЭЭГ — альфа-ритма. Общая тенденция снижения частоты альфа-ритма с возрастом, очевидно связана с усовершенствованием нейронального аппарата коры и является одним из ведущих показателей морфофункционального созревания мозга. Особенно отчетливо выявляются изменения ЭЭГ в онтогенезе при лонгитудинальном исследовании.

Полифазные потенциалы частотой 2-4/с, достигающие амплитуды 250-500 мкВ достигают пика к 10 годам, затем снижаются и практически исчезают к 15-летнему возрасту.

Изменения ЭЭГ в процессе онтогенеза отражают не только созревание нейронального аппарата коры, но и динамику корково-подкорковых взаимодействий в различные возрастные периоды. Ослабление тета-ритма после 10 лет связывают с усилением тормозящих влияний коры на стволовые структуры мозга.

С возрастом закономерные изменения претерпевают также реакция активации, усвоение ритмов световых мельканий и реакция на гипервентиляцию. При этом динамику реакции активации в онтогенезе связывают с усилением тормозящих влияний структур ретикулярной формации ствола на синхронизирующие структуры промежуточного мозга.

С возрастом отмечается постепенный сдвиг реакции усвоения ритма световых мельканий в сторону частых ритмов. При этом у девочек это сдвиг возникает раньше, чем у мальчиков, что по-видимому указывает на более раннее созревание мозга. Таким образом, реакция усвоения ритма световых мельканий является тонким индикатором созревания мозга.

Реакция на гипервентиляцию возрастает на протяжении первых лет жизни ребенка вплоть до 9-11-летнего возраста, после чего постепенно снижается.

Диффузные медленные волны при гипервентиляции, появляясь в 65% случаев в 10-летнем возрасте, после 22-летнего возраста почти не встречаются.

По имеющимся данным, ЭЭГ девочек созревает на 1-2 года быстрее, чем ЭЭГ мальчиков (147). По наблюдениям Н. Л. Горбачевской и Л. Ф. Кожушко (38), основанным на лонгитудинальном исследовании, «созревание ЭЭГ» девочек на 2-3 года опережает «созревание ЭЭГ» мальчиков. К 16-17 годам ЭЭГ приобретает стабильный, свойственный данному индивиду характер (120).

Одним из преимуществ ЭЭГ является и то, что в ее рисунке и

топографии отражаются процессы созревания центральной нервной системы. Рисунок (паттерн) ЭЭГ человека отличается значительной межиндивидуальной вариабельностью, и в то же время индивидуально-специфичный его характер, сложившись к 15-18 годам, сохраняется на протяжении длительного периода жизни индивида (Гавриш Н. В., 1984). Некоторые изменения появляются только в пожилом возрасте. Считается, что темп возрастных изменений ЭЭГ генетически детерминирован (216).

В работе Т. Г. Хамагановой установлено, что такие параметры, как суммарная энергия ЭЭГ в передних отделах мозга и амплитуда альфа-ритма в задних отделах, генетически обусловлены на всех возрастных этапах, а такие как степень депрессии альфа-ритма, фиксируемая в ЭЭГ, длительность реакции на действие звука, амплитуда бэта-ритма в передних отделах, напротив, во всех возрастах детерминированы средовыми влияниями.

Особый интерес представляют исследования в области вызванных потенциалов, которые образно называют «окном в мозг». Вариабельность ВП относят к самым интегральным свойством мозга, обеспечивающим легкость изменения старых и формирования новых функциональных систем поведенческих актов человека (107). При этом получены данные, что внутрииндивидуальная вариабельность ВП меняется в ходе онтогенеза. Относительно высокая на ранних этапах онтогенеза, она постепенно снижается по мере взросления индивида и вновь возрастает при его старении (R. I. Ellingson, 1973; E. Callaway, 1976). «Особое место в этом ряду занимает феномен «увеличения-уменьшения»« (Л. Кнорринг и др., 1981; M. S. Buchsbaum, 1974). Индивидуально-специфическим признаком в данном случае является угол наклона прямой, отражающей зависимость амплитуды ВП от интенсивности стимула. У одних индивидов амплитуды при увеличении интенсивности неизменно нарастают, а у других на высоких интенсивностях они снижаются. Этот феномен, отражающий функционирование механизмов индивидуальной адаптации при переработке сенсорного опыта, связывают с некоторыми показателями интеллекта, когнитивных стилей, рядом темпераментных и личностных характеристик (И. Н. Грызлова, И. А. Переверзева, 1984; E. Callaway, 1976).

По данным Dustman R. и Beck E., 1966 (44) амплитуда компонентов ВП с латентным периодом от 126 до 250 мсек значительно увеличивается от младенчества к 5-6 годам, затем наступает быстрое уменьшение амплитуды; в 13-14 лет вновь следует резкий подъем амплитуды ранних и поздних компонентов и с 15 лет значительных колебаний амплитуды не наблюдается.

В 1984 году было показано, что наличие в ЭЭГ покоя у подростков с низким уровнем интеллектуального развития значительной мощности альфа-частот и незначительные перестройки ЭЭГ в

функциональной пробе на открывание и закрывание глаз свидетельствует о том, что они, как правило являются гиповозбудимыми и низкореактивными личностями (51). В отличие от них в ЭЭГ подростков с высоким интеллектуальным уровнем развития более представлены бета-частоты, а также более выражены изменения при переходе от состояния покоя с закрытыми глазами к состоянию покоя с открытыми глазами, что свидетельствует, по мнению авторов, о более высокой лабильности нервных процессов и может определять более высокий уровень их интеллектуальной активности (106, 119).

У подростков с разным уровнем интеллектуального развития отмечены различия в пространственной синхронизации ЭЭГ покоя. Более высокий уровень когерентности ЭЭГ — у подростков с низким уровнем интеллектуального развития. У подростков с высоким уровнем интеллектуального развития отмечаются более значительные различия в спектральной мощности и уровне когерентности биопотнециалов затылочных областей в состоянии спокойного бодрствования с открытыми и закрытыми глазами. Учитывая значение теменных и затылочных областей в зрительном восприятии, предполагается, что это отражает активный характер поиска значимых стимулов, более выраженное включение исследовательского компонента при ориентации во внешней среде у школьников с высоким уровнем интеллектуального развития.

Все эти результаты свидетельствуют, что подростки с низким

уровнем интеллектуального развития отличаются менее высоким уровнем активированности мозга и низкой лабильностью нервных процессов. Более высокие фоновые значения функции когерентности биопотенциалов в частотной полосе альфа-ритма свидетельствуют о снижении функциональной активности неокортикальных регионов.

Бодунов М. В. установил связь между индивидуальным темпом умственных действий и типом спектра когерентности ЭЭГ: быстрый темп связан с гибким, мобильным типом, тогда как медленный темп — с жестким, или консервативным спектром когерентности ЭЭГ (27).

Коррелятивность выраженности альфа-частот и интеллектуального развития полностью подтверждаются последними данными. У подростков с низким уровнем интеллектуального развития в ЭЭГ больше выражены альфа-частоты, выше уровень когерентности биопотенциалов в этой частотной полосе. В ЭЭГ подростков с высоким уровнем интеллектуального развития отмечается более высокая представленность колебаний бета-диапазона и большая выраженность реакции десинхронизации при открывании глаз (62).

Таким образом, что касается онтогенетической динамики электроэнцефалографических показателей, которая интересует нас в первую очередь, то все полученные результаты однозначно свидетельствуют о том, что функционально мозг достигает пика зрелости к 20-25 годам, после чего его функциональные и энергетические возможности начинают неуклонно уменьшаться.

6

Помимо изучения биоэлектрической активности головного мозга, в последние годы ученые получили возможность изучать функциональную активность мозга, исследуя его энергетический обмен.

Важным шагом вперед в исследовании энергетического обмена мозга является метод, разработанный L. Sokoloff с сотрудниками в Национальном институте охраны психического здоровья. Этот метод позволяет визуально определять интенсивность энергетического обмена в клетках мозга. Аналог глюкозы-2-дезоксиглюкоза, не подвергаемый метаболизму в клетке вводится с радиоактивной меткой в кровь и по скорости его накопления можно судить о метаболической активности клетки. Эта методика позволяет, например, определить — какие клетки мозга были активны во время эксперимента.

Что касается общего энергетического обмена, то из всех органов тела головной мозг является самым активным потребителем энергии, что отражается в его обильном кровоснабжении и интенсивном потреблении кислорода. Мозг настолько интенсивно использует кислород (50 миллилитров в секунду), что, составляя всего 2% общего веса тела, поглощает примерно 20% поступающего в организм кислорода. «Мозг, потребляющий «горючее» в огромных количестве, крайне чувствителен к его отсутствию. Хотя у взрослого человека вес мозга составляет только около 2% от веса тела, мозг потребляет примерно 25% всего поглощаемого организмом кислорода» (220). Такое огромное потребление энергии, как полагают, объясняется необходимостью поддерживать ионные градиенты по обе стороны нейронной мембраны, от чего зависит проведение импульсов в миллиардах нейронов мозга. Кроме того, это потребление энергии идет непрерывно: интенсивность метаболизма в мозгу относительно постоянна днем и ночью и иногда даже несколько возрастает во время фазы сна со сновидениями. Однако, чтобы не создалось ошибочного представления, следует сказать, что весь энергетический эквивалент метаболизма мозга составляет всего около 20 ватт.

В отличие от других органов тела, способных использовать разные виды «топлива» (сахара, жиры и аминокислоты), нейроны используют только глюкозу крови. Кроме того, в отличие от таких тканей, как мышцы, способных кратковременно функционировать в отсутствии кислорода, головной мозг полностью зависит от окислительного метаболизма. Если приток окисленной крови к мозгу прекратиться, то через 10 секунд наступит потеря сознания, а затем появляться стойкие нарушения. Подобный же эффект вызывает любое состояние, сопровождающееся понижением содержания глюкозы в крови, например гипогликемия у больного сахарным диабетом, вызванная передозировкой инсулина. Хотя тонкие регуляционные механизмы обеспечивают постоянство кровяного давления и постоянный уровень кислорода и глюкозы в крови, очевидно, что чрезвычайная гибкость поведения, ставшая возможной благодаря большим размерам и емкости головного мозга млекопитающих, приобретена в процессе эволюции ценой высоких метаболических затрат (167).

Мозг расходует примерно столько же кислорода, сколько и активная мышца. Но активная мышца может переносить столь высокий расход кислорода сравнительно недолго, в то время как нервная система в течение всей жизни имеет такой высокий расход кислорода, и в период бодрствования, и во время сна — от рождения и вплоть до самой смерти (184).

У разных видов животных после оплодотворения наблюдается постепенное усиление интенсивности дыхания и теплопродукции, которая постепенно начинает уменьшаться после достижения зрелости. Рост людей прекращается примерно к 20-25 годам, в этот же период происходит уменьшение основного обмена и теплопродукции.

7

Можно ли на основании исследований онтогенетической динамики нейрофизиологических процессов, биоэлектрической активности головного мозга, термодинамики мозга делать выводы о динамических процессах, свойственных высшей психической деятельности?

С моей точки зрения, если мы не хотим опять «заболеть» психофизиологическим параллелизмом, мы просто обязаны это делать.

Над данной проблемой в последние годы плодотворно работает группа исследователей под руководством В. М. Русалова. Одной из своих главных целей В. М. Русалов видит построение специальной теории индивидуальности человека. Ее основной целью он видит «выяснение закономерностей порождения, становления и развития тех классов или типов индивидуально-психологических различий, которые формируются в результате действия индивидуально-устойчивых биологических факторов в жизнедеятельности человека» (108).

Под индивидуальностью человека Русалов понимает «систему многомерных и многоуровневых связей, охватывающих все совокупности условий и устойчивых факторов индивидуального развития человека». Такой подход позволяет рассматривать индивидуальность человека как частный случай саморазвивающейся и саморегулируемой системы, состоящей из иерархического ряда свойств всех ступеней развития материи — от физических, биохимических, физиологических и т.д. до социально-групповых и общественно-исторических.

В свое время известный российский психолог Мерлин ввел термин «интегральная индивидуальность», соединяя в нем все природные и социальные свойства человека (87). «Согласно такому подходу, — пишет Русалов, — индивидуальность человека — это особая форма бытия отдельного человека, в рамках которой он живет и действует как автономная, уникальная и неповторимая биосоциальная система, сохраняя целостность и тождественность самому себе, в условиях непрерывных внутренних и внешних изменений» (108).

Опираясь на концепцию интегральной индивидуальности, дифференциальная психофизиология, как специальное научное направление, пытается решить вопрос: как происходит взаимопроникновение и взаимообуславливание биологических и социальных свойств в человеке? Ее интересы лежат в области пересечения двух окружностей: индивидуальные вариации психики и индивидуальные вариации биологической организации человека.

Однако сам термин «дифференциальная психология» указывает на то, что предметом этого очень важного направления являются не столько динамические, онтогенетические взаимосвязи между индивидуальными и личностными аспектами бытия человека, сколько «вскрытие объективных биологических оснований психологического уровня индивидуальности человека».

Дифференциальная психология имеет специфический предмет и в первую очередь выясняет закономерности порождения, становления и развития тех классов или типов индивидуально-психологических различий, которые возникают и формируются в результате влияния устойчивых биологических факторов человека.

По своей сути дифференциальная психология более обращает внимание на феноменологические, а не динамические аспекты взаимосвязей между индивидуальным и личностным уровнем бытия. Для понимания того, каким образом происходит трансформация биологического феномена в психологический, постулируется необходимость создания дифференциально-психологической, или специальной, теории индивидуальности человека.

Одна из главных ошибок специальной теории индивидуальности заключается в том, как она понимает формально-динамические и содержательные аспекты в индивидуальной психике человека. Постулируя наличие особых, формально-динамических черт и свойств в психике человека, Русалов только их связывает с биологическими свойствами человека, а содержательный аспект (предметно-смысловые психологические структуры — знания, мотивы, цели и т.д.) практически отрывает от биологической основы индивида. «Только формально-динамические характеристики могут быть предметом прямого сопоставления с биологическими свойствами и характеристиками человека. Попытки обнаружить корреляции между биологическими свойствами и содержательными характеристиками личности, интеллекта или характера, которые нередко предпринимаются в ряде зарубежных исследований, — пишет Русалов, — представляются в этой связи совершенно беспочвенными» (108).

Что представляется совершенно беспочвенным, так это как раз вышеприведенное заявление. Чтобы понять насколько тесные корреляции существуют между биологическими свойствами и содержательными характеристиками личности достаточно провести простейшее коррелятивное исследование по обусловленности такой несомненно содержательной характеристики личности как вера от такого же несомненного динамического биологического фактора как возраст.

Ведь самое интересное, как сказал бы булгаковский Воланд, не то, что человек религиозен, а то, что он внезапно религиозен. Блаженный Августин в своей «Исповеди» чрезвычайно удивляется, что лишь после тридцати лет он научился мыслить о духовном. В этой содержательной метаморфозе психической деятельности с позиций онтогенетической персонологии нет ничего удивительного.

К сожалению, в отрицании возможности установить какие-либо корреляции между биологической и, в частности, нейрофизиологической деятельностью головного мозга и содержательными характеристиками личности, Русалов недалеко ушел от известной «дубининской» психологии, когда генетик Н. П. Дубинин пытался доказать, что генетические факторы не имеют какого-либо отношения к формированию личности и «громил» за противоположные взгляды того же Эфроимсона. «Сколько бы мы не изучали строение мозга человека и процессы, идущие в нейронах, — заявлял Дубинин, — мы, даже получив важнейшие данные по нейрофизиологии, не поймем, что такое мысль» (48). Когда-нибудь поймем. Но станем ли мы счастливее от этого понимания? #page#

Исследования Русалова в целом не только не отрицают, но и подтверждают возможность установления коррелятивных связей между биологическими формально-динамическими аспектами индивида и личностными динамическими и содержательными характеристиками.

В подтверждение вышесказанного можно указать на исследования голландских ученых де Ланге, Ван-Левена и П. Верри, которые установили четкие корреляции между психологическими и электроэнцефалографическими явлениями. Они сопоставляли данные электроэнцефалограмм с независимо проводимыми тестами Роршаха, Бурдона, Крепеллина, на основании которых делались заключения о работоспособности, реакциях личности на напряжение, различные ситуации и отношения, установках и эмоционально-волевых свойствах личности. Оказалось, что можно сопоставлять типологические варианты электроэнцефалограмм и психологических тестов.

Ряд данных, указывающих на индивидуально-типичный и стабильный характер ЭЭГ давно заинтересовал многих исследователей и побудил их попытаться связать ее параметры с особенностями психологической сферы индивида. За рубежом это традиционно два направления: ЭЭГ и интеллект, ЭЭГ и личность (темперамент).

Мы уже говорили о том, что исследование альфа-спектра биоэлектрической активности позволило установить тесную связь его с интеллектуальной деятельностью. Уже сегодня мы имеем результаты исследований, которые позволяют устанавливать определенные корреляции между нейрофизиологическими и психологическими стратами.

У детей дошкольного и школьного возраста выраженность ориентировочной реакции положительно коррелирует с интеллектом (H. D. Kimmel, 1981), оперантной обучаемостью (J. R. Cousins, 1976), способностью к сосредоточению внимания (K. I. van Hover, 1974). Более того, ориентировочная реакция у 3-летних детей значимо коррелирует с IQ в возрасте 9 лет (215). Эти лонгитудинальные исследования, которые показали, что величина ориентировочной реакции в возрасте 3-х лет связана с умственными способностями в 9-летнем возрасте, считаются первым в психофизиологии случаем успешного прогноза развития психологической переменной по уровню физиологической переменной в более раннем возрасте.

У взрослых индивидуальные особенности ориентировочной реакции связаны с характеристиками обучаемости, способностью к обобщению (I. Maltzman, 1971), когнитивными стилями (H. S. Goldstein et al., 1970; K. Dronsejko, 1972), особенностями темперамента (R. S. Neary, Z. Zuckerman, 1976; R. M. Stelmack, l. Plouffe, 1983) и личности (J. R. McCanne, F. J. Lotsof, 1980).

В исследованиях, проведенных под руководством Э. А. Голубевой была показана зависимость между успешностью различных видов учебной деятельности и биоэлектрическими характеристиками свойств нервной системы (36).

Свойства нервной системы характеризуются определенными биоэлектрическими проявлениями и, согласно взглядам многих исследователей, существенно детерминируют особенности психической организации более высокого порядка, в частности, такие как сензитивность, саморегуляция, психическая активность.

Значительную наследуемость обнаруживают фоновые ЭЭГ-показатели, характеризующие устойчивую особенность функционирования нервной системы — индивидуальный уровень активации или «свойство активированости». Данные группы исследователей, под руководством Равич-Щербо, позволяют предположить существование генетически обусловленных индивидуальных различий в функционировании эволюционно-древней активационной мозговой системы (восходящей ретикулярной формации). Указанные наследственные различия могут, вероятно, проявляться и на уровне формально-динамических характеристик поведения, то есть, лежать в основе психической активности личности (104).

Несколько лет назад К. К. Монаховым (88, 89) была предложена концепция функциональной стратификации и соответствующий системно-структурный анализ в качестве методического подхода к изучению соотношения психических и нейрофизиологических феноменов. Были сформулированы три основных тезиса: 1) клинико-нейрофизиологический метод как синтез двух различных методов; 2) использование положений общей теории систем для регистрации, анализа и интерпретации получаемых данных; 3) концепция функциональной стратификации как основа организации исследования.

Аналогично понятию синдрома в клинике он ввел понятие нейрофункциональной системы (или ЭЭГ-синдрома), которую определял как «закономерную и устойчивую в определенном отрезке времени целостную структуру нейрофизиологических процессов, сопровождающуюся специфическими психическими и поведенческими проявлениями».

Все процессы мозга могут быть рассмотрены с этой точки зрения в некоторой системной иерархической последовательности. В основе этой иерархии лежат процессы молекулярного уровня, биохимические и биофизические, на вершине ее — процессы психической деятельности. Между ними находятся нейрофизиологические процессы, которые тестируются электроэнцефалографическим способом, затем — процессы, которые входят в понятие высшей нервной деятельности и которые, с одной стороны, рассматриваются как физиологические, а с другой стороны, в наиболее сложных своих проявлениях рассматриваются как процессы, принадлежащие к уровню психических процессов.

Ниже изображена иерархическая система уровней — гипотетическое представление о функционально стратифицированной организации уровней мозговой деятельности.

1. Психическая деятельность

2. Высшая нервная деятельность

3. Нейрофизиологический уровень

4. Уровень биофизических и биохимических процессов

Процессы каждого уровня распределяются в виде ранжированных по степени сложности страт. Понятием страта Монахов объединяет процессы одинаковой или близкой структурно-функциональной организации.

В основу подобной стратификации, так же как и в основу иерархии уровней, положен принцип, согласно, которому интерпретация феноменов определенной страты может быть дана в терминах и понятиях нижележащей страты. В свою очередь феномены этой нижележащей страты могут быть интерпретированы с точки зрения закономерностей еще более элементарной страты.

Эта схема уникально подходит для объяснения и понимания онтогенетической модели личности, к рассмотрению которой мы перейдем в последующих главах. Если с биофизической, биохимической, нейрофизиологической точки зрения удастся доказать, что в ходе онтогенеза происходит постепенное замедление процессов на 3-м и 4-м уровне, то трудно станет отрицать, что вторично обязательно должно следовать замедление и ослабление высшей нервной и психической деятельности на 2 и 1 уровне. Не только индивидуальное, но и личностное развитие неминуемо должно заканчиваться после достижения биологической зрелости. Этот факт не отрицает возможности трансформации отдельных подструктур личности после созревания организма, и в том числе эволюционных трансформаций, но никогда не надо забывать, что все эти эволюционные изменения протекают на базе глубинной, тотальной, необратимой инволюции на уровне биофизических и биохимических, нейрофизиологических, высших нервных и психических процессов.

Более того, нам станет более понятен глубинный механизм

кризиса аутентичности, ибо если пытаться ускорять движение на 1-м уровне, не учитывая динамику нейрофизиологических, биофизических и биохимических процессов, то это приведет к разрыву между стратами, к потере под ногами почвы — кризису аутентичности, и как следствие, возникновению мощного напряжения в системе, которое неминуемо приведет к нарушению нормального личностного функционирования.

ГЛАВА 3. ОНТОГЕНЕЗ ЛИЧНОСТИ

1

Итак, человеческий организм созревает к 20-25 годам. К этому времени заканчивается формирование всех генетически детерминированных морфофункциональных систем, в том числе и центральной нервной системы. Развитие организма закончено. Генетическая программа выполнена. Многие сохранившиеся древнеримские надгробия свидетельствуют о том, что средняя продолжительность жизни человека составляла именно 20 — 35 лет. И в средние века, и в период Ренессанса, продолжительность жизни в европейских странах немногим отличалась от продолжительности жизни в период Римской империи (188).

Жизнь людей в настоящий момент в развитых странах после достижения зрелости продолжается по инерции еще 3-5 десятилетий в зависимости от социальных условий: уровня жизни, медицинской помощи, особенностей питания и т.д. Средняя продолжительность жизни в разных регионах колеблется от 40 до 80 лет. До 500 лет, кроме Адама и его ветхозаветных потомков, не дожил никто. Данные о 150-летних долгожителях вызывают большие сомнения. 120-130 лет человеческий организм, скорее всего, может прожить, но из них 100-110 лет придется на старость.

В первой главе мы рассмотрели онтогенетические аспекты индивидуального бытия. Пришла пора перейти к проблемам онтогенеза целостной личности (personality). По мнению В. В. Ковалева важнейшей частью постнатального онтогенеза является психический онтогенез, то есть психическое развитие индивида, то есть личностный онтогенез (66).

Под личностью мы будем понимать человеческий индивид, ассимилировавший в процессе созревания наличную систему социальных отношений.

Личность не обязательно должна функционировать в системе социальных отношений, чтобы быть личностью. Она может быть как Робинзон Крузо выброшена из нее, но она обязательно должна усвоить эту сложную систему на ранних этапах онтогенеза, иначе в дальнейшем за счет снижения энергетического потенциала и гибкости функционирования ЦНС процесс социализации чрезвычайно затруднен. Детишки, описываемые в рамках феномена «Маугли», в детстве находящиеся вне человеческого общения, попадая к людям, уже никогда не могут «догнать» и нормально адаптироваться к тем социальным условиям, в которые они попали.

Кроме человеческой социальной среды для формирования человеческой личности по понятным причинам необходимо наличие достаточно сохранной ЦНС и периферических анализаторов. Выраженные дефекты головного мозга приводят к неспособности ребенка усваивать сложную систему социальных связей из-за нарушения сенсорных, мнестических, когнитивных процессов (малоумие). Нарушение или выпадение функций одного или нескольких анализаторов достаточно хорошо поддается коррекции, однако опять же важно, чтобы эта коррекция была проведена на ранних этапах онтогенеза. При создании специальных условий возможно формирование полноценной личности даже у слепоглухонемых детей.

Следует также подчеркнуть, что для формирования человеческой личности необходим только человеческий индивид. Ни один представитель земной фауны не обладает достаточно развитой центральной нервной системой, чтобы ассимилировать человеческую систему социальных отношений, хотя отдельные ее элементы усваивают практически все домашние и даже дикие животные, если они с рождения воспитывались рядом с людьми. Но даже приматы не способны продвинуться в своем «человеческом» социальном развитии дальше 3-летнего ребенка. Известны неоднократные опыты, когда детенышей приматов (горилл, шимпанзе) исследователи-этологи пытались выращивать и воспитывать вместе со своими новорожденными детьми, создавая для тех и для других абсолютно одинаковые условия. Их одинаково кормили, пеленали, ласкали, баюкали и обучали. Эти эксперименты убедительно доказали, что после короткого периода относительно равномерного развития детеныши приматов начинают стремительно отставать в скорости и объеме установления новых и сложных связей, которые предъявляет социальная среда детенышу человека. Никакие усилия и воспитательные изыски не могут сформировать на базе нечеловеческого индивида человеческую личность.

Только человеческий индивид с сохранной ЦНС, при условии постнатального интрасоциального развития способен стать базой формирования человеческой личности. Современный человек — это высокоразвитый, питекоидный, узконосый двуногий примат (95), обладающий высоким энергетическим потенциалом и функциональными способностями ЦНС, достаточными для осуществления уникальных по своему объему и дискретности сенсорных, мнестических, когнитивных процессов, вплоть до осуществления когнитивных процессов максимальной степени свободы, называемых в психологии творчеством, и контрольных функций процессов жизнедеятельности, называемых в психологии сознанием.

Все эти функции являются естественным продолжением эволюции нервной системы: увеличения объема головного мозга, увеличения количества и сложности связей между нейронами, усиление энергетического потенциала и, как следствие, функциональной гибкости ЦНС. Можно предположить, что в настоящее время эволюционный процесс движется в направлении увеличения продолжительности функциональной пластичности центральной нервной системы. Об этом косвенно свидетельствует существенно удлинившийся период «ученичества» у человеческих детенышей за последние несколько столетий. Однако эти эволюционные процессы ни в коей мере не должны приводить к иллюзии бесконечных, каких-то особенных, избраннических функциональных способностей центральной нервной системы человека. Да, эти способности велики, но им есть предел, и предел этот биологически детерминирован. Ананке вращает на своих коленях ось мирового веретена. Дочери Ананке — три сестры Мойры определяют человеческую судьбу: Лахесис назначает человеческий жребий, Клото прядет нить человеческой жизни и Атропос необратимо обрезает ее в назначенный час.

На сегодняшний день эволюционное созревание центральной нервной системы, а значит и достижение максимального уровня функциональных возможностей нервно-психической деятельности происходит к 20-25 годам. В «период от рождения до окончания психического созревания, который у мужчин нашей расы и в нашем климате продолжается в нормальном случае до двадцатипятилетнего возраста, а у женщин же завершается раньше, в девятнадцать или в двадцать лет… происходит наиболее значительное и обширное развитие сознания» — писал К. Г. Юнг (171). После этого возраста трудно ожидать каких-либо существенных изменений в индивидуальном и личностном функционировании человека.

После 20-25 лет происходит постепенное снижение психической активности со всеми вытекающими отсюда последствиями. Если мы и наблюдаем незначительное количество индивидов, не подчиняющихся этому общему биологическому закону, то это еще не значит, что последние представляют собой некий человеческий абсолют или идеал, к которому необходимо стремиться. И уж ни в коем случае нельзя рассматривать индивидов с продленным периодом функциональной активности центральной нервной системы как нормальное явление. Это не есть норма исходя из определения, поскольку креативная личность, речь о которой впереди, представляет собой редкое, краевое явление, которое возможно и имеет биологическую и социальную ценность, а возможно и нет.

2

К сожалению, печальные явления можно наблюдать в настоящее время в отечественной психологии. В то время, как душа (psyche) — первоначальный предмет психологии, казалось бы, благодаря трудам стольких исследователей была более или менее водворена в материальный субстрат головного мозга (не всеми и не сразу), личность (personality) и сознание (conscience) — то, с чем непосредственно приходиться работать психиатрам и психотерапевтам, настойчиво продолжают изгоняться за пределы анатомо-физиологических границ головного мозга. Личность и сознание провозглашаются независимыми от анатомического субстрата и физиологии головного мозга. Экстракраниальность сознания вообще уже утверждается как тривиальность. И уж тем более не признается подчиненность личностной динамики, личностных трансформаций, трансформаций сознания индивидуальным, то есть организмическим онтогенетическим процессам.

Все теории, постулирующие неограниченные возможности личностного развития, непрерывный личностный рост на протяжении всего онтогенеза, а иногда и после его окончания, я бы назвал теориями дурного бесконечного развития личности.

Для формирования теорий дурного бесконечного развития личности немало сделали, как это ни странно, и многие весьма уважаемые физиологи. Мы уже упоминали Павлова. Однако и современные физиологи склонны рассматривать центральную нервную систему как одну из самых долгоживущих функциональных систем. Так, А. В. Нагорный утверждает, «что из всех систем целостного животного организма (при отсутствии конечно, патологических явлений) наиболее устойчивой, наиболее интенсивно функционирующей и наиболее долго живущей является система полушарий большого мозга. В литературе имеется достаточно примеров даже расцвета духовной деятельности во вторую половину жизни… Полушария большого мозга и особенно кора — филогенетически весьма недавнее приобретение животного мира, но приобретение, качественно отличное от всех остальных частей центральной нервной системы. Кора является носителем совершенно особых функций. Она отражает в себе всю совокупность изменений внутренней и внешней среды, она является носителем тончайших механизмов уравновешиваний, гармонизации функций организма в непрестанно изменяющихся условиях среды. Деятельность мозговой коры — это постоянная перестройка, переделка самой себя». Это пишет физиолог. Кора — наиболее устойчивая часть из всех систем организма?! Это кора, которая погибает через 5 минут после прекращения поступления кислорода, кора, клеточные элементы которой практически не подлежат регенерации?

Или вот сентенция из «Биологии старения (Руководство по физиологии)»: «Цель и биологический смысл индивидуального развития у животных заключается в достижении половозрелого периода и в осуществлении им видовой миссии, т.е. детородной функции. Эта цель, естественно, сохранилась и у человека. Однако, наряду с ней у человека возникла еще и другая, биолого-социальная, но специфическая для него видовая миссия — творческая трудовая деятельность. Она продолжается и после завершения детородного периода. Указываемая творческая трудовая деятельность и явилась тем дополнительным негэнтропийным фактором, который в системе класса млекопитающих именно у человека обусловил наиболее высокую продолжительность жизни» (23).

Не отстают от отечественных ученых и зарубежные: «Правильное понимание истоков человеческой «природы» и разнообразия людей зиждется, таким образом, на понимании двух фундаментальных черт организма: во-первых, каждый организм является субъектом постоянного развития на протяжении всей его жизни; во-вторых, развивающийся организм в каждый момент времени находится под совместным влиянием взаимодействующих генов и среды» (181).

О гуманистической психологии речь особая. Вся ее суть сводиться к тотальному отрицанию биологических факторов, детерминирующих личностный онтогенез.

Одной из наиболее типичных и известных теорий дурного бесконечного развития личности является теория Гордона В. Олпорта. Отрицая биологическую обусловленность онтогенетического развития личности и выводя феномен развития личности и ее функционирования за рамки основных законов, которым подчиняются все живые системы, он неоднократно подчеркивал во всех своих работах, что основной характеристикой и естественным способом существования личности является непрерывное становление, беспредельные возможности развития и активное отношение к миру. При этом Олпорт допускал очень типичную ошибку. При построении своей теории он использовал метод изучения и обобщения личностных качеств выдающихся творческих, прогрессивных представителей человечества «людей в своем непрерывном развитии вырывающихся за пределы своего общества, времени, эпохи» (11). Описывая их свойства: «сопротивление равновесию: напряжение скорее поддерживается, нежели устраняется» (133), он приводит различные примеры, в том числе Рауля Амундсена с его непрерывным преодолением огромных трудностей, навстречу которым стремился полярный исследователь и делает на основании этого совершенно безосновательный вывод, что непрерывное становление — основная форма существования личности и личность — это скорее процесс, чем законченный продукт.

Чтобы существовать как личность, подчеркивал Олпорт, человек должен творчески относиться к миру и развивать свой собственный взгляд на него, ставить перед собой новые задачи и решать их новыми способами.

Рассматривая личность как открытую, постоянно развивающуюся систему, Олпорт стремился исследовать истоки, основные условия и главные линии развития личности в онтогенезе. Решая проблему развития мотивов, он выдвинул концепцию «функциональной автономии мотивов» (131). Мотивы взрослого человека следует рассматривать, пишет Олпорт, «как бесконечно разнообразные и самоподдерживающиеся (selfsustaining) современные системы, вырастающие из предшествующих систем, но функционально независимые от них» (132).

Такой довольно незамысловатый ход нужен Олпорту, чтобы оторвать мотивационные силы Эго от либидозной энергии Ид и обеспечить Эго собственной энергией. Таким образом достигается отрыв личности от ее биологических, организмических корней и утверждается качественная несводимость личностного и индивидуального онтогенеза. Прозрачно, как слеза. История дуализма насчитывает тысячелетия. И вечный стон о возможности каких-либо «особых», не подчиняющихся биологическим законам, путях развития личности всегда раздается там, где личность, в который раз подчиняясь этим законам, начинает инволюционировать.

Однако, как это часто бывает в науке, Олпорт в своих исследованиях, исходя из совершенно иных теоретических посылок, довольно точно описал реально существующий феномен деления людей на две категории, которые он обозначил как «активные» и «реактивные», а мы будем называть «креативные» и «примитивные».

Активные люди, как замечает Олпорт, стойко переносят неудачи, крушение планов, осознают свои недостатки, слабости и стараются их преодолеть, а реактивные — действуют под влиянием внешних обстоятельств, склонны к постоянным жалобам, придирчивы, ревнивы. Он считал, что именно для реактивных личностей характерны выявленные Фрейдом разнообразные механизмы защиты Я. Неучитывание онтогенетических механизмов личностного бытия выразилось в данном случае в том, что он считал важнейшей психологической проблемой превращение всех реактивных личностей в активные, что, во-первых, невозможно, а во-вторых — не нужно. Он не обратил внимания, что активность и реактивность — это две тенденции одной и той же личности на разных этапах онтогенеза. При этом реактивность — это нормальная характеристика примитивной личности, а активность — нормальная характеристика ребенка, подростка и креативной личности. Мечтать о трансформации всех примитивных личностей в креативные — не более, чем утопия.

Не даром за Олпорта так ухватилась и всей душой полюбила в свое время советская психология. Теория Олпорта при минимальных усилиях по ее изнасилованию позволяла родить массу социалистически полезных тезисов, например, что именно капиталистический способ производства и капиталистический образ жизни подавляет в большинстве людей творческую активность, которая так наглядно проявляется в творческих личностях, а «в условиях общественной формации, приходящей на смену капиталистическому способу производства, становится достоянием всех людей» (11).

Вслед за локомотивом активности Олпорта можно было смело провозить полные вагоны злопыхательских лозунгов о «господстве капиталистического способа производства с неизбежной безработицей, нищетой, с невозможностью получить образование, найти свое призвание».

Советским психологам идея бесконечного развития личности была так же присуща, как вера в Бога верующим людям. «Развитие — основной способ существования личности на всех этапах ее индивидуального пути» (12). «Структура личности должна отвечать идее развития» (49).

К. А. Абульханова-Славская на базе идей гуманистической психологии ввела в психологию развития даже принцип жизнедеятельности, отражая в нем активную роль человека в собственной судьбе, ну и, конечно, тут же появляются два полюса — жизнь, подчиненная обстоятельствам, шаблонное выполнение социальных ролей, а на другом полюсе — жизнетворчество, с самовыражением, трудом и познанием и т.д. и т.п.

Идея развития личности как навязчивость, как бред преследует практически всех представителей гуманистической психологии. «Развитие личности достигается только упорным кропотливым трудом, сосредоточенностью, умением взять себя в руки, сконцентрировать свое внимание, — пишет Фромм, — У человека всегда есть две реальные возможности: либо остановиться в своем развитии и превратиться в порочное существо, либо полностью развернуть свои способности и превратиться в творца» (156). Чем-то подобным уже занимался в свое время Барон Мюнхгаузен, увязнув со своей лошадью в болоте.

Однако не будем излишне строгими. Существуют и вполне трезвые точки зрения. «Для всех животных, включая и антропоидов, — пишет Н. А. Тих, — содержанием индивидуального развития является воспроизведение вида. В пределах своих границ — от рождения до смерти — индивид осуществляет более или менее важные функции, но главной из них является функция воспроизведения себе подобных. Все остальные функции представляют собой лишь средства или условия, обеспечивающие выполнение этой функции» (116).

Как тут не вспомнить Шопенгауэра с его «однажды познанной истиной». Писал ведь он, что «только род — вот чем дорожит природа и о сохранении чего она печется со всей серьезностью. Индивид же не имеет для нее никакой ценности и не может ее иметь… Он не только подвержен гибели от тысячи случайностей, но уже изначально обречен на нее и самой природой влечется к ней с того момента, как послужит сохранению рода» (209). Желает ли кто-то прислушаться к его словам. «Шопенгауэр — представитель пессимистической философии», «Шопенгауэр — мизантроп» — вот что по заслугам получил этот великий мыслитель от благодарного человечества.

Человек после 30 лет, бессознательно чувствуя свою ненужность и исчерпанность, постепенно впадает в тоску и единственным его утешением является мысль, что может быть, если он не нужен природе, он нужен богу? «Как могу я заслужить его любовь? Может быть, я должен отказаться ради него не только от знаний, но и от природы?» — спрашивает себя инволюционирующая личность. Именно поэтому в любой религии последних тысячелетий так много ненависти к природной сущности человека. В какой-то степени все это связано именно с увеличением продолжительности жизни человека. Когда продолжительность жизни составляла 25-30 лет, человек умирал в расцвете, он любил жизнь, и религии его были земными. Самым дорогим для человека была жизнь и ее, как самое ценное, он жертвовал своим богам. В религиях последних тысячелетий самое дорогое для человека — смерть. Какая религия может быть более показательной в этом отношении, нежели христианство. В христианстве ненавидится все, что связано с телом, полом, размножением, продолжением жизни. Не случайно монахиням совершают постриг — ведь волосы — это символ жизни, то, что растет быстрее всего. Все эти «покаянные хоры девственниц», святые мощи… В конце концов, какое удовольствие носить на шее две тысячи лет тому назад умершего мужчину?

Как нужно относиться к жене, чтобы писать, что «совокупление есть вульгаризация брака». Это Лосев. Бедная Тахо-Годи. Жалкая монашка, которой так восхищается Лосев, ему дороже: «милое, родное, вечное в этом исхудалом и тонком теле, в этих сухих и несмелых косточках,.. близкое, светлое, чистое, родное-родное, простое, глубокое, ясное, вселенское, умное, подвижническое, благоуханное, наивное, материнское — в этой впалой груди, в усталых глазах, в слабом и хрупком теле, в черном и длинном одеянии, которое уже одно, само по себе, вливает в оглушенную и оцепеневшую душу умиление и утешение…» (84). Материнское — во впалой груди и исхудалом теле? Какой ужас. Прости меня, Господи.

4

К сожалению, в последние десятилетия научная психология сильно пострадала от прямой агрессии религиозного мировоззрения под маской гуманистической психологии. Эта «пятая колонна» третьей волной в последнее время наступает с такой скоростью, что скоро труды Дарвина, Сеченова, Павлова будут сжигать на площадях. В свое время Главный комитет по делам печати в России уже предписывал «арестовать и подвергнуть судебному преследованию» книгу И. М. Сеченова «Рефлексы головного мозга» как «ведущую к развращению нравов». Я могу привести конкретные примеры как «развращение нравов» происходит буквально на наших глазах.

Существует программа «Обновление гуманитарного образования в России», осуществляемая Государственным комитетом Российской Федерации по высшему образованию и Международным фондом «Культурная инициатива». Спонсором программы является Джордж Сорос.

В каком же направлении идет это обновление «гуманитарного образования» и в частности «обновление» российской психологии? В направлении неприкрытой, откровенной, агрессивной религиозной экспансии, причем преподносится все это как великое достижение отечественной психологии.

Откройте учебник 1994 года для студентов старших курсов, аспирантов и преподавателей философских и психологических факультетов университетов: «Человек развивающийся. Очерки российской психологии» двух авторов: Зинченко В. П. и Моргунова Е. Б. (56).

В каком направлении авторам мыслится обновление российской психологии? Предметом «серьезных научных размышлений и исследований» становятся в первом ряду: «Духосфера, Духовная вертикаль, Духопроводность, Духовная субстанция, Духовное материнство, Духовное лоно, Духовная близость, Духовные потенции, Духовный организм, Духовная конституция, Духовный генофонд, Духовная установка, Духовный фон, Духовное начало, Духовное производство, Духовная опора, Духовные устои, Духовная ситуация, Духовное зеркало, Духовный облик, Духовное здоровье, Духовное равновесие, Духовное единство, Духовное измерение, Духовная красота, Духовный взор, глаз духовный, Духовный нерв, Духовный свет, Духовное обоняние, Духовная жажда, Духовный поиск, Духовное руководство, Духовные способности, Деятельность Духа, Духовное оборудование, Духовная мастерская, Духовный уклад, Духовные упражнения, Сила Духа, Духовное развитие, Духовный рост, Духовное общение, Духовный подвиг, Духовный расцвет, Духовное наследие, Памятник Духа, Духовное царствие, память Духа, Печать Духа, Духовная щедрость, Духовная родина, Духовное самоопределение, Духовное самоотречение, Духовная аскеза, Духовное величие, Духовное бытие, Духовная жизнь…»

Ну и там второй ряд: «духовная слабость, духовная смерть…» и т.д. и т.п. Как я понимаю теперь тещу Игоря Губермана, которая говорила, что ей приятнее десять раз услышать слово «жопа», чем один раз слово «духовность». И кто все это пишет? В. П. Зинченко! Тот самый, который еще вчера грозил «большой социальной ответственностью» (что это такое в то время хорошо знали) психологам за «циркуляцию в общественном сознании идей, искаженно отражающих природу человека и ведущих к отрицательным социально-политическим последствиям» (55).

К сожалению, не лучше обстоит дело и в российской философии. Издание трудов русских религиозных философов настолько поразило отечественную «интеллигенцию» глубиной своего содержания и фундаментальностью, эпичностью, даже космологичностью мышления, что она как малый ребенок пошла за большим дядей, напрочь забросив все свои материалистические погремушки.

Из современных философов в большом фаворе Мамардашвили, который в результате своих исследований пришел к выводу, что сознание локализуется не в голове, а между головами.

Дуализм, дихотомия души и тела, противопоставление физического, физиологического и психического, психологического, богословские споры о Душе и Плоти, все это также интересно как и старо. Я сам очень люблю русских религиозных философов за их восторженность, детскую непосредственность, какую-то исключительно милую наивность. Я очень люблю Соловьева и Бердяева, Франка и Булгакова, Ильина и Шпета, я обожаю Лосева в его академической шапочке с партитурой в руках размышляющего о Вагнере, и я нисколько не против Веры, но до тех пор, пока эта Вера не начинает заявлять свои права на меня и на то дело, которым я занимаюсь.

Давайте поставим все точки над «i». Там где есть Вера — нет Науки. Ученый имеет право доверять, но верить — это, пожалуйста, в храм божий. Как это понимать, когда психолог пишет: оптимис- тическая традиция Маслоу, Мэя, Роджерса, Фромма «основана на вере в конструктивное, активное, созидающее и творческое начало человеческой природы, на его изначальной моральности и доброте, его альтруистической и коллективистической направленности» (67). Какая такая вера, позвольте спросить? Какое такое «идеальное пространство личностного развития, личностного роста» (49)?

Вера разрушает Знания, а Знания разрушают Веру. Более того, там где есть Вера, нет места Знаниям, а там, где есть Знания, нет места Вере. В этом нет ничего странного, страшного, трагичного, ужасного и, вообще, плохого. Это просто так. Ребенку и подростку нужны Знания, старикам нужна Вера. Зрелые люди более или менее удачно сочетают в себе и то и другое, но сами по себе Знание и Вера несовместимы. Не может быть предмет Веры предметом науки. Не может наука заниматься Духосферами, да еще ставить все это как перспективу российской психологии — зачем же позориться. Так мы скоро начнем использовать математический анализ для подсчета количества чертей на острие иглы. Есть монастыри, есть кельи — там вам и Духовный подвиг и Духовное развитие, и сухие косточки и впалая грудь.

И есть психология — наука, которая изучает среди прочего и психологические причины и механизмы Веры (вспомним Фрейда), но никак не атрибуты Веры. И для Веры в этом нет ничего обидного. Психология может изучать, к примеру, либидозную подоплеку творчества, но категории искусства (прекрасное, ужасное, трагичное, комичное, возвышенное и т.д.) — предмет эстетики, а не психологии. Есть психология искусства, которая не собирается отменять эстетику. Есть эстетика самоубийства, которая не собирается отменять суицидологию.

Если для религии дихотомия души и тела — первичный принцип, обеспечивающий веру в возможность посмертного возрождения, то для психологии такой дихотомии не существует. Психическая деятельность — есть функция высокоорганизованной материи, головного мозга и подчиняется в своих динамических, если не содержательных аспектах, онтогенезу. «Мы являемся организмами, мы не имеем организма, — писал Ф. Перлз, — мы являемся здоровым единством» (199). Стареет организм — стареет личность. Умирает организм — умирает личность.

5

Биологический базис личности настолько очевиден, что тысячелетия назад умные люди не спорили об экстракорпоральных блужданиях Духа, а изучали обусловленность психической деятельности человека организмическими процессами. То, что мозг является местоположением ментальных функций, было известно древним египтянам еще в 1550 году до нашей эры. Об этом свидетельствует «Папирус Смит» (130). Судя по тому, что психические процессы после этого помещали еще в разные места, умных людей всегда было мало и знания, если из них нельзя было извлечь практическую пользу, часто утрачивались.

Значение головного мозга как источника всех наших горестей и радостей, страданий и надежд подтвердил позднее и Гиппократ.

Не останавливаясь подробно на истории изучения биологических основ психической деятельности и, в частности, биологической обусловленности личностного функционирования, следует подчеркнуть, что внимание преимущественно обращалось на структурные, а не динамические особенности взаимосвязи организма и личности. Тенденция эта сохранила свою силу и по настоящий момент. До сих пор большинство психологов более интересуется типологией индивидуальных различий человека. Классификации типов темперамента, конституции, характера, личности исчисляются многими десятками, в отличие от попыток определить основные этапы онтогенетической динамики личности, которые исчисляются единицами.

Уже в V веке до н.э. Гиппократ создает учение о темпераментах, выделяя четыре типа темперамента по преобладанию в организме человека той или иной жидкости: черная желчь — меланхолики, желтая желчь — холерики, кровь — сангвиники, слизь — флегматики. Типологию темпераментов разрабатывает и Клавдий Гален (II в н.э.), которую он изложил в трактате «De temperamentis». Из девяти, выделенных и описанных им, темпераментов четыре соответствовали гиппократовским (212).

 В 19-м веке Кречмер по строению тела делит всех людей на лептосоматиков, пикников, атлетиков и диспластиков. Мак-Дауголл строит свою химическую теорию темпераментов. Клод Сиго связывает психические особенности с преобладанием одной из систем в организме: дыхательной, пищеварительной, мускульной или мозговой.

Шелдон, исходя из учения о трех зародышевых слоях: эктодермы, мезодермы и эндодермы, в формировании человека различает три основных типа: эндоморфы, мезоморфы и эктоморфы.

Русский нейрофизиолог Павлов на основании особенностей функционирования нервной системы выделяет четыре ее типа: уравновешенный, возбудимый, тормозной и инертный.

Все эти теории можно смело отнести к структурному направлению в персонологии. Согласно этому направлению, все люди отличаются друг от друга своими эмоциональными реакциями, типами мышления, поведенческими характеристиками, и эти различия явно не обусловлены чисто средовыми факторами. Следовательно, имеются какие-то внутренние, индивидуальные, не зависимые от воспитания и социального окружения факторы, определяющие эту разницу.

Гиппократ считал этими факторами гуморальные среды, Шелдон — зародышевые листки, Сиго — тип телосложения, Фурукава — химический состав крови. Другие авторы не привязывают индивидуальные различия к конкретным физиологическим или биохимическим факторам, а просто описывают их как гипотетические конструкты, указывая, что феномен имеет место. #page#

Такова, в значительной степени, психоаналитическая типология Фрейда, выделяющая пять основных типов: оральный, анальный, уретральный, фаллический и генитальный. Эти типы Фрейд описал на базе трансформации в начальном периоде развития гипотетического конструкта «либидо», причем задержка развития либидо на одном из этапов обуславливает формирование того или иного типа личности. Этот тип определяет всю дальнейшую жизнь человека. Интересно, что Фрейд, определяя либидо как энергетический источник психической жизни индивида, практически не учитывал его количественные колебания в процессе жизни. Создается впечатление, что он рассматривал либидо как изначально данную наличность, которая в процессе онтогенеза может трансформироваться, застревать, вытесняться, подавляться, но не исчезать и уменьшаться.

Таковы психологические типы Юнга. Юнг также широко пользовался понятием «психической энергии» и, например, свои две знаменитые личностные установки: экстраверсию и интраверсию, связывал с движением психической энергии в специфическом направлении: внутрь или вовне (211).

Помимо этого он описал четыре функции или типа ориентации мышление, ощущение, интуицию и чувство, каждая из которых может действовать либо экстравертным, либо интравертным путем.

Юнг подчеркивал, что эти фундаментально противоположные типы установок обнаруживаются у обоих полов и на всех социальных уровнях и проявляются настолько рано, что следует относить их к врожденным.

Структурное направление персонологии затрагивает не только биологическую индивидуальную основу личности, но и пытается провести дифференциацию и собственно различных типов личности, используя для этого различные подходы, такие как например система отношений, комбинаторика различных черт характера и другие. Таковы классификации различных типов характера (акцентуированные типы) и типов личности у Леонгарда, Личко, Короленко и др.

О различных структурных классификациях, созданных на протяжении последних трех тысячелетий не только вышеперечисленными авторами, но и Платоном, Аристотелем, Кантом, Геффдингом, Вундтом, Лесгафтом, Гейманом, Айзенком и др. можно более подробно узнать из специальных исследований, посвященным проблемам темперамента (19, 65, 86).

6

Нас, конечно, более интересует не структурное, феноменологическое направление в исследованиях личности, а динамическое направление.

Ученые, принадлежащие к этому направлению, концентрируют свое внимание на динамических моментах в личности. Их интересуют не столько индивидуально-типологические различия между людьми (что само по себе очень интересно), сколько процесс зарождения личности, формирование личности, ее становление, созревание, трансформация в процессе жизнедеятельности.

В психологии традиционно принято рассматривать психоаналитическую теорию Фрейда как одну из самых ранних теорий, объясняющих социальное и личностное развитие. Это не совсем верно поскольку динамическая теория личности Фрейда подразумевала в первую очередь не столько онтогенетическую динамику личности, сколько внутриличностные динамические процессы, происходящие между различными подструктурами личности, такими как Ид, Эго, Суперэго. Теория Фрейда, при всей ее революционности, не может в настоящее время удовлетворить исследователей, как по своей полноте, так и по своим некоторым принципиальным подходам. В частности, Фрейд полагал, что в значительной степени становление личности определяется первыми пятью годами жизни. Он практически не уделял внимания тем личностным изменениям, которые претерпевает личность в период зрелости и в последующем.

Следует сразу же обратить внимание на то, что в какой-то мере благодаря этому заблуждению Фрейда, в исследованиях онтогенетической динамики личностного бытия до сих пор существует грубая диспропорция. С одной стороны социальная психология, возрастная психология, психология развития, психоанализ представляют нам блестящие образцы исследований этапов личностного онтогенеза в раннем детстве и подростковом возрасте, но с другой стороны исследования, посвященные личностному онтогенезу в зрелом возрасте, а также изучение особенностей функционирования личности в поздние периоды онтогенеза исчисляются единицами. Мне известны лишь две классификации, пытающиеся отразить личностный онтогенез человека от его рождения до самой смерти это классификации Эриксона и Левинсона. Во всех руководствах по социальной психологии, психологии развития процессам раннего созревания личности уделяется непропорционально большое внимание по сравнению с этапами зрелости и увядания. Для примера, даже в одном из основных американских руководств по психологии социальному и личностному развитию ребенка и подростка отводится пятнадцать страниц, а всем личностным трансформациям зрелого и пожилого возраста вместе взятым — три страницы (223). Точно также Эрик Берн в работе «Введение в психиатрию и психоанализ для непосвященных» в третьей главе «Рост индивида» личностному развитию ребенка и подростка уделяет тридцать страниц, а особенностям личностных трансформаций у взрослых и пожилых людей две страницы (136). И это общая тенденция. В последнем пособии по истории психологии для высшей школы (А. Петровский, М. Ярошевский, 1994) вопросам личностных трансформаций зрелого и пожилого возраста не уделяется вообще ни строчки, а о фундаментальных исследованиях Эриксона и Левинсона даже не упоминается (99).

Фрейд не был, конечно, и первым исследователем, обратившим внимание на трансформацию личности в процессе онтогенеза. Он был одним из первых, кто подошел к этой проблеме с научной точки зрения, постарался не только описать наблюдаемые феномены, но и попытался найти теоретическое объяснение им, постоянно проверяя в своей практической деятельности правомочность выдвигаемых им гипотез. Был ли он в своем научном мировоззрении консервативен? Несомненно. Психоанализ, столетие которого мы отмечаем в этом году, прорвавшись на новый уровень понимания психического функционирования человека, открыв двери в сферу бессознательного, быстро догматизировался. Но он сделал свое дело. С начала века до сих пор психодинамическое направление в психологии является самым мощным, самым плодотворным научным направлением, постоянно дающим новые ростки, которые не только углубляют, но и переплетают психологические знания с другими отраслями антропологии.

Динамические же аспекты личности изучались первоначально не столько психологами, сколько философами. Что и не удивительно, если рассматривать философию, как предтечу не только психологии, но науки в целом.

В плане динамики личностного бытия в первую очередь можно вспомнить знаменитый заочный спор между Локком и Лейбницем по поводу природы зарождения психики в процессе индивидуального онтогенеза. В 18 веке ими были высказаны две взаимоисключающие точки зрения на природу психики человека и эти точки зрения до сих пор в какой-то степени оказывают свое влияние на развитие психологической и философской мысли.

Локк выдвинул идею «tabula rasa» — «чистой доски», считая, что человек рождается с готовой полипотентной центральной нервной системой, которая как чистый лист бумаги пассивно запечатлевает все то, что вписывают туда родители, воспитатели и учителя. Эта теория, например, оказала сильное влияние на подход к личности со стороны такого известного направления в научной психологии как бихевиоризм. Основатель этого направления John B. Watson (1878 — 1958) не только полагал, что научение всецело определяет психический облик человека, но и пытался доказать, что контролируя стимулы со стороны окружающей среды, он сможет вылепить из ребенка все что угодно. Дайте мне дюжину здоровых детей, писал Watson, чтобы я поместил их в специальные условия, и я гарантирую, что взяв любого наугад с помощью воспитания я получу любой тип специалиста, какой захочу — врача, юриста, артиста, бизнесмена, и даже нищего и вора, вне зависимости от их талантов, склонностей, способностей, призвания, а также их расы и наследственности (223).

Отголоски этой, господствующей в свое время, теории можно найти в известном произведении Бернарда Шоу «Пигмалион», и тем более в попытках революционных преобразований личности в послеоктябрской России. В советской конституции было прямо записано, что партии коммунистов удалось набело нарисовать новый тип личности — «советский человек». Кстати, как это не смешно, многие до сих пор уверены, что коммунистам это удалось и полагают, что сейчас, при смене политического курса, именно феномен «советского человека» якобы мешает быстрому курсу реформ и что необходимо приложить усилия для того, чтобы «все заново стереть и нарисовать» другую личность. Как можно убедиться, локковское направление в психологии и социологии — отнюдь не только исторический раритет.

Лейбниц, напротив, полагал, что человек рождается с уже врожденными и передающимися по наследству задатками, которые определяют всю дальнейшую судьбу человека, с трудом трансформируясь под воздействием внешних факторов. На локковское заявление: «Нет ничего в интеллекте, чего бы не было в чувствах», Лейбниц добавлял: «Кроме самого интеллекта». Лейбниц утверждал, что душа изначально содержит в себе начала различных понятий и положений, которые только пробуждаются внешними объектами. Врожденные идеи по Лейбницу заключены в разуме подобно прожилкам камня в глыбах мрамора.

В плане лейбницевского направления в психологии можно указать на исследования Юнга в области архетипов, которые он понимал как суть, форму и способ связи наследуемых бессознательных первичных человеческих первообразов и структур психики, обеспечивающих основу поведения, структурирование личности, понимание мира, внутреннее единство и взаимосвязь человеческой культуры и взаимопонимание людей (97).

Особое значение и интерес для динамического направления в психологии имеют труды датского философа Серена Кьеркегора. Он одним из первых поставил динамический, онтогенетический аспект человеческого существования (экзистенции) во главу своего учения.

Выдвинув тему человеческой личности и ее индивидуальной судьбы после столетий теоцентрической философии на первый план, и, сделав центральной проблемой в этой теме, как и греческие софисты, как и Сократ, проблему человеческой субъективности и проблему выбора в процессе жизни, Кьеркегор по сути дела положил начало не только развитию динамического направления в персонологии, но и явился предшественником целого направления в философии — экзистенциализма.

С религиозной точки зрения жизнь человека рассматривалась в динамическом аспекте как некий подготовительный этап для последующей вечной жизни, которая по смыслу и есть конечная цель земного бытия, когда смерть —

 … начало жизни,

Того существованья неземного,
Перед которым наша жизнь темна,
Как миг тоски — пред радостью беспечной,
Как черный грех — пред детской чистотой…

(Бальмонт «Смерть»)

На этом фоне Кьеркегора больше интересовала динамика именно земного бытия человека, проблемы, связанные с этой динамикой и даже те вопросы, которые только в последние десятилетия нашли свое отражение в психологии и психопатологии жизненных кризисов (Erik Erikson, 1950; Daniel Levinson, 1978).

Кьеркегор выделил и блестяще описал три стадии человеческого существования: эстетическую, этическую и религиозную.

Первая, эстетическая стадия существования, рассмотрением которой открывается учение Кьеркегора, — это попытка человека организовать свою жизнь, основываясь целиком на собственных силах, уме, таланте, воле, красоте и т.д. «Эстетик» как бы рассчитывает в любой ситуации оказаться выше обстоятельств, случая. Его уверенность основана на негативном отношении к реальности. Таким образом, на эстетической стадии существования, человек чувствует свою силу, ценность и действительность только при условии независимости, свободы от того, как сложатся обстоятельства. Поэтому именно возможности, а не заступившая их место фактичность, обладают эстетической значимостью.

В том, как описывает Кьеркегор эстетическую стадию существования, мы легко узнаем описание периода человеческой молодости, предшествующее периоду зрелости. Это тот короткий период максимального расцвета душевных сил личности, после которого начинается в большинстве случаев (за исключением креативных личностей) период спада и ослабления энергетического потенциала личности. Кьеркегор невольно подчеркивает большую связь эстетика с природой, обращая внимание на его «непосредственность», аутентичность, и даже, более того, подчеркивает, что «непосредственность человеческой личности лежит не в ее духовной природе, но в физической» (175). Это очень смелое заявление по тем временам.

Однако, Кьеркегор считает, что человек не может длительно существовать на эстетической стадии. Действительность постоянно захватывает человека врасплох, человек начинает терять власть над своей жизнью. У человека, находящегося на эстетической стадии существования имеются только две возможности: либо перейти на этическую стадию существования, в которой индивид отказывается противопоставлять себя окружающей действительности, либо выбрать самоубийство, и это на самом деле так, о чем мы будем в дальнейшем говорить в главе, касающейся акме-самоубйиств.

Героями эстетической стадии существования у Кьеркегора являются персонажи всемирно известных литературных и музыкальных произведений: Дон Жуан, Вертер, Фауст, Нерон, Сократ. Дон Жуан в конце жизни переходит на этическую стадию существования; Вертер, Нерон и Сократ выбирают самоубийство.

В эстетике Кьеркегора мы достаточно легко узнаем креативную личность. «Я не отрицаю, что эстетик, стоящий на высшей ступени эстетического развития, может обладать богатыми и многосторонними душевными способностями; напротив, эти способности должны даже отличаться у него особенной интенсивностью» (175). Хорошо ли это? Нет, не хорошо, приходит к выводу Кьеркегор. Опять таки правильно, потому что креативная личность отклоняется от естественного хода развития личности, который в классификации Кьеркегора представлен переходом с эстетической стадии существования на этическую, то есть, социальную.

В «этике» Кьеркегора мы легко можем узнать нормальную социализированную и социофильную примитивную личность. «Этик» видит смысл своего существования в гармонии с окружающими, в служении людям и выполнении своего долга перед людьми. Этик «стремится отождествить свое случайное непосредственное Я с «общечеловеческим»… Целью истинного этика является не одно его личное, но и социальное и гражданское Я».

Единственной ошибкой Кьеркегора можно считать его убеждение в том, что процесс перехода с одной стадии бытия на другую — вопрос выбора и может происходить по желанию человека. Он пишет: «Духовные роды человека зависят от nisus formativus (созидающей попытки) воли, а это во власти самого человека». И хотя Кьеркегор где-то в глубине души понимает, что экзистенция эстетика покоится на неких глубинных физических основах и лежит вне компетенции морали и этики, он все же осуждает эстетика, не желающего переходить на этическую стадию существования. Описывая процессы, управляющие человеческим бытием, Кьеркегор с одной стороны видит, но с другой стороны отрицает внеличностную доминанту динамики личностной экзистенции. «Человек чувствует себя как будто захваченным чем-то грозным и неумолимым, чувствует себя пленником навеки, чувствует всю серьезность, важность и бесповоротность совершающегося в нем процесса, результатов которого нельзя уже будет изменить или уничтожить во веки веков, несмотря ни на какие сожаления и усилия… Но можно ведь и не допустить себя пережить такую минуту! Да, вот тут-то и есть «или-или», тут-то и предстоит человеку сделать выбор» (175). Не «можно» не допустить. Нет «или-или», и нет никакого выбора ни у эстетика, ни у этика. Ни эстетик (креативная личность) не может по своему желанию стать этиком (примитивной личностью), ни наоборот.

Наивно призывать эстетика отчаяться, как это делает Кьеркегор, (он и так в постоянном отчаянии и переживании абсурда бытия), чтобы с помощью отчаяния перейти на этический этап экзистенции. Каждый этик пережил отчаяние в процессе кризиса аутентичности, но это не значит, что отчаяние — есть путь к этической стадии. Желать эстетику отчаяния, или надеяться, что отчаяние приведет его на другой этап бесполезно, следует пожелать ему более быстрого личностного регресса, потому что только тогда у него появится отчаяние, потому что только тогда ему потребуется защита в лице общества от этого отчаяния и нехватка энергии заставит его «проникнуться любовью к человечеству и жизни».

При всех своих недостатках глубина прозрения Кьеркегора и точность описания действительной динамики личностного бытия удивительна. Кьеркегора смело можно считать не только основоположником экзистенциальной философии, но и динамической персонологии (а не Фрейда), столь значительный пласт проблем, касающихся динамики бытия человеческой личности затронул в своих работах этот удивительный человек, в которого при жизни мальчишки бросали камни, когда он шел по улицам Копенгагена.

Следует заметить, что Кьеркегор сам был креативной личностью, совершенно асоциальной, асоциальность свою понимающий. Он даже отказался от бракосочетания с любимой девушкой, с которой был помолвлен, потому что понимал, что никогда не сможет быть «нормальным» мужем, «нормальным» отцом семейства. Такими же были Шопенгауэр, Декарт, Лейбниц, Мальбранш, Конт, Спиноза, Микеланджело, Ньютон, Кант, Гоголь, Лермонтов, Тургенев, Блок и многие другие поэты и философы, креативность которых лишила их счастья нормальной человеческой примитивной жизни.

Именно поэтому Кьеркегору так талантливо и точно удалось описать сущность эстетика — он описывал себя.

Только в конце XIX — начале XX века к проблемам динамики личностного бытия начали подходить представители только что зарождающейся науки — психологии.

Этим проблемам были посвящены не только работы Фрейда. Попытку проследить психологическую эволюцию личности в реальном временном протекании, соотнести возрастные фазы и биографические ступени жизненного пути, связать биологическое, психологическое и историческое время в единую систему координат эволюции личности предпринял французский психолог, психиатр Пьер Жане (1859 — 1947). Жане, используя такие понятия, как «психическая энергия», «психическая сила», «психическое напряжение», «психическая экономия», не только объяснял нормальное психологическое развитие личности, но и даже пытался объяснить некоторые неврозы, например, своеобразную психастеническую конституцию, исходя из эволюции психических функций в фило- и онтогенезе.

 Работы Жане заложили основу таких известных методов исследования онтогенетической эволюции личности, как психографический и лонгитудинальный. В настоящее время эти методы обозначаются как изучение возрастных («поперечных») срезов (Cross-Sectional) и лонгитудинальный метод (Longitudinal).

Метод поперечных срезов имеет дело с разными индивидами или популяциями одной и той же возрастной группы. Лонгитудинальный метод проводит исследования на одних и тех же испытуемых или группах в ходе их онтогенетического развития, т.е. в регулярном, многократном и систематическом изучении этих испытуемых или групп в процессе их реальной жизни.

Уже проведены многочисленные исследования, заключающиеся в сопоставлении преимуществ поперечного и лонгитудинального методов. Например, Шоемфельд и Овенс произвели такие сопоставления сдвигов в интеллектуальном развитии (посредством обоих методов) за период с 1919 по 1961 год, а затем сравнили методом поперечного среза полученные характеристики с характеристиками группы юношей, которым в 1961 году исполнилось 18 лет, т.е. столько же, сколько испытуемым первого контингента было в 1919 году. При этом лонгитудинальный метод оказался несколько более чувствительным в определении возможностей развития (208).

В отечественной психологии систематические генетико-психологические исследования были начаты В. М. Бехтеревым и его сотрудниками, особенно Н. М. Щеловановым. В основанной ими лаборатории раннего детства впервые был применен комплексный метод длительного изучения одних и тех же детей, охватывающий весь период раннего детства.

С возникновением объективной психологии («психорефлексологии», а затем и «рефлексологии») В. М. Бехтерева, возникла «генетическая», или возрастная, теория развития поведения, а затем и индивидуальная рефлексология, начало которой было положено исследованиями В. Н. Мясищева и его сотрудников, посвященными проблеме типов нервной системы человека. Типологическая (нейродинамическая) характеристика детского и подросткового возраста впервые была сформулирована Г. Н. Сорохтиным, который сделал также попытку установить корреляции между нейродинамическими и конституциональными типами развития.

7

Огромный вклад в изучение индивидуальных динамических онтогенетических основ личностного бытия внес Б. Г. Ананьев.Он подчеркивал, что для психологии особую важность имеет вопрос о тех первичных свойствах или особенностях человеческой природы, взаимодействия которых определяют темперамент и задатки, мотивацию элементарных действий и их тонус, общее во всех первичных свойствах человека как индивида, заключенное в их генетической обусловленности.

Ананьев не отрицал, что жизненный путь человека — это история формирования и развития личности в определенном обществе. «Человек является современником определенной эпохи и сверстником определенного поколения. Фазы жизненного пути датируются историческими событиями и сменой способов воспитания, изменениями образа жизни и системы отношений, суммой ценностей и жизненной программой — всеми теми целями и общим смыслом жизни, которыми данная личность владеет» — писал он в одной из своих основных работ (7). «Но фазы жизненного пути накладываются (а еще более накладывают) на возрастные стадии онтогенеза, причем в такой степени, что некоторые возрастные стадии обозначаются как фазы жизненного пути, например, преддошкольное, дошкольное и школьное детство. Практически ступени общественного воспитания, образования и обучения, составляющие совокупность подготовительных фаз жизненного пути, формирования личности стали определяющими характеристикам периодов роста и созревания индивида» — далее продолжал Б.Г.Ананьев (7).

Возражая против подобной тенденции, он предлагал выделять три группы природных свойств (конституциональные, нейродинамические и билатеральные — особенности симметрии организма), которые могли бы образовать класс первичных индивидуально-типических свойств. Для Ананьева была несомненна зависимость вторичных психических свойств от конституциональных и нейродинамических первичных свойств.

Как пишет Н. А. Логинова, «идеи Б. Г. Ананьева об онтопсихологии — науке о целостном индивидуальном развитии человека как организма и личности, масштабный комплекс экспериментальных исследований, начатый им в этой области… являют собой добротное основание для дальнейшего прогресса возрастной психологии личности» (82).

Возрастная психология сравнительно мало интересуется биологическими процессами, лежащими в основе социального развития ребенка и подростка, хотя, конечно, и она не может обходить такие проблемы как пубертатный криз или физиологическая старость.

Такой перекос с признанием только социальной обусловленности развития личности (с точки зрения марксистско-ленинской психологии даже свойства темперамента «изменчивы и воспитуемы» сетовал в свое время Мерлин (86)) привел к тому, что психология открыто декларируя свою неразрывную связь с нейрофизиологией и физиологией, на самом деле воспользовалась и востребовала только структурную часть биологических исследований личности, касающуюся учения о темпераменте, конституции, типах нервной деятельности, напрочь отвергая обусловленность динамики «вершинных» психических процессов «глубинными» подводными невидимыми течениями. Даже психоанализ Фрейда, который в целом мало задумывался над процессом онтогенетического изменения энергетического потенциала человека, считая либидо чем-то раз и навсегда неизменным, вызывал у отечественных психологов дикий ужас тем, что пытался обусловить социальную жизнь человека какими-то динамическими биологическими процессами, в частности динамикой либидо.

Ананьев является, можно сказать, единственным представителем динамического направления в отечественной психологии, а также одним из первых, если не единственным отечественным психологом, который смело выступил против дурных теорий бесконечного развития личности.

Однако следует отметить позицию Ананьева, который считал, что лишь на первых этапах формирования личности нейродинамические свойства влияют на темпы и направление образования личностных свойств человека. Мы же считаем необходимым подчеркнуть что не только на первых, но и на всех этапах онтогенеза личностные свойства, в том числе и их содержательные аспекты обусловлены динамикой индивидуального онтогенеза.

Ананьев указывал, что становление свойств личности протекает неравномерно и гетерохронно, соответственно последовательности усвоения ролей и смены позиций ребенка в обществе. Но при этом он считал, что гетерохронность личностного формирования всего лишь «накладывается», а не обуславливается гетерохронностью созревания индивида.

Он прямо указывал на разновременность моментов, характеризующих финал человеческой жизни. Финалом для индивида является смерть, с которой прекращается существование человека как личности. Историческая личность и творческий деятель, оставившие потомкам выдающиеся материальные и духовные ценности, в какой-то степени обретают социальное бессмертие. «Но нас в большей мере, чем бессмертие, интересует парадокс завершения человеческой жизни, — писал Ананьев, — Парадокс этот заключается в том, что во многих случаях те или другие формы человеческого существования прекращаются еще при жизни человека как индивида, т.е. их умирание наступает раньше, чем физическое одряхление от старости… Речь идет о, так сказать, нормальном состоянии, при котором человек сам развивается в направлении растущей социальной изоляции, постепенно отказываясь от многих функций и ролей в обществе, используя свое право на социальное обеспечение. Постепенное «освобождение» от обязанностей и связанных с ними функций приводит к соразмерному сужению объема личностных свойств» (8).

Одним из первых Ананьев признал нормальную личностную инволюцию и нормальное «сужение объема личностных свойств». Более того, он одним из первых указал, что сам инволюционный характер личностного функционирования во второй половине жизни может лежать в основе ряда психосоматических заболеваний. «Некоторые «начинающие» пенсионеры в 60-65 лет кажутся сразу одряхлевшими, страдающими от образовавшегося вакуума и чувства социальной не полноценности. С этого возраста для них начинается драматический период умирания личности. Явления деперсонализации такого рода приводят к функциональным нервным и сердечно-сосудистым заболеваниям — в общем, к психогенным заболеваниям» (8).

8

Большой вклад в изучение динамических аспектов личности внесла австрийская исследовательница, после 1940 года работавшая в США, Шарлотта Бюлер (1893 — 1974). Считается, что она является представительницей и даже лидером (она была избрана в 1970 г. президентом Ассоциации гуманистических психологов) гуманистической психологии, возникшей, если не на почве, то в непосредственной близости от экзистенциальной философии. «В отличие от философского экзистенциализма и его прямых наследников в психологии гуманистические психологи имеют по-своему оптимистический взгляд на человека и его судьбу. Они верят в альтруизм и творческие силы человека, в возможность счастливой жизни, жизни со смыслом на путях самоактуализации» (82). Шарлотту Бюлер расценивают как крупного специалиста по проблемам индивидуального психического развития человека на всем протяжении его жизни. Одним из основных ее произведений является монография «Жизненный путь человека как психологическая проблема», написанная в 1933 году. Главный интерес ее исследований сосредоточен на общих возрастных закономерностях развития в сопоставлении с биологическим циклом индивида, онтогенезом.

В своих работах Шарлотта Бюлер постулирует идею об интенциональном ядре личности — Selbst, или Self. В ее понимании Selbs, «самость», есть духовное образование, изначально данное и в основном постоянное — меняется только форма его проявления. В этом отношении Selbst Бюлер во многом перекликается с libido Фрейда. Главной движущей силой психического развития является врожденное стремление человека осуществлять самого себя. Как пишет Ш.Бюлер, «самость» (Selbst) «представляет собой интенциональность или целенаправленность всей личности. Эта целенаправленность ориентирована на исполненность (Erfullung) лучших потенциалов, исполненность экзистенции человека» (135). Исполненность достигается по мере самоосуществления (Verwirklichung) человека в профессиональных делах, в общении, в самопожертвовании ради претворения в действительность своих убеждений.

Бюлер доказывала, что полнота самоосуществления зависит от способности личности ставить себе аутентичные цели, то есть такие цели, которые наиболее адекватны внутренней сущности личности. Эту способность она называет самоопределением (Selbstbestimmung). Основное русло, в котором происходит самоопределение, есть «темы бытия» (Daseinthema).

Самоопределение связывается с интеллектуальным уровнем личности, поскольку от интеллекта зависит глубина понимания человеком собственных потенциалов. Чем понятнее человеку его призвание, т.е. чем отчетливее самоопределение, тем вероятнее самоосуществление. Например, чем понятнее человеку собственная глупость, тем отчетливее он в этом самоопределяется и тем вероятнее в глупости самоосуществляется.

В Соединенных Штатах, куда Бюлер переезжает в 1940 г., она формулирует идею о четырех врожденных базальных тенденциях личности, по которым возможно развитие «самости» личности: это тенденция к удовлетворению простых жизненно важных потребностей, тенденция к адаптации к объективным условиям среды, тенденция к творческой экспансии — стремление к расширению жизненной активности, к овладению новыми предметами и тенденция к установлению внутреннего порядка. Эти основные тенденции сосуществуют во времени. Но в зависимости от возраста и индивидуальности доминирует то одна, то другая из них. Для самоосуществления признается наибольшая роль творческой экспансии, но оптимальным для психического здоровья считается развитие всех базальных мотиваций.

В теории Бюлер, как пишет Н. А. Логинова, «психологическая картина развития постоянно соотноситься с биологической, с онтогенезом… Однако онтогенез представлен у Бюлер в самом общем виде, в так называемой жизненной кривой (Lebenskurve). Она вовсе не ставит вопрос об онтогенезе как психофизиологическом функциональном развитии индивида» и соотношение жизненного пути личности с биологическим циклом организма получается достаточно поверхностным. «Вопреки проводимым параллелям между биологическим и личностным развитием процесс развития индивидуальности оказывается изолированным от своей природной онтологической основы» (82).

Кроме базовых тенденций Шарлотта Бюлер описала пять фаз жизненного пути. Первая фаза (возраст до 16-20 лет) характеризуется довольно низким уровнем самосознания и отсутствием самоопределения. Во второй фазе (с 16-20 до 25-30 лет) человек пробует себя в разных видах трудовой деятельности, заводит знакомство в поисках спутника жизни. Третья фаза наступает после 30 лет, когда человек находит свое призвание или просто постоянное занятие. В четвертой фазе стареющий человек переживает трудный возраст биологического увядания, ухода с работы, сокращения будущего времени жизни. Завершается путь к самоосуществлению, перестает функционировать самоопределение. В пятой фазе (после 65-70 лет) старики живут прошлым, влачат бесцельное существование, поэтому Бюлер не причисляет последний этап жизни к собственно жизненному пути.

Бюлер сформулировала также понятие о типе развития, который она трактует как детерминированный только внутренними особенностями личности — соотношением витального (биологического) и ментального (духовного) факторов развития.

9

Исследованиям биосоциального единства и динамических соотношений биологического и социального в личности посвящены работы известного американского психолога Эрика Эриксона. Эриксон представитель психоаналитически ориентированной психотерапии, последователь Фрейда, подверг резкой критике теорию агрессивных и сексуальных влечений, которая предопределяла психическое и личностное развитие человека переживаниями раннего детства. В противоположность Фрейду, он подчеркивал значение не только семьи, но и культуры (223).

В частности, он разработал теорию эпигенетического развития личности, в которой сфокусировал свое внимание на тех широких изменениях, которые претерпевают люди на восьми стадиях бытия от рождения до смерти и тех жизненных кризисах, которыми сопровождается переход с одной стадии на другую. Восемь стадий психосоциального развития по Эриксону включают в себя обязательные жизненные кризисы, которые человек может преодолеть с благоприятным или неблагоприятным исходом.

 Если изменения разрешаются успешно, позитивные личностные черты проявляются, что в свою очередь облегчает переход к последующим изменениям. Неудачное решение изменений, в противоположность, порождает тревожность и даже, возможно, требует психотерапевтической помощи. Как психодинамический теоретик, Эриксон, подобно Фрейду, рассматривает человеческое развитие, как ряд конфронтаций, которые индивид должен разрешить.

Вторым ученым, который самое пристальное внимание уделял именно зрелому периоду человеческой жизни, а также этапам инволюции, был Даниэль Левинсон (223).

Он обратил внимание, что структура и направленность личности начинает существенно меняться в возрасте около тридцати лет. Левинсон указывал, что многие люди в период от 28 до 34 лет начинают серьезно задумываться над тем, чему было посвящено их личностное функционирование за последние десять лет, тем ценностям, которым они отдали предпочтение, тех целях, для достижения которых они тратят столько усилий. Как писал R. L. Gould (161), это такое время жизни, когда многие люди останавливаются и спрашивают себя: «Является ли та жизнь, которую я сейчас веду, той жизнью, которую я предполагал вести?». И смутные опасения по этому поводу могут зачастую становиться причиной достаточно сложных и очень болезненных попыток что-либо изменить. Семья может распасться, карьера быть заброшенной и весь жизненный стиль может быть изменен. Люди в этот период иногда чувствуют, что все неудовлетворительные аспекты их жизни должны быть немедленно изменены, потому что скоро будет поздно. Этот период жизни Левинсон назвал «кризисом тридцатилетних».

Как только вопросы и изменения, связанные с «кризисом тридцатилетних» постепенно теряют свою интенсивность, личность вступает в новый период взрослости. Для работающих мужчин и женщин период жизни между 35 и 40 годами может быть особенно продуктивным в профессиональном плане. При изучении как высококвалифицированных специалистов, так и простых рабочих, этот период обозначается как время «making it», то есть период максимального расцвета мастерства, работоспособности, на фоне стабилизации собственного статуса в мире взрослых и активного завоевания собственной ниши. Обычно все это сопровождается подъемом по лестнице престижа и достижениями в выбранной карьере.

В возрасте около сорока лет период ранней взрослости заканчивается и начинается «midlife transition» — переходный период середины жизни. У женщин, которые посвятили свою жизнь роли жены и матери, кризис может быть связан с периодом, когда дети вырастают и начинают оставлять дом. Приспосабливаясь к этим изменениям, женщина в этот период может найти удовлетворение в работе вне дома, возвращаясь к прерванной карьере или, возможно, начиная новую.

Для мужчин «midlife transition» обычно концентрируется вокруг проблем, связанных с личной жизнью и карьерой. Подобно женщинам на этой стадии, они могут размышлять: «Что должен я сделать со своей жизнью? Что я должен совершить? Что я еще хочу сделать?». В исследовании мужчин, проведенных Даниэлем Левинсоном и его коллегами в 1978 году, более 80 процентов обследованных пережили «midlife transtion» как умеренный или серьезный кризис, характеризующийся пересмотром практически всех аспектов своей жизни.

Проблемы середины жизни, описанные Левинсоном, соответствуют седьмой стадии в теории социального и личностного развития Эрика Эриксона. Трансформация, которую предстоит пройти личности, в соответствии с Эриксоном, должна заключаться в способности выйти за рамки заботы исключительно о собственном благополучии и проявлении заботы о будущих поколениях своим непосредственным участием. Эриксон назвал подобную цель «генеративностью». Личность, не переходящая в стадию генеративности, в соответствии с классификацией Эриксона, обречена на стагнацию. Немногочисленные эксперименты, проведенные другими исследователями, подтвердили основные положения теории Эриксона и Левинсона.

После критической транзиции середины жизни, начинается период средней взрослости. Для большинства людей это период наибольшей стабилизации. Максимально возрастает доход. Люди обычно уверены в профессии, которую они выбрали, и их продуктивность часто достигает пика. Но в период средней взрослости приходит и новое ощущение времени. Люди постепенно осознают, что жизнь идет к концу, и они начинают более размышлять о приоритетах в своей жизни. Увеличивается значимость межличностных отношений. Многие люди сообщают о большем удовлетворении своим супругом, потеплении отношений и усилении связей со своими детьми и друзьями. Для многих людей эта тенденция имеет свою силу и в пожилом возрасте — в период поздней взрослости (161).

В нашей стране одним из основных специалистов в области психологии и патопсихологии зрелого и пожилого возраста являлся Е. С. Авербух. «Хотя для личности отдельного индивидуума характерна известная устойчивость, определенный ее континуум, — писал он, — все же личность следует рассматривать как динамическую систему, которая под влиянием существенных биологических и социальных факторов меняется, трансформируется» (1). К одному из самых существенных био-социально-психологических факторов Авербух относил старение и старость.

Описывая общие закономерности инволюционных личностных процессов, он выделял падение активности, замедление психических процессов, ухудшение самочувствия, изменение отношения к явлениям и событиям окружающей жизни, изменение направленности интересов, сужение круга интересов. Новое все более и более становится чужим и даже враждебным. Нарастает консерватизм, оппозиция к новшествам, брюзжание, недовольство окружающим, падает способность радоваться, снижается эмоциональный резонанс, все видится в мрачном свете, нарастает упрямство, ригидность характера. Наряду с этим, Авербух описывает свойственное пожилым людям стремление идеализировать прошлое, тенденцию к воспоминаниям, переоценке «старого доброго времени». У старого человека зачастую снижается самооценка, возрастает недовольство собой, неуверенность в себе. Старики становятся сверхосторожными, более скупыми, мелочными, педантичными. Меняется все мироощущение и миропонимание (1).

В оптимальном варианте, по теории Эрика Эриксона, финальная стадия жизни должна заключаться в ощущении завершенности, чувстве исполненности и в уверенности в правильно прожитой жизни. Те, кто не достигают этого ощущения исполненности, переживают раскаяние и отчаяние по поводу упущенных шансов и ничтожности выборов. Они страстно мечтают еще об одном шансе и мучительно боятся внезапной смерти, в противоположность людям с чувством исполненности собственной жизни, которые принимают смерть как нормальный конец своеобразного, наполненного впечатлениями, путешествия. #page#

ГЛАВА 4. ОНТОГЕНЕТИЧЕСКАЯ ПЕРСОНОЛОГИЯ

1

Персонологический подход впервые был предложен американским психологом Джеймсом (1842 — 1910), который вычленил в личности четыре формы Я (Self): чистую, духовную, материальную и социальную. Подход Джеймса отличался известной новизной. Он первый разработал дифференцированную надиндивидуальную модель личности. Он подробно описал материальное Я, в которое включил тело, имущество и одежду, социальное Я с его притязаниями на престиж, дружбу, положительную оценку со стороны других, духовное Я с его процессами сознания, психическими способностями и чистое Я, или чувство личной идентичности. Основы персонологии, или персонологической психологии, как особой дисциплины, предметом которой служит персона как живая, индивидуальная, уникальная (eigenartige) целостность, были заложены немецким психологом В. Штерном (1871 — 1938). Персонология, по Штерну, должна стать основой всех наук о человеке, включая биологию, физиологию и медицину. По его мнению персоне свойственна психофизическая «нейтральность», то есть, психическое и органическое в ней должно трактоваться не как разные сущности, а как различные стороны и проявления одного и того же начала (99).

Б. Г. Ананьев предлагал назвать раздел психологии, объединяющий в себе возрастную психофизиологию и генетическую персонологию, онтопсихологией. Предметом онтопсихологии, по его мнению, должны были явиться взаимосвязи между индивидуальным онтогенезом и личностным жизненным путем, взаимосвязи, которые определяют главные закономерности целостного индивидуального развития человека. «История личности и субъекта деятельности развертывается в реальном пространстве и времени онтогенеза и в известной мере им определяется» (7). Ананьев в своих исследованиях пытался не только реально увязать личностное и индивидуальное бытие человека, но и, как можно заметить из его высказываний, полагал, что именно индивидуальные, биологические факторы детерминируют «историю личности».

Самое большое, что могла себе позволить отечественная психология того периода, это мимолетное упоминание о том, что личностное бытие в какой-то степени зависит и от биологических факторов. «Известна враждебность значительной части советских социологов, психологов и педагогов к признанию фундаментальной роли генотипа в личностной индивидуальности» — писал во введении к своей книге «Генетика этики и эстетики» классик отечественной генетики В.П.Эфроимсон (127). Его работа увидела свет лишь в 1995 году, а в 80-х годах автору отказали даже в депонировании монографии, сославшись на цитированные в книге стихи запрещенного в то время Николая Гумилева. В. С. Мерлин в тот же период высказывал «смелую» точку зрения, что темперамент скорее всего не поддается воспитанию, как это считают многие советские психологи, что в этом есть некий перегиб, а другой авторитет советской психологии А. В. Запорожец лишь позволял себе заметить, что: «признание детерминированности психического развития условиями жизни и воспитании не отрицает особой логики этого развития, наличия в нем определенного самодвижения» (53).

В этих высказываниях, как можно видеть, биологический фактор полностью не отрицается, однако ясно указывается, что первично, а что вторично. Социальные факторы (условия жизни, воспитание) — детерминаторы, а онтогенезу отводится роль «определенного самодвижения».

Б. Г. Ананьев — один из первых уделил основное внимание онтогенетической обусловленности личностной динамики. «Возрастные изменения в динамике жизненного цикла содержат в себе оба параметра времени — длительность бытия и временную последовательность смены фаз. В современной возрастной психологии далеко не всегда учитывается эта взаимосвязь параметров времени. Широко распространенные в ней принципы конструирования возрастных симптомокомплексов, относящихся к отдельному периоду человеческой жизни, представляют собой абстрагирование от целостного хода исторического развития с его «стрелой времени» и своего рода консервацию в статических показателях динамики возрастных преобразований» (7).

Именно поэтому у Ананьева были все основания рассматривать онтопсихологию как новое направление в исследовании человеческой индивидуальности и онтопсихологический подход открывал совершенно новые горизонты для психофизиологических, нейрофизиологических, нейропсихологических исследований в нашей стране.

Однако в то время как работы нашего соотечественника не получили широкого признания, в настоящее время в России имеет значительное распространение онтопсихологическая теория Антонио Менегетти, который использует в своих работах тот же термин, что и предложенный много ранее Ананьевым.

При этом Антонио Менегетти и его трактовка онтопсихологии, не только не имеют ничего общего с теорией Ананьева, но и находятся, можно сказать, по разные стороны баррикад.

Если Ананьев надеялся своим онтопсихологическим подходом сконцентрировать внимание исследователей на индивидуальной онтогенетической обусловленности личностного бытия, то Менегетти провозглашает, что «онтопсихология является актуализацией четвертой силы в психологии, которую предвидел Маслоу» (191). Ни для кого не секрет, что Маслоу, равно как и Роджерс являются основоположниками гуманистической психологии и гуманистического подхода к личности, который не просто не учитывает биологические факторы в личности, но и активно игнорирует их. Именно гуманистическую психологию принято именовать третьей волной в психологии, в связи с чем Менегетти рассматривает свою теорию как четвертую волну, которая позволит всему человечеству «от собственного духовного мира» перейти «к духовному миру всего сущего, ибо свой духовный мир — это духовный мир Вселенной». Каким образом возможен подобный переход? Очень простым: «с помощью экстрасенсорного восприятия осуществляется подготовка к онтической интуиции» (191).

В связи с невозможностью использовать термин Ананьева «онтопсихология» направление в психологии, занимающееся изучением индивидуальной, биологической, онтогенетической обусловленности динамики личностного бытия я обозначил как «онтогенетическая персонология», но при этом нужно не забывать, что онтогенетическая персонология имеет в своей основе онтопсихологию Ананьева в узком понимании этого термина и динамическую психологию в широком.

Учение о личности (персонология) всегда привлекало внимание клиницистов-психиатров: В. М. Бехтерева, Е. С. Авербуха, А. Д. Зурабашвили, В. Н. Мясищева — сотоварища Б. Г. Ананьева по научной школе В. М. Бехтерева. В. М. Бехтерев был одним из первых российских психиатров, который стал рассматривать личность как биосоциальное единство. Его идеи нашли блестящее воплощение в работе его ученика В. Н. Мясищева «Личность и неврозы». Одной из основных проблем, над которой Мясищев работал в последние годы своей научной деятельности, являлась проблема нормы и патологии в личности, и, в частности, одна из самых больших проблем, по его мнению, заключалась в том, что организм и личность в своем многообразии проявлений и характеристик развиваются гетерохронно (91). Однако развитие отечественной персонологии и патоперсонологии долгие годы происходило практически в полном отрыве от достижений зарубежной психологии и психиатрии. Результаты персонологических исследований Фрейда, Адлера, Юнга, Хорни не учитывались, а если и учитывались, то лишь в негативном плане. Нужны годы, чтобы выросло новое поколение молодых ученых с более широким кругозором. Именно перед ними может быть поставлена задача выдвижения отечественной российской науки на мировой уровень. Попытка «омоложения» отечественных мастодонтов от психологии, производимая в рамках программы «Обновление гуманитарного образования в России» ничего кроме улыбки сожаления не вызывает. Смешно читать, когда «авторы, учитывая допущенную ими прежде односторонность», находят «необходимым уделить специальное внимание оценке тех деформаций» (99), которые претерпела не наука, как они скромно указывают (А. В. Петровский, М. Г. Ярошевский, 1994), а они сами под давлением идеологических установок и запретов (наука деформации не подлежит — она просто перестает в этом случае быть наукой).

Огромная заслуга Фрейда заключается не только в том, что он обратил внимание на бессознательные стороны психической деятельности, но и в том, что он одним из первых стал пользоваться динамическими моделями для объяснения психологических и психопатологических феноменов. Brierley, как можно более обобщенно определяя общую теорию психоанализа, писал, что психоанализ — «есть психология психических процессов и их организации. В такой психологии психика перестает быть статической структурой или чем-то вещественным и становиться динамической сущностью, тем, что объединяет действия и последовательность адаптационных реакций» (206).

Возрастная психология, на словах признавая, а на деле отказываясь признавать биологический базис личности, зашла в тупик. «Богатство эмпирических исследований в возрастной психологии само по себе не могло обеспечить интегрирования представлений о личности как некотором едином целом, как системном и социальном качестве индивида» (99). Еще более откровенно обрисовал ситуацию известный ученый П. В. Симонов: «Отступая от преследующих его по пятам смежных дисциплин — нейрофизиологии, этологии, антропологии, социологии и т.п., психолог в определенный момент оказывается на территории, где чувствует себя недосягаемым для представителей этих отраслей знания. С облегчением он осматривается вокруг и обнаруживает, что находится на территории… искусства» (111).

Просто становится жалко бедного «психолога», которого со всех сторон теснят «злые» нейрофизиологи, этологи и социологи и которому приходится просить политического убежища у искусства.

На почве возрастной психологии (материалистической по своей идее) в настоящее время пышным цветом взошла гуманистическая психология (о которой мы уже писали), персонализм — учение, рассматривающее личность, как первичную субстанцию с безграничными потенциями, стремлением к самотрансценденции и самоактуализации.

В то время как нейрофизиологи и нейропсихологи однозначно указывают, что такие энергозависимые характеристики деятельности центральной нервной системы как активность, пластичность, переключаемость подчинены общебиологическим онтогенетическим законам, психология личности в лице гуманистической психологии и персонализма пытается всеми средствами сохранить дуалистические принципы, пытается разорвать связи между физиологией и психологией.

Этим тенденциям по мере сил всегда противостоял не только Ананьев, но специалист по детской и возрастной психологии С. Лейтес, в этом направлении вела свои исследования Равич-Щербо, этим вопросам в определенной степени посвящена «специальная теория индивидуальности», разрабатываемая в Институте психологии РАН коллективом под руководством В. М. Русалова, в этом направлении работает в рамках своей теории метаиндивидуальности Л. Я. Дорфман.

Но, в целом, больше не психологи, а физиологи, со своей стороны начинают исследования биологического базиса личности в рамках дифференциальной психофизиологии, стараясь понять «как происходит взаимопроникновение и взаимообуславливание биологических и социальных свойств в человеке». Конкретная задача психофизиологии формулируется как «вскрытие объективных биологических оснований психологического уровня индивидуальности человека».

Однако, даже этими авторами, которые признают в психической сфере особый пласт свойств, характеризующих формально-динамический аспект деятельности и поведения человека, отрицается взаимозависимость между динамическими, энергетическими и содержательными сторонами психики. Они указывают, что формально-динамический аспект «принципиально отличается от содержательной стороны психики тем, что формируется в результате «системного обобщения» психофизиологических компонентов деятельности независимо от ее конкретных мотивов, целей и способов за счет постоянства врожденных индивидуально устойчивых свойств всех биологических подсистем организма». А попытки установить корреляции между биологическими свойствами и содержательными характеристиками личности представляются беспочвенными.

Основной задачей онтогенетической персонологии, в отличие от дифференциальной психофизиологии, является не столько попытка с помощью современных методов исследования нейрофизиологических и нейрохимических процессов, вычленить специфические индивидуальные паттерны функционирования центральной нервной системы, сколько изучение онтогенетической обусловленности динамики личностного бытия, изменений когнитивных функций, сознания и самосознания в процессе индивидуального созревания и инволюции, и более того, изучение зависимости структуры психических процессов от динамических и энергетических уровней нейрофизиологических процессов.

 С нашей точки зрения между динамическими и содержательными аспектами психической деятельности имеется достаточно тесная связь и взаимозависимость: такая что, зная динамику и энергетику функционирования мозга, можно в определенной степени судить о содержательной стороне психики и наоборот.

2

Несколько основных принципов должны мы разобрать, чтобы не возникало у нас заблуждений по поводу специфики онтогенеза личности и задачах онтогенетической персонологии. Мы не собираемся убеждать кого-либо в необходимости учитывать биологический базис личности. Мы даже не собираемся заявлять какие-либо претензии на приоритетное указание ведущей роли биологических факторов — об этом писал еще Кречмер: «Темперамент имеет для всего того, что называется индивидуальностью или личностью, для отличия одного человека от другого, гораздо большее значение, чем все структурные различия в душевных аппаратах… Темперамент является центральным биологическим фактором не только для характера, но и для ума человека… Для высоты ума индивидуума в первую очередь имеет значение наследственная предрасположенность, а затем уже влияние воспитания и среды» (176).

Наша задача обратить внимание и подчеркнуть один из основных принципов, который использует онтогенетическая персонология для изучения психической деятельности и построения онтогенетической модели личности. В основе подхода онтогенетической персонологии к психической деятельности и формированию личности лежит ассимиляционный принцип. Высшая психическая деятельность, включая когнитивные и контрольные процессы (сознание) есть активный процесс ассимиляции информации, поступающей из внешней и внутренней среды в целях адаптации индивида к окружающей среде.

Психическая деятельность, с нашей точки зрения, построена не по отражательному принципу, как это принято считать, а по ассимиляционному принципу. Мозг не отражает, а ассимилирует информацию.

Одна из первых теорий, рассматривающая психическую деятельность человека в норме и патологии с позиций теории информации — это теория информационного метаболизма А. Кемпински. Раздражители внешнего мира воздействуют на Я, в соответствии с этой теорией, через границу, отделяющую внутренний мир от внешнего, этот процесс протекает по законам селекции, предполагающим две основные тенденции — ассимиляция и отклонения элиминации. Ассимиляция внешних раздражений приводит к возникновению соответствующих функциональных структур, обуславливающих те или иные психологические реакции. Ассимилятивная тенденция достигает максимальной выраженности, по мнению Кемпински, в плане сексуальной деятельности, направленной на продолжение рода. Тенденция отклонения рассматривается как выражение чувства агрессии и может иметь значение не только индивидуальное, но и социальное.

Психические расстройства рассматриваются им как патология границы, через которую осуществляется информационные связи организма с внешним миром. Он объясняет этим аутизм, расщепления, депрессии, эмоциональные нарушения при неврозах.

Кемпински очевидно рассматривал и энергетические характеристики психических процессов, поскольку указывал, что ассимиляция поступающей информации и организация различных функциональных систем носит характер отрицательной энтропии.

Подобные подходы свойственны также и когнитивной психологии, которая рассматривает человека как «активный, перерабатывающий информацию организм, ищущий стимуляции и стремящийся к знаниям» (219).

3

Психические процессы, связанные с ассимиляцией информации, деятельность систем обеспечения фоновой активности мозга требуют значительных энергетических затрат. Энергетика мозга в настоящее время изучена крайне недостаточно, что заставляет большинство исследователей использовать для объяснения психической деятельности гипотетический конструкт «психическая энергия» или его аналоги.

Недостаток знаний в этой области позволяет ряду исследователей (Holt, 1967; Кubie, 1974; Rubinstein, 1967; Peterfreund, 1971) вообще сомневаться, что понятие психической энергии, или инстинктивной внутренней силы, практически имеет доказательства. Однако именно практически в настоящее время ни одна из динамических теорий, объясняющих психические процессы, не может обойтись без понятия «психическая энергия».

«Мы предполагаем, — писал Фрейд, — и этому научили нас другие естественные науки, — что в психической жизни действует некоторый вид энергии, но мы не имеем данных, которые позволили бы нам подойти ближе к познанию ее по аналогии с другими видами энергии. Мы, видимо, признаем, что нервная, или психическая энергия существует в двух формах: одна имеет свободу перемещения, а другая, напротив, связана» (154).

Среди естественных наук, на которые ссылается Фрейд, в первую очередь следует указать на философию. Барух Спиноза в «Этике» утверждал, что в человеке существуют лишь три побудительные силы: а) влечение, которое, относясь и к душе, и к телу, есть «не что иное, как сама сущность человека», б) радость и в) печаль.

В психодинамической психологии и психотерапии роль психической энергии выполняет одно из ключевых понятий психоанализа libido, а «радость» и «печаль» нашли свое отражение в принципе удовольствия, которому наряду с принципом реальности, подчинена вся психическая жизнь человека.

Под энергией влечений или libido Фрейд объединял все, что имеет дело с тем, что можно охватить словом любовь. И он прямо рассматривал эту энергию как количественную величину, несмотря на то, что она в настоящий момент не может быть измерена.

Фрейд считал целесообразным разделять психическую энергию на энергию «душевных процессов» и сексуальных влечений (собственно libido), хотя и не настаивал на этом различении, считая обе группы названиями источников энергии индивида, оставляя дискуссию о том, являются ли они в основе одним и тем же или различным до появления новых биологических фактов. «Возможно, что сексуальная энергия libido в глубочайшей основе своей и в конечном результате составляет только продукт дифференциации энергии, действующей вообще в психике» — писал он (97).

 Юнг в одной из своих ранних работ «Психология dementia praecox» также использовал выражение «психическая энергия» в широком смысле, объединяя в этом термине всю психическую энергию, включая сексуальную, так как не мог объяснить это заболевание как, например, это делал Абрахам, только с точки зрения перемещения исключительно сексуальных (либидинозных) энергетических потоков.

Не имея возможности приложить теорию libido к dementia praecox, Юнг постепенно заменил описательное определение Фрейда на генетическое, что дало ему возможность в дальнейшем заменить выражение «психическая энергия» термином libido, оставляя за ним более широкое толкование (171). Юнг прямо указывал, что «природа не знает искусственного различения» libido. В природе «мы прежде всего видим лишь один сплошной жизненный инстинкт, единую волю к существованию, которая стремится поддержанием особи обеспечить дальнейшее размножение всего рода» (171).

Юнг отмечал, что такой подход к libido в чем-то напоминает Шопенгауревскую волю, и в более философском аспекте Эрос у Платона и Гесиода. Он считал расширение понятия libido существенным шагом вперед, Фрейд же сомневался, что психология что-то выйграет, если «по примеру Юнга подчеркнет первоначальное единство всех влечений и назовет «libido» проявляющуюся во всем энергию» (153).

Из наиболее известных психологических теорий, постулирующих обусловленность психической деятельности различными глубинными, базовыми энергетическими процессами, следует вспомнить «гормическую» психологию Мак-Дугалла.

G. Ewald пользовался термином «биотонус», а совокупность гипотетических энергетических процессов, определяющих возможности психической деятельности человека, его темперамент и уровень аффективного реагирования определял как «биопотенциал». Показателем биотонуса он дополнял характерограмму и считал, что это дает возможность индивидуального прогнозирования психогенных реакций.

При всем разнообразии подходов, существующих в отношении психической энергии — libido, психодинамическая психология практически не обращает внимания и не учитывает при построении моделей психологической и психопатологической деятельности то, что в процессе индивидуального онтогенетического существования количество психической энергии не остается постоянно на одном уровне. Напротив, Анна Фрейд даже подчеркивает, что «Оно человека в течении всей жизни в основном остается одним и тем же. Верно, что инстинктивные импульсы способны к изменению, когда они вступают в столкновение с Я и с требованиями внешнего мира. Но внутри самого Оно не происходит никаких или почти никаких изменений» (151).

С позиций онтогенетической динамики индивидуального бытия подобное невозможно. После достижения индивидуальной зрелости, психическая энергия начинает убывать, приводя к общему снижению индивидуальных адаптационных способностей. Либидо — это не просто поток, который, как считал Фрейд, может делиться, запруживаться, переплескивать в побочные течения и т.п.; это поток, который имеет свое начало и свой конец, это поток, который в один прекрасный момент начинает иссякать и в следующий момент иссякает.

4

Энергетические процессы центральной нервной системы связывали и связывают преимущественно с подкорковыми структурами, которые рассматриваются как своеобразный источник питания психической деятельности.

Уже в конце XIX века и начале ХХ века исследования Рейхардта, Л. Р. Мюллера, Хида, Фохта, Шпехта, Бонгеффера, Кюпперса привели к пониманию, что «центральные для общей жизненности факторы, такие как функция сознания, жизнь влечений, аффективность» имеют свое представительство не в большом мозге, а в области мозгового ствола. Таким образом, «центральному корню личности, с точки зрения физиологии мозга, соответствовал бы мозговой ствол» (176).

Линдсли (Lindsley, 1951, 1957), учитывая открытие Маруцци и Мэгуном некотрых функций ретикулярной формации ствола мозга заменил понятие «организмическое возбуждение», предложенное ранее Даффи, понятием активации, которое он определял как нейронное возбуждение ретикулярной формации ствола мозга, которому сопутствуют изменения электроэнцефалографических показателей коры. При этом он все же допускал только средовое опосредование запускания активации ствола мозга.

Аршавский, занимающийся сравнительно-онтогенетическими исследованиями физиологических функций организма, установил необходимость различения двух форм избыточного метаболизма. Первая выражается в избыточном образовании живой протоплазматической массы, что увеличивает внутреннюю энергию развивающегося организма и проявляется в процессах роста. При этом постмитотические нервные клетки, тело которых достигает некоторой предельной величины, далее могут увеличиваться либо за счет аксоплазмы (причем длина аксонов в процессе роста может достигать нескольких десятков сантиметров), либо за счет цитоплазмы дендритов и их шипиков (14).

Возможно, что таким образом удлинение избыточного метаболизма у человека приводит в отношении нервной ткани к формированию более густой нейронной сети с большим количеством дендро-дендральных и дендро-аксональных связей, что очевидно способствует большей дискретности и тонкости в отражении реальности.

Вторая форма избыточного метаболизма по Аршавскому, выражается не в накоплении массы, а в избыточном образовании свободной энергии, обеспечивающей повышение работоспособности развивающегося организма. Как им установлено, показателями второй формы избыточного анаболизма являются, благодаря индукции избыточного образования РНК и функциональных белков в скелетных мышцах такие феномены, как следовая гиперполяризация, гиперрелаксация, начальное расслабление, посттетаническая активация и ряд других показателей. Эти феномены более выражены у эврибиотных млекопитающих, нежели у стенобиотных. Избыточность в связи с осуществляемой активностью была обнаружена М. Н. Кондрашовой и в биохимическом выражении. Речь идет об избыточном образовании восстановленных пиридиннуклеотидов, требующихся для синтетических процессов, в связи с обратным течением электронов (от ФАД) после того, как активность митохондрий в цикле завершилась (14).

Таким образом, гипотетический конструкт, к которым до настоящего времени относится понятие «психическая энергия» в последнее время начинает приобретать не только теоретический смысл, но и практическую, экспериментально доказанную реальность.

5

Многие понимали, что каким-то образом именно внутренняя психическая энергия определяет специфику ассимиляционной психической деятельности человека. Казалось бы, стоит сделать один шаг от этого понимания до признания ассимиляционной обустроенности психической деятельности. Ведь только анализируя сложную диалектическую взаимозависимость и взаимообусловленность структуры, экономики и динамики психической деятельности, как это делал Фрейд, можно понять природу психического. Равно как головной мозг в процессе фило- и онтогенеза увеличивает свои структурно-функциональные и энергетические возможности для ассимиляции информации с целью лучшей адаптации (природа в лице человека выбрала этот путь адаптации), равным образом головному мозгу в процессе фило- и раннего онтогенеза требуется все увеличивающееся количество информации для нормального функционирования. Если количество информации, которое индивид получает из окружающей среды, не соответствует его индивидуальным энергетическим возможностям — неминуемо возникает патологическое состояние. В этом отношении одинаково опасны и нехватка информации (сенсорный голод) и избыток информации (информационный удар). И в том и в ином случае неизбежно наступает нарушение нормального функционирования ЦНС.

Нормально функционирующий мозг всегда стремится автономно поддерживать определенный уровень сенсорной стимуляции, на эмоциональном, когнитивном, сознательном и поведенческом уровне регулируя эти процессы.

Практически, как отмечает Аршавский, организм никогда не находится в равновесном состоянии с окружающей средой. «Будучи неравновесной системой, организм все время на протяжении развития меняет формы своего взаимодействия с условиями окружающей среды. Меняется не столько среда, сколько прежде всего сам организм. В зависимости от особенностей его физиологии в различные возрастные периоды организм сам устанавливает соответствующие формы взаимодействия с ней» (15).

В первую очередь все выше сказанное касается функционирования центральной нервной системы. Чем выше энергетический потенциал мозга, тем большее количество информации он не только способен, но и вынужден связывать для уменьшения психического напряжения. Чем выше энергетический потенциал мозга, тем более сложный, насыщенный, а, следовательно, и энергоемкий поток информации он должен поглощать для снятия возникающего напряжения.

Ассимиляционная деятельность мозга состоит в том, что он активно поглощает и связывает информацию, утилизируя психическую энергию, которая вызывает состояние психического напряжения. Если информация, необходимая для биологической адаптации, будучи ассимилированной, оставляет нереализованный запас психической энергии — в системе возникает напряжение, вызывающее различные психологические переживания на эмоциональном уровне (скука, тревога, любопытство) и когнитивно-поведенческие системы, описываемые в традиционной «отражательной» психологии в рамках надситуативной активности, творческой деятельности, игры.

Таким образом, любую психическую деятельность возможно объяснить с позиций базового психодинамического принципа гомеостатичности.

Известно, что на знамени антиредукционистов, как называют себя противники психодинамической теории, гордо реет тезис, с которым они носятся особенно бережно и выдвигают его как таран при всех теоретических поединках с представителями противного клана. Это тезис о невозможности с позиций редукционизма объяснить творческую и надситуативную активность, заключающуюся в присущем человеку стремлении к сложностям в жизни. «Как объяснить желание включить радиоприемник или телевизор, когда нет определенной цели?» — спрашивает Жо Годфруа (159). «Принцип гомеостаза не может служить достаточным основанием для объяснения человеческого поведения. В частности, этот подход оказывается слеп к таким феноменам человека как творчество, устремленность к ценностям и смыслу» — утверждает Франкл (150).

Эти феномены в самом деле невозможно понять, если продолжать рассматривать психическую деятельность как отражательный процесс.

С позиций ассимиляционной теории психической деятельности накапливание свободной энергии в глубинах психики приводит к напряжению, и личность сознательно стремится создать для себя ситуацию с максимально непрогнозируемым исходом, с максимальным количеством возможных вариантов решений. Одним из уникальных способов утилизации свободной психической энергии является творчество. По своей сути, творческий процесс представляет собой создание уникальных нешаблонных функциональных систем, максимально энергоемких и максимально бесполезных с прагматической точки зрения. Но творческий процесс неэкономен по своей сути, ибо само его назначение с биологической точки зрения представляется неким подобием клапана, который позволяет стравливать накапливающуюся энергию, нерастраченную в целях адаптации к окружающей среде и биологическому выживанию.

Хочется попутно отметить еще одно заблуждение, часто возникающее при непонимании психодинамических тенденций связывания свободной энергии. В многочисленных мотивационных теориях познания часто можно встретиться с переносом цели на средство достижения цели. Открытие новых фактов, стремление к знаниям трактуется как цель познавательной деятельности и цель творчества. Это не так. Новое — это максимально недифференцированная информация, на систематизацию которой тратится значительное количество свободной энергии живой системы, в итоге чего возникает редукция напряжения и связанное с этим чувство удовольствия. Не существует в мире никакой «жажды открытий» или «жажды знаний и понимания», как ее описывал, например, Марфи (Murphy, 1958). Познание — один из высокоэффективных способов редукции значительного напряжения, создаваемого избытком свободной энергии в живой системе. Результат этой деятельности — знание, — побочный продукт деятельности, цель которой в ином. Знания имеют ценность для социума примитивных личностей со сниженным энергетическим потенциалом, так как позволяют им экономить собственные запасы иссякающей энергии, действуя по готовым шаблонам. Для человека с избытком свободной энергии открытие является по меньшей степени побочным продуктом, а в принципе и огорчением. Если бы была какая-либо жажда открытий, то любой ученый приходил бы в жуткий восторг, узнав, что другой ученый, занимающийся параллельным исследованием, добился результата. На самом деле это не так. Подсказки любят только тупые дети, креативный ребенок воспринимает подсказку как обиду и дает бурную эмоциональную реакцию — так как у него фрустрирована потребность в самом творческом процессе, который поглощает значительное количество энергии.

Только понимая психическую деятельность как ассимиляционную, а не отражательную, мы сможем объяснить до настоящего времени необъяснимые феномены надситуативной активности, творчества с позиций гомеостатического принципа.

Творческая деятельность — это с одной стороны роскошь, а с другой стороны наказание, которые получило человечество, в процессе цивилизации сведя до минимума необходимость использовать психическую энергию в целях непосредственной биологической адаптации и выживания. Результаты этого процесса, если отбросить предрассудки, можно видеть повсюду: никакая индустрия развлечений уже не компенсирует человечеству избыток свободной психической энергии. Когда я читаю о людях, которые на инвалидных колясках поднимаются в горы, или о школах выживания, в которых люди сознательно максимально ограничивают свои цивилизационные преимущества перед живой природой и пускаются в отчаянные путешествия, оставаясь один на один с природой — я вижу, что все это следствия одного и того же патологического процесса.

6

Точно также с позиций «отражательной» психологии до настоящего времени невозможно было найти объяснение механизму, посредством которого сенсорная депривация вызывает в эксперименте или в клинике психические изменения.

В 60-х годах Хебб и его сотрудники из университета Мак Гилла в Монреале содержали щенков в течение 7 — 10 месяцев в условиях сенсорной и когнитивной депривации. Последствия проявились в том, что собаки вырастали «тупыми», неспособными к учению, гиперактивными, эмоционально незрелыми. «Чем совершеннее ограничивалось поступление раздражителей, тем большей являлась нецелесообразно эксплоративная активность пораженных животных» (178).

Аналогичное воздействие сенсорной депривации описано и у детей. Психическое напряжение, возникающее у детей, которые по каким-либо причинам лишены нормального контакта с окружающей средой, начинает разряжаться в виде недифференцированных, грубых аффективных вспышек. Известен пример Хелены Келлер, которая родилась изначально слепой и глухой, количество сенсорных раздражителей у нее было крайне ограничено и девочка вела себя совершенно «дико и неукротимо», разряжая свое напряжение в резких аффектах и являлась чрезвычайно трудным ребенком, из-за чего она и попала в учереждение для слепых детей в Бостоне, где затем начался путь ее «фантастического восхождения». По мере понимания сигналов, поступающих из окружающего мира, и при систематическом развитии умения общаться с другими людьми, она за удивительно короткий срок социализировалась (178).

В дальнейшем сотрудники Хебба стали изучать воздействие сенсорной депривации не только на ранних этапах онтогенеза, но и на взрослых особях, в том числе и на людях. Здоровые студенты-добровольцы помещались в лежачем положении в звуконепроницаемую камеру с максимальным ограничением поступления сенсорной информации. Они лежали без движения целыми днями и только при желании могли встать поесть и отправить свои естественные потребности.

Вскоре после начала эксперимента появлялись интенсивные мечты о любом стимуле и большинство студентов не выдержало больше 72 часов. У тех, кто остался дольше, появились зрительные галлюцинации и бредовые идеи. Усиленное воображение создавало «живые образы», содержащие сначала лишь точки и черточки, позднее же целые сцены, напоминающие цветной мультипликационный фильм. Галлюцинации очень напоминали сновидения или состояния, вызванные приемом мескалина или ЛДС-25. В записи ЭЭГ подавлялась обычная альфа-активность и появлялись дельта-волны.

В дальнейшем Д. Лилли (1956) и Д. Ширли (1960) попытались провести редукцию всех сенсорных раздражителей. Испытуемые с дыхательным аппаратом погружались в резервуар с теплой водой, в котором они находились в свободно-парящем состоянии. Согласно инструкции они двигались как можно меньше. При этих условиях уже приблизительно после одного часа появлялось внутреннее напряжение и интенсивный «голод» в смысле стимулов, далее через 2-3 часа появлялись визуальные галлюцинаторные переживания, сохранявшиеся частично и после окончания эксперимента (178).

Свои эксперименты Лилли проводил на себе, пребывая помногу часов в кессоне, обычно предназначенном для проверки снаряжения водолазов. Лилли отмечал, что в начале эксперимента происходит мощный подъем внутреннего напряжения, которое становится почти невыносимым и вызывает сильное желание выйти из камеры. #page#

При этом, как можно убедиться на опыте, психическая энергия, не находя себе пищи, вызывает субъективное чувство нарастающего напряжения, активизирует человека и толкает на поиск какой-либо психической активности. Если человек не может предоставить мозгу эту активность и информацию, мозг начинает сам продуцировать галлюцинаторные образы и переживания, утилизируя тем самым свободную психическую энергию.

Известны особые состояния людей, находящихся длительное время в одиночестве. Не имея возможности удовлетворить свою потребность в общении, они персонифицируют в своем воображении как неодушевленные предметы (куклу, Луну), так и животных (от пауков, мух, тараканов до кошек, собак, лошадей), создают воображаемых партнеров, доходящих в своей яркости до эйдетических представлений, с которыми начинают беседовать вслух или вести диалоги с самим собой в форме устной или письменной речи. Подобные формы общения, по заявлениям людей, находящихся в изоляции, снимает напряженность, дает эмоциональную разрядку и в какой-то степени восстанавливает нервно-психическое равновесие (75).

Перед психологами, проводящими эксперименты по сенсорной депривации, стала весьма сложная проблема теоретического объяснения возникновения психического напряжения и расстройств психической деятельности на фоне удовлетворения, казалось бы, всех биологических потребностей. Ни гомеостатическая модель Фрейда, ни павловская рефлекторная теория высшей нервной деятельности, ни бихевиористическая схема «стимул-реакция» не позволяли, казалось бы, дать ответ на этот вопрос.

Хебб и Даффи попытались объяснить эти феномены с помощью теории «оптимального уровня активации». Они высказали предположение, что существует определенный уровень сенсорной стимуляции, который позволяет организму функционировать наиболее эффективно. Этот уровень не соответствует абсолютному нулю и зависит от физиологического состояния человека на данный момент. Годфруа считает, что эта теория позволяет непротиворечиво объяснить, чем вызывается какое-то поведение, но с нашей точки зрения это не так.

Теория оптимального уровня стимуляции оставляет совершенно открытым вопрос: для чего человеку (и, видимо, другим высшим животным) необходим постоянный поток информации?

Если лишение человека сенсорной стимуляции вызывает состояние внутреннего психического напряжения, сравнимое с тем напряжением, которое возникает при неудовлетворении известных физиологических потребностей, можно предположить, что энергетический поток и мотивация когнитивной деятельности не связаны только лишь с этими потребностями. Имеется самостоятельная физиологическая потребность в информации, что возможно связано с избыточностью энергетического обеспечения базовых физиологических нужд. Информационная потребность — не только результат когнитивной деятельности в известной цепочке: потребность — отрицательные эмоции — мотивация — когнитивная деятельность — удовлетворение потребности — положительные эмоции, но и как бы остаток избыточной психической энергии, нереализованный в ходе удовлетворения базовых физиологических потребностей.

Внешняя среда играет при этом роль связующего, преципитирующего агента, который осаждает, поглощает и утилизирует психическую энергию путем предоставления различных сенсорных стимулов и раздражителей. Чем большим количеством остаточной психической энергии обладает индивид, тем большее количество нейтральной информации (то есть информации, не имеющей отношения к удовлетворению основных биологических потребностей) должен получить индивид.

Феномены, связанные с сенсорной депривацией, не только легко теоретически объяснимы с ассимиляционной точки зрения, но и великолепно доказывают ассимиляционный принцип построения психической деятельности.

Когда мы можем ожидать максимальное количество свободной психической энергии у человеческого индивида? В соответствии с онтогенетическим принципом — в раннем детстве. И внутренняя свободная психическая энергия настолько явно проявляется в детях, что некоторые даже сравнивает ее с инстинктом: творческие способности детей «в особенно яркой форме выражается в организуемых ими играх, диктуемых внутренней потребностью, в которых проявляется много фантазии и воображения. И в этом смысле игра, детские рисунки, лепка, разнообразные проявления двигательной активности (дома, во дворе) представляют собой как бы форму инстинкта, которому надлежит осуществиться именно в эти возрастные периоды» (16).

Внутренняя энергия — это, конечно, не инстинкт, потому что инстинкт — это по свей сути биологически детерминированный и запрограммированный путь утилизации психической энергии с целью биологической адаптации. Согласно классической психоаналитической теории инстинкт представляет собой врожденное, биологически детерминированное побуждение к действию. Считается, что инстинкт должен иметь биологический источник, запас энергии этого источника, цель, то есть осуществлять специфические для данного инстинкта действия, ведущие к его удовлетворению и к разгрузке заключающейся в нем энергии и объект, в отношении которого цель может быть достигнута (206).

В плане данного определения потребность в информации можно рассматривать как специфический инстинкт, потому что для психической разрядки информация выполняет роль специфического объекта, ведущего к удовлетворению и разгрузке от остаточной психической энергии.

Сомнительно, чтобы каждый инстинкт имел собственный запас энергии. В психодинамической психологии и аналитической психотерапии монопольным владельцем психической энергии подразумевается система Ид, которая непосредственно направляет психическую энергию по каналам генетически детерминированных инстинктивных матриц. Морфофункциональные системы инстинктивного поведения частично формируются уже к моменту рождения (сосательный рефлекс), частично продолжают формироваться в процессе онтогенеза. На протяжении первого года жизни практически все количество свободной энергии организма расходуется на морфогенез и построение индивидуальной первичной когнитивной структурно-системной матрицы (сетки) окружающей реальности.

Чем больше у ребенка психической энергии изначально, тем большее количество нервных элементов может принять участие в сенсорной и когнитивной переработке окружающей реальности, тем более тонкую когнитивную сетку он сможет накинуть на окружающий его мир. Окружающая среда при рождении предстает перед ребенком недифференцированным хаосом, набором звуков, запахов, цветов, тактильных и кинестетических ощущений (хотя может быть это не совсем верно — есть данные, что уже непосредственно после рождения ребенок отдает предпочтение при фиксации взора изображениям человеческого лица.) Для упорядочения и структурирования этого огромного количество информации требуется гигантское количество энергии, и несомненно, дополнительные факторы, такие как болезнь или лишение матери с ее стабилизирующим эффектом, могут привести к дефектам когнитивной структурной сетки, сквозь которую в дальнейшем с той или иной степенью энергичности будет пропускаться субъективная и объективная реальность. При этом дефект понимается нами не в смысле искажения восприятия основных параметров реальности, а в смысле принципиальной невозможности восприятия тонких деталей и связей реальности. Чем меньше величина ячейки структурной сетки, тем более тонкие нюансы окружающего мира сможет отразить, а затем опосредованно использовать в мыслительной деятельности или выразить в творчестве индивид и наоборот.

Феномен когнитивной структурной сетки достаточно фундаментальное понятие и касается всех сторон деятельности индивида на протяжении всего онтогенеза. Сомнительно, чтобы формирование ее было возможно после завершения пубертатного периода, сомнительно также, что в ее формировании большую роль играют средовые факторы. По моему мнению, структурная сетка и общая активность определяют наиболее общие факторы интеллекта, памяти, когнитивных процессов и личности в широком смысле. Человек с крупноячеистой когнитивной структурной сеткой в принципе, абсолютно, исходя из определения, никогда не сможет увидеть того мира полутонов, деталей, опосредованных и далеких связей, которые всегда лежат на ладони перед человеком с мелкоячеистой сетью. Никогда человек с крупноячеистой сеткой не поймет книги, написанной мелкоячеистым языком. Он даже в принципе не может понять, как такую книгу можно читать. В языке этот феномен достаточно точно обозначен выражением «не улавливать смысла». Два человека с мелкоячеисто-сетчатым мышлением в присутствии человека с крупноячеисто-сетчатым мышлением могут обсудить последнего с ног до головы вслух, используя очень тонкую систему коммуникации, а последний даже не заподозрит, о чем идет речь. Подобный феномен позволяет даже во времена строжайшей цензуры печатать в открытой печати совершенно издевательские для режима и отдельных лиц вещи на очень мелкоячеисто-сетчатом языке, используя вторичные и третичные ассоциации (Эзопов язык), заведомо зная, что спрятанная информации будет воспринята только крайне ограниченным кругом людей.

Для определения степени структурированности сетки на практике обычно используется при общении некий писательский каталог, анекдоты. Поскольку каждый писатель создает свои произведения только на определенном уровне структурной сетки, количество мелкоячеистых писателей достаточно ограничено, они известны наперечет, и если человек способен читать такой текст и получает от этого удовольствие — значит, априори можно предполагать, что ячеистость структурной сетки его психической деятельности по крайней мере не ниже ячеистости сетки писателя. Несколько контрольных фраз всегда позволяют в течение нескольких минут подтвердить или усомниться в действительном положении дел.

Поэт или философ улавливают и оперируют такими тончайшими нюансами феноменального и номинального бытия, что лишь обладая соответствующей мозговой воспринимающей структурой, мы сможем увидеть ту картину, которую они изобразили в своем творчестве.

К одним из самых мелкоячеистых философов двадцатого века можно отнести Мартина Хайдеггера. Большинство его работ и особенно «Время и бытие» написаны на удивительном по своей трудноуловимости языке.

Он изображает детали таких прозрачных феноменов бытия, которые в целом неуловимы для сознания большинства людей, не говоря уже о том, чтобы улавливать их мельчайшие детали и взаимосвязи вслед за Хайдеггером. Бытие, понятое им как имение места, которое только и дает свое место всему, само себя при этом удерживая и отнимая, всегда уместное бытие — хорошая загадка для любого мозга.

Один из самых мелкосетчатых поэтов двадцатого века — Иосиф Бродский. Есть люди, которых всегда интересно слушать, даже если они рассказывают о канцелярской кнопке. Иосиф Бродский относится именно к таким людям. Тот мир, который он видел, тот мир, который он изображал — практически бесконечно уникален.

Дорогая, несчастных
нет, нет мертвых, живых.
Все — только пир согласных
на их ножках кривых.
Видно сильно превысил
свою роль свинопас,
чей нетронутый бисер
переживет всех нас.

 Когда мы будем разбирать психологию примитивной личности, психологию большинства людей, мы ни в коем случае не должны считать, что их мировосприятие неправильно или искажено. Их мировосприятие совершенно нормально, они адекватно, но крупно, грубо, примитивно отражают объективную и субъективную реальность.

Примитивная и креативная личность живут, можно сказать, в разных измерениях, они видят разный мир и нельзя сказать, какой из них более или менее правилен. Они оба правильны и в то же время оба неправильны.

В жизни же это проявляется тем, что например, когда примитивная личность смотрит крупноячеистый сериал с утрированными характерами, гипертрофированной мимикой и пантомимикой, плоскими диалогами, примитивными сюжетами — она их понимает, они равновелики ее внутреннему душевному личностному устройству и поэтому вызывают адекватный эмоциональный эффект. Человек смеется, когда показывают смешную сцену, и плачет, когда показывают грустную. Поведение человека с мелкоячеистой когнитивной сеткой будет совершенно противоположным.

И то, что эти процессы энергозависимы, подтверждает еще и то, что даже креативная личность, то есть человек с высоким потенциалом психической энергии и мелкоячеистой когнитивной сеткой после напряженной психической деятельности неспособен часто воспринимать сложную информацию и с удовольствием смотрит тот же сериал, или читает детектив. Но стоит ему отдохнуть, как избыток психической энергии, не связываемый этой слишком простой информацией, приведет к возникновению эмоционального отвращения к примитивной информации и он снова достанет с полки томик Чехова, Бродского, Пастернака, включит фильм Тарковского.

7

У животных имеются готовые, врожденные каналы утилизации нервно-психической энергии — это инстинкты. В поведении человека инстинкты также играют свою роль, однако они ни в малейшей степени не могут полностью удовлетворить потребностей социальной адаптации.

Более того, начиная с первых месяцев после рождения, генетически запрограммированные функциональные каналы утилизации свободной энергии начинают наталкиваться на все более возрастающее ограничительное воздействие факторов социального характера. При этом утилизация психической энергии начинает происходить по другим каналам.

Процесс перераспределения или использования, утилизации внутренней энергии на психические цели в психоаналитической литературе принято обозначать термином «катексис» (от греческого kathexo — занимать). Сам Фрейд пользовался в своих работах термином «Besetzung», что означает занятие, захват, оккупация. Фрейд объяснял смысл «besetzung» — «katexis» как «сумму психической энергии, которая занимает или облекает объект или отдельные каналы» (152).

С помощью механизма катексиса Фрейд объяснял процесс ранней социализации ребенка. «Ребенок катектирует идеалы родителей, и они становятся его идеалами; он катектирует запреты родителей и они становятся его совестью» (162). Таким образом, по Фрейду, происходит формирование одной из важнейших структур личности — Суперэго с его катексисной направленностью против инстинктивных целей Оно. Между этими двумя функциональными образованиями формируется буферная зона Эго с преимущественно когнитивной направленностью и подчиненная принципу реальности. При этом функцией поставщика психической энергии обладает, подчеркнем еще раз, только Оно. И Суперэго и Эго обладают только лишь катексисными функциями, они не обладают собственными автономными источниками питания, а могут лишь оккупировать и конвертировать ту часть психической энергии (libido), которая реально необходима индивиду для лучшей адаптации в биосоциальной среде. В психоанализе все конфликты внутри личности сводятся к противопоставлению между мощным энергетическим напором со стороны Оно, которое всегда стремится реализовать и сбросить избыток психической энергии по каналам наиболее просто устроенных инстинктивных матриц, и сопротивлением более сложных, но и с другой стороны, позволяющих связать большее количество психической энергии, благоприобретенных матриц Эго и Суперэго.

Мерфи (Murphy, 1937, 1947) используя биосоциальный подход к личности и фрейдовскую теорию катексисного формирования основных структур личности, рассматривал человека как организованное поле внутри более широкого поля постоянного взаимодействия приходящих, исходящих и входящих энергий.

К основным компонентам личности он относил: 1) физиологические предрасположения, возникающие из наследственных и эмбриональных предрасположений; 2) канализацию как процесс (имеющий катексисную природу), благодаря которому мотив или концентрация энергии находит путь к разряду в поведении; 3) условно-рефлекторные ответы, которые представляют собой связи между внутренними условиями тканей и специфическими формами поведения; 4) познавательные или перспективные навыки как продукты второго и третьего компонентов. В конечном счете, по его мнению, элементами личностной структуры оказываются потребности (needs) или напряжения (tensions) (91).

Таким образом, Мерфи, развивая взгляды Фрейда, рассматривает процесс социализации личности как катектирование психической энергии имеющей своей основой биологические органические источники.

Вся динамика личности и ее онтогенез с психодинамических позиций всецело определяется динамикой и термодинамикой базового энергетического потенциала Оно — libido. Угасание libido в процессе онтогенеза приводит к существенному улучшению функционирования Эго и Суперэго, которое теперь освобождается от разрушительных наскоков Оно. C уходом чувственности приходит нравственность. Существенно улучшается социальная адаптация за счет когнитивных структур Эго, но неизбежно начинается упадок познавательной потребности, творческого потенциала, потому что творчество представляет собой сублимированный поток психической энергии, не связанной с помощью когнитивных ячеистых структур Эго.

Феномен любопытства определяется не каким-либо внешним новым, незнакомым объектом, (как это считал, например В. Мак-Даугалл, который считал любопытство и связанную с ним эмоцию удивления одним из основных инстинктивных процессов в человеке и считал, что «естественным возбуждением данного инстинкта, по-видимому, является любой предмет, сходный и в то же время заметно отличный от знакомых, привычных замечаемых предметов» (190)), а наличием или отсутствие свободной энергии libido, способной активизировать сенсорно-когнитивные структуры Эго. Если энергия отсутствует, никакой «предмет», никакое явление не вызовет у индивида ни малейших признаков любопытства. Этот феномен можно наблюдать при посещении музеев или во время туристических поездок, когда через определенный промежуток времени, избыток информации истощает все запасы психической энергии и никакая диковинка, даже восьмое чудо света, ни привлечет к себе ни малейшего проблеска любопытства.

Если же энергии по тем или иным причинам в избытке, как это бывает у детей, или при сенсорной депривации, или у креативной личности, тогда последняя спичка становится предметом пристального любопытства и многочасовых игр.

Последователь Мак-Дауголла — Берлайн также при анализе любопытства совершенно не учитывал базовые психодинамические модели личности и даже пытался опровергать их, указывая, что исследования Пиаже опровергают сексуальную либидозную подоплеку любопытства на том основании, что Пиаже и другие исследователи раннего детства сообщают об интенсивном любопытстве и исследовательской активности у детей задолго до появления речи. Однако, как известно из работ Фрейда, конфликт между либодозными силами и средовыми факторами возникает у ребенка задолго до формирования речи и вынуждает ребенка к формированию новых функциональных моделей поведения, что обязательно влечет за собой поисковую активность и направляет часть libido вовне, что проявляется на психологическом и поведенческом уровне как любопытство.

Тезисы Берлайна о том, что любой стимул вызывает ответ в виде побуждения к порождению стимула (любопытство), и что организм будет действовать в отношении стимула, вызывающего любопытство, так, чтобы увеличить стимуляцию, совершенно не соответствуют реальности.

Только непонимание или отрицание единого энергетического потенциала, определяющего индивидуальную траекторию развития индивида, отрицание единой черты, подводящей общий баланс всем энергетическим процессам, происходящим в организме, того, что в психодинамической психологии и психотерапии принято обозначать как libido, способно породить ту массу проблем, с которыми сталкиваются ученые, неправильно понимающие психодинамическую теорию. Утверждая (совершенно безосновательно), что если энергией побуждающей к деятельности обладают лишь инстинкты (на самом деле инстинкты — это лишь врожденные морфофункциональные системы утилизации либидозной энергии), они торжествующе задают вопрос — чем же тогда объясняется поведение животных и человека в тех случаях, когда, казалось бы, все известные инстинкты удовлетворены? И тут же начинают вводить разнообразные инстинкты любопытства, функциональные автономии и т.п. и доказывать, что «инстинкт любопытства лежит в основе самых замечательных достижений человека, так как именно в нем (а не в libido Фрейда, от которого так пахнет сексом) коренятся истоки научной и теоретической деятельности» (166).

White, 1959, цитируя ранние работы Berlyne, 1950, 1955 и Butler, 1953, которые показали, что животные действуют в отсутствии какого-либо определенного влечения или биологической недостаточности, создает исключительно удивительную теорию действенности — мотивации к достижению компетентности. За счет какой энергии существует эта деятельность, если она полностью оторвана от основных энергетических источников, питающих инстинктивные катексисные и социально-обусловленные антикатексисные функциональные образования? Ответ довольно оригинален: «Ее энергией является просто энергия живых клеток, составляющих нервную систему, стремление к действенности представляет то, что хочет делать нервно-мускульная система, когда не занята иначе и не стимулируется окружающей средой» (166).

Подобные теории возникают из-за отсутствия желания понять и признать общую термодинамическую и энергетическую обусловленность онтогенетического развития личности. Это приводит к повторяющимся и повторяющимся попыткам вывести те или иные стороны психической деятельности индивида, которые представляются авторам наиболее «человеческими» за рамки онтогенеза, обосновать их самостоятельную сущность, несводимость и не зависимость от более глубинных процессов психического развития. Наиболее последовательные в этом направлении авторы, типа Олпорта наделяют эти структуры независимым автономным источником питания.

Психологически феномен создания подобных теорий понятен. Чаще всего они создаются людьми немолодыми. Механизм защиты от угасания собственного творческого потенциала с помощью отрицания очевидных явлений и замена фактов фантазиями не представляет ничего нового и необычного среди механизмов психологической защиты. На этом стоит и будет стоять великий человеческий Утопизм и великая человеческая Вера.

За счет огромного количества энергии ребенок может позволить себе деятельность с максимальной степенью свободы и максимальным количеством свободных вариантов — это игры. Взрослый человек не может жить в мире, где ложка — это пароход, а табуретка — это дворец. Ребенок живет в этом мире с утра до вечера. Ребенок не только усваивает гигантское количество информации (вербальную и невербальную знаковую систему, навыки и т.д.), он умудряется при этом переворачивать получаемую информацию с ног на голову (а может быть и наоборот) и доводить взрослых дядей и тетей до умоиступления, как это любил делать трехлетний внук одной моей знакомой, который периодически менял имена всем окружающим родственникам и заставлял их правильно откликаться на них.

Лейтес не только блестяще заметил самую основную особенность одаренных детей — их ненасытную потребность в психической деятельности, но и задался вопросом: «склонность ли к труду содействует подъему сил и убыстряет развитие или же сам ускоренный темп развития ребенка требует непрестанной умственной деятельности?… Если дети тянутся к умственным усилиям потому, что в такой нагрузке органически нуждается их развивающийся мозг, то можно ли знать, что станет с отличающей этих детей психологической особенностью, когда темп развития замедлится или же когда будет достигнута зрелость?» (77).

Знать не только можно, но и нужно. После достижения зрелости мозг нуждается во все меньшем и меньшем количестве информации, все более утрачивается гибкость и способность к адаптации в новых условиях. Этот процесс у разных людей начинается в различное время: первые его признаки можно обнаружить уже в возрасте 9 — 10 лет, он очень заметен в возрасте 13 — 14 лет, но наиболее отчетливо он обозначается в возрасте 20 — 25 лет, когда полностью заканчивается биологическое созревание.

При этом психологам известен тип возрастного умственного развития «несколько замедленный, растянутый, когда исподволь, постепенно происходит накопление определенных достоинств интеллекта». Лейтес отмечает, что такой путь возрастного развития на первый взгляд менее благоприятный, может оказаться перспективным и обусловливать последующий подъем умственных сил.

Повышенная умственная активность, фантазии, игры детей — есть следствие потребности и желания связать значительное количество свободной психической энергии. Активность детей и младших школьников носит универсальный характер, а «у старших школьников, — как отмечает Лейтес, — она имеет уже избирательный характер (вследствие понижения энергии)… Существенно, что возрастные различия касаются и таких проявлений активности, которые от младших классов к старшим отнюдь не возрастают, например легкость ее пробуждения, непосредственность реакций на окружающее в ходе возрастного развития идет на убыль» (79).

«Крайним упрощением было бы думать, — пишет Лейтес, — что переход от более младших возрастов к старшим означает только подъем на более высокий уровень… По-видимому, в ходе возрастного развития происходит не только последовательное увеличение возможностей нервной системы, но и ограничение некоторых ценных ее свойств» (79). Еще В. А. Сухомлинский заметил, что умственные способности ребенка словно постепенно угасают и притупляются уже в годы отрочества, т.е. за время пребывания его в школе (114).

Этот процесс, наблюдаемый в детском возрасте настолько поразителен, что невольно возникает иллюзия, что что-то или кто-то внешнее останавливает дальнейшее развитие ребенка.

Но это не так. Энергия иссякает, и ребенок уже не способен разбрасывать свою энергию, он стремиться сохранить ее. У единиц эта энергия не иссякает, и они вынуждены заниматься творчеством как единственно возможной деятельностью, которая позволяет им максимально связать свободную энергию. Начинается расхождение между креативной и примитивной личностью.

При этом примитивная личность, чье умирание началось раньше, вместе со всеми лучше адаптируется к регрессу, чем креативная личность. Известно, что в основе психотравмирующего воздействия важное место занимает тот факт, что только ты подвергаешься его воздействию. Когда какие-либо несчастья затрагивают всех — они наносят значительно меньший психотравмирующий ущерб. «На миру и смерть красна». Поэтому примитивные личности, с удивлением обнаруживая, что жизнь, по сути дела, остановилась, что все мечты юности как то незаметно остались позади и нет никаких поводов думать, что в жизни что-то кардинально изменится, с опаской оглядываясь кругом, замечают, что что-то подобное происходит с подавляющим большинством сверстников. Во время встреч одноклассников принято смеяться над своей юностью, но смех — ведь это защита. Не так ли. Ведь за этим смехом такая боль, столько страдания. Поэтому примитивные личности так склонны к фантазиям на тему «Подарок судьбы», как они найдут чемодан с долларами или выиграют приз в лото или в рулетку. Поэтому всегда пользуются таким огромным успехом фильмы и романы, где герой случайно получает в свое распоряжение силу, власть, могущество. Классический роман — «Граф Монте-Кристо».

Но в целом примитивная личность достаточно хорошо справляется с началом регресса, тем более, что стабильная социальная система всегда предоставляет для смягчения этого процесса массу лекарств.

Труднее приходиться креативной личности, которая с каждым годом, после 25-30 лет начинает все больше и больше осознавать собственную непохожесть, собственное одиночество, а в дальнейшем при неизбежном, только запоздалом регрессе, она переживает его намного болезненнее, поскольку страдает в одиночестве и не умеет найти себя в примитивной жизни. Динамика психической деятельности, равно как и ее потолок, обусловлены биологически. После определенного периода расцвета достигается пик, после которого начинается более или менее плавный регресс, остановить который вряд ли возможно и нужно.

В период становления психической деятельности ребенок обладает значительной пластичностью и значительными резервными возможностями. В период становления психической деятельности можно существенно увеличить скорость и объем ассимилируемой информации, ее уровень сложности, то есть ребенка можно «развить». Это не столько трудно с практической точки зрения, сколько опасно. Мы хорошо знаем, что рано или поздно начнется регресс, шансы на то, что период развития у ребенка окажется затянутым во времени ничтожно малы. При этом, чем выше взлет, тем круче будет перелом, тем острее и осознаннее будет кризис аутентичности, тем скорее мы можем ожидать самый широкий спектр различных психологических и патопсихологических девиаций.

Родители, которые как бы ориентируют своего ребенка на бесконечное развитие, учителя, которые ждут от подростка бесконечного совершенствования, напоминают мне авиадиспетчеров, которые отправляют в полет самолет, не думая о том, что ему суждено когда-нибудь приземлиться, и не позаботившись научить летчика выпускать шасси. Только жизнь — не гуманный педагог, она быстро умеет обламывать крылья.

При этом мы еще и еще раз подчеркиваем, что в самом процессе инволюции нет ничего патологического и даже болезненного. Сам по себе регресс, как и любой регресс, очень приятен. Страшен в психопатологическом отношении резкий перелом — кризис аутентичности. И даже не столько он, сколько его осознание.

Развитие человека длится долго, но не бесконечно. После более или менее длительного периода эволюции начинается неотвратимый инволюционный процесс. В обыденном и научном языке процесс завершения развития обозначается очень просто: «зрелость» («зрелая личность», «зрелый человек», «зрелые мысли», «зрелое решение»). И если мы констатируем в определенный момент феномен зрелости, следующий шаг после зрелости — увядание. Когда человеческий индивид достигает зрелости, известно даже неспециалисту и это никак не возраст 55-60 лет, с которого принято отсчитывать старость. После 20-25 лет все люди в большей или меньшей степени начинают подчиняться инволюционным процессам, которые неуклонно начинают превалировать над эволюционными процессами и неминуемо ведут человека к духовной и физической смерти.

Нравственность, религиозность и духовность — три колокола, звенящие по умершей личности. Там, где говорят о морали, вере и душе, нам не найти живой личности.

ГЛАВА 5. КРИЗИС АУТЕНТИЧНОСТИ

1

Настоящая глава занимает особое место в монографии и по своему смыслу и по своему расположению. Особое место главы определяется пограничностью описываемого феномена «кризиса аутентичности». Поскольку феномен этот (нормальный по своей сути) в ряде ситуаций может служить почвой для возникновения различной психопатологической симптоматики, постольку и вся глава имеет как бы пограничное положение между психологией и психопатологией. Кризис аутентичности — проблема преимущественно психологическая, проблема актуальная, имеющая отношение к жизни каждого человека, проблема не только до конца не разрешенная, но и практически еще не осознанная.

Только после рассмотрения этого явления мы сможем перейти к онтогенетической психопатологии и, как без онтогенеза личности нельзя понять сущность кризиса аутентичности, так и без кризиса аутентичности нельзя понять сущность онтогенетической психопатологии. Будучи психологическим феноменом, кризис аутентичности при неблагоприятных условиях «обрастает» психопатологической симптоматикой, начиная представлять интерес не только для психологов, но и для психиатров, поскольку патологические процессы, возникающие в непосредственной этиологической связи с кризисом аутентичности, достаточно своеобразны и, что самое главное, из других причин не выводимы.

 Особый смысл главы определяется тем, что в психологии, а несколько позднее в психотерапии и психиатрии более широкое распространение имеет термин «идентичность» и производные от него — «кризис идентичности», «нарушения идентификации», «идентификационные неврозы».

Идентификация (от лат. identificare — отождествлять) понимается как уподобление, отождествление себя чему-либо или кому-либо. Изначально этот термин использовался в когнитивной психологии для обозначения процессов распознавания образов и объектов. По основным признакам феномен идентифицируется с субъективным образом и, таким образом, опознается. В дальнейшем Фрейд стал использовать термин «идентификация» для обозначения процессов, с помощью которых ребенок усваивает образцы поведения других людей, в частности своих родителей, формирует Суперэго, принимает свою половую роль.

Представители социальной психологии (Л. Бандура, Т. Парсонс и др.) также рассматривали идентификацию, как важнейший механизм социализации, в процессе которой индивид принимает социальную роль в группе, осознает групповую принадлежность, формирует свои социальные установки.

Понятие «идентификация» охватывает как бы три пересекающихся плоскости психической реальности. Во-первых, это процесс отождествления себя с другим индивидом или группой, принятие (интериоризация) существующих внешних норм, ценностей, стилей поведения как «своих». Во-вторых, это возможность переноса своих чувств, желаний, фантазий, черт на другого человека, и как бы продолжение себя в другом (например, родители могут ожидать от ребенка осуществления собственных честолюбивых замыслов, которые не удалось полностью реализовать и, как писал Юнг, ничто в душевном отношении не действует сильнее на детей, чем непрожитая жизнь родителей). И, в-третьих, под идентификацией понимают процесс постановки субъектом себя на место другого с целью моделирования смыслового поля другого, взаимопонимания и взаимообщения (100).

Рассматривая идентификацию, как главную и постоянную экзистенциальную проблему личности, Э. Эриксон понимал под идентичностью чувство обретения стабильности при адекватном разрешении сложных идентификационных задач (кризисы идентичности), возникающих перед личностью на каждой из восьми стадий существования. На первой стадии ребенок для нормального развития должен испытывать доверие к окружающим его людям и среде, на второй стадии он должен овладеть определенными навыками самоконтроля, которые ожидают от него окружающие, перейти на более автономный уровень существования, на третьей стадии — не бояться проявлять инициативу, самостоятельно заниматься деятельностью, на четвертой — расширить запас своих навыков и умений, приступить к элементам трудовой деятельности, на пятой — расширить спектр ролевого поведения с сохранением собственной индивидуальности, на шестой — овладеть способностью принимать на себя обязательства, принимать и понимать других, на седьмой — уметь сохранить созданное и проявить заботу, уметь пожертвовать собственными интересами, во имя интересов будущих поколений (генеративность), и на восьмой стадии человек должен принять неизбежность смерти и смириться с ней.

Если человек благополучно проходит через все восемь жизненных кризисов, чувство идентичности позволяет ему испытывать чувство самоуважения, собственного достоинства, получать удовольствие от соответствия, иметь уверенность в смысле и достойности собственной жизни. Если нет — его ждет постоянный страх перед будущим, перед возможным наказанием, сомнения, подозрительность, стыдливость, чувство несоответствия требованиям и комплекс неполноценности, скука, обеднение межличностных контактов, отвращение к жизни и отчаяние при мысли о смерти.

Д. Левинсон с этих же позиций описывает пять идентификационных транзиций, происходящих с каждым человеком в процессе жизни: транзицию ранней взрослости и вступление в мир взрослых, транзицию 30-летних с последующей стабилизацией, транзицию середины жизни и начало средней взрослости, транзицию 50-летних и кульминацию средней взрослости и заключительную транзицию поздней взрослости.

Ньюман полагает, что, поскольку человек включен в общество, оно предъявляет своему члену в процессе онтогенеза различные требования и отсюда вытекают жизненные кризисы, с которыми обязательно сталкивается каждый человек. Не всегда эти кризисы полностью осознаются, но так или иначе считается, что принимая решения к изменениям, люди помогают собственному социальному и личностному формированию путем постоянной идентификации (223).

Эти направления социальной психологии сформировались целиком и полностью в рамках экзистенциальной философии и психологии и основное внимание обращают на человеческую экзистенцию, существование человека в мире, проблему выбора, поставленную в свое время еще Кьеркегором. От того, как человек преодолевает кризисные периоды собственной жизни, зависит не только ее динамика, но и содержание.

2

Среди российских психологов одним из первых проблему человека и мира в их взаимосвязи и взаимоотношениях поставил С. Л. Рубинштейн. Одна из его основных работ «Человек и мир» была опубликована полностью лишь в 1973 году, хотя основные идеи этой книги были разработаны им еще в 20-30-х годах. «Мир, — по словам С.Л.Рубинштейна, — это совокупность вещей и людей, в которую включается то, что относится к человеку и к чему он относится в силу своей сущности» (105). В дальнейшем эта проблема была исключительно тонко разработана В. С. Мерлиным в рамках теории интегральной индивидуальности и в настоящее время переросла в глобальную теорию метаиндивидуального мира Л. Я. Дорфмана.

 По словам Л. Я. Дорфмана: «жизненный мир — это не только мир, в котором живет человек, но и человек, который создает свой жизненный мир» (46). Жизненный мир понимается как взаимоотношения, взаимодействия и взаимодетерминация человека и мира. Как часть видо-родовой системы, человек взаимодействует с миром, следуя логике самого мира. Как самостоятельная система, человек взаимодействует с миром в согласии с логикой и имманентными законами его (человека) собственного существования.

Анализируя все теории личности, разработанные за последние десятилетия, Л. Я. Дорфман, отмечает в них признаки увеличения интереса к имманентной внутриличностной детерминации и ее роли в генезе личности.

Предполагается, что жизненный мир человека пронизывают несколько потоков детерминации, наибольший интерес из которых представляют внешняя и внутренняя детерминация.

Первый источник детерминации (внешний) локализируется в видо-родовых структурах, к которым принадлежит человек (общество, культура, природа). В период раннего онтогенеза происходит интериоризация наличных знаковых систем, к которым относится не только язык, но и вся система невербальной коммуникации, «второй план», понятный и саморазумеющийся для представителей данной популяции, но практически недоступный для людей, выросших в иной культуре. Интересно, что Дорфман отдельно отмечает, что в ряде случаев (а с нашей точки зрения — в подавляющем большинстве случаев) человека вполне устраивают те рамки воспроизведенных качеств видо-родовых систем, в которые он включен, когда общество «принимает на себя по отношению к нему родительские и контрольные функции». При этом он ссылается на одну из ранних работ американского психоаналитика и неофрейдиста Э. Фромма «Бегство от свободы», в которой последний подробно разбирает причину и механизм того, почему современный человек, несмотря на все свободы, кровью завоеванные за последние столетия, в реальной жизни часто не только не желает ими пользоваться, но и бежит от них под защиту тоталитарных и даже фашистских систем. #page#

Внешняя детерминация, как она понимается, определяет процессы идентификации и интериоризации. Человек, живущий в обществе вынужден учитывать «правила игры», если он желает приобщиться к великой «жизненной игре».

Истоки второго источника детерминации (внутренней или имманентной) находятся в самом человеке. Как пишет Дорфман, человек выступает не только как часть мира, не только как подсистема системы, но и в качестве относительно автономной системы по отношению к миру. Внутренняя детерминация обнаруживает источник активности в самом человеке и мир в этом случае предстает как его (человека) подсистема.

«В рамках внутренней детерминации открывается с новой точки зрения проблема индивидуальности человека. В своем бытии индивидуальность свободна от жесткой детерминации законами и природы и общества» (46). Однако подобная свобода, как следует из определения, возможна лишь в той ситуации, когда человек обладает имманентным собственным источником активности, то есть личностная свобода зависит от индивидуальных особенностей и связана с той психической энергией, которая имеется у индивида. При избыточности психической энергии в количественном и, что самое главное, в онтогенетическом плане личность, вырастая в конкретном обществе, на деле «перерастает» общество и начинает «прежде всего подчиняться внутренней логике своего существования и развития, характеризуясь самобытностью и самоценностью».

Бродский вспоминает, как в возрасте десяти-одиннадцати лет его вдруг осенило, что изречение Маркса «бытие определяет сознание» верно лишь до тех пор, пока сознание не овладевает искусством отчуждения; следовательно, «сознание само по себе, и оно может определять бытие, а может и игнорировать его» (29).

В согласии с идеей имманентной детерминации, пишет Дорфман, находится антропоцентрическое мышление, которое предполагает, что человек находится в согласии и со своей природой и с окружающим миром. Такая форма существования обозначается понятием «аутентичность» и считается основной экзистенциальной ценностью (J. F. T.Bugental, 1981). Аутентичность, понимается как идеальное существование, когда человек не только идентифицирует себя с окружающей реальностью, но и учитывает себя как не менее значимую и ценную реальность.

Но, поскольку человек и в личностном, и прежде всего в биологическом плане представляет собой уникальную индивидуальность с имманентной внутренне детерминированной «траекторией развития» (в понимании Равич-Щербо), внешняя детерминация и потребность в идентификации на различных этапах онтогенеза может вступать в противоречивые отношения с внутренними возможностями и потребностями личности. Таким образом, возникает возможность кризиса аутентичности, когда личность, идентифицируя себя с окружающей реальностью, утрачивает при этом аутентичность.

Кризисы аутентичности (а их в процессе жизни может быть несколько) связаны с несоответствием между биологическим, индивидуальным и психологическим, социальным функционированием.

Отечественный нейрофизиолог Равич-Щербо находила наиболее интересными и практически важными такие генетические исследования функциональных систем, в которых можно проследить конкретное взаимодействие генетических и средовых факторов в процессе онтогенетического развертывания этих систем. При этом «важным (если не основным) практическим приложением генетики поведения человека должно стать создание средовых условий, конгруэнтных имеющемуся генотипу… Создание в критические периоды развития условий, конгруэнтных наследственным задаткам индивида, позволяет развивать эти задатки в социально желательном направлении, увеличивая возможности социальной адаптации человека» (104).

Только тогда, когда внешняя детерминация (средовые условия) соответствует имеющимся задаткам индивида (внутренней детерминации) личность является аутентичной, она проживает свою жизнь и по большому счету счастлива.

Аутентичность можно понимать буквально как соответствие самому себе. Если человек пытается идентифицировать себя с любым внешним феноменом, чуждым ему по содержанию и проявлениям, он лишается при этом аутентичности. Идентичность — это соответствие одного другому, аутентичность — это соответствие своему предназначению, своему пути, своей идее, своему смыслу.

Теория интегральной индивидуальности учитывает иерархическое устройство личности, выделяя практически те же уровни, что К. К. Монахов в своих представлениях о функционально-стратифицированной организации уровней мозговой деятельности (психическая деятельность, высшая нервная деятельность, нейрофизиологический уровень, уровень биофизических и биохимических процессов).

Однако Монахов в основу своей стратификации, так же как и в основу иерархии уровней, положил принцип, согласно которому интерпретация феноменов определенной страты может быть дана в терминах и понятиях нижележащей страты, а в свою очередь феномены этой нижележащей страты могут быть интерпретированы с точки зрения закономерностей еще более элементарной страты.

Иерархический принцип устройства личности в теории интегральной индивидуальности исходит (с чем мы никак не можем согласиться) из принципа, что только процессы внутри одного уровня более или менее прямо детерминированы, а процессы, происходящие на разных уровнях, связаны множественно-множественными или телеологическими связями и мало взаимообуславливают друг друга.

В оригинальной теории метаиндивидуальности Дорфмана метаиндивидуальность создается приписыванием индивидуальности тех или иных свойств окружающими ее людьми; но метаиндивидуальные свойства обуславливаются также и свойствами интериндивидуальности. Под метаиндивидуальным миром Дорфман понимает «специфическую область взаимодействий индивидуальности с фрагментами социальной действительности, которые непосредственно влияют на индивидуальность и которые, в свою очередь, испытывают на себе влияние индивидуальности».

Описывая экстраиндивидуальность и интраиндивидуальность, он подчеркивает внутреннюю причинную роль последней и, в частности, ее внутреннюю причинную роль по отношению к различным формам активности и преобразованиям в объектах мира интегральной индивидуальности.

Обращаясь к известным теориям мультипликацитарного сознания, развиваемых не только У. Джемсом, но З. Фрейдом, Э. Берном, Дорфман пишет, что личность (или интегральная индивидуальность, в понимании школы Мерлина), контактируя и включаясь как подсистема в другие социальные системы (школа, рабочий коллектив, клуб, семья), начинает проявлять, а возможно и приобретать те свойства, которые востребуются этой другой системой. Совокупность такого рода индивидуальных свойств им обозначается как «интериндивидуальность». «Интериндивидуальность складывается из свойств, востребованных другими; это также такие свойства, которые находятся в зависимости от внешних ожиданий или требований» со стороны других людей (46).

Интериндивидуальность непосредственно связана с процессом идентификации, то есть, отождествлением себя с другим индивидом или группой, принятие существующих внешних норм, ценностей, стилей поведения как «своих».

С этих позиций нами в диссертационной работе была описана одна из форм аддиктивного поведения — субмиссивная форма, свойственная подростковому возрасту (31). Подростки, входящие в эту группу, с детства отличались слабовольностью, пассивностью, покорностью, подчиняемостью, сниженным чувством собственного достоинства. В отличие от подростков с шизоидной акцентуацией, которые, испытывая затруднения в социальных контактах, вполне могут обходится и без них, уходя в свой собственный внутренний мир, эти подростки с субмиссивной акцентуацией, нуждаясь в общении, вынуждены довольствоваться подчиненным положением в группе сверстников. Такие подростки, в силу различных обстоятельств оказавшись в группе с аддиктивным поведением (в частности среди подростков, вдыхающих пары летучих органических соединений), были вынуждены вместе со всеми «дышать» этими веществами, чтобы не чувствовать себя «белой вороной» в микросоциальной группе.

Особый интерес вызывает проводимое Л. Я. Дорфаном сравнение понятий интериндивидуальности и метаиндивидуальности, поскольку оба этих понятия имеют непосредственное отношение к социальному окружению личности. Взаимоотношения между интериндивидуальностью и метаиндивидуальностью различаются им по направленности и обеспеченности.

В частности, аутентичность рассматривается как некий предельный случай максимальной гармонизации свойств метаиндивидуальности со свойствами интериндивидуальности. Личность следует логике социальной системы, в которую она включена, а система воспринимает и относится к личности как к своей подсистеме. В подобного рода случаях свойства мета- и интериндивидуальности предельно согласованы, что обеспечивается взаимоотношениями по типу координации. Координационные связи, не изменяя ни мета- ни интериндивидуальных свойств, имеют свой смысл в поиске компромиссов и принятии «вещей» такими, какими они есть, создавая тем самым почву для формирования аутентичности.

В той ситуации, когда личность пытается интегрироваться в социальную систему, но обнаруживается несовместимость, возникает диссонанс, обозначаемый как кризис идентичности. В той ситуации, когда личность все же вынуждена продолжать функционировать в несовместимой с ее внутренними свойствами, социальной системе, возникает кризис аутентичности. Кризис идентичности феномен, имеющий отношение и разворачивающийся в рамках интериндивидуальности и в целом метаиндивидуальности. Кризис аутентичности — понятие более узкое. Кризис аутентичности имеет отношение и разворачивается исключительно в рамках интраиндивидуальности. Это феномен глубоко внутриличностный, наиболее глубоко спрятанный, и поэтому наименее доступный непосредственному наблюдению и исследованию. Не понимая и не учитывая его, мы никогда не поймем, почему так часто человек, который с внешней точки зрения казалось бы, великолепно интегрирован в имеющуюся систему социальных отношений, вдруг «внезапно» пытается разорвать ее как паутину на каком-то этапе онтогенеза.

Иногда одним из способов подобного разрыва является самоубийство. В работе, посвященной психологическим аспектам самоубийства, я уже писал, что субъективный мир человека настолько сложен, индивидуален и уникален, что даже очень хорошо разбираясь в психологии, можно встретить случаи совершенно неожиданных самоубийств, когда никто не сможет с уверенностью сказать: какие из механизмов внутриличностной защиты, которые, подобно балансиру корабля, позволяют нам плыть по неспокойному морю жизненных проблем, волнений и тревог вышли из строя.

Потребность аутентичности — является одним из таких балансиров, а кризис аутентичности — одним из симптомов поломки. Поэтому так важно в психологии и психотерапии учитывать не только внешнюю, но и внутреннюю детерминацию поведения человека. Далее мы еще остановимся онтогенетических аспектах суицидального поведения более подробно.

3

Итак, оборотной стороной медали, оборотной стороной потребности в идентификации является возможность нарушения аутентичности и кризис аутентичности.

Когда психологи обсуждают проблемы идентификации, в частности идентификационные модели Э. Эриксона или Левинсона, они преимущественно говорят о социальном развитии и функционировании личности. По существующей гипотезе личность как бы формируется в группах, иерархически расположенных на ступенях онтогенеза; при этом считается, что характер развития личности задается уровнем развития группы, в которую она включена и в которую она интегрирована. Еще одним моментом в теории интегральной индивидуальности и в теории метаиндивидуального мира, с которым мы никак не можем согласиться, является утверждение, что активность человека, несмотря на признание внутренней детерминации, все же преимущественно определяется внешней детерминацией.

Каждый уровень группы предполагает определенный уровень функционирования личности, и чем более высок уровень развития группы (а считается, что именно группа высокого уровня функционирования создает наиболее благоприятные условия для формирования ценных качеств личности), тем более сложную систему функционирования личности этот уровень предполагает и требует. При этом предполагается, что сама по себе группа не только предполагает, но и формирует личность, то есть обладает активизирующими в отношении личности свойствами.

Но мы-то помним, что личность представляет собой биосоциальное единство и не всегда биологический базис личности может обеспечить личности достаточно высокий уровень социальной идентификации, интеграции и функционирования. Уровень психической энергии не только внутренне детерминирован и имманентен для каждой личности, но и имеет онтогенетически обусловленную эволюционно — инволюционную динамику. Процесс социализации, существенно изменившийся за последние столетия, связан в настоящее время не столько с фактом рождения индивида, сколько с его личностными потенциями. Ранее рамки социального функционирования ребенка определялись более рамками социального функционирования его родителей, нежели его собственными способностями и потенциями: сын короля становился королем, сын сапожника — сапожником. Система каст и сословий функционировала тысячелетия. В ней были отрицательные и положительные стороны, но прежде всего она лишала человека необходимости и ответственности за свой выбор.

Антрополог Р. Бенедикт, сравнивая воспитание детей в разных обществах, пришла к выводу, что во многих культурах не существует четкого контраста между взрослым и ребенком. В таких условиях переход от детства к взрослости переходит плавно. Иначе протекает переход от детства к взрослости в современных условиях, когда важные требования к детям и взрослым не совпадают, а часто являются противоположными. В результате этого и складывается неблагоприятная ситуация (47).

В ситуации свободы выбора считается, что только от самого человека зависит — в какой иерархической социальной системе он будет функционировать. Сама возможность рождает надежду, надежда — притязания, притязания — возможность несоответствия, несоответствие — страдание, страдание — болезнь. Причем процесс этот идет по порочному кругу. Родители, не достигшие желаемого уровня социального функционирования, идентифицируют свои мечты в детях, те, в свою очередь — в своих детях и так далее…

А. И. Захаров, занимаясь изучением особенностей невротических состояний в детском и подростковом возрасте, пришел к заключению, что они, как правило, являются клинико-психологическим выражением проблем семьи даже в трех поколениях: прародителей, родителей и детей. Описанную выше ситуацию он обозначает как «паранойяльный настрой родителей», проявляющийся в неприятии индивидуальности ребенка, несоответствию требований и ожиданий родителей реальным возможностям детей (54).

И всегда в ситуации, когда навязанный личности извне процесс социальной интеграции во все более усложняющиеся социальные группы перестает соответствовать и перерастает биологическую основу и потенциал личности, мы наблюдаем четко очерченный феномен кризиса аутентичности. Человек перестает соответствовать самому себе. Уровень социального функционирования, который требует от него социальное окружение, выше, чем возможности индивидуально-биологического базиса личности. В итоге интеграция возможна лишь путем максимального перенапряжения всего наличного потенциала личности, что чревато возникновением самых различных защитных патологических процессов.

 Еще раз подчеркнем, что процесс этот особенно часто наблюдается в случаях идентификации со стороны родителей или других значимых лиц референтной группы своих нереализованных желаний, фантазий и тщеславных устремлений на ребенка и подростка. Так, например, родители, не имеющие высшего образования, могут желать, чтобы их дети обязательно получили высшее образование и прилагают к этому все усилия, иногда в ушерб своей личной жизни, благосостоянию и здоровью. Ребенок в этой ситуации практически лишен права нормального выбора, он не может развиваться аутентично, он постоянно идентифицируется с представлениями о себе со стороны родителей и всего их микросоциального окружения, которое постоянно информируется о тех героических усилиях и затратах, на которые идут ради ребенка и само невольно участвует в мощном идентификационном прессинге. Ребенок в этой ситуации никогда не воспринимается как самостоятельная самоценная личность, и сам привыкает оценивать себя лишь в соответствии с теми представлениями, которые сложились о нем в окружающем его микросоциуме.

 Как только потенциал личности исчерпывается, а особенно заметен этот процесс в период окончания биологического созревания, возникает все более увеличивающийся разрыв и «вилка» между тем, что от человека ждут и как его себе представляют (в том числе и как он сам себя представляет) и тем, что имеется в реальности. Возникает тяжелейший кризис аутентичности с чувством неполноценности, стыда, растерянности, потерянности.

 А.И.Захаров, разбирая патогенез неврозов у детей, пишет, что именно двойственная, противоречивая ситуация внутреннего конфликта, вызванного рассогласованием между требованиями родителей и своим опытом и невозможность найти «"рациональный» выход из него, приводит к тому, что дети начинают осуществлять несвойственные им роли, «заставляя себя быть другими, не такими, какие они есть, и выполняя функции, превышающие их адаптационные возможности, они находились в состоянии постоянного внутреннего конфликтного перенапряжения, что и приводило к дезорганизации нервно-психической деятельности» (54).

Невроз в этом случае — зачастую единственное парадоксальное средство решения проблем, неосознаваемая попытка избавиться от них и обрести душевное равновесие.

Ситуация часто обостряется еще и тем, что ребенок, подросток или молодой человек в этот период не могут найти поддержки со стороны самых близких людей, которые расценивают его несостоятельность как «дурь», лень и подлое предательство своих, идентифицированных на подростка, идеалов.

При этом, с одной стороны, чрезвычайно опасен сам момент кризиса аутентичности, так как вышеописанный фактор, входит в триаду самых мощных личностно-значимых психотравм, известных психотерапевтам: угроза собственной жизни и здоровью, угроза жизни и здоровью близких людей, угроза своему социальному статусу и материальному благополучию.

Не случайно именно в этот период мы наблюдаем резкое усиление самых серьезных деструктивных форм девиантного поведения, включая аддиктивное и суицидальное.

Но, с другой стороны, чрезвычайно нехороши и последствия кризиса аутентичности. Подросток и молодой человек, ориентированный на функционирование в группах высокого развития, одновременно не получает навыков функционирования в тех социальных группах, которые реально соответствуют его индивидуальному личностному потенциалу. И поэтому, в послекризисный период зачастую не происходит даже, казалось бы, возможного плавного перехода на ступеньку ниже, как можно было бы предполагать по логике вещей, а личность опускается в прямом и переносном смысле иногда на несколько ступеней ниже и вынуждена функционировать на уровне, который даже объективно ниже имеющегося потенциала.

Вместо того, чтобы получить хорошее среднее профессионально-техническое образование, человек растрачивает время на многолетние безуспешные попытки получить высшее образование (сколько таких страдальцев, грызущих с упорством, достойным лучшего применения, гранит науки, можно наблюдать в любом институте или университете). Когда же по прошествии иногда лишь десятилетия «вечный студент» наконец выбрасывает белый флаг, он остается по сути дела не только без высшего, но и вообще без какого-либо профессионального образования, совершенно не приспособленный к жизни, дезинтегрированный и дезадаптированный. Он не может функционировать на том социальном уровне, на котором ему хотелось бы функционировать, но он не может уже функционировать и на том уровне, на котором он мог бы функционировать и который вполне соответствует его личностным потенциям. Время упущено, поскольку период от 16 до 25 лет в плане получения профессионального образования является в какой-то мере сенситивным периодом. Личностный онтогенез не имеет обратного хода, равно как и индивидуальный онтогенез. С этого момента такой человек уже становится потенциальным клиентом психотерапевта или нарколога (не знаю, что хуже).

Особенно наглядно подобные явления можно наблюдать в семьях, в которых оба родителя имеют высшее образование, и когда происходит безальтернативная идентификация на своих детей, которые «никак не могут быть ниже своих родителей». То, что дети должны иметь высшее образование, рассматривается в таких семьях как нечто само собой разумеющееся, как нечто не подлежащее обсуждению, а отсутствие высшего образования — как нечто ненормальное. Все это усугубляется тем, что многие из таких родителей в силу социального или материального положения обладают возможностями «помещения» своих детей в систему высшего образования в обход худо-бедно функционирующей экзаменационной системы. Не отсеявшись на вступительных экзаменах, не проверив себя на практике, и пусть болезненно, но вовремя не начав функционировать на более аутентичном социальном уровне, такие люди тратят свое драгоценное время (я уже не говорю о времени преподавателей) попусту, с каждым годом двигаясь к тому страшнейшему кризису аутентичности, из которого уже нет никакого выхода, кроме как в пьянство, ипохондрию, психосоматические заболевания и самоубийство.

Этот феномен мы наблюдаем не только при идентификационных отношениях родители — дети, но иногда и при идентификационных отношениях между супругами.

Мне в своей практике неоднократно приходилось наблюдать случаи, когда девушка с достаточно высоким личностным потенциалом, девушка, так сказать, «духовная», выделяющаяся из окружающей среды своими иногда реальными, иногда завышенными запросами, своей придирчивостью и разборчивостью, истово ждущая своего принца, вместе с которым она окунется в мир духовной гармонии и калокагатии и рука об руку пойдет в царство правды и красоты и т.п., к 25 — 30 годам осознает, что принцев нет, а есть то, что есть. А годы уходят. Непонимание и своеобразное уважение окружающих сменяется усмешками и «сочувствием», и она «выскакивает» замуж в прямом смысле за первого встречного. И этот первый встречный очень часто — хороший, простой, работящий, добрый, заботливый нормальный парень, мечтающий о семье, жене, детях и домашнем уюте. Но не тут-то было. Эта «принцесса», не найдя себе готового «принца», начинает делать его, так сказать, «из подручных средств». Она начинает терроризировать бедного супруга тем, что он не читает Достоевского, что он не знает, кто такой Вагнер, Ницше и Рильке. Она «тычет» в него Кафкой и билетом в оперный театр, в котором несчастный последний раз был в первом классе, во время массового культ-похода. Страдалец получает бесконечные упреки, что он некультурен, необразован, глуп, примитивен и т.п., и, в конце концов, превращается в глубоко несчастного человека, которому жизнь становится не в радость, и он начинает пить и бить свою жену, которая, в свою очередь, поступает к нам на лечение.

Однажды мне пришлось консультировать супругов уже достаточно зрелого возраста (и тому и другому было под сорок). У обоих это был повторный брак. Она работала преподавателем в высшем учебном заведении, а он работал актером в театре. В профессиональном и творческом плане муж не обладал какими-либо выдающимися способностями, но совершенно нормально справлялся со своей работой, очень любил ее, несмотря на то, что играл большей частью роли второго плана. В какой-то степени он осознавал свой творческий, актерский потенциал, и если и переживал, как любой человек творческой профессии, свою второстепенность, то эти переживания не приводили его к личностной декомпенсации, а тем более к нервно-психическому срыву. Он удовлетворялся тем, что хорошо справлялся со своими обязанностями, и кроме этого, старался компенсировать и свою потребность выделиться и материальные потребности, работая с детьми в школах.

 Однако его вторая жена почему-то вдруг решила, что творческий потенциал ее мужа и его реальные профессиональные и творческие достижения не соответствуют друг другу, и что он вполне может добиться большего, если только приложит к этому усилия. С этой целью она (как потом сама призналась) разработала целую стратегию поведения, направленную на усиление творческой активности мужа. Она начала систематически специально «бить» по «больным точкам» личности мужа, постоянно намекая на его творческую импотенцию, что он как актер не состоялся, что то, что он выполняет на работе, не имеет к искусству никакого отношения, что если он не состоялся как актер, как профессионал — то это значит, что он не состоялся как мужчина, что настоящий мужчина не может довольствоваться вторыми местами на работе и т.д. и т.п. Причем она это делала совершенно сознательно, будучи уверенной, что подобное поведение, в конце концов, приведет к положительным результатам, муж станет более активным и добьется того, чего бы ей хотелось.

Когда они обратились ко мне, у мужа уже была развернутая клиника неврастении с элементами психастении и депрессии (причем жена сама была вынуждена искать для него психиатрической и психотерапевтической помощи), семья была на гране распада, а муж уже собирался уходить со своей работы.

Таков результат внешней «активизирующей» детерминации. Душевные страдания, которые жена причинила своему супругу во время этого «стимулирующего» эксперимента, с трудом поддаются описанию. Он полностью утратил сон, в его поведении, вместо ожидаемой активности и гибкости, начали резко преобладать черты пассивности, ригидности, застреваемости, психастеничности, тревожной мнительности, появились идеи самообвинения и самоуничижения, постепенно стала нарастать общая астеническая симптоматика, появился депрессивный фон и суицидальные мысли.

На этом примере мы можем наглядно рассмотреть, как попытка идентификации со стороны жены, своего мужа с тем и чем, кем и чем он ни в коей мере не являлся, привела глубокому кризису аутентичности — полной потере себя и утрате смысла жизни.

4

Поскольку кризис аутентичности относится к глубоко внутриличностному конфликту, изучение этого конфликта невозможно вне рамок психодинамического направления в психологии и психиатрии. Именно это направление в первую очередь и с момента своего возникновения обращает основное внимание на динамические внутриличностные процессы, особенно акцентируя свое внимания на тех внутриличностных силах и потоках, которые имеют антагонистическую направленность и могут вступать в конфликтные отношения. Однако до сих пор внутриличностные конфликты рассматривались преимущественно как конфликты между различными сторонами или пластами психической деятельности. Динамическая теория личности Фрейда подразумевала, например, не столько онтогенетическую динамику личности, сколько внутриличностные динамические процессы (и в том числе возможные конфликты) происходящие между различными подструктурами личности такими как Ид, Эго, Суперэго. Его исследования в этом направлении были продолжены его дочерью Анной Фрейд, которая подробно изучила и механизмы различных внутриличностных конфликтов и способы защиты «Я» от них.

Сама же история внутриличностных конфликтов уходит своими корнями в далекое прошлое. Чтобы понять возможность онтогенетического внутриличностного конфликта, нужно знать историю филогенетического развития личности, и в частности, историю филогенетического развития сознания и самосознания.

Возможность внутриличностного конфликта нашла свое отражение уже в платоновсом мифе о вознице, правящем колесницей, в которую впряжены два коня: дикий, рвущийся идти собственным путем любой ценой, и породистый, благородный, поддающийся управлению. Возница символизировал разумную часть души, кони — два типа мотивов: низшие и высшие. Разум, призванный согласовать эти два мотива, испытывает, согласно Платону, большие трудности из-за несовместимости низменных и благородных побуждений. Два коня Платона, две части души находятся в конфликтных отношениях.

Если мы присмотримся, то сможем обнаружить не только первые симптомы начинающихся внутриличностных конфликтов, но и симптомы нарушения аутентичности на самых ранних этапах развития человечества. Видимо, уже тысячи лет тому назад человеку было трудно признать свою самобытность и самодостаточность и он заявлял: «Я из рода Орла!», «А я из рода Змеи!», «А я из рода Бизона!».

Этот феномен получил в этнографии название «тотемизм». Причем, тотемизм, как показали все исследования, — явление универсальное и широко распространенное на всех континентах в обществах, находящихся на самых ранних стадиях социального развития. В XVI веке Гарсиласо де ла Вега впервые сообщил, что у жителей Перу знатные роды называют себя именами животных и ведут от них свое происхождение. Несколько позднее подобный же феномен был обнаружен у аборигенов Австралии и у индейцев Северной Америки(60).

Тотемизм не только «одна из древнейших форм осознания и упорядочения отношений, один из важнейших социально-идеологических институтов первобытного общества», — по словам Кабо, это один из древнейших признаков своеобразного внутриличностного конфликта, а по большому счету и нарушения аутентичности человеческого существования в целом, в глобальном масштабе, признак того, что человек не желает или не может быть тем, кем он в действительности является.

Из психиатров и психотерапевтов проблемам аутентичности и проблемам нарушения аутентичности, большое внимание в своих исследованиях уделял психоаналитик и основатель гештальттерапии Фредерик Перлз. Это и не удивительно, если учесть, что гештальттерапия в своих теоретических и лечебных исследованиях придает ведущее значение целостности, нерасчлененности видения мира, себя, ситуации.

В своих трудах Перлз писал, что уяснение экзистенциального вопроса в значительной мере прольет свет на предмет «суетности, противостоящей аутентичному (подлинному) существованию, возможно даже покажет путь преодоления раскола между нашей социальной и биологической сущностью. Как биологические индивидуумы, мы являемся животными, как социальные существа — мы играем роли и игры. Как животные, мы убиваем, чтобы выжить, как социальные существа, мы убиваем ради славы, алчности, мщения. Как биологические существа, мы ведем жизнь, связанную с природой и погруженную в нее, как социальные существа, мы проводим жизнь «как если бы». Перлз считает эту проблему связанной с различием между и несовместимостью между самоактуализацией и актуализацией образа себя. Самоактуализация или аутентичность (подлинность существования) противопоставляется им суетности.

«Нет орла, желающего стать слоном, нет слона, желающего стать орлом. Они «принимают» себя, они принимают свою «самость». Нет, они даже не принимают себя, так как это может означать возможность неприятия. Они принимают себя как что-то само собой разумеющееся, это не может подразумевать возможность другости. Они есть то, что они есть» — пишет Перлз. Люди пытаются стать тем, чем они не являются. Люди «имеют идеалы, которые не могут быть достигнуты, стремятся к совершенству, чтобы спастись от критики, открывая дорогу к бесконечной умственной пытке… Психосоматические симптомы, отчаяние, усталость и компульсивное поведение заменяют радость бытия» (199).

Именно в дихотомии души и тела видит Перлз тот глубокий раскол, который настолько укоренился в нашей культуре, что уже давно воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Именно в этой фрагментации видит он основу конфликта, тревожащего человечество.

Нарушение аутентичности — проблема общечеловеческая и только вера в свою избранность, в то, что все это не зря и не даром, помогает человеку терпеть тяготы существования в мире, где мы, по сути, чужие.

По словам К.Леви-Строса, тотем в тотемической системе предстает уже не как естественный феномен, а как орудие мысли. То тем не только орудие мысли, тотем — орудие и предмет сознания, так для нарушения аутентичности феномен сознания совершенно необходим.

Мышление и сознание — результат развития функциональных возможностей центральной нервной системы за считанные тысячелетия сделали человека сиротой на Земле. И как детишки в детских домах придумывают себе бесконечные истории о далеких и любящих их родителях, так и древний человек, осознавая свое сиротство, стал создавать бесчисленные мифы и легенды о своем кровном родстве с Природой.

Тотемизм — это один из первых симптомов начинающегося раскола человеческого бытия, признак нарушения аутентичности и стремление с целью психологической защиты идентифицировать себя с кем-то или чем-то, кем и чем человек не является.

Дюркгейм в свое время рассматривал тотем как наиболее фундаментальное религиозное явление и в этом отношении он был несомненно прав. Тотемизм как острое желание идентифицировать себя с чем-то внешним в той или иной форме симптоматичен для всех мировых религий, иначе как бы мы могли объяснить себе заявления подавляющего большинства человечества, что «я из рода Бога!», «я создан по образу и подобию Божьему», «во мне Дух Божий» и тому подобные детдомовские фантазии.

5

Проблемы, связанные с кризисом аутентичности, существуют уже не одну тысячу лет.

Одна из мировых религий — буддизм, целиком и полностью возникла из осознания необратимости и непоправимости онтогенетической динамики личностного бытия. Кризис аутентичности, пережитый в молодости Буддой, привел к разработке путей «бегства» от череды рождений и смертей.

Молодой царевич Сиддхартха из рода Гуатама племени Шакьев, достигнув юности, решил выйти из дворца и совершить путешествие по городу в своей колеснице. В этот момент Бог-Дэва, внезапно является на его пути в облике дряхлого старика.

И в тот же миг, как повествует Ашвагхоша в «Жизни Будды»:

…. царевич, видя старца,
Страх тревоги ощутил.

И он спрашивает возницу, что за странный человек ковыляет вдоль дороги, что с ним случилось:

Иль он высох вдруг от зноя?
Иль таким он был рожден?

Преодолевая затруднение, с помощью Дэва, то есть словами Бога, возница отвечает молодому принцу:

«Вид его иным был видом,
Пламень жизни в нем иссяк,
В измененном — много скорби,
Мало радости живой.
Дух в нем слаб, бессильны члены,
Это знаки суть того,
Что зовем — «Преклонный возраст».
Был когда-то он дитя,
Грудью матери питался,
Резвым юношей он был,
Пять он чувствовал восторгов,
Но ушел за годом год,
Тело порчи подчинилось,
И изношен он теперь».

В ужасе царевич спрашивает своего возницу, один ли только этот человек -

«Дряхлым возрастом томим,
Или буду я таким же,
Или будут все как он?»

 И возница посвящает Будду в печальную мудрость жизни:

«О царевич, и тобою
Тот наследован удел.
Время тонко истекает,
И пока уходит час,
Лик меняется, — измене
Невозможно помешать.
Что приходит несомненно,
То должно к тебе прийти,
Юность в старость облачая,
Общий примешь ты удел".
Бодгисаттва…
Слыша верные слова,
Так сражен был, что внезапно
Каждый волос дыбом встал…
«Что за радость, — так он думал, -
Могут люди извлекать
Из восторгов, что увянут,
Знаки ржавчины приняв?
Как возможно наслаждаться
Тем, что нынче силен, юн,
Но изменишься так быстро
И, исчахнув, будешь стар?
Видя это, как возможно
Не желать — бежать, уйти?»

(Ашвагхоша «Жизнь Будды»)

В этих словах — осознание главного онтогенетического кризиса аутентичности, связанного с тем, что биологическое развитие достигая пика, необратимо переходит в процесс старения, и личность, осознавая свою биологическую привязанность к смертному организму, не желает смирится с общим уделом всего живого и ищет путей освобождения.

Возможно ли созерцать старость, болезнь и с ними смерть, и при этом жить, смеяться и шутить с «мертвой петлею на шее» вопрошает Будда? (135) #page#

Вся экзистенциальная философия, по большому счету — лишь ответ на этот вопрос. Не случайно Альбер Камю писал, что есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема — проблема самоубийства. «Решить, стоит или не стоит жизнь того, что бы ее прожить, — значит ответить на фундаментальный вопрос философии… Бывает, что привычные декорации рушатся — пишет Камю, — Подъем, трамвай, четыре часа в конторе или на заводе, обед, трамвай, четыре часа работы, ужин, сон; Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, все в том же ритме вот путь, по которому легко идти день за днем. Но однажды встает вопрос «зачем?.. В немногие часы ясности ума механические действия людей, их лишенная смысла пантомима явственны во всей своей тупости» (141).

Что же делать?

Ответ прост: ничего не делать. Поскольку решение проблемы экзистенциального кризиса, кроется в самой постановке проблемы. Ведь по тому «механическому» пути, который описывает Камю, Франкл, Фромм и другие представители экзистенциальной философии и гуманистической психологии «идти легко»! И по этому пути легко идет большинство людей и для них проблемы экзистенциального кризиса или ноогенного вакуума просто не существует, если только искусственно не пытаться заставить их осознать, что их нормальная жизнь (как ее ни обзови — «механическая», «бессмысленная», «винтиковая») — это неправильная жизнь. Достаточно поставить перед человеком вопрос «Зачем?», чтобы надолго лишить его радости непосредственного аутентичного существования.

Поэтому, в свою очередь мне бы хотелось поставить вопрос: «Зачем?». Зачем пытаться показать человеку, зачем пытаться довести до сознания человека, что его жизнь бессмысленна, что она абсурдна, что удел человеческий и все его существование, как писал Хайдеггер, ничтожно. Для человека, живущего в суетном мире и его развлечениях, забота выступает как краткий миг страха. Но дайте этому страху дойти до сознания, дайте ему разрастись, взлелейте и удобрите его, и он станет тревогой. Как только банальный ум предастся созерцанию смерти, тревога перерастет в ужас.

Что же дальше? Начинать проводить логотерапию, искать утраченный смысл? Может быть, все же лучше психопрофилактика? Может быть, лучше не давать человеку возможности осознать бессмысленность собственного существования, чтобы затем не призывать его существовать на грани абсурда, получая сомнительное удовольствие от жизни на краю бездны.

Поскольку сама проблема возникает только в момент осознания, может быть и не стоит осознавать?

Один из основателей гештальт-психологии K.Koffka (1935) рассказывает одну старинную шведскую легенду о путнике, заблудившемся в снегах:

«Вьюжным зимним вечером, после многих часов блужданий по продуваемой ветром равнине, все тропки и вешки которой оказались покрыты плотным слоем снега, всадник увидел освещенные окна фермы и, радуясь возможности обрести наконец кров над головой, направился к ней. Хозяин, встретивший его на пороге, с удивлением спросил незнакомца, откуда он прибыл. Путник указал вдаль, по направлению прямо от фермы, после чего фермер с ужасом и изумлением в голосе произнес: «Да знаете ли вы, что пересекли сейчас озеро Констанция?» Услышав это, путник замертво упал к его ногам».

Не уподобляемся ли мы иногда тому самому фермеру, когда пытаемся довести до сознания нормального человека, живущего своей аутентичной жизнью, пусть механической, пусть примитивной, чуждую ему проблему смысла, от которой он всеми силами и средствами бежит и прячется и прячется вполне успешно, до тех пор пока мы не поймаем его и не поставим лицом к лицу с иррациональностью, бесчеловечностью и бессмысленностью мира.

Я всегда вспоминаю одну свою умную больную, которая долго рассказывала мне о своей жизни, о том, что у нее достаточно сложный характер. Она не вышла замуж и у нее не было детей. Всю свою жизнь она отдала работе, а когда она потеряла и ее в связи с сокращением штатов, возникли определенные психологические проблемы, которые и заставили ее обратиться за психотерапевтической помощью.

Внимательно выслушав больную, я задал ей совершенно идиотский (как я сейчас понимаю) вопрос, даже не задумываясь о его неуместности. Я спросил ее, собираясь подробно развить свою тему: «Как вы сами считаете, почему ваша жизнь не сложилась?» На что больная очень удивленно посмотрела на меня и обиженно спросила: «А почему вы считаете, что моя жизнь не сложилась?»

Это был умный и сильный человек, который в данной ситуации сумел отстоять свой смысл жизни и поставить меня на место с моим смыслом жизни, который я невольно собирался навязать ей, считая свое понимание жизни как нечто само собой разумеющееся. А если бы передо мной был другой человек? Своими словами я бы автоматически вызвал у него осознание, что та жизнь, которую он ведет — это неправильная жизнь, я бы вызывал у него сомнение и тревогу, и может быть надежду, что я помогу найти правильный путь.

Давно уже Шопенгауэр довольно точно обозначил всю эту проблему, написав, что «абсолютно недостижимое не порождает страданий, если только оно не подает надежды. Всякое счастье основано на отношении между нашими притязаниями и тем, чего мы достигаем» (209).

Это не только совершенно верное обозначение проблемы, но и единственно верный совет, с помощью которого можно избавится от всех психологических страданий, связанных с кризисом аутентичности. «Распознав, в чем наша сила и наша слабость, мы будем стремиться к всестороннему использованию и развитию своих очевидных природных задатков и будем всегда направлять туда, где они пригодны и ценны, — но решительно и, преодолевая себя, будем избегать таких стремлений, для которых у нас от природы мало задатков, и поостережемся пробовать то, что не удастся нам. Только тот, кто этого достиг, будет всегда и с полным сознанием оставаться всецело самим собою (т.е. аутентичным) и никогда не попадет впросак из-за самого себя, так как он всегда знает, чего может ждать от себя. На его долю часто будет выпадать радость чувствовать свои силы, и редко он испытает боль от напоминания о собственной слабости, то есть унижения, которое, вероятно, причиняет величайшие душевные страдания; поэтому гораздо легче вынести сознание своей неудачливости, чем своей неумелости» (209).

Еще более простой формуле Зенона более двух тысяч лет. «Для достижения высшего блага, то есть счастья и душевного покоя, надо жить согласно с самим собой» — учил Зенон.

6

Хотелось бы коротко остановиться для разъяснения того, почему несмотря на такие, казалось бы, простые правила психогигиены и психопрофилактики, давно предложенные великими мыслителями, кризис аутентичности не только не утратил своей актуальности, но наоборот, затрагивает все большие и большие круги населения.

Мы уже останавливались на том, что кризис аутентичности как один из главных феноменов онтогенеза личности имеет свою предысторию в филогенезе, и в частности в филогенезе личности. Когда древнегреческие софисты, можно сказать, впервые в истории эстетико-философской мысли человечества поставили во главу угла человека, его поведение, его поступки и переживания, первыми сделали попытку найти красоту в человеке как самостоятельно действующем и ответственным за свое поведение субъекте, а не в его включенности и гармонии с всеобщим мировым космосом, они признали за личностью право выбора. «Человек есть мера всех вещей» сказал греческий софист Протагор из Абдер. Тем самым они, как это сказали бы современные психологи, резко усилили интернальность личности, нарушили ее локус-контроль и привели к смене каузальной атрибуции в сторону ее личностной направленности.

Человек стал сам отвечать за свое поведение, увеличение возможностей породило желания, желания породили притязания, притязания породили надежду, а надежда, хоть и умирает последней, но все же рано или поздно умирает. Крушение же надежды в той ситуации, когда возможно отнести сей феномен на свой счет, делает возможным самообвинение.

Постараемся рассмотреть, каким образом кризис аутентичности проявляется в жизни практически каждого человека.

Основной кризис аутентичности связан с окончанием биологического созревания, которое у человеческого индивида наступает в районе двадцати лет. Он жестко связан с прекращением индивидуального созревания и роста. Биологическое развитие окончено, наступает период зрелости, стабилизации, нормализации на каком-то определенном уровне основных процессов обмена, процессов анаболизма и катаболизма с постепенным снижением общего энергетического потенциала и жизнеспособности организма. То есть, с биологической точки зрения начинается старение. Организм в целом уже не развивается, возможно дальнейшее развитие и появление каких-либо новых подсистем, но уже нет того процесса глобального развертывания, который свойственен растущему организму.

Такой более или менее резкий перелом в направленности индивидуального существования не может не пройти незамеченным на психологическом уровне. В процесс роста, созревания вырабатываются достаточно устойчивые стереотипы ментальной деятельности, которые ориентированы в направлении постоянного прироста психической активности, работоспособности, адапативности. Если происходят какие-либо резкие сдвиги и колебания по типу пубертатных кризов, резкого усиления роста организма, то избыточность энергетического обеспечения растущего организма приводит к легкой психологической адаптации и переработке этой дополнительной информации. Заболеваемость неврозами в период пубертата чрезвычайно низка, и это даже вызывает удивление. Например, А. Е. Личко (1985) пытается объяснить этот феномен тем, что психогенные факторы, которые у детей и взрослых вызывают невроз, у подростков вызывают нарушения поведения (81). Однако это можно объяснить и тем, что психическая деятельность в этот период чрезвычайно пластична и все проблемы, связанные с ростом решаются достаточно легко.

Известно, что девочки, например, переносят пубертатный криз легче, чем мальчики. Происходит это потому, что у девочек половое созревание начинается существенно раньше, чем у мальчиков, когда психика еще пластична, личностные структуры окончательно не сформированы и новые ощущения, переживания, желания, новая самооценка и самосознание легко встраивается в «мягкий» каркас личности девочки-подростка. Как-то незаметно для окружающих девочка становится девушкой.

У мальчиков «поздний» пубертатный криз и «позднее» начало полового созревание протекают намного более сложно. Пубертатный криз приходиться у большинства мальчиков на возраст от 13 до 14 лет. В этом возрасте личность подростка уже более или менее сформировалась, устоялась. Он уже начинает осознавать себя как самостоятельно функционирующего человека, как личность со своими законами, правилами мальчишеской «асексуальной» жизни, со всеми войнами, драками, ножами, марками, книгами и т.п. Представьте себе компанию мальчиков с более или менее жесткой структурной иерархией. Все считают себя уже мужчинами, занимаются спортом. Девчонки для них не существуют. Девчонки — это не для мужского братства. Тот, кто дружит с девчонкой, не достоин быть членом настоящей мужской компании. С теми отщепенцами, которые ходят с девчонками в кино, мы не дружим. И вдруг на фоне этой достаточно устойчивой стабильной системы независимо от воли и желания подростка начинают появляться совершенно новые, незнакомые желания и мысли. Эта с двумя косичками, которую семь классов не воспринимал иначе, как мишень для жеваной промокашки, начинает вызывать у тебя жуткое замирание под ложечкой, хочется смотреть на нее часами, прикоснувшись к ней, домой идешь счастливый — какой кошмар. Это — я, тот, который еще вчера смеялся над такими же несчастными и обзывал их «жених и невеста», это я — несу ей портфель и изнываю под ее окном.

И все же несмотря на то, что подобные издержки биологического созревания представляют для мальчиков, а иногда и для девочек много беспокойства — они крайне редко становятся причиной возникновения психопатологической симптоматики за счет гибкости и пластичности нервно-психической деятельности в период роста. В это время еще возможна глобальная трансформация мировоззрения, и оно постоянно трансформируется в сторону все большего усложнения оценок различных жизненных ситуаций. Жизнь с каждым днем воспринимается все более сложно, все более богато. Она несет впереди массу неизведанных и неиспытанных возможностей. Подросток просто разрывается перед необозримыми перспективами: сегодня он желает стать летчиком, завтра хирургом, послезавтра писателем.

Сам объективный процесс роста и развития приучает подростка к мысли, что то, что я есть сейчас — меньше, чем то, чем я буду завтра, то что я имею сейчас — меньше, чем то, что я буду иметь завтра. И это так. Но только в процессе биологического созревания. На психологическом уровне это приводит иногда к возникновению легкой эйфории в этом возрасте от осознания собственного здоровья, энергичности, интеллектуальности. Казалось бы, пока еще не видится никаких видимых причин, что скоро всему этому придет конец, причем конец необратимый.

К. фон Монаков утверждает, что состояние под названием Klisis (радость, счастье) достижимо лишь тогда, когда все функционирование организма направлено на его развитие, — и отсюда возникает желание к повторению (продолжению) данного поведения В противоположность этому поведение, препятствующее оптимальному развитию организма, вызывает у субъекта (по теории Монакова) состояние Ekklisis (горести, депрессии, упадка).

Состояние, подобное экклизису, возникает не только, когда нечто препятствует оптимальному развитию организма, но и тогда, когда, достигнув пика, развитие оканчивается, энергия истощается и начинается процесс не только биологической, но и личностной инволюции и регресса.

А человеку-то ведь казалось, более того, ему продолжают все говорить, что у тебя все впереди, и он никак не подготовлен к тому, что после 20 лет с каждым годом все труднее и труднее усваивать новую информацию, все труднее и труднее что-то в крупном плане изменить в себе и просто страшно признать, что вот то, что ты есть сейчас — это уже навсегда и лучше не будет.

В этом плане тот оптимистический педагогический настрой, который существует в обществе не без участия гуманистической психологии с ее дурными теориями бесконечного личностного роста, вызывает у меня крайнюю настороженность. Именно в этих тенденциях, в подобном подходе к личности, я вижу причину того, что в настоящее время главный кризис аутентичности, связанный с окончанием биологического созревания, протекает у многих людей в обостренной форме.

Даже гуманистические психологи и психотерапевты, что, конечно, для них крайне нехарактерно иногда признают некоторые перегибы в этом направлении. «Общество говорит его члену, что он свободен, независим, может строить свою жизнь в соответствии со своей свободной волей; «великая игра жизни» открыта для него, и он может получить то, что хочет, если он деятелен и энергичен. В действительности для большинства людей все эти возможности ограничены» — пишет, например, Франкл (150).

«Перед тобой открыты все просторы» — внушается молодому человеку. «Ты всего можешь добиться, если приложишь усилия» — беззаботно и благодушно обманывают его. И наивный доверчивый человечек набирает скорость и на парусах надежды врезается в рифы жизни и чем быстрее скорость, тем сокрушительнее удар. Как писал Перлз: «Мечты юности становятся подобными ночному кошмару, отравляющему существование».

Не случайно все сказки кончаются на свадьбе и том, что «стали они жить долго и счастливо». Потому что после этого ничего больше и не было. Принц становится королем, принцесса королевой (или не становятся), потом все медленно стареют. Грустная картина. Не для сказок.

У Евгения Шварца есть совершенно замечательная сказка для взрослых «Обыкновенное чудо». Волшебник превратил медвежонка в человека с условием, что если тот когда-нибудь полюбит и поцелует принцессу, то снова превратится в медведя. Юноша влюбляется в прекрасную принцессу, целует ее и… не превращается в медведя — в этом и заключается настоящее чудо. Юноша не превращается в медведя, который сидит у телевизора, пьет пиво, шляется по кабакам, читает газеты, ходит на выборы и не занимается всей той ерундой, которую люди называют жизнью, и от которой так тошнит, что и слов нет.

Но чудеса, к сожалению, случаются редко. Крайне редко личностное развитие человека не останавливается после двадцати лет. В большинстве случаев происходит постепенная остановка развития и незаметно осознаешь, что еще вчера ты только собирался на ярмарку, а сегодня ты уже едешь с ярмарки.

Само по себе в этом процессе нет не только ничего патологического, но и даже болезненного. Более того, я смею заверить, что процесс регресса и инволюции сам по себе, особенно в начальном периоде доставляет массу удовольствия.

В норме к 25 годам зрелая личность достигает уже того или иного социального положения, она достаточно хорошо интегрируется в систему социальных отношений, занимая в оптимальном случае то место, которое максимально соответствует имеющемуся потенциалу. Человек замечает, что если он и не достиг всего того, о чем мечталось, однако то, что имеется, не лишено приятности. Он чувствует свою «нужность», социальную полезность, он становится одним из многих, он становится полноценным членом общества, первоначальное чувство недовольства начинает проходить, с каждым днем он начинает открывать все преимущества спокойной жизни, в которой необходимо прилагать минимальное количество усилий, чтобы не выпасть из общей упряжки. Делай свое дело, не высовывайся, и если ты не совсем дурак, карьера будет идти сама собой. Свои прежние порывы юности воспринимаются со смехом и улыбкой. Возникает чувство самоуважения. И общество предлагает массу готовых вариантов, чтобы повысить это самоуважение: от орденов и медалей до званий и регалий.

Кризис аутентичности благополучно преодолен. Мы имеем перед собой образцовый вариант примитивной, нормальной личности.

В романе Гете «Страдания юного Вертера» такой тип личности замечательно выведен в лице Альбера — мужа Шарлотты. Альбер, по признанию самого героя романа Вертера, человек «милый», «славный», «вполне заслуживающий уважения», он честен, порядочен, но ограничен рамками общих ценностей, его больше беспокоит соответствие своего поведения общепринятым нормам, чем собственным желаниям и побуждениям. Да их и не возникает у него. Вся жизнь его расписана и запланирована на много лет вперед — служба, женитьба на Лотте, и он не понимает совершенно противоположного ему по складу характера Вертера. Он не одобряет индивидуализм Вертера, так как в каждом поступке Альбера интересует именно то, как на это посмотрят окружающие. Альбер идентичен и аутентичен.

Однажды Вертер перед прогулкой верхом в горы зашел к Альберу, и на глаза ему попались висящие на стене пистолеты. Шутки ради он внезапным движением прижимает дуло пистолета ко лбу.

- Фу! К чему это? Даже представить себе не могу, как это человек способен дойти до такого безумия, чтобы застрелиться; сама мысль противна мне, — возмущается Альбер.

- Странный вы народ, — отвечает ему Вертер. — Для всего у вас готовы определения: то безумно, то умно, это хорошо, то плохо! А какой во всем этом смысл? Разве вы вникли во внутренние причины данного поступка? Можете вы с точностью проследить ход событий, которые привели, должны были привести к нему? Если бы взяли на себя этот труд, ваши суждения были бы не так опрометчивы.

Но примитивная личность и общество примитивных личностей и раньше, и сейчас редко когда дает себе труд вникнуть во внутренние психологические переживания конкретного человека. Экономически выгоднее и проще мыслить и действовать по раз и навсегда выработанным правилам, не задумываясь, какой в этом смысл. Это не должно звучать как осуждение или упрек — общество не может функционировать иначе.

В одном из самых лучших и самых малоизвестных романов 20-го века «Человек без свойств» Роберт Музиль блестяще описывает острый кризис аутентичности, связанный с остановкой личностного развития, и процесс его преодоления на примере Вальтера — друга главного героя Ульриха.

Кризис аутентичности Вальтера усугубляется не только тем, что он имеет изначально большие задатки, то есть кривая личностного развития изначально круто уходит вверх (чем выше потенциал личности, тем тяжелее переживается кризис аутентичности), но и тем, что рядом с ним находится его жена, которая этот кризис замечает, то есть видит остановку в развитии Вальтера, но не собирается с ней мирится и ведет себя подобно жене моего пациента, случай с которым я описал выше.

Когда-то Ульрих и Вальтер были друзьями юности, вместе мечтали и восхищались красотой и бесконечными возможностями мира, но когда друзья встречаются вместе в начале романа, Ульрих — все еще «человек без свойств», «человек возможностей», идущий рядом с жизнью, а Вальтер испытывает мучительные переживания из-за невозможности осуществить свои творческие замыслы и планы. Причем ситуация такова, что у него нет формальной возможности обвинить кого-либо в препятствии реализовать собственные потенции.

Вальтеру тридцать пять лет. В молодости он увлекался живописью, музыкой и поэзией. Находились специалисты, которые прочили Вальтеру великое будущее и он, как это часто бывает, сам привык мыслить себя в перспективе своего великого будущего. Преодолев сомнения родственников жены, которые здраво полагали, что у молодого человека нет воли, если он не может заниматься определенной профессией, которая приносит деньги, Вальтер в конце концов обосновался в своем доме вместе с женой и тихой должностью, не требующей много времени и усилий, но и не приносящей существенного дохода.

Казалось бы, он создал себе все условия для творчества. «Но когда не осталось ничего, что нужно было преодолевать, случилось неожиданное: произведений, которые так долго сулило величие его помыслов, не последовало». Вальтер в ужасе осознает, что он не может больше работать, каждое утро с надеждой на вдохновение он запирается на несколько часов дома, совершает многочасовые прогулки с закрытым мольбертом, но то немногое, что он создает в эти часы, он никому не показывает и уничтожает. Достаточно было установить холст на мольберте или положить чистый лист бумаги на стол и уже возникало ощущение ужасной пропажи в душе. Замученный безнадежностью во всех своих решениях и побуждениях, он страдал от горькой грусти, и его неспособность превратилась в боль, которая часто, как носовое кровотечение, возникала у него где-то во лбу, едва он решался за что-то взяться.

Это типичный кризис аутентичности.

Во время своего прихода Ульрих беседует с Клариссой (женой Вальтера), а сам Вальтер играет в доме Вагнера, за что Кларисса (в наказание) неделями отказывала ему в близости.

- Ты, значит, не веришь, — говорит она Ульриху, — что он еще чего-то достигнет.

- Нет второго такого примера неизбежности, как тот, что являет собой способный молодой человек, когда он суживается в обыкновенного старого человека — не от какого-то удара судьбы, а только от усыхания, заранее ему предназначенного! — отвечает ей Ульрих.

Музиль не только блестяще показывает сущность кризиса аутентичности (настоящий писатель для психолога — все равно, что микроскоп для гистолога), но и показывает как личность защищает себя от, казалось бы, неминуемого в этой ситуации осознания.

Взгляды Вальтера на глазах начинают меняться. Он начинает «подводить черту, в музыке, например, после Баха, в литературе — после Штифнера, в живописи — после Энгра, и объявляет все последующее вычурным, упадочническим, утрированным и вырождающимся; мало того, он с каждым разом все запальчивей утверждает, что в такое отравленное в своих духовных корнях время, как нынешнее, чистый талант (к которому он продолжает относить себя) должен вообще воздерживаться от творчества». И все чаще из его комнаты раздаются звуки Вагнера — музыки, которую он в прежние годы учил свою жену презирать как образец мещанства, но перед которой теперь сам не мог устоять.

Кларисса, его жена, молода и всеми силами сопротивляется личностному регрессу Вальтера. Она, считающая гениальность вопросом воли, с пятнадцати лет мечтала выйти замуж за гения, и она не разрешает Вальтеру не быть гением, и, «увидев его несостоятельность, она стала бешено сопротивляться. Как раз когда Вальтеру необходимо было человеческое тепло, когда Вальтера мучило его бессилие, она не поддавалась ему…"

Мудрый Ульрих, как подозревает Кларисса, все понимает, но она не хочет признать для себя его жестокую правоту и предпочитает продолжать мучить Вальтера. «Причину таинственных изменений, которые, пожирая гений, составляют болезнь, Ульрих считал самой обыкновенной глупостью. Совсем не в обидном смысле. В глупости, — размышляет он, — есть что-то необыкновенно располагающее и естественное и чистейшая банальность всегда человечнее, чем новое открытие, чем Ван Гог, Шекспир или Гете."

Тем временем состояние Вальтера (не без помощи Клариссы) все ухудшалось, пока он не нашел великолепной защиты в мысли, которой он никогда прежде не ценил. Мысль эта заключалась в том, что Европа, где он был вынужден жить, безнадежно выродилась.

«Многим людям, — пишет Музиль, — явно проще верить в какую-то тайну, отчего они и провозглашают неудержимый упадок чего-то, что не поддается точному определению и обладает торжественной расплывчатостью. Да и совершенно, в сущности, безразлично, что это — раса, сырая растительная пища или душа: как при всяком здоровом пессимизме, тут важно найти что-то неизбежное, за что можно ухватиться. И хотя Вальтер в лучшие годы способен был смеяться над такими теориями, он тоже, начав прибегать к ним, быстро увидел великие их преимущества. Если дотоле был неспособен к работе и плохо чувствовал себя он, то теперь неспособно к ней было время, а он был здоров. Его ни к чему ни приведшая жизнь нашла вдруг потрясающее объяснение, оправдание в эпохальном масштабе, его достойное».

Одна только Кларисса мучила его. Как только Вальтер начинал патетическим тоном сетовать, что «нынче все развалилось», Кларисса «тоном заботливой мамочки» с издевкой спрашивала:

- Хочешь пива?

- Пива? Почему бы нет? Я ведь не прочь… Немножко погулять, перекинуться словом с соседями и спокойно закончить день. Это и есть человеческая жизнь…

Да, это и есть нормальная человеческая жизнь примитивной личности. Ах, как хорошо это знала советская власть, которая только в театре свободно продавала пиво…

ГЛАВА 6. ПСИХОЛОГИЯ ПРИМИТИВНОЙ ЛИЧНОСТИ

1

Все, что касается психологии примитивной личности, достаточно хорошо известно, и я не думаю внести в этот раздел что-либо существенно новое, за исключением, быть может, рассмотрения некоторых уже известных феноменов в свете индивидуального и личностного онтогенеза. Подобный подход к личности преследует две основные цели. Во-первых, хорошо представляя себе в онтогенетической динамике онтологическую сущность примитивной личности, мы сможем на этом фоне более отчетливо понять феномен креативной личности. Во-вторых, четкое понимание того, что в онтогенетическом плане примитивная и креативная личность представляют собой два самостоятельных феномена, различие между которыми обусловлено в первую очередь временными и энергетическими факторами, позволит нам в дальнейшем обрисовать некоторые принципиальные подходы к проблемам психопатологии и психотерапии примитивной личности.

Поскольку психотерапия по своей сути есть личностно ориентированная терапия, психотерапевту обязательно и в первую очередь следует учитывать особенности личности пациента, и поскольку основную массу населения составляют примитивные личности, психотерапия по своему основному приложению (хотим мы этого или не хотим) есть психотерапия примитивной личности или примитивная психотерапия. Можно блестяще овладеть сложнейшими ювелирными методами анализа личности, можно с помощью этих методов добиваться блестящих результатов у ограниченного числа пациентов, можно прослыть «мастером» в ограниченном кругу людей, но нужно понимать и помнить, что все эти методы и все наше мастерство никогда не найдут широкого признания и широкого применения. В отличие от других специалистов, мы не просто должны учитывать личностные аспекты пациента в своей работе, вся наша работа по своей сути есть работа с личностью.

Если психотерапевт, по тем или иным причинам не желает приспосабливать свою деятельность к личностному уровню пациентов, с которыми он работает, он не должен обижаться, если завтра его профессиональное место займут примитивные психотерапевты-дилетанты в лице экстрасенсов, астрологов, колдунов или знахарей. Эти люди не читают толстых трактатов по психологии и психотерапии, они не знают что такое «суггестия» и «аутосуггестия», «трансфер» и «контртрансфер», «пародоксальная интенция» и «каузальная атрибуция», но зато они великолепно от природы знают психологию примитивной личности и блестяще используют свои знания на практике, добиваясь в процессе своей работы не только личного обогащения (на что так любят указывать их невольные противники — профессиональные психотерапевты), но и вполне сносных терапевтических результатов. В противном случае немеркнущая слава экстрасенсов и знахарей должна быть объяснена уже не просто глупостью и доверчивостью населения, но уже какой-то разновидностью мазохизма. Но это не так. Примитивную личность никто не может обвинить в избытке мазохизма и даже в недостатке сообразительности, особенно, когда дело касается денежных вопросов. Методы примитивной психотерапии эффективны и в этом плане эти методы не грех и знать, им не грех и научиться. Примитивная личность нуждается в примитивной психотерапии и за это адекватное, конгруэнтное личности, психологически правильное лечение она согласна платить большие деньги.

Примитивным психотерапевтам многие завидуют. Они богаты и окружены любовью пациентов, они довольны жизнью и собой и весело посмеиваются над злопыхательством своих остепененных и дипломированных «коллег». Они регистрируют в государственном комитете по делам открытий и изобретений свои «складни» (книжечка с целебной фотографией, заговорами и наговорами) и готовы в суде отстаивать свои, государством подтвержденные, права на лечение.

Этот абсурд, достойный Гофмана и Кафки, является абсурдом, к сожалению, только для нас. Бесполезно бить в колокола. Бесполезно издавать вопли отчаяния в пустыне. Бесполезно бороться с ветряными мельницами. Нужно просто понимать в чем суть дела. Нужно просто понимать сущность примитивной личности.

Но, даже если очень хорошо понимать, что представляет собой примитивная личность и почему так эффективна примитивная психотерапия, невозможно полностью разрешить все проблемы, встающие перед профессиональным психотерапевтом. Основная проблема заключается в том, что если мы хотим оказывать эффективную психотерапевтическую помощь примитивной личности, мы должны овладеть способами оказания этой помощи, мы должны овладеть способами и методами примитивной психотерапии. Сделать это не так сложно практически (благо курсы и семинары проводятся в каждом городе и каждый месяц), сколько психологически.

Получить навыки примитивной психотерапии несложно. Но, честное слово, я не могу никого (и в первую очередь себя) призвать и заставить в полной мере использовать эти знания в своей психотерапевтической практике, потому что это означает призыв к овладению методами снятия сглаза и порчи, «проверке» у пациента его биополя, «прочистке» чакр и тому подобным безобразиям. Что реально делать — я не знаю. Может быть, целесообразно ввести в штатный состав психотерапевтических отделений ставку «примитивного психотерапевта». Может быть, следует все оставить так, как есть. Может быть, следует сделать что-то еще. Пока же, как я знаю, в некоторых весьма солидных психотерапевтических и психиатрических отделениях приходится назначать по очереди одного врача «махать руками» вокруг пациента, «прочищая» ему биополе и катать вареные яйца с воткнутыми иглами по зубам пациента для снятия сглаза. Со слов врачей и пациентов — это очень эффективный метод. И дай им всем бог здоровья.

 Есть еще один «обнадеживающий» симптом. Среди молодых людей, которые собираются стать психиатрами и проходят в этой связи курсы обучения в интернатуре и ординатуре по психиатрии, за последние годы стало все больше появляться лиц, которые более интересуются белой магией и астрологией, нежели трудами Крепеллина, Корсакова, Гиляровского и Ганнушкина. Это в какой-то степени отрадно и быть может в дальнейшем поспособствует решению возникшей проблемы.

Мы должны хорошо понимать для себя неконгруэнтность многих методов современной психотерапии особенностям личностного функционирования примитивной личности, чтобы понимать почему столь многие пациенты уходят от нас в состоянии неудовлетворения и озлобления к примитивным психотерапевтам. Если мы это поймем, то, быть может, будем более терпимо относиться к вышеупомянутым представителям примитивной психотерапии и прекратим именовать их жуликами и шарлатанами. Иного не дано. Или мы должны сами овладевать этими методами, чтобы лечить больных эффективно, или мы не должны злобиться, когда за нас это делают другие.

2

Что представляет собой примитивная личность? С какого момента мы имеем право диагностировать данный феномен и имеем ли мы право рассматривать примитивную личность в рамках клинической психопатологии как вариант «не нормы"?

Примитивная личность ни в коем случае не представляет собой патологию. Это нормальный биологически зрелый индивид, чье онтогенетическое личностное становление завершилось примерно в том же возрасте, когда завершается и нормальное биологическое созревание, то есть, в возрасте 20 — 25 лет. Перейдя этот «рубикон», личность в целом (но не ее отдельные подструктуры), подчиняясь общей тенденции биологической инволюции, начинает утрачивать свой адаптационный потенциал по отношению к окружающей среде. Это не означает, что снижается или нарушается реальная адаптация личности в обществе. Как раз наоборот, социальная адаптация может даже улучшаться, но собственный индивидуальный, базовый потенциал личности начинает уменьшаться.

Снижается способность к ассимиляции информации, происходит кристаллизация ранее сформированных когнитивно-поведенческих матриц, нарастает ригидность психической деятельности. Вся вновь воспринимаемая информация, потребность в которой в результате снижения способности к ее усвоению, существенно снижается, начинает проходить жесткую цензуру оформленного мировоззрения, и та ее часть, которая не соответствует уже имеющимся представлениям, отвергается, потому что в противном случае восприятие новой информации потребует перестройки всей системы мировоззрения, а это уже принципиально невозможно.

Примитивная личность — это совершенно нормальная личность, исходя даже из статистического распределения вообще любого признака в популяции. Примитивная личность — это не какой-то феномен, располагающийся на границе между психическим здоровьем и психической болезнью, примитивная личность психически здорова и полноценна, и прежде всего, как уже неоднократно подчеркивалось, я настаиваю на отсутствии какого-либо намека на патологичность, неполноценность или ущербность примитивной личности.

В самом термине «примитивная личность» нет ничего нового. Кречмер в свое время писал о «примитивных людях» и «средних людях». Широко распространены понятия «обычный человек», «средний человек», «банальный человек». Многими психиатрами понятие «примитивная личность» используется в обиходе более чем широко и поэтому никакого «ню» в этом термине нет.

Примитивные личности — это те «нормальные» люди, о которых Кюльер (Cullere) говорил, что в тот самый день, когда больше не будет полунормальных людей (demi-fous), цивилизованный мир погибнет и погибнет не от избытка мудрости, а от избытка посредственности. Это те «нормальные люди», которых Ферри (Ferri) сравнивал с готовым платьем из больших магазинов. Это тот «средний тип», о котором писал Лебон: «Все более и более дифференцируясь в течение веков, индивиды какой-нибудь расы постоянно стремятся вращаться вокруг среднего типа этой расы, не будучи в состоянии удалиться от него надолго. К этому-то среднему типу, который возвышается очень медленно, принадлежит значительное большинство известной нации» (179). Этот средний тип покрыт по словам Лебона «очень тонким слоем выдающихся умов, важным с точки зрения цивилизации, но не имеющим никакого значения с точки зрения расы».

Я называю их «креативными личностями», исходя из существеннейшей (по моему мнению) особенности их функционирования: способности и потребности в креативной деятельности — деятельности, связанной с необходимостью ассимиляции и переработки большого количества информации, что дает им возможность утилизировать избыток психической энергии, которой они обладают.

Если статистически по признаку креативности распределить всех людей в популяции, мы получим классическую колоколообразную кривую, в которой основную площадь нормы и будут занимать примитивные личности.

Рис. 1. Соотношение малоумных, примитивных и креативных личностей в популяции: 1 — малоумные личности (2,5 %), 2 — примитивные личности (95 %), 3 — креативные личности (2,5 %)

С одной стороны масса примитивных личностей плавно и незаметно переходит в область патологии (малоумные личности), а с другой стороны (также плавно и незаметно) — в область отклонений от нормы (креативные личности). При большом желании можно попытаться рассмотреть и креативную личность, как патологию, например, как это было сделано в работах Ломброзо «Гениальность и помешательство» или Макса Нордау «Вырождение». #page#

3

О патологии, неполноценности и ущербности мы имеем полное право говорить лишь в отношении малоумных личностей, описываемых в отечественной психиатрии в рамках олигофрений, а в соответствии с новой международной классификацией болезней МКБ-10, обозначаемых как «умственная отсталость».

По определению ВОЗ, умственная отсталость — это состояние задержанного или неполного развития психики, которое в первую очередь характеризуется нарушением способностей, проявляющихся в период созревания и обеспечивающих общий уровень интеллектуальности, то есть, когнитивных, речевых, моторных и социальных способностей (63).

В определении ВОЗ, как можно видеть, прежде всего подчеркивается онтогенетический аспект умственной отсталости — задержка развития должна возникнуть и проявиться на ранних этапах онтогенеза (чаще всего до достижения юности). Нарушения прежде всего проявляются в когнитивной сфере и отдифференцировать их можно лишь в сравнении с «общим уровнем» по «недостаточной способности адаптироваться к повседневным запросам нормального социального окружения».

Между умственной отсталостью и «общим уровнем» нет резкого разрыва. Главным критерием выступает неспособность малоумной личности, в отличие от примитивной, адекватно и самостоятельно функционировать в наличной системе социальных отношений.

Для умственной отсталости, в отличие от других расстройств психической деятельности, сравнительно сложно разработать детализированные клинические диагностические критерии. Это связывают с тем, что две основные характеристики умственной отсталости, благодаря которым она обнаруживается, а именно низкие когнитивные способности и сниженное социальное функционирование, в большой мере зависят от социальных и культурных влияний и норм.

Адекватное общепринятым нормам поведение у малоумной личности нарушено всегда, но как подчеркивается «в защищенных социальных условиях, где обеспечена поддержка, это нарушение у больных с легкой степенью умственной отсталости может совсем не иметь явного характера» (63).

Равным образом и креативная личность, особенно с легкой степенью умственной одаренности в «социально защищенных условиях», при поддержке, может вполне сносно функционировать в нормальном социальном смысле. При отсутствии такой поддержки и заботы и при высокой степени умственной одаренности креативная личность всегда имеет шанс умереть и в нищете и в одиночестве. За примерами, как я полагаю, далеко ходить не надо.

4

Олигофрения, как справедливо указывают отечественные психиатры, является прежде всего аномалией личности, обусловленной наследственной или врожденной неполноценностью мозга или поражением его на ранних (до трех лет) этапах онтогенеза (64). В соответствии с принятой в нашей стране, и сохраненной в МКБ 10-го пересмотра, классификацией принято различать в рамках олигофрении глубокую умственную отсталость (идиотию), при которой полностью отсутствует способность ассимилировать информацию, отсутствует мышление и речь, способность узнавать окружающие предметы и людей, усваивать простейшие навыки самообслуживания; умеренную умственную отсталость (имбецильность), при которой появляется рудиментарное мышление и понятия, возможно выработать несложные условные рефлексы — навыки опрятности и самообслуживания, имеется эмоциональная реакция по отношению к окружающим и легкую умственную отсталость (дебильность), основным признаком которой является недоразвитие абстрактного мышления, неспособность к полноценному отвлечению и обобщению предметов и явлений действительности, особенно наглядно проявляющуюся в период школьного обучения. Олигофрены в степени дебильности не способны обучаться в массовой школе и приобретать специальные профессиональные навыки.

Блейлер считал, что олигофрения отличается от всех других душевных болезней тем, что вследствие недостаточного усвоения опытного материала у них в детстве образуются скудные и ненадежные представления и понятия, а с другой стороны тем, что с имеющимся опытным материалом они не в состоянии достаточно оперировать вследствие того же наличия убожества в ассоциативных связях. Он же совершенно справедливо указывал, что «олигофрения… не отграничивается точно от нормы, постепенным переходом служит дебильность, ограниченность или глупость. Да и внутри этой группы имеются лишь постепенные переходы в области психики» (138).

Он называл идиотией низкий уровень интеллекта, приводящий к полной социальной непригодности, а имбецильностью — состояние, которое позволяет, «до известной степени передвигаться в человеческом обществе и иногда даже совершать настоящую работу. Дебильный ум дает возможность в чрезвычайно простой обстановке существовать самостоятельно, но немедленно терпит крушение, как только к нему предъявляют даже средние требования. Дебильность представляет, таким образом, — по мнению Блейлера, — промежуточную форму между здоровьем и болезнью».

К дефектам развития главных функций психики при олигофрении Блейлер относил:

1. Тенденцию застревать на восприятиях органов чувств.

2. Невозможность отвязаться от повседневного.

3. Неправильное образование отвлеченных понятий.

4. Недостаточная способность к абстракции.

5. Невозможность объятия умом большого комплекса идей или комбинации идеи наново.

Именно по способности устанавливать ассоциативные связи и предпринималась попытка разграничения между нормой и патологией. «Развитие ассоциативных связей колеблется в очень широких пределах — можно сказать, от идиота и от животного до гения — ибо высота интеллекта зависит, главным образом, от количества возможных соединений… Там, где убожество последних мешает успешному развитию человека, мы говорим (в зависимости от степени расстройства) об идиотии, имбецильности и дебильности, то есть о тех болезнях, которые Крепелин объединяет под именем олигофрении» — писал Блейлер.

Все эти основные характеристики малоумных личностей нам будет не лишним помнить, потому что, как указывал тот же Блейлер, олигофрения не отграничивается точно от нормы, и все свойства и характеристики личности, описанные в рамках олигофрении, во многом применимы и для значительной части примитивных личностей, которые не относясь по своей сути к патологии, в своем реальном интеллектуальном и личностном развитии стоят много ближе к малоумным личностям, нежели к среднестатистической норме.

5

Отсутствие четкой границы между малоумием как патологией и низким уровнем интеллектуального развития как нормой, привело к тому, что многие психиатры давно уже видели необходимость в практическом выделении и описании самостоятельных категорий лиц, которых с одной стороны нельзя формально отнести к группе малоумных личностей, но, с другой стороны, говорить об их полном (даже в среднестатистическом отношении) развитии достаточно проблематично.

Основоположник отечественной патоперсонологии П. Б. Ганнушкин описал такой тип личности в классической работе «Психопатии: их клиника и динамика» как группу «конституционально-глупых психопатов», обозначая их как «людей врожденно ограниченных, от рождения неумных, безо всякой границы, как само собой разумеется, сливающиеся с группой врожденной отсталости (идиотией, олигофренией)» (34).

На нашем рисунке эта группа личностей обозначена цифрой «2’».

Рис. 2. Промежуточные типы личностей: 2'- конституционально-глупые психопаты (по П.Б.Ганнушкину), die Unklaren (по E.Bleuler), высшее слабоумие (по von Gudden), салонное слабоумие (по Hoche)

По Ганнушкину, одной из отличительных черт конституционально-глупых является их большая внушаемость, их постоянная готовность подчиниться голосу большинства, «общественному мнению» («что станет говорить княгиня Марья Алексеевна!»); это — люди шаблона, банальности, моды; это тоже люди среды (Milieumenschen), но не совсем в том смысле, как неустойчивые психопаты: там люди идут за ярким примером этой среды, за «пороком», а здесь, напротив, — за благонравием. «Конституционально-ограниченные психопаты — всегда консерваторы; из естественного чувства самозащиты они держатся за старое, к которому привыкли, и к которому приспособились, и боятся всего нового. Как людям с резко выраженной внушаемостью, им близко, им свойственно все «человеческое», все «людские слабости» и прежде всего страх и отчаяние».

К конституционально-глупым Ганнушкин относил тех своеобразных субъектов, которые отличаются большим самомнением и которые с высокопарным торжественным видом изрекают общие места или не имеющие никакого смысла витиеватые фразы, представляющие набор пышных слов без содержания. Здесь же он упоминает о резонерах, «стремление которых иметь о всем свое суждение ведет к грубейшим ошибкам, к высказыванию в качестве истин нелепых сентенций, имеющих в основе игнорирование элементарных логических требований».

Ганнушкин указывал, что одним из первых данный тип личности описал Блейлер, также противопоставляя его обычным олигофренам. Блейлер назвал этот тип людей «die Unklaren» («нечеткие», «неясные»), подчеркивая, что для них всегда характерна определенная неясность понятий. «Бывают случаи, — писал Блейлер, — которые вовсе не так бедны ассоциациями и тем не менее образуют неясные понятия. До сих пор они не были описаны отдельно. Неясность, по-видимому, связана с недостаточной прочностью ассоциативного комплекса, так что данное понятие или идея определяется больным то так, то эдак, причем больной не замечает этой несогласованности. Большей частью это люди активной натуры, родственные маниакальному темпераменту, они обладают порядочным или даже очень большим воображением и очень непостоянны в своих желаниях и поступках».

Более легкие степени этих, а также аналогичных расстройств, как пишет Блейлер, называются со времени von Gudden'а «высшим слабоумием», а по Hoche «салонным слабоумием». Отмечается, что эти люди неплохо усваивают предметы в школе, однако в целом плохо справляются с жизнью, несмотря на большую активность. В противоположность обыкновенным олигофренам они много знают, но мало умеют. «Обладая хорошей памятью и большим или меньшим даром речи, они вводят в заблуждение многих учителей, они даже могут получить аттестат зрелости и сдать благополучно и высшие экзамены. Главным образом поражает способность быстро применяться к обстановке, однако это носит чисто внешний характер. В известных отношениях они являются психологами по инстинкту и могут поэтому отлично «пленять» людей. К этой категории принадлежат некоторые удачливые плуты. Однако, если точнее присмотреться к их устным и печатным произведениям, можно обнаружить повторение чужих идей в новом расположении и туманное их развитие. Один молодой человек добился степени приват-доцента, а когда ему пришлось по службе встретиться с девушкой, которая внебрачно забеременела, он никак не мог понять, как это возможно; пуповину он считал брюшным плавником плода. Другой держал политические речи, однако был глубочайшим образом убежден, что единственная цель центра — «дурачить народ» (что, кстати, как раз не свидетельствует о его слабых интеллектуальных способностях). Третий был знахарем, писал бесконечную массу брошюр, имел громадные доходы и столько приверженцев, что они образовали союз с множеством отделений для распространения его откровений; союз существовал много лет» (138).

Именно к этому типу личности относятся в значительной своей массе те примитивные психотерапевты, о которых речь шла выше. Их инстинктивная психология и способность «пленять» людей заключается не в их профессиональных навыках и знаниях, а непосредственно в особенностях структуры их личности. По своему душевному складу они очень родственны, очень близки и понятны массе примитивных личностей, и именно они иногда в большей степени, чем профессиональные психотерапевты, способны понять и сопереживать «простые» беды «простого» человека, и в этом секрет их успеха. Они не только не стесняются использовать все те методы примитивной психотерапии, о которых я уже говорил, но и зачастую сами искренне верят в них (верят, потому что видят их эффективность), а их вера и уверенность в своих силах рождают веру в свою очередь и у пациентов. Врач-профессионал несомненно лучше понимает своего пациента как «вещь», но в понимании больного как личности нам можно во многом поучиться у примитивных психотерапевтов.

Помимо группы «die Unklaren» Блейлер предлагал выделять еще одну группу — «относительное слабоумие», в которую «высшее слабоумие» по его словам, также переходит без каких-либо резких границ. В этой группе, по наблюдениям Блейлера, часто, хотя и не всегда имеется «известная неясность мышления». Существенным моментом является «несоответствие между стремлением и пониманием. Это люди, ума которых хватает для обыкновенного положения в жизни, иногда даже для несколько более трудного; однако они слишком активны и берутся за то, чего не могут понять, и поэтому делают много глупостей и терпят неудачи в жизни». Блейлер относил туда «элементарно простых, примитивных людей, лишенных духовных запросов, но хорошо справляющихся с несложными требованиями какого-нибудь ремесла; иногда даже без больших недоразумений работающих в торговле, даже в администрации. При этом он совсем не останавливается на причинах, вызывающих к жизни «интеллектуальную дефектность» этого рода людей. Но характерно его указание, что подобного рода люди иногда хорошо учатся (у них сплошь и рядом хорошая память) не только в средней, но и даже в высшей школе. То есть, это ни в коем случае не олигофрены. Единственная слабость этих людей заключается в том, что когда они вступают в жизнь, то есть достигают зрелости, когда им приходиться применять их знания к действительности, проявлять известную инициативу, — они оказываются совершенно бесплодными. Они умеют себя «держать в обществе», говорить о погоде, говорить шаблонные, банальные вещи, но не проявляют никакой оригинальности».

6

Все приведенные выше описания «конституционально-глупых», «высшего слабоумия», «салонного слабоумия», «относительного слабоумия» относятся к пограничной, краевой, прилегающей и постепенно переходящей в олигофрению, области примитивных личностей, и все эти описания исключительно верны, разве что за одним исключением — попыткой утверждать (встречающейся и у Блейлера и у Ганнушкина), что все они представляет собой «болезненную форму».

Примитивная личность не является по своей сути болезненной формой. И описанные Ганнушкиным и Блейлером краевые, выраженные варианты не представляют собой исключения. Одним из главных разграничительных критериев между олигофренами и примитивными нормальными личностями является способность последних достаточно адекватно усваивать необходимый минимальный запас общеобразовательных знаний, овладевать профессиональными навыками и, в общем плане, достаточно адекватно без посторонней помощи адаптироваться к жизни. Они вполне трудоспособны и как писал Музиль «есть тысячи профессий, в которые люди уходят целиком; там весь их ум. Если же потребовать от них чего-то вообще человеческого и общего всем, то остаются, собственно, три вещи — глупость, деньги или, в лучшем случае, слабые воспоминания о религии» (192).

Да, такие люди лишены духовных запросов, они бесплодны в плане инициативы и творчества, они консервативны, держатся за старое, боятся всего нового, внушаемы, легковерны, шаблонны и банальны (все это и составляет суть примитивной личности), но с другой стороны, их знаний и навыков вполне хватает для адекватного приспособления к жизни, они получают общее образование, профессию, создают нормальную семью и проживают нормальную жизнь.

Поэтому примитивная личность — это не только не патология, но и не какой-то суррогат личности или недоразвитая, дефектная, неполноценная, не достигшая своей полной актуализации личность. Это абсолютно нормальная, здоровая, законченная в своей исполненности, актуализированная личность, в основе своей имеющая процесс нормального завершения онтогенетического индивидуального созревания.

При этом существенное снижение энергетического потенциала индивида, и, как следствие, снижение адаптационных ресурсов личности, пластичности психических процессов, нельзя даже назвать ранним. То, что подобный процесс происходит у подавляющего большинства людей в возрасте 20-25 лет говорит о том, что это никакое не раннее снижение, а как раз нормальное, биологически предопределенное снижение, такое же нормальное и необратимое, как и весь процесс старения.

Ранним его можно называть лишь в том отношении, что в популяции мы имеем незначительную часть особей, чье личностное развитие и духовный рост продолжаются существенно дольше, нежели в массе. Но, сравнивая количество примитивных и креативных личностей, сравнивая особенности их психосоциального функционирования мы приходим к выводу, что к области «не нормы», девиации следует отнести как раз креативную личность, а не примитивную.

Если сообщество примитивных личностей вполне жизнеспособно, исходя из собственных потенций, то креативная личность по большому счету, исходя из самой себя, существовать не может. Она в каком-то смысле паразитирует на социальном организме, который обеспечивает креативной личности возможность так называемой надситуативной деятельности, то есть той деятельности, которая никоим образом не вытекает из насущных потребностей данной ситуации. На этот счет существует удивительно меткое высказывание, что научная деятельность — есть удовлетворение личного любопытства за государственный счет. Тот, кто это впервые сказал, замечательно точно подметил сущность креативной деятельности.

7

Описать законы функционирования примитивной личности и мира примитивных личностей чрезвычайно сложно, поскольку слишком велики и разнообразны эти феномены. Не следует думать, что существование примитивной личности просто и легко поддается изучению. Термин «примитивная» не должен вводить в заблуждение.

Намного проще понять законы функционирования креативной личности, потому что человек, который посвятит себя этой задаче имеет возможность быть и вне и внутри феномена. По отношению к миру примитивных личностей ученый всегда будет находиться вне феномена. Принципиально невозможно быть примитивной личностью и креативной личностью одновременно. Однако изучать феномен примитивной личности и законы существующего мира примитивных личностей крайне необходимо.

Главная ошибка всей современной психологии по моему мнению заключается в том, что отсутствует понимание того, что примитивная личность и креативная личность представляют собой два различных феномена. Напротив, общераспространенным подходом к проблеме личности (особенно в гуманистической психологии) является тот, в котором особенности личностного функционирования креативной личности рассматриваются как эталон полной актуализации онтологической сущности человека, а экзистенция примитивной личности рассматривается как пример неполной актуализации в силу ряда обстоятельств (например, неправильного обучения, неправильной социализации или невротического состояния).

Недооценка кардинальных различий между примитивной и креативной личностью приводит также к затруднениям в понимании и трактовке социологическими и историческими дисциплинами динамики многих исторических, политических и экономических процессов.

История человечества, которое состоит преимущественно из примитивных личностей — это история бытия примитивных личностей. Историю самой своей жизнью осуществляют примитивные личности, по природе своей социальные и во всех социальных процессах участие принимающие. Креативную личность в строй не поставишь, на демонстрацию не выгонишь и в светлое будущее, заманивая сладким пряником, не поведешь. Как правильно удивлялся тот генерал: если все эти ученые умные такие, чего же они строем не ходят. Креативная личность принципиально асоциальна и в каком-то смысле внеисторична. Мир креативных личностей существует в некотором смысле в другом измерении, параллельно существующему миру примитивных личностей. Для креативной личности точка зрения Платона, который жил тысячи лет тому назад, по тому или иному вопросу имеет большее значение, чем мнение 95 процентов его современников. Креативные личности живут в своем мире, радуются своим креативным радостям и печалятся своим, недоступным и непонятным большинству людей, креативным горестям.

Точка зрения, что креативные личности представляют собой авангард человечества, источник прогресса человечества, чрезвычайно наивна и смешна. Креативная личность никак не может являться источником прогресса человечества, даже если у нее к тому и появится вдруг стремление. Креативная личность может создавать красивые утопии и проекты, но поскольку все они полностью оторваны от реального бытия примитивного мира, они по большей части остаются на бумаге, и слава богу.

Законы истории — это законы, вытекающие из массового сосу-ществования примитивных личностей. Они внутренне непротиворечивы и мало меняются на протяжении сравнительно длительных отрезков времени. Мир, такой, какой он есть — это мир принадлежащий примитивным личностям, это примитивный мир.

Ученые же, которые эти законы изучают (в большинстве) принадлежат к креативным личностям, так как сам процесс анализа исторического процесса, кроме как затрат психической энергии ничего не требует, и кроме как траты психической энергии, ничего не дает. Вспомним знаменитое высказывание о пользе изучения исторических ошибок.

Исторический процесс нередко в глазах креативной личности, которая его изучает, предстает непрерывным потоком ошибок, заблуждений, нелепостей и варварства. Но это не так. Пытаясь понять законы исторического процесса, историки часто отрицают их разумность, понимая под разумом только свой разум. Но они забывают, что есть еще и другой разум, есть еще и другие законы, которые не менее разумны и не менее законны и этим разумом и законами руководствуется основная масса населения.

То же самое можно наблюдать не только в отношении процессов исторических, но и в отношении процессов политических и экономических. Передовые журналы печатают умнейшие аналитические статьи по экономическим и политическим вопросам. Ведущие экономисты тратят свой немалый интеллект на создание программ выхода из экономического кризиса. Кому нужны эти программы в реальном мире, разумности которого они не желают признавать? Только им самим. С кем говорил академик Сахаров на трибуне съезда народных депутатов? Только с самим собой.

8

Я могу в настоящей работе лишь наметить те основные законы и принципы, по которым существует мир примитивных личностей, по которым существует отдельно взятая примитивная личность, и лишь так как это видится психиатру и психотерапевту. Я не профессиональный социолог и не могу претендовать на глубокие социальные обобщения.

Поскольку феномен примитивной личности возникает лишь после достижения индивидом биологической зрелости, вся сущность примитивного личностного функционирования связана с изменением онтогенетического эволюционного вектора на инволюционный. Мир примитивных личностей — это мир инволюционирующих личностей.

Поскольку в первую очередь процессы эволюции и инволюции личности связаны с ее способностью к усвоению и переработке информации, один из основных законов мира примитивных личностей касается области знаний и когнитивной сферы.

Все знания нужны только для того, чтобы использовать их в практической жизни, знания ради знаний — это глупость. Недостаток знаний можно и нужно компенсировать связями. Ценность человека после достижения им биологической зрелости определяется уже не по его способности к усвоению и переработке знаний, а по тому реальному положению, которое он занимает в обществе. Его интеллект не имеет при этом никакого значения. Ценится сила как способность завоевать себе максимальное жизненное пространство. Особое место при этом принадлежит вещам, званиям и титулам как символам достигнутости. Для примитивной личности очень важна мифология вещей. «Надеть розовый галстук или начать танцевать для иного значило бы переменить мировоззрение… Костюм — великое дело…» — писал Лосев.

Накапливание и творческое использование знаний — деятельность, требующая максимальных затрат энергии. Поглощение информации и эмоциональное ее отреагирование — деятельность, требующая меньших затрат энергии. Креативная личность имеет избыток психической энергии и у нее нет другого выхода, кроме как максимально тратить ее для снижения внутриличностного напряжения.

Ненормальная избыточность психической энергии у креативных личностей сравнима с нормальной избыточностью психической энергии у детей и подростков прежде всего в своих внешних проявлениях: повышенной умственной активности, жизнедеятельности, склонности ко всему новому, необычному и сложному. И то же самое поведение, которое ни у кого не вызывает удивления, когда речь идет о ребенке или подростке, которое даже не обращает на себя внимания, поскольку обыденно, повседневно и нормально, в период позднего онтогенеза вызывает искреннее любопытство, иногда зависть, иногда неприязнь, но в любом случае оно замечаемо, ибо необычно, неповседневно, исключительно и ненормально.

Если мы рассмотрим личность в широком плане, как это делал еще Джемс, который включал в понятие личности не только физические и душевные качества, но и все, что человек может назвать своим (его платья, дом, жену, детей, предков и друзей, его репутацию и труды, его имение, лошадей, его яхту и капитал), то можно выделить при этом в личности как бы ее внутреннюю имманентную сущность и самоценность, которая остается и сохраняется после того, как личность лишается всего того, что обозначено выше в скобках, и ее внешнюю, не обязательно связанную с внутренней сущностью личности, ценность. Эта ценность личности определяется прежде всего общечеловеческой ценностью тех предметов, которые включены выше в скобки. Так всегда было и всегда будет. Всегда в обществе ценность человека как личности определяется по тому, как он одет, какой у него дом, какая у него жена, насколько престижна его профессия, сколько он зарабатывает, каков его капитал, какими званиями и титулами он обладает, каковы его связи. Эти ценности можно отнести к непреходящим в мире примитивных личностей.

Все эти ценности и их значимость вытекают из самой сущности примитивной личности, и более того, все они начинают приобретать свою ценность только на определенном этапе личностного онтогенеза. Взгляд на мир глазами ребенка и подростка более непосредственен. В детском мире роста и развития уделяется большее внимание именно внутренней сущности и людей и явлений. Зеленое стеклышко для ребенка представляет больший интерес, чем стодолларовая купюра, потому что через зеленое стеклышко можно по новому увидеть весь мир, а на стодолларовую купюру весь мир можно всего лишь купить. Внутриличностная (интраиндивидуальная — по теории Л. Я. Дорфмана) сущность другого человека представляет для подростка гораздо большее значение, чем социальное положение его родителей, одежда, которую этот человек носит и школа, в которую он ходит.

Антуан де Сент-Экзюпери в «Маленьком принце» грустно сокрушается, что взрослые никогда не спросят о самом главном, когда рассказываешь им, что у тебя появился новый друг: «Они никогда не спросят о самом главном. Никогда они не скажут: «А какой у него голос? В какие игры он любит играть? Ловит ли он бабочек?» Они спрашивают: «Сколько ему лет? Сколько у него братьев? Сколько он весит? Сколько зарабатывает его отец?» И после этого воображают, что узнали человека. Когда говоришь взрослым: «Я видел красивый дом из розового кирпича, в окнах у него герань, а на крышах голуби», — они никак не могут представить себе этот дом. Им надо сказать: «Я видел дом за сто тысяч франков», — и тогда они восклицают: «Какая красота!» (210).

Одна из главных задач онтогенетической персонологии, как она мне видится, заключается не только в том, чтобы доказать, что онтогенетическая индивидуальная динамика изменяет содержательные стороны личности, но и объяснить, почему это происходит.

Из разной содержательной наполненности одной и той же личности на разных этапах ее личностного онтогенеза, непосредственно вытекает известный конфликт поколений, конфликт между миром креативных детей и подростков и миром примитивных взрослых. Разное мировоззрение, разные ценности, разнонаправленное в векторном отношении бытие приводит к естественному антагонизму, который из поколения в поколение находит свое естественное же разрешение в том, что 95 процентов бунтующих креативных подростков (нигилистов и анархистов), незаметно в процессе онтогенеза превращаются в примитивных личностей и вливаются в примитивный мир. Они незаметно для себя усваивают, понимают и проникаются ценностями этого мира и стыдливо вспоминают свои «незрелые» юношеские порывы и фантазии.

Какой нормальный юноша или девушка интересуется материальным положением или социальным статусом своей любимой или любимого? И какой нормальный молодой человек или молодая женщина не интересуются этим? Какой нормальный юноша или девушка интересуется социальной престижностью или материальной выгодностью своей будущей профессии? И какой нормальный молодой человек или молодая женщина не выразит в последующем в душе благодарность своим родителям, которым удалось дальновидно заставить своего ребенка выбрать именно ту профессию, которая при минимуме затрат принесет в будущем наибольшие социальные плоды.

Вся проблема онтогенеза личности заключена в том, что после достижения биологической зрелости, внутренний, ядерный потенциал личности начинает неизбежно и необратимо как шагреневая кожа уменьшаться, съеживаться, суживаться и сморщиваться. Живая душа начинает постепенно умирать и единственный способ не замедлить, но спрятать этот страшный необратимый процесс от себя и от других — это забота о возведении декораций, укреплении фасада личности. Деньги, имущество, власть, связи, титулы и звания, национальная гордость и патриотизм, вера и мораль — вот вечные способы иллюзорного увеличения масштаба собственной личности не только в глазах окружающих, но и в своих собственных глазах. В тех случаях, когда мы видим перед собой личность глубоко, внутренне заинтересованную и озабоченную вышеперечисленными проблемами — мы видим перед собой умирающую личность, мы видим перед собой обычную, нормальную, примитивную личность.

Эти средства могут быть иногда востребованы совместно, иногда одно из них вытесняет другие. Так, например, вера может вытеснять любовь к деньгам, а одежда — национальную гордость, или наоборот, патриотизм может стать выше денег и имущества или наоборот — не суть важно. Цель всех этих средств одна — прикрыть, замаскировать, спрятать, защитить от внешнего взора свою все уменьшающуюся внутреннюю имманентную сущность и ценность.

На фоне улучшения социального статуса, профессионального роста, карьерного роста, расширения круга связей, увеличения дохода и благосостояния, на фоне увеличения социальной значимости собственной личности идет незаметный, постепенный, необратимый процесс распада личности, ее медленная инволюция и тот самый парадокс человеческого существования, на который в свое время обращал внимание Б. Г. Ананьев, говоря, что во многих случаях те или другие формы человеческого существования прекращаются еще при жизни человека как индивида, т.е. их умирание наступает раньше, чем физическое одряхление от старости. Он рассматривал все это как нормальное состояние, связанное с «сужением объема личностных свойств».

9

Основной психологической особенностью и одновременно надежным поведенческим маркером начинающегося процесса личностной инволюции и снижения внутреннего адаптационного потенциала личности, является нарастающая ригидность, консерватизм и педантизм.

Для примитивной личности процесс усиления ригидности носит не только вынужденный, но и защитный характер, на что указывал в свое время еще К. Лоренц: «Для существа, лишенного понимания причинных взаимосвязей, должно быть в высшей степени полезно придерживаться той линии поведения, которая уже — единожды или повторно — оказывалась безопасной и ведущей к цели» (187). Хорни также подчеркивает, что ригидная подозрительность ко всему новому или чужому является нормальной чертой. Ригидное подчеркивание бережливости мелкой буржуазии является примером нормальной ригидности (142).

Большинство ситуаций, с которыми человек сталкивается в своей жизни, обладают какими-либо общими чертами, но в то же время каждая из них имеет и неповторимый, особенный колорит. Чтобы максимально адаптироваться в каждой ситуации, в оптимальном случае необходимо учитывать эти частности, но для этого необходимо значительное количество психической энергии, а именно ее то и не хватает, причем с каждым годом все больше и больше примитивной личности. Неспособность самостоятельно просчитать все нюансы ситуации приводит к тому, что человек начинает попадать впросак, он начинает чувствовать собственную несостоятельность и возникает тревога.

Шопенгауэр писал, что педантизм происходит от того, что человек перестает доверять собственному рассудку, не решается предоставить ему в каждом отдельном случае непосредственное познание должного, «всецело отдает его под опеку разума и хочет руководствоваться последним, то есть, всегда исходить из общих понятий, правил, принципов и строго держаться их в жизни, в искусстве и даже в этическом поведении. Отсюда, свойственная педантизму приверженность к форме, манере, выражению и слову, которые заменяют для него существо дела. Здесь скоро обнаружатся несовпадения понятия с реальностью, обнаружится, что понятое никогда не опускается до частностей, что его всеобщность и строгая определенность никогда не могут вполне подходить к тонким нюансам и разнообразным модификациям деятельности. Педант потому со своими общими принципами почти всегда оказывается в жизни слишком узким; он не умен, безвкусен, бесполезен; в искусстве, где понятие бесплодно, он порождает нечто безжизненное, натянутое, манерное. Даже в морали решимость поступать справедливо и благородно не везде могут осуществляться согласно абстрактным принципам» (209).

Нежелание что-либо менять проявляется в феноменах анатопизма и кайрофобии — глобальном бессознательном страхе перед всем новым и неизвестным, навязчивом страхе перед новыми ситуациями, связанными с переменой места, с появлением незнакомых людей, в обстановке, требующей повышенного внимания, предъявляющей повышенные требования к адаптационным возможностям человека.

Для примитивной личности также характерен феномен биланизма (от французского понятия «bilan» — «баланс»). Этот термин был предложен в свое время Odier для обозначения своеобразного личностного свойства постоянно составлять баланс своих приобретений или потерь — органических, психических, материальных. Odier рассматривал биланизм как форму навязчивости, которая обусловливает компенсаторные тенденции в поведении, как стремление избежать ущерба при неврозах, но можно заметить, что подобная тенденция не является исключительно невротическим симптомом, напротив, усиление экономии есть нормальная тенденция для примитивной личности, энергетические ресурсы которой постоянно уменьшаются.

Для примитивной личности крайне важна устойчивая социальная адаптация в стабильном обществе. Примитивная личность всегда социофильна и всегда стремится к максимальной социализации. Важным аспектом ее является принятие индивидом его социальной роли.

Самое страшное для примитивной личности — это утратить свой социальный статус. Известны описания ужасных личностных страданий и деформаций, происходящих с нормальными, обычными людьми, которые внезапно, в один момент, были вынуждены лишиться всего своего привычного социального окружения, которое защищало их, как раковина, защищает моллюска. Бруно Беттельхайм описывает неполитических заключенных из среднего класса, которые волей обстоятельств попали во время нацистского правления в концентрационные лагеря и были менее всех остальных в состоянии выдержать первое шоковое потрясение. «Они буквально не могли понять, — пишет Беттельхайм, — что произошло и за что на них свалилось такое испытание. Они еще сильнее цеплялись за все то, что раньше было важным для их самоуважения. Когда над ними издевались, они рассыпались в заверениях, что никогда не были противниками национал-социализма… Они не могли понять, за что их преследовали, коль скоро они всегда были законопослушными. Даже после несправедливого ареста, они разве что в мыслях могли возразить своим угнетателям. Они подавали прошения, ползали на животе перед эсесовцами. Поскольку они были действительно чисты перед законом, они принимали все слова и действия СС как совершенно законные и возражали только против того, что они сами стали жертвами; а преследование других они считали вполне справедливым. И все это они пытались объяснить, доказывая, что произошла ошибка. Эсесовцы над ними потешались и издевались жестоко, наслаждаясь своим превосходством. Для этой группы в целом всегда большую роль играло признание со стороны окружающих, уважение к их социальному статусу. Поэтому их больше всего убивало, что с ними обращаются как с «простыми преступниками».

Поведение этих людей показало, насколько неспособно было среднее сословие немцев противопоставить себя национал-социализму. У них не было никаких идейных принципов (ни нравственных, ни политических, ни социальных), чтобы оказать хотя бы внутреннее сопротивление этой машине. И у них оказался совсем маленький запас прочности, чтобы пережить внезапный шок от ареста. Их самосознание покоилось на уверенности в своем социальном статусе, на престижности профессии, надежности семьи и некоторых других факторах…

Почти все эти люди после ареста утратили важные для своего класса ценности и типичные черты, например самоуважение, понимание того, что «прилично», а что нет, и т.д. Они вдруг стали совершенно беспомощными — и тогда вылезли наружу все отрицательные черты, характерные для этого класса: мелочность, склочность, самовлюбленность. Многие из них страдали от депрессии и отсутствия отдыха и без конца хныкали. Другие превратились в жуликов и обкрадывали своих товарищей по камере (обмануть эсесовца было делом почетным, а вот обкрасть своего считалось позором). Казалось, они утратили способность жить по своему собственному образу и подобию, а старались ориентироваться на заключенных из других групп. Некоторые стали подражать уголовникам». (156). #page#

10

Шарлотта Бюлер в схеме периодизации жизненного пути личности описывает четыре сосуществующих базисных тенденции: удовлетворение потребностей, адаптивное самоограничение, творческая экспансия и установление внутренней гармонии.

Но адаптивное самоограничение и творческая экспансия ни в коем случае не могут быть сосуществующими тенденциями. Установление внутренней гармонии различно для примитивной и креативной личности: для примитивной личности — это удовлетворение потребностей и адаптивное самоограничение, а для креативной — удовлетворение потребностей и творческая экспансия. Для первой это позволяет сохранять энергию, а для второй — тратить.

В этом отношении примитивная и креативная личность никогда не поймут друг друга. Поведение представителей другой группы будет всегда восприниматься по меньшей мере как странное. Они не смогут понять друг друга так же как люди, которые не имеют денег, не могут понять проблем людей, которые не знают, куда эти деньги потратить.

Примитивная личность — это не недоразвитая креативная личность, это самостоятельный, самобытный феномен, особенности которого необходимо изучать и учитывать в социологии, политологии и психотерапии. Примитивная личность есть продукт нормального индивидуального онтогенеза. Базовый процесс, лежащий в основе формирования примитивной личности — это снижение энергичности, жизнеспособности зрелого организма после прекращения его развития и роста. Несмотря на значительные возможности в развитии отдельных систем и функций после достижения зрелости, общее количество энергии индивида существенно снижается, что приводит к более или менее заметному изменению личностного бытия. Происходит смена энергетического вектора, неосознаваемая в норме, и осознаваемая в патологии. Земная жизнь пройдена до середины, сборы рюкзака для примитивной личности окончены. Все, что можно было взять с собой взято, все, что можно было познать — познано, все, что можно было выучить — выучено. Примитивная личность отправляется в путешествие по жизни, которое должно казаться для нее подъемом по лестнице вверх, хотя на самом деле она с каждым шагом опускается по лестнице вниз. Смысл всей примитивной психотерапии — не дать возможности примитивной личности осознать истинное положение дел.

Роберт Музиль в романе «Человек без свойств» писал, что «мало кто в середине жизни помнит, как, собственно они пришли к самим себе, к своим радостям, к своему мировоззрению, к своей жене, к своему характеру, но у них есть чувство, что теперь изменится уже мало что… В юности жизнь еще лежала перед ними, как неистощимое утро, полная, куда ни взгляни, возможностей и

пустоты, а уже в полдень вдруг появилось нечто смеющее притязать на то, чтобы быть отныне их жизнью, и в целом это так же удивительно, как если к тебе вдруг явится человек, с которым ты двадцать лет переписывался, не зная его, и ты представлял себе его совершенно иначе. Но куда более странно то, что большинство людей этого вовсе не замечает… Нечто обошлось с ними как липучка с мухой, зацепило волосок, задержало в движении и постепенно обволокло, похоронило под толстой пленкой, которая соответствует их первоначальной форме лишь отдаленно. И лишь смутно вспоминают они уже юность, когда в них было что-то вроде силы противодействия. Эта другая сила копошится и ерепенится, она никак не хочет угомониться и вызывает бурю бесцельных попыток бегства; насмешливость юности, ее бунт против существующего, готовность юности ко всему, что героично, к самопожертвованию и преступлению, ее пылкая серьезность и ее непостоянство — все это ничто иное, как ее попытка бегства» (192).

Большинство людей и после 30 лет еще лелеют иллюзии, что они могут завтра проснуться и что-то изменить в своей жизни, что они еще молоды и у них все впереди, что предыдущая жизнь — это только увертюра к большой и многоактной опере. Это, как мы понимаем, не так, и вся социальная система устроена таким образом, что даже если примитивная личность и осознает в определенный момент, что ее обманули, общество всей своей махиной засосет и проглотит ее последний вопль. «Одна и та же идиотская участь постигает миллионы и миллионы. Существование как таковое, монотонное само по себе,.. сведено централизованным Государством к однообразной суровости.» — писал Бродский (29).

Феномен остановки и инволюции человеческой личности настолько заметен, он настолько ярок, что у многих психологов возникает иллюзия, что имеет место какое-то внешнее вмешательство. Весь процесс остановки рассматривается как ошибка, как артефакт. И никакие факты, указывающие на тотальность этого процесса, не помогают большинству ученых отказаться от соблазнительной идеи вмешаться в этот нормальный ход вещей и не дать заснуть «засыпающей красавице».

Больше всех в этом отношении достается педагогам и образовательной системе. Именно бедных учителей, в первую очередь, безо всяких на то оснований обвиняют в подавлении творческого потенциала в своих учениках. Более того, их даже умудряются обвинять в увеличении количества олигофренов — феномене, связанном с генетическими поломками и вредностями, воздействующими на организм до трехлетнего возраста, то есть когда о школе никакой речи идти еще не может. «Почему же, переступив порог школы, дети утрачивают потенциально присущие им творческие способности? — удивляется физиолог Аршавский, — Почему, как это уже неоднократно указывалось, школа является фактором отупения детей, фактором не развития, а, напротив, задержки их интеллектуального (духовного) развития и, более того, фактором риска для таких заболеваний, как неврозы и даже дебильность» (16).

Французский поэт Поль Валери, вспоминая учебу в школе пишет, что нередко «первым учеником» был подросток, довольствующийся уже пережеванной пищей, которой кормили его учителя. И если ему не везло и он не встречал среди них какого-нибудь Сократа, который не соглашался обучать его «законченным истинам», он подвергался серьезной опасности погрузиться в сон и совсем молодым приобщиться к сонму покойников («духовных покойников»).

Вот типичный пример широко распространенного заблуждения, даже двух заблуждений: во-первых Валери, как и другие считает, что это учителя и школа «губят» психику ученика, и во-вторых полагает, что встреча с настоящим учителем может что-либо изменить. Только ведь давно уже было мудро сказано, что не учитель находит ученика, а ученик находит учителя.

Какое бы направление в психологии мы не рассмотрели, в любом из них мы найдем элементы непонимания реального положения вещей. Например, представители критической психологии (К. Хольцкамп, П. Кайлер, К. Х. Браун и др.), оперируют понятием «способность к действию», или способностью индивида, благодаря его участию в жизни общества, контролировать свои собственные условия жизни и распоряжаться ими. Развитие этой способности якобы имеет две альтернативные возможности (определяемые социальными условиями и местом индивида в обществе):

1) ограниченное развитие, когда индивид приспосабливается к существующим условиям и подавляет свои «истинные» интересы, используя средства психологической защиты от неудовлетворенности, дискомфорта и т.п.;

2) полное развитие, когда индивид осознает свои собственные потребности и борется за коренное улучшение условий жизни, свободно развивая при этом свои «сущностные силы». Все психические процессы рассматриваются как аспекты этой способности.

В области мышления они выделяют дихотомию «толкования» (обыденное мышление со свойственными ему фетишизмом, упрощениями, персонификациями и т.п.) и «понимания» (проникновение в сущность вещей), в области восприятия — в противопоставлении «неадекватного (иллюзорного) восприятия действительности и адекватного ее восприятия». Задачей педагогики и психокоррекционной работы мыслится воспитание такой личности, которая могла бы мыслить и действовать самостоятельно, что предполагает активное ее участие в общественной жизни вплоть до противодействия господствующим общественным отношениям (если они не способствуют положительному самоосуществлению индивидов) и борьбы за их уничтожение.

При этом воспитание, обучение и даже психотерапия мыслится как средство, которое поможет большему количеству людей «наиболее успешно перейти от ограниченного развития к полному развитию».

Нельзя трактовать развитие примитивной личности как неполное, а тем более пытаться перевести его на некий более высший уровень, так как процесс остановки психического развития во многом не зависит от усилий психотерапевта или педагога, а усилия в этом направлении могут привести только к осознанию человеком дисгармонии между потенциально возможными в обществе духовными вершинами и его собственными реальными возможностями. При этом такая «психотерапия» приведет не к улучшению, а к ухудшению психического состояния, не к снятию тревоги, а к ее увеличению. Такая психотерапия может привести человека к потере тех примитивных способов защиты от тревоги, которые существуют на его уровне личностного развития, но не приведет к овладению способами высшей защиты.

Нельзя давать человеку возможность осознать неправильность собственного существования — наглядный пример тому катастрофические явления, наблюдаемые в более просто организованных сообществах, сталкивающихся на своем историческом пути с более высокоорганизованными цивилизациями. Эти контакты редко приводят к тому, что более примитивное сообщество, сохраняя свои основные черты и самобытность, переходит на какой-то более высокий уровень существования. Напротив — нарастает уровень тревожности, усиливается алкоголизация, распадаются привычные социальные институты, и в том числе утрачиваются отработанные схемы защиты личности.

Роберт Музиль, который как и Достоевский, Джойс, Кафка, Пруст помогает нам понять человека лучше, чем любое руководство по психологии, писал: «У каждого есть свой внутренний размер, но одежду этого размера он может носить любую, какую ни подкинет судьба… в ходе времени обыкновенные и неличные мысли сами собой усиливаются, а необыкновенные пропадают, отчего почти каждый автоматически становиться все посредственнее, то вот и объяснение, почему, несмотря на тысячи возможностей, нам как-будто открытых, обыкновенный человек и правда обыкновенен» (192).

10

Описание психологии примитивной личности и социальных законов функционирования сообщества примитивных личностей можно продолжать до бесконечности, но если вы поняли суть, я не буду на этом задерживаться. Салтыков-Щедрин, Достоевский, Чехов, Зощенко, Булгаков (если говорить лишь о российских писателях) сделали все это до меня и лучше меня.

Я же хочу только подчеркнуть, что вся психология и социология любого общества по своей сути примитивна и нормальна. Примитивные личности составляют девяносто пять процентов любого общества и их психология определяет психологию общества. Какой смысл эту психологию осуждать?

«Индивид живет в обществе, которое снабжает его готовыми моделями мышления и поведения, эти стереотипы создают у человека иллюзию смысла жизни. — пишет Фромм, — Так, например, считается, что если человек «сам зарабатывает себе на хлеб», кормит семью, является хорошим гражданином, потребителем товаров и развлечений, то его жизнь полна смысла. И хотя такие представления в сознании большинства людей сидят очень крепко, — справедливо отмечает он, — они все же не имеют для них настоящего значения и не могут восполнить отсутствие внутреннего стержня» (156). Почему же не имеют? О каком внутреннем стержне говорит Фромм? Просто не нравится Фромму спокойная жизнь нормального человека и все хочется ему подтолкнуть его на что-то, что совершенно не соответствует всему внутреннему содержанию того же человека. Нет ничего более опасного в психологии и социологии, чем подобные утопические попытки.

Нормальный примитивный человек живет своей жизнью, он более или менее ею доволен, а если и недоволен, то уверен, что не дефицитом духовности. Ничего не изменилось ни со времен Сократа, ни со времен Сервантеса, ни со времен Пушкина, ни во времени Бродского. Все трогательные, исполненные отеческой заботы и святого подвижничества призывы: «так жить нельзя!» — кому они предназначены? Мы и так знаем, что «так жить нельзя». То есть, не то что нельзя — можно, но мы так не можем. Но почему все должны жить так как, мы хотим? Я усматриваю определенную наглость, когда два с половиной процента человечества пытаются диктовать всему человечеству, как нужно правильно жить. Эта утопия свойственна очень и очень многим умным людям. Еще Платон предлагал поставить во главе государства философов, а Фромм предлагал, чтобы обществом управляли психоаналитики.

Да, мы отличаемся. Так было и так будет. И нужно находить приемлемые формы сосуществования. Нас не нужно вешать на фонарях, потому что мы в шляпах, над ними не нужно смеяться из-за того, что они путают Бабеля с Бебелем, а Гоголя с Гегелем.

«Самые прекрасные творения, создаваемые гениями, — писал Шопенгауэр, — навеки останутся для тупого большинства людей книгой за семью печатями. Правда, и самые пошлые люди, опираясь на чужой авторитет, не отрицают общепризнанных великих творений, чтобы не выдать собственного ничтожества; но втайне они всегда готовы вынести им обвинительный приговор, если только им дадут надежду, что они могут сделать это, не осрамясь, — и тогда, ликуя, вырываются на волю, их долго сдерживаемая ненависть ко всему великому и прекрасному, которое никогда не производило на них впечатления и тем их унижало, и усиливало ненависть к его творцам» (209).

Не нужно унижать примитивную личность. Да, мы отличаемся. Наше восприятие мира, память, мышление, эмоциональная сфера, сознание кардинально отличается, и это приводит иногда к резкой пропасти между нами, но зачем доводить дело до антагонизма, нелюбви, недоверия, отвращения и даже ненависти, когда жизнь и творчество креативной личности для примитивной личности становится предметом явной или скрытой злобы и презрения. Оба феномена имеют место быть и следовательно эволюционно оправданы.

Существует мир примитивных личностей и мир креативных личностей. Оба этих мира имеют право на существование. Невозможно заставить примитивную личность существовать по законам креативного мира, но также невозможно заставить и креативную личность существовать по законам примитивного мира. Есть дети и взрослые, есть мужчины и женщины, есть примитивные и креативные личности. Им суждено всегда жить вместе.

ГЛАВА 6. ПСИХОЛОГИЯ КРЕАТИВНОЙ ЛИЧНОСТИ

В научной литературе, выходящей на русском языке, традиционно принято переводить англоязычный термин «creative» как «творческий», а «creative personality» как «творческая личность». Большой ошибки в этом нет, однако, следует отметить, что понятия «креативность» и «творчество» все же не полностью идентичны. По смысловому содержанию они более совпадают, чем различаются, но поскольку у каждого из них помимо общего имеется еще и собственный, самостоятельный, частный смысл, иногда могут возникать ситуации, когда использование одного понятия вместо другого приведет к искажению смысла. С логической точки зрения они относятся к перекрещивающимся понятиям.

Креативность, как мы ее будем рассматривать, с одной стороны, — одна из основных задач психики, а с другой стороны — способность центральной нервной системы создавать (creation — создавать, творить) субъективную модель мира с помощью сенсорных, мнестических, когнитивных и аффективных систем в целях максимально гибкой адаптации индивида к окружающей среде.

В большинстве работ, посвященных проблеме креативности, содержатся указания на особые свойства креативной психической деятельности, на особый способ восприятия и преломления объективной реальности, особенность личностного функционирования, связанного со способностью глубже мыслить, глубже вникать, глубже смотреть, гибче действовать.

Понятие «творчество» предполагает не только и не столько особый психический процесс, сколько результат специфическим образом организованного восприятия, переработки и воспроизведения различных сторон объективной реальности.

Понятие «креативность» более ориентировано на личность, в отличие от понятия «творчество», ориентированного более на деятельность и ее результат. Поэтому ставить знак равенства между этими двумя понятиями не совсем верно.

Психическая деятельность ребенка, познающего окружающий мир, носит креативный характер, но мы не всегда назовем ее творческой. Деятельность ребенка, изобретающего с товарищами новую игру, первые детские рисунки, самостоятельно сделанный домик из кубиков, мы уже можем назвать творчеством (детским творчеством), потому что в этом случае мы имеем перед собой оригинальный результат креативной и творческой деятельности, совпадающих в этом случае по смысловому содержанию. Практически всегда, когда мы говорим о творческой деятельности, мы подразумеваем и определенный продукт этой деятельности, будь то рисунок, стихотворение или самостоятельная идея. При этом в русском языке принято также и продукты творчества называть «творчеством». То есть данный термин выходит за пределы сферы личности и переходит на результаты деятельности личности. В отношении термина «креативность» подобный переход невозможен. В термине «творческий» имеется более определительный, нежели содержательный смысл, который можно было бы выразить при переводе термина «creativity» на русский язык как «творческость». Когда мы говорим о креативности, мы имеем в виду процесс субъективного познания индивидом феноменальной и смысловой сущности окружающего мира, объективной реальности. Речь не идет о создании зримого, вещественного, материального продукта. Результатом креативного процесса является само формирование личности, создание уникального микрокосмоса — человеческой индивидуальной психики, души.

Процесс этот зависит как от биологических, так и от социальных факторов. К биологическим факторам формирования субъективной психической деятельности относятся наследственно обусловленное морфологическое устройство головного мозга, включая нейронную организацию коры головного мозга, подкорковые системы, стволовые структуры, сложнейшую систему коллатеральных взаимосвязей как между нервными клетками, так и между отделами головного мозга. При нарушениях, грубых дефектах строения мозга в первую очередь страдает способность воспринимать и усваивать тонкие феномены и смысловые связи между ними. Это находит свое отражение в неспособности адекватного усвоения понятийной системы, сложных поведенческих навыков, аффективной грубости. У олигофрена страдает не только интеллект и мышление, но и вся система взаимообмена информацией с окружающей средой — эмоции, тонкая моторика, память.

Чем более сложную морфологическую структуру имеет головной мозг, тем более тонкую и сложную когнитивную сетку может накинуть индивид на окружающую среду, в которую он погружен после рождения, тем более мелкие феномены он способен вычленить из «сенсорного шума» и сенсорного хаоса, тем более тонкие связи он устанавливает между феноменами. Этот закон применим как для филогенеза, так и для дифференциации человеческих индивидуальностей.

Известный российский психиатр Г. К. Ушаков писал, что «элементы, общие для разума человека и животных, не только доказывают историческую преемственность, единство филогенеза механизмов психики, но и раскрывают те особенности ее, которые наиболее полно обусловлены свойствами генетической матрицы… Биологическая, физико-химическая матрица, на основе которой формируется психика, наследуется по общим законам… и пространственно временные параметры объектов и обстоятельств окружающего мира принципиально однотипно (у человека и животных) трансформируются в физико-химические матрицы, которые, в свою очередь, становятся основой формирования как субъективного образа (разной сложности — подчеркивает Ушаков), так и отношения особи к самим таким объектам и обстоятельствам» (118).

Если нет морфологической базы — никакое обучение не исправит положения. Можно сто раз объяснять олигофрену, что птица отличается от самолета тем, что птица — живая, а самолет — нет, и трамвай от лошади — тем же, но спросите его после этого чем отличается слон от машины, он в сотый раз начнет вам отвечать, что у машины есть руль, а у слона нет, что у машины четыре колеса, а у слона — четыре ноги…

Почему это происходит? Потому что понятие «живое» — абстрактное, тонкое, нежное, гибкое, «жидкое». Слон — вот он, руль — вот он, машина — вот она, а попробуйте дать определение понятию «живое». Олигофрен не способен удержать столь сложное понятие в крупноячеистой когнитивной матрице или когнитивной сетке, которую способен создать его дефектный мозг. В этом отношении мне всегда жалко учителей — на 90 процентов их работа заключается в том, что они льют воду в решето, поскольку, как мы понимаем, не существует принципиального деления: вот мы — нормальные и вот они — олигофрены. Существует стандартное колоколообразное распределение особей в популяции, характерное для любого признака, в том числе и для феномена структурности когнитивной сетки, с постепенным переходом от людей с очень крупноячеистым мышлением, владеющих десятью — двадцатью понятиями типа «дай», «хочу», «ням-ням», до людей с очень мелкосетчатым мышлением, не только владеющих десятками тысяч понятий, но и которые еще и страдают от недостатка имеющихся понятий и которые постоянно убеждаются, что тот мир, который они видят, то есть тот мир, который позволяет им видеть их мелкоячеистая когнитивная матрица, не укладывается как в прокрустово ложе в те слишком грубые понятия, которыми пользуется большинство людей. Может быть поэтому музыка всегда считалась вершиной среди всех искусств, а если ставить на второе место — то это несомненно поэзия. Ведь в поэзии, как и в музыке, самое главное не в словах, а за словами, в тех отдаленных невыразимых вторичных и третичных ассоциациях, которые рождаются при исполнении поэтического произведения.

Ломброзо находил основное физиологическое отличие гениального человека от обыкновенного в утонченной и почти болезненной впечатлительности первого. «По мере развития умственных способностей впечатлительность растет и достигает наибольшей силы в гениальных личностях, — писал он, — являясь источником их страданий и славы. Эти избранные натуры более чувствительны в количественном и качественном отношении, чем простые смертные… Мелочи, случайные обстоятельства, подробности, незаметные для обыкновенного человека, глубоко западают им в душу и перерабатываются на тысячи ладов, чтобы воспроизвести то, что обыкновенно называют творчеством, хотя это только бинарные и кватернарные комбинации ощущений» (186).

Но тонкость структурной организации головного мозга, тонкость и сложность когнитивной сетки — это только один из биологических факторов. Какую бы мелкую сеть мы не опустили в воду, мы ничего не поймаем, если не будем прилагать еще и энергичные усилия, если мы не будем тащить эту сеть.

Поэтому второй биологический фактор — это энергетический фактор, или активность мозговых процессов, или активность психической деятельности. Это тот фактор, на который указывал Н. С. Лейтес, говоря о природных индивидуальных различиях, как предпосылках способностей. Обобщая, имеющиеся по этому вопросу данные, он сформулировал положение о том, что свойства нервной системы имеют отношение к общей психической активности человека, связанной с энергетическими характеристиками его деятельности» (78).

В тех случаях, когда мы имеем перед собой сочетание повышенной мозговой активности и врожденную филигранность структурной организации мозгового вещества, когнитивной сетки — мы имеем право ожидать возникновение феномена креативной личности.

Одна только лишь энергия, равно как одно только лишь хорошее устройство головного мозга ничего не дает. При отсутствии хорошо организованной когнитивной матрицы (еще в начале века физиологи поняли тормозящую роль коры) вся психическая энергия будет выплескиваться лишь в недифференцированных, грубых, брутальных эмоциях и мы будем иметь перед собой эректильного олигофрена или возбудимого психопата, или несчастного «деревенского философа», всю жизнь посвятившего изобретению вечного двигателя, нового способа улучшения жизни всего человечества путем использования новой солонки, новый способ разубеждения бреда и т. п.

Однако мы забыли про социальный фактор. Оказывает ли социальная среда какое-либо влияние на формирование креативной личности? Несомненно, да. Как социальная среда наполняет и формирует основу личности, так же она формирует и наполняет основу креативной личности. Другое дело, что креативная личность в результате и в процессе своего более длительного формирования перерастает возможности окружающей среды. Если примитивная личность усваивает ту часть социальной системы, которая необходима ей для более или менее успешной социальной адаптации и в значительной степени равна этой среде, или меньше ее, то креативная личность в силу того, что энергетический потенциал, а следовательно и потребность в информационном поглощении у нее значительно превышает те, которые может предоставить ей общество в готовом виде, так сказать, в виде полуфабрикатов, в определенный момент перерастает любое общество и оказывается неожиданно для себя вне общества — на границе между спокойной информационно бедной известностью и непознанным хаосом мира, на границе «terra incognita».

Креативная личность вырастает не в инкубаторе и не на необитаемом острове, и поэтому ничто человеческое ей не чуждо, но жажда нового, другой мир, мир, который не видят и не хотят видеть большинство людей, манит ее и ничто человеческое ей не интересно. Характерный признак одаренности, по мнению В. Н. Мясищева, заключается именно в «опережении человеком предъявляемых к нему требований непосредственной узкой среды» (91). Рано или поздно любая креативная личность остается и одна и вне общества.

Между креативной деятельностью ребенка и креативной деятельностью креативной личности нет никаких принципиальных различий. И в том и в другом случае речь идет о познании — то есть, о поглощении, интериоризации, упорядочивании, структуризации в субъективном мире объективной реальности. В результате этой деятельности у ребенка возникают навыки, речь, индивидуальный опыт, но этот опыт имеет социальную природу. Ребенок учится ходить — но он ходит как все, ребенок учится говорить — но он говорит на том же языке, что и окружающие, ребенок учится думать — но и думает он также, как и окружающие его люди. На все эти процессы тратится гигантское количество энергии, и она у ребенка есть. Но чтобы научится видеть не как все, думать не как все, говорить не как все необходимо еще большее количество энергии, с одной стороны, и время — с другой стороны. Никто еще не стал великим поэтом, не научившись перед этим просто говорить, не проговорив в своей поэзии поэзию других, никто не стал великим ученым, не научившись просто анализировать факты так, как это делали тысячи людей до него. И только вместив в себе все это, если только у человека еще остались силы, он начинает говорить своим языком и оставляет свой вклад в живописи, поэзии, литературе, музыке, науке. Он расширяет в своей креативной деятельности сферу познанного мира, он стоит на границе познания и, глядя в неизведанное, глядя в ничто, как маленький ребенок рисует на бумаге нечто лишь отдаленно напоминающее реальное лицо или лошадку, так и креативная личность рисует в своем творчестве отдаленное подобие того, что никто и никогда еще не видел. Он рисует мир. Те, кто придет вслед за ним, усовершенствуют его рисунок.

Таким образом я понимаю феномен креативности и креативной деятельности. В этой главе мы рассмотрим особенности креативной личности, вытекающие из всего вышесказанного.

Современными психологами деятельность рассматривается как креативная, если она обладает такими характеристиками как новизна, оригинальная когнитивная перестройка имеющейся информации (Newell, Shaw, and Simon, 1963), практичность (workable) (Murray, 1959; Stain, 1956), эффективное использование аналогий (Brandsford and Stain, 1984). Отмечается и подчеркивается частая бессознательность креативных инсайтов (Ghiselin, 1952), при этом обязательной базой креативной деятельности служит общая информированность по той или иной проблеме (Wood, 1983), сильная мотивация и настойчивость в решении поставленной проблемы (Gruber, 1981) (223).

Если вдуматься во все вышеперечисленные критерии креативной деятельности — то что это как не обычная, повседневная, можно даже сказать, ежечасная нормальная деятельность ребенка, ассимилирующего в процессе развития окружающую реальность? Практически все вышеперечисленные характеристики используются детскими психологами при описании особенностей функционирования психики ребенка.

Очень часто встречается тенденция рассматривать креативную деятельность как деятельность, свойственную зрелой личности, более того, как своеобразную черту характера, которая с возрастом лишь проявляется или нет. Но ни один из психологов, рассматривающих креативность как характерологическое или личностное свойство взрослого человека, не может показать убедительных отличий этого свойства у взрослого человека и у ребенка. С другой стороны, те психологи, которые пишут, подобно Роджерсу, что творческий характер имеют и действия ребенка, изобретающего со своими товарищами новую игру, и работа Эйнштейна, формулирующего теорию относительности, и деятельность домохозяйки, изобретающей новый соус для мяса, и работа молодого автора, пишущего свой новый роман, также теряют при этом достаточно существенное смысловое отличие, которое все же имеется между этими видами деятельности.

Поэтому в первую очередь необходимо еще раз подчеркнуть, что креативность — это по сути дела обычная, нормальная функция мозга, а не особое редкое качество, черта характера или свойство личности, встречающееся лишь у незначительной части индивидов. Если более широко рассматривать креативность, как мы ее себе понимаем, то практически вся деятельность ребенка и подростка, ассимилирующего в течении первых 10 — 15 лет жизни окружающую реальность, носит креативный характер. Образ мира, формирующийся в сознании ребенка в этот период, отличается с одной стороны крайней незавершенностью и фрагментарностью, а с другой стороны — чрезвычайной изменчивостью и гибкостью. Изменение одной из составляющих этой сложной мировоззренческой системы приводит к последующему изменению всей системы. Когнитивная матрица ребенка и подростка напоминает более или менее жидкую субстанцию, и воспринимаемая информация подобно камню, брошенному на поверхность воды, оставляет после себя целую серию последующих волнообразных изменений, затрагивающих самые отдаленные области сознания и личности. Чем меньше возраст ребенка, тем более масштабный характер имеют изменения, которые претерпевает личность под воздействием новой информации. И наоборот, чем старше становится человек, чем более сформирован его индивидуальный образ мира, так называемый гештальт, тем меньше у нас шансов ожидать каких-либо существенных, глобальных, кардинальных изменений в его системе мировосприятия, несмотря на существенное изменения характера сенсорной стимуляции со стороны окружающей среды.

Именно в этом плане мы говорим, что креативность, как основное свойство центральной нервной системы человека, имеет максимальную выраженность в раннем детстве, постепенно снижается к периоду биологического созревания, после чего субъективный образ мира приобретает все более автономный, самодостаточный, самодовлеющий ригидный характер, помогающий адаптации в условиях стабильной социальной системы, но малоспособный адаптироваться к ее быстрым изменениям, и тем более к принятию иной социальной структуры и системы. Этот феномен хорошо известен. В свое время он был назван немецким психологом Карлом Дункером «функциональной ригидностью» психики, и использовался многими психиатрами (начиная от концепции неврастении Бирда до концепции невроза Хорни) для объяснения механизма возникновения невротических расстройств у личности в современном быстроменяющемся обществе.

Рассмотрим на примерах как происходит трансформация мировоззренческих систем у ребенка и взрослого человека.

Например, все мировоззрение ребенка, воспитывающегося в религиозной среде, проникнуто идеей, что бог есть, что он всегда рядом, что он справедлив и мудр и карает несправедливость и жестокость. Мы имеем целостную систему, все информационные блоки которой привязаны к идее справедливого Бога и пропитаны ей. Ребенок живет с этим мировоззрением годы, он таким образом видит весь мир (т.н. наивная детская религиозность). Подрастая, он начинает замечать, что в жизни происходят события, не укладывающиеся в имеющуюся систему, добро не всегда торжествует, а зло не всегда наказуемо, и взрослые как обычно не могут достаточно разумно помочь ребенку разрешить возникающее противоречие. Вспомним спор между Томом Сойером и тетушкой Полли по поводу необходимости перед едой просить у Бога благословения, но невозможности попросить у него удочку для рыбалки. Этих капель сомнения, попадающих в детскую душу, иногда достаточно, чтобы в считанные дни и даже часы перевернуть всю систему мировоззрения. Еще вчера Бог был, а сегодня его уже нет.

Какая гигантская трансформация мировоззрения должна произойти при этом в детской душе. А ощущение смертности, появляющееся в 14 — 15 лет, когда в один прекрасный момент ты понимаешь, что умрешь. Не узнаешь, а понимаешь, и это также переворачивает всю личность.

В зрелом возрасте такие кардинальные трансформации крайне редки и практически невозможны. До сих пор сталинские процессы и удивительная покорность жертв репрессий поражают многих психологов и социологов. Но с психологической точки зрения по другому и не могло быть.

Если в мировоззренческую систему, пронизанную идеей «партия всегда права» проникает информация об обратном, то есть когда человека ни за что, невинного бросают в тюрьму, пытают, осуждают и судят — почему не происходит трансформации сознания у большинства людей? Потому что уже и не может произойти. Ригидная омертвевшая мировоззренческая система подавила чужеродную информацию, вытеснила ее и вернулась к стабильному состоянию.

3

Большинство психологов, изучающих феномен креативности, рассматривают ее, как проявившееся при благоприятных социальных условиях свойство личности, присущее каждому человеку, и требующее всестороннего развития и раскрытия. Рассматривая креативность в отрыве от энергетического, динамического, онтогенетического функционирования центральной нервной системы, наблюдаемое снижение креативности в зрелом возрасте связывается не с общим снижением психической энергии, а с тем, что якобы в течении жизни ребенок и подросток постоянно сталкиваются с задачами «закрытого типа», которые в свою очередь приводят к нарастанию стереотипности и ригидности когнитивных матриц. Таким образом, получается, что если ребенка специально тренировать на задачах «открытого типа», появится оригинальность и самостоятельность мышления, полет фантазий и идей, то есть, черты креативного мышления (50).

Один американский автор пошутил, что для творческого прозрения необходимо иметь всего три условия, так называемые три «В» — «Bath» (ванну, которая помогла Архимеду), «Bus» (автобус, на ступеньке которого Пуанкаре решил сложную математическую задачу) и «Bed» (кровать, в которой столь многим ученым пришло решение их проблем).

Специальным исследованиям в области креативности, приведшим в настоящее время к выделению специального раздела психологии — психологии креативности, предшествовали многолетние исследования интеллектуальной и мыслительной деятельности человека.

Эти исследования, в ходе которых возникла сама проблема креативности, осуществлялись на протяжении последних полутора-двух столетий с двух сторон: с одной стороны, это работы в рамках классической психологии, посвященные изучению интеллектуальной деятельности и интеллекта и, с другой стороны, это самые разнообразные исследования, посвященные проблеме гениальности.

Упрощенные представления об интеллектуальной деятельности, характерные для ученых 19-го века, когда, например, немецкий астроном Бессель утверждал в 1816 году, что может определить уровень интеллекта своих сотрудников всего лишь по скорости их реакции на световую вспышку, а Гальтон в 1884 году проводил исследования, ориентируясь всего на несколько простейших психометрических тестов, сменились на втором этапе более дифференцированными представлениями, нашедшими свое отражение в попытках конструирования сложных, многоуровневых интеллектуальных тестов.

В 1885 году Кэттелл разработал первые несколько тестов, которые он назвал «ментальными». Определяя быстроту рефлексов, время реакции, время восприятия определенных раздражителей, болевой порог при надавливании на кожу, число букв, запоминаемых после прослушивания буквенных рядов, и т.п., Кэттелл доказал колоколообразную кривую распределения этих показателей среди населения.

Вслед за ним к разработке интеллектуальных тестов приступили Бине и Симон (Binet, Simon, 1905). Интеллект в то время рассматривали как свойство, как способность правильно судить, понимать, размышлять и способность, благодаря «здравому смыслу» и «инициативности» приспосабливаться к обстоятельствам жизни.

В 1939 году Векслер, используя подобные подходы, создал первую шкалу интеллекта для взрослых. Он считал, что «интеллект — это глобальная способность разумно действовать, рационально мыслить и хорошо справляться с жизненными обстоятельствами», т.е., короче говоря, «успешно меряться силами с окружающим миром» (159).

Третий этап в исследованиях интеллекта, можно связать с попытками его структуризации и практически независимому выделению в этом интегральном феномене двух основных факторов, которые различными учеными были обозначены по разному. Впервые в начале века Спирмен существенно революционизировал теоретическое понимание интеллекта, введя в психологию два фактора интеллекта: генеральный фактор — G, и специфический фактор — S.

Спирмен утверждал, что в основе общей одаренности лежит особая «умственная энергия» (mental energy), которая будучи постоянной для отдельного индивида, значительно варьирует от одного человека к другому, определяя различие в общей одаренности. «Умственная энергия» по Спирмену характеризуется тремя показателями: 1) количество, уровень умственной энергии (фактор «G"), 2) степень инерции энергии, т.е. быстрота перехода от одной деятельности к другой (фактор Р — perseveration) и, наконец, 3) степень колебаний энергии, т.н. легкость ее восстановления после определенной деятельности (фактор О — oscilation). Не имея достаточных экспериментальных подтверждений существования этой особой «умственной энергии», Спирмен рассматривал ее как гипотетическое свойство, отмечая, что общие способности проявляют себя так, как «если бы» такая энергия существовала. К сожалению, как мы уже упоминали, доказательств реального существования гипотетического конструкта «психическая энергия» не имеется и по настоящее время. #page#

Кэттэлл уже в 70-х годах нашего столетия также выделил в интеллекте два общих фактора, один из которых назван им «текучим» или «жидким» интеллектом (intelligence fluid), а другой «кристаллизованным» или «кристаллическим» интеллектом (intelligence crystallized). Если «кристаллизованный» интеллект наиболее значимо развертывается в познавательных задачах, требующих уже сформировавшихся умственных навыков, то «текучий» интеллект проявляется в задачах совершенно новых, где кристаллизованный интеллект как результат прошлого опыта уже не играет решающей роли. Кэттелл считает, что «текучий» интеллект зависит больше от общих физиологических свойств индивида, в то время как «кристаллизованный» интеллект определяется главным образом влиянием Среды и изменяется в процессе обучения.

Очевидно, что в процессе онтогенетического развития соотношение между этими двумя факторами меняется. «Текучий» интеллект в процессе ассимиляции окружающей реальности переходит в «кристаллизованный» и соответственно падает способность самой ассимиляции.

«Жидкий» ителлект (intelligence fluide) по мнению Кэттелла лежит в основе нашей способности к мышлению, абстрагированию и рассуждению. Примерно к двадцати годам этот интеллект достигает своего наивысшего расцвета. С другой стороны, формируется «кристаллический» интеллект (intelligence cristallisee), состоящий из различных навыков и знаний (лингвистических, математических, социальных и т.п.), которые человек приобретает в процессе накопления жизненного опыта.

Потенциальный интеллект — это совокупность врожденных способностей, которые используются индивидуумом для решения проблем адаптации к окружающей среде. «Кристаллический» же интеллект образуется в процессе решения этих проблем и требует развития одних способностей за счет других, а также приобретения конкретных навыков.

В 80-х годах другой известный американский психолог Хебб с несколько иных позиций выдвигает представление о двух типах интеллекта, которые он обозначил как «А» и «В». Интеллектом «А» Хебб обозначает тот потенциал, которым человек обладает с момента зачатия и который служит основой для развития интеллектуальных способностей личности в целом. Что касается интеллекта «В», то он примерно соответствует «кристаллическому» интеллекту Кэттэлла и по мнению Хебба формируется в результате взаимодействия потенциального интеллекта «А» с окружающей средой. Хебб подчеркивал, что все интеллектуальные тестовые батареи, известные к концу двадцатого века, позволяют оценивать только «результирующий» интеллект «В» и мы никогда не сможем узнать, что представлял собой интеллект «А». В лучшем случае, по мнению Хебба, мы могли бы лишь примерно оценить этот интеллект, если бы знали, что индивидуум уже с первых мгновений жизни находится в идеальных условиях, обеспечивающих всестороннее развитие наследственного потенциала, что, конечно, неосуществимо.

К выделению двух факторов в интеллектуальной деятельности привели также и исследования интеллекта Гилфордом. Гилфорд, как известно, первоначально выделил 120 факторов интеллекта, создав кубическую модель по трем измерениям: операции, продукты и содержание.

Гилфорд предложил выделять пять типов операций (познание, память, конвергентное и дивергентное мышление, оценивание), четыре вида содержания (образное, символическое, семантическое и поведенческое) и шесть видов конечного мыслительного продукта (элементы, классы, отношения, системы, преобразования и выводы). Сочетание всех этих составляющих, позволило ему выделить 120 самостоятельных факторов интеллекта.

Но особый интерес в плане изучения креативной деятельности имеют описанные Гилфордом два типа операций: конвергентное и дивергентное мышление. Он описал два принципиальных типа поиска решений. Первый тип характеризуется тем, что человек пытается использовать для решения задач имеющийся опыт, путем перебора схожих ситуаций и логического размышления — это конвергентный тип мышления, при котором все усилия концентрируются на поиске единственно верного решения. Для другого типа поиска решения характерен так называемый «веерообразный» поиск по всем направлениям, часто приводящий к оригинальным решениям — это дивергентный тип мышления. В принципе, Гилфорд считал, что все интеллектуальные способности в какой-то мере являются творческими, но наибольшее отношение к творчеству имеет способность к дивергентному мышлению. Такие люди очень любят комбинировать различные элементы и создавать из них новые.

Опираясь на свою кубическую модель интеллекта, Гилфорд выделил некоторые факторы, имеющие по его мнению, непосредственное отношение к креативной деятельности. К ним он отнес фактор способности к генерированию идей (Ideational Fluency), семантическую спонтанную гибкость (Semantic Spontaneous Flexibility), ассоциативную беглость (Associational Fluency), дивергентную продукцию образной системы (Divergent Production of Figural Systems), беглость экспрессии (Expressional Fluency), образную адаптивную гибкость (Figural Adaptive Flexibility), оригинальность или семантическую адаптивную гибкость (Semantic Flexibility), семантическое совершенствование (Semantic Elaboration), чувствительность к проблемам (115). Для выявления и исследования каждого из вышеприведенных факторов Гилфорд разработал и предложил использовать определенные, специально подобранные тесты.

Четвертый этап в изучении интеллекта связан с тем, что использование лонгитудинального метода обследования лиц с высоким интеллектуальным коэффициентом, полученным с помощью классических интеллектуальных тестов, показало что кэттэлловское колоколообразное разделение всех людей на «средних», «отсталых» и «сверходаренных» практически ничего не говорит о их реальных интеллектуальных достижениях. Термен и его сотрудники в 1937 году собрали результаты тестирования 2904 детей в возрасте от 2 до 18 лет и проследили судьбу тех из них, кто показал при первичном тестировании наивысший интеллектуальный коэффициент. При этом был выявлен поразительный факт, давший новый импульс к исследованиям: никто из этих людей не стал ни Моцартом, ни Эйнштейном, ни Пикассо (159).

С этого периода психологи стали большее внимание уделять при построении тестов, направленных на выявление интеллектуального потенциала, характеристикам пластичности, подвижности и оригинальности мышления. Более того, пришло понимание: для изучения истоков творческой деятельности необходимо оценивать не только и даже не столько необходимый для этой деятельности базовый уровень интеллекта, сколько личность человека и пути ее формирования.

Исследования Термена были продолжены Гетцельсом и Джексоном, которые решили установить соотношение между интеллектом, измеряемым с помощью коэффициента IQ и творческими способностями. При разработке тестов на общую креативность они использовали уже известные тесты Гилфорда и Кэттелла.

Для участия в эксперименте они отобрали две группы студентов: в одной были люди с очень высоким IQ, хотя не слишком успешные в творчестве, а в другой — со средним уровнем интеллекта, но очень продуктивные творчески. Всем испытуемым предъявлялся рисунок с изображением мужчины, который с задумчивым видом сидит в кресле самолета, после чего просили рассказать что с ним произошло. Типичный ответ представителей первой группы звучал примерно так: «Успешно завершив дела, мистер Смит летит домой и думает о встрече с женой и детьми в аэропорту». Характерный ответ из другой группы: «Мужчина возвращается из Мексики, где добился развода. Он не мог переносить жену из-за невероятного количества крема, которое она употребляла на ночь — его было столько, что ее голова скользила по подушке. Теперь он думает, как изобрести нескользкий крем».

На основании своих экспериментов Гетцельс и Джексон пришли к однозначному заключению, что творческий потенциал человека не тождественен его интеллектуальным способностям и существующие интеллектуальные тесты практически не позволяют диагностировать эту характеристику.

Жо Годфруа указывает, что в целом наибольшую роль в развитии представлении об «одаренных» личностях и об особенностях их эффективной деятельности, сыграли два направления исследований: это исследование способности студентов решать необычные, нестандартные задачи, проведенное в 40-х годах, немецким психологом Карлом Дункером и выделение дивергентного мышления в расширенной концепции интеллекта Гилфорда (159). Эти исследования привели к вычленению феномена «креативности» из феномена «интеллектуальной деятельности», а постановка проблемы, как известно, — половина ее решения.

4

Основная заслуга в изучении креативности как самостоятельного феномена принадлежит американскому психологу Торренсу. Созданная им на основании многолетних исследований батарея тестов креативности до настоящего времени считается одной из лучших.

Торренс и другие исследователи подтвердили, что креативность не всегда связана со способностью к обучению и зачастую не отражается в стандартных тестах на интеллект. В то время как люди, показывающие хорошие результаты в тестах на креативность, как правило хорошо выполняют тесты на интеллект, многие люди с высоким интеллектом не являются креативными (Roe, 1946, 1953; Wood, 1983).

Торренс определял креативность как возникновение чувствительности к проблемам, недостаткам, провалам в знаниях, отсутствующим элементам, дисгармонии, несообразности и т.п; фиксации этих проблем; поиска их решения, выдвижение гипотез; и, наконец, формулирование решения. Он рассмотрел более полусотни определений и в итоге остановился на определении креативности как естественного процесса, который порождается сильной потребностью человека в снятии напряжения , возникающего в ситуации неопределенности или незавершенности.

Торренс совершенно верно определил основную сущность и цель креативного процесса — снятие напряжения, но в объяснении причин креативности остался на позициях отражательного принципа построения психической деятельности. Само определение Торренса не дает никакой возможности понять, почему креативная деятельность (если она запускается ситуацией неопределенности) не возникает у любого человека в той же ситуации неопределенности и незавершенности, более того, почему большинство людей вообще не видят этих ситуаций на каждом шагу.

Сам принцип построения тестов Торренса указывает на ошибочность понимания им сущности креативности. Не учитывая онтогенетические аспекты индивидуального существования, он рассматривал креативность как врожденную личностную характеристику, определяющую своеобразие личности на протяжении всей жизни. Не случайно он так стремился к достижению высоких корреляций между результатами тестовых показателей креативности у младших школьников и их творческими достижениями 22 года спустя.

Не совсем верно понимая сущность креативности, Торренспри всем великолепии своих тестов не мог объяснить, почему высокие показатели тестов креативности у детей отнюдь не гарантируют их дальнейших творческих достижений. Пытаясь объяснить этот парадокс, он был вынужден предложить модель из трех частично пересекающихся окружностей, соответствующих творческим способностям, творческим умениям и творческой мотивации. Высокий уровень творческих достижений, по его мнению, может ожидаться только при совпадении всех этих трех факторов.

Торренс очень близко подошел к пониманию роли мотивации, то есть энергетического обеспечения креативной деятельности, но, судя по всему, был склонен рассматривать эту мотивацию как обладающую своеобразным автономным источником питания, с одинаковой интенсивностью поставляющим энергию на протяжении всей жизни.

Чтобы охватить как можно большее количество сторон психической деятельности, Торренс сгруппировал свои тесты в вербальную, изобразительную, звуковую и двигательную батареи, отражая различные проявления креативности в показателях беглости (скорости), гибкости, оригинальности и разработанности идей и предполагал использование в практике обследований таких батарей в целом. Выполнение каждого теста оценивалось в баллах, начисляемых по общебиологическому разделению на нормативность и ненормативность: например, оценка оригинальности происходила следующим образом: если меньше чем пять процентов испытуемых давали одинаковый ответ, то он оценивался одним баллом, если меньше двух процентов — двумя баллами.

К показателям креативности Торренс отнес:

1) Беглость — отражающую способность к порождению большого числа идей, выраженных в словесных формулировках или в виде рисунков, и измеряемая числом результатов, соответствующих требованиям задания. Этот показатель помогает понять некоторые другие показатели. Импульсивные, банальные и даже глупые ответы позволяют получить высокий балл по этой шкале. Однако такие ответы приводят к низким показателям гибкости, оригинальности и разработанности. Низкие значения беглости могут быть связаны с детальной разработанностью ответов в рисуночных заданиях, но могут также наблюдаться у заторможенных, инертных или недостаточно мотивированных испытуемых.

Как пример возможности выдвигать различные идеи можно привести автобиографические данные Сальвадора Дали, который в своих дневниках пишет: «Мои возможности извлекать из всего пользу поистине не знают границ». Когда Дали на берегу увидел разбросанные китовые позвонки, — «и часа не прошло, как я насчитал целых шестьдесят два различных способа применения этих самых китовых позвонков, в их числе был балет, фильм, картина, философия, терапевтическое украшение, магический эффект, психологическое средство вызвать зрительные галлюцинации у лилипутов, страдающих так называемой страстью ко всему внушительному, морфологический закон, пропорции, выходящие за рамки человеческих мерок, новый способ мочиться и новый вид кисти. И все это в форме китового позвонка» (144).

Следует обратить внимание, что для креативной деятельности характерен не столько «веерообразный» поиск решений проблемы, сколько «веерообразная» постановка проблем. Креативная личность умеет найти сто проблем там, где нормальный человек не видит ничего кроме обычного естественного хода вещей. Ведь никто не ставил перед Сальвадором Дали задачу вызвать у лилипутов зрительные галлюцинации. Он сам ее поставил и решил.

2) Гибкость — оценивает способность выдвигать разнообразные идеи, переходить от одного аспекта проблемы к другому, использовать разнообразные стратегии решения проблем. «Способность к необыкновенным сочетаниям элементов и понятий» — называет эту важную характеристику креативности Роджерс. Низкие показатели гибкости могут свидетельствовать о ригидности (вязкости) мышления, низкой информированности, ограниченности интеллектуального развития или низкой мотивации. Высокие значения предполагают противоположные характеристики, но чрезвычайно высокая гибкость может отражать «метание» испытуемого от одного аспекта к другому и неспособность придерживаться единой линии в мышлении. Интерпретация этого показателя одинакова и в вербальных и невербальных тестах, однако гибкость во взглядах и действиях с образами не связана с легкостью смены аспектов в словесной сфере.

Симона, сестра Сент-Экзюпери, пишет в своих воспоминаниях, что брат «обладал даром чуть ли не мгновенно уловить связь между двумя явлениями, по видимости совершенно не сходными, и обнаружить общий закон управляющий множеством частных случаев».

3) Следующий показатель креативности по Торренсу — оригинальность — характеризует способность к выдвижению идей, отличающихся от очевидных, банальных или твердо установленных. Этот фактор считается одним из основных для характеристики креативной деятельности. На это указывал еще Гилфорд, говоря, что творческое мышление всегда порождает неожиданные, небанальные и непривычные решения (Guilford, 1967). Те, кто получают высокие баллы по оригинальности, обычно характеризуются высокой интеллектуальной активностью и неконформностью. Они способны делать большие умственные «скачки» или «срезать углы» при построении решения, но это не означает импульсивности, оригинальность решений предполагает способность избегать очевидных и тривиальных ответов.

Чтобы показать, каким образом оригинальность проявляется в реальной жизни, можно привести еще одно воспоминание, касающееся Антуана де Сент-Экзюпери. Его друг описывает, как в пору военных действий Сент-Экзюпери совершал ночной тренировочный полет и нужно было приземлиться на затемненном аэродроме с редкими и слабыми посадочными огнями. Когда Экзюпери повел свою машину на посадку, на пути у него внезапно появился вспомогательный прожектор — сооружение в два с половиной метра. Самолет был уже у самой земли, когда Экзюпери в темноте различил прямо перед собой этот незажженный прожектор. До него оставались буквально считанные метры. «Любой другой пилот рванул бы ручку на себя, — пишет Жорж Пелисье, — а Сент-Экзюпери, отдал ручку, коснулся земли, оттолкнулся, точно от трамплина, и перескочил через препятствие. Это было против всяких правил. Попытайся он скабрировать, самолету бы не уцелеть» (210). Это решение требовало моментальной перестройки практически автоматизированного навыка поведения для стандартной посадки самолета и характеризовалось не только оригинальностью, но и ярко выраженной гибкостью мышления. К менее значимым факторам креативности относится разработанность — показатель детализации идей. Этот фактор используется только для оценки фигурных тестов, но многие исследователи считают его довольно полезным. Высокие значения этого показателя характерны для учащихся с высокой успеваемостью, для тех, кто способен к изобретательской и конструктивной деятельности.

Считается, что, возможно, разработанность ответов отражает своеобразный тип продуктивного творческого мышления, связанный не столько с изобретательской, сколько с рационализаторской деятельностью и может быть как преимуществом, так и недостатком, в зависимости от того, как она проявляется.

Различие между двумя аспектами творчества может быть представлено, с одной стороны, как творчество в области создания новых идей и, с другой стороны, — как творчество в их разработке — создании новых производств и видов деятельности. Так, изобретатель предлагает оригинальный способ решения технической или другой проблемы, а предприниматель реально воплощает его и находит ему рыночное применение (72).

В России тесты Торренса впервые были адаптированы только в 1991 году. В 1995 году на базе фигурного субтеста был создан Краткий Тест творческого мышления, в котором существенно сокращены и упрощены процедуры тестирования и обработки результатов при сохранении основных показателей творческого мышления. В настоящее время из всех известных тестов Торренса наиболее широкое распространение получили вербальные и фигурные тесты.

Помимо тестов Торренса достаточно широко используется за рубежом тест Медника, который исследовал творчество в свете ассоциативной теории и считал, что суть креативности заключается в формировании новых комбинаций ассоциативных элементов, которые должны соответствовать определенным требованиям, связанным с пригодностью, полезностью и т.п. Чем более отдаленные элементы новых комбинаций используются, тем более креативным является решение. Тест, предложенный Медником, — тест отдаленных ассоциаций (Renute Associations Test) предлагает испытуемым в тестовых заданиях три слова, к которым надо подобрать четвертое таким образом, чтобы оно объединяло первые три. Это слово не должно быть найдено логическим, рациональным способом, а должно возникнуть как бы просто по ассоциации.

Аналогичные работы проводились Воллахом и Коганом, разработавшими несколько креативных тестов для детей в возрасте 10-12 лет.

Для работы с группой лиц творческих профессий Баррон использовал несколько тестов на креативность. Испытуемые должны были отобрать из большого количества нарисованных фигур (около 60), те, которые им больше нравятся. Как правило, более творческие люди предпочитают сложные асимметрические рисунки, напоминающие произведения художников-абстракционистов простым симметричным геометрическим фигурам. Тест создавался на основе исследования, проведенного над большими группами художников и людей других профессий. Оказалось, что этот тест позволяет очень эффективно отделить художников от не-художников. Интересно, что выявляемые этим тестом эстетические предпочтения художников и оригинальных ученых совпадают.

В библиографии, опубликованной фондом творческого образования (Creative Educational Foundation) уже перечисляется 4176 работ по психологии креативности, из них 3000 вышли после 50-х годов.

5

Я уже упоминал, что исследования, приведшие к выделению самостоятельного раздела психологии — психологии креативности, проводились не только профессиональными психологами. Проблемам креативной и творческой деятельности уделялось большое внимание в работах многих философов, социологов, искусствоведов, писателей, как одному из аспектов гениальности.

Само понятие гениальности существует тысячелетия. Философы античности понимали гениальность как нечеловеческое качество, как божественную одаренность (от латинского «genius» — «дух»), а гения — как человеческое воплощение этой божественной силы.

Понятие гения стало привычным и общераспространенным в эпоху Возрождения. Немецкий музыкальный теоретик Глареан (1488 — 1563) один из разделов в своем сочинении назвал «О гении композитора» (36) Понятие гения далее распространилось и на другие области: религиозную, научную, политическую, военную). Длительное время существовали разногласия по поводу того, в каких областях человеческой деятельности возможно применение понятия гениальности. Кант считал, что гений, как явление мистическое, не поддающееся ни объяснению, ни овладению, возможен только в сфере искусства, поскольку только здесь свободная игра художественного духа, сверхчувственного и непостижимого, порождает гениев. В отличие от искусства науки основаны на передаче и проверке опыта и достижений, на повторяемости результатов, поэтому творцы науки, даже выдающиеся, не имеют права называться гениями. Гегель также отрицал не только понятие научной гениальности, но и понятие научный талант.

По мнению Дугласа, культ гения, возникший в эпоху Возрождения и проявлению которого способствовала деятельность таких титанов, как Леонардо да Винчи, в период романтизма достиг своего апогея, и к настоящему моменту практически изжил себя (145).

Были попытки более рационалистического объяснения этого феномена, приводившие к излишне смелым заявлениям, что «гениальность спит в каждом человеке» и попытки вообще отрицать феномен гениальности как уникального явления.

Немецкий просветитель Лихтенберг писал, что «каждый человек может быть гениальным по крайней мере раз в год», а Дуглас утверждал, что для того, чтобы стать гениальным, необходимо всего две вещи: умение трудиться и бить в одну точку.

Известный историк науки Поль де Крюи писал, что «титул гения раздают с легкостью биографы, слишком ленивые для того, чтобы выяснить обычные свойства ума и характера, которые в соединении с удачей или случайностью сделали необычными этих людей» (37) и поэтому он считал необходимым избегать термина «гений» как неудачного.

В литературе о гениальности к настоящему времени выкристаллизовались два направления: элитарное, рассматривающее гениальности как уникальный феномен, и эгалитарное, рассматривающее гениальность как сочетание обычной работоспособности и удачи.

Большое хождение имеет представление о гениях, как квинтэссенции человеческой популяции. Овчаренко Н. В. в монографии «Гений в искусстве и науке» пишет, что творчество гениев — вершина достижений мировой культуры, по их идеям, произведениям и поступкам мы можем, якобы, судить о том, к чему стремились люди той или иной эпохи, каким было их мировоззрение, что представляли собой их цели, идеалы, вкусы, нравственный мир (37).

Этот принцип был обозначен Гюставом Лебоном в работе «Психология народов и масс» как закон пирамиды. Цивилизованный народ Лебон рассматривает как своего рода пирамиду со ступенями, основание которой занято темными массами населения, средние ступени — образованными слоями и высшие ступени, т.е. вершина пирамиды, — небольшим отрядом ученых, изобретателей, артистов, писателей — «очень ничтожной группой в сравнении с остальной частью населения» (179). Но, в отличие от многих до него и после него существовавших взглядов на эту вершину, как на некую квинтэссенцию, благородный и прекрасный цвет человечества, Лебон замечательно подметил, что большие интеллектуальные превосходства являются «ботаническими уродливостями» нежизнеспособными сами по себе.

«В действительности верхушка социальной пирамиды, — пишет он, — может существовать только под условием постоянного заимствования своих продуктивных сил у элементов, помещающихся под нею. Если собрать на уединенном острове всех индивидов, составляющих этот цвет, то можно образовать путем их скрещиваний расу, пораженную всевозможными формами вырождения и, следовательно, осужденную на скорое исчезновение» (179). Столь зрелый подход отнюдь не характерен для большинства философов и социологов.

Бертран Рассел писал, что если бы в XVII веке сто выдающихся личностей погибли бы в детстве, то современный мир не стал бы таким, каков он есть. «Если творческая потенция всего лишь ста человек имеет такое значение для мировой истории, то можно представить себе, — продолжает его мысль Вайнцвейг, — какое прекрасное будущее ждало бы нас, если бы целый миллиард личностей стал обладателем полноценного образования и свободы, чтобы получить возможность самовыражения и развития своих природных способностей» (214). Да уж, можно представить. Подход, конечно, совершенно детский — из области детских фантазий: как хорошо было бы, если бы съесть целую тонну мороженого и сто килограмм конфет. Миллиард выдающихся личностей! Человечество не смогло бы пристроить и миллион подобных экземпляров.

Все эти идеи выходят из старой теории общественной статики и динамики Г. Тарда, согласно которой прогресс складывается из изобретений гениальных людей и подражаний бездумной массы. Сюда же можно отнести некоторые идеи Штирнера об единственном, Ницше — о сверхчеловеке, Шпенглера — о цезаризме, Дьюи — об избранных, Богардуса — о лидерстве, Гука — о героях, Гумилева — об апоссионариях и т.п.

Все исследователи гениальности со своей стороны, равно как и психологи со своей, неоднократно пытались не только каузально объяснить природу гениальности, но и описать ее обязательные атрибутивные свойства. При этом большинство исследователей быстро отошли от шопенгауэровского определения гениальности как ненормального избытка интеллекта.

Были описаны такие характеристики гениев, как их необычайная продуктивность, взаимосвязь в их творчестве большого количества проблем, и огромное количество идей, вытекающее из их работ.

Дж. Холтон, изучив материалы о личности и деятельности Эйнштейна, сформулировал пять особенностей гениального ученого: 1) глубина постижения научных проблем; 2) необыкновенная ясность мысли, проявляющаяся в четкости постановки научных проблем и в простоте «мысленных экспериментов»; 3) феноменальное умение уловить почти незаметные значимые сигналы на фоне «шума» в любой экспериментальной ситуации; 4) настойчивость, энергия, полная самоотдача и абсолютная вовлеченность в излюбленную область науки; 5) умение создать вокруг себя своеобразную атмосферу, которую трудно описать (37).

Психологи Чикагского университета Г. Уолберг, С.Рашер и Дж. Пакерсон выявили у самых выдающихся людей мира (Леонардо да Винчи, Рембрандт, Галилей, Ньютон, Гегель, Наполеон, Дарвин и другие) четыре основных характеристики: высокий интеллект, любознательность, склонность задавать много вопросов и стремление выделиться; далее: раннее созревание; далее: настойчивость, силу воли и стремление к высоким достижениям; и последнее: большинство из них были усердными тружениками, хорошо переносили одиночество и отличались твердостью.

Более поздние исследования не только известных людей прошлого, но и современников (Ганди, Хемингуэя, Термана, Джефферсона, Вашингтона, Кинга, Линкольна, Модильяни) дали схожие результаты:

1) Раннее овладение знаниями в избранной специальности или в искусстве.

2) Проявление высокого интеллекта, способности мыслить, хорошая память в раннем детстве.

3) Энергичность, быстрое продвижение, увлеченность учебой и трудом.

4) Ярко выраженная независимость, предпочтение работать в одиночку, индивидуализм.

5) Чувство самосознания, творческой силы и умение контролировать себя.

6) Стремление контактировать с одаренными юношами или взрослыми.

7) Повышенная реакция на детали, образцы и другие явления внешнего мира.

8) Извлечение пользы из быстрого накапливаемого художественного или интеллектуального опыта (37).

В целом исследования гениальности как самостоятельного феномена представляют для психологии креативности большой интерес, поскольку затрагивают огромный спектр вопросов и в этих исследованиях накоплен огромный фактический и биографический материал. Не останавливаясь подробно на этой группе исследований, можно рекомендовать для ознакомления работы Диогена Лаэртского «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов», А.Шопенгауэра «О гении», А.Бергсона «Эволюция творчества», Ф. Гальтона «Наследственный гений», Г. Жоли «Психология великих людей», В. Оствальда «Великие люди», М. Нордау «Психо-физиология гения и таланта», Ч. Ломброзо «Гениальность и помешательство», П. К. Энгельгеймера «Теории творчества», С. О. Грузенберга «Гений и творчество», Н. В. Гончаренко «Гений в искусстве и науке».

6

В России послеоктябрского периода исследованиям креативности уделялось сравнительно мало внимания. И этому было много причин, к сожалению, преимущественно идеологического характера.

Лосев в «Диалектике мифа» хорошо сказал об отношении социалистического (общественного) государства с коммунистической идеологией к креативности и гениальности: «Нельзя коммунисту любить искусство. Мифология обязывает. Раз искусство, значит — гений. Раз гений, значит — неравенство. Раз неравенство, значит — эксплуатация… Будь я комиссаром народного просвещения, я немедленно возбудил бы вопрос о ликвидации всех этих театров, художественных и музыкальных академий, институтов, школ, курсов и т.п. Соединять искусство с пролетарской идеологией — значит развивать изолированную личность, ибо искусство только и живет средствами изолированной личности. Искусство может быть допущено только как вид производства, т.е. как производство чего-нибудь нужного и полезного… Феодализм и социализм вполне тождественны в том отношении, что оба они не допускают свободного искусства, но подчиняют его потребностям жизни… Развитой пролетарский миф не содержит в себе искусства» (84).

Эта шутливая сентенция великого философа была прямо на его глазах незамедлительно воплощена в жизнь, а сам он имел возможность осмыслить все ее нюансы, участвуя в строительстве полезного и нужного Беломорканала.

«Тунеядец» Бродский, получая Нобелевскую премию за достижения в области литературы, спустя полвека говорил, по сути дела, то же самое. Он, как и Лосев, сполна ощутил на себе истинное отношение пролетарского государства и к искусству и к науке.

«Если искусство чему-то и учит, — говорил Бродский, — то именно частности человеческого существования. Будучи наиболее древней — и наиболее буквальной — формой частного предпринимательства, оно вольно или невольно поощряет в человеке его ощущение индивидуальности, уникальности, отдельности, — превращая его из общественного животного в личность. Многое можно разделить: хлеб, ложе, убеждения, возлюбленную — но не стихотворение, скажем, Райнера Мариа Рильке.» За то, что произведения искусства, литература, стихотворение, обращается к человеку тет-а-тет, вступая с ним в прямые, без посредников, отношения «и недолюбливают искусство вообще, литературу в особенности и поэзию в частности ревнители всеобщего блага, повелители масс, глашатаи исторической необходимости. Ибо там, где прошло искусство, где прочитано стихотворение, они обнаруживают на месте ожидаемого согласия и единодушия — равнодушие и разногласие, на месте решимости к действию — невнимательность и брезгливость. Иными словами в нолики, которыми ревнители всеобщего блага и повелители масс норовят оперировать, искусство вписывает «точку-точку-запятую с минусом», превращая каждый нолик в пусть не всегда привлекательную, но человеческую рожицу» (29).

Там где речь идет о гениальности, о креативности, всегда встает вопрос об одаренности. О том, что гениальность — качество врожденное, писали еще Платон и Гете. В 1869 году Гальтон — основатель евгеники, опубликовал свою монографию «Наследственный гений» в которой попытался научно доказать мысль о генетической обусловленности гениальности. К подобным же выводам пришел известный психофизиолог Рибо. Кречмер считал, что одаренные, креативные личности являются результатом «соответствующего подбора в небольшом кругу более или менее кастовых семейств, в профессиональных и сословных кругах… и очень редко возникает при случайной наследственности «в браке без выбора — прямо из народа» (176). Известный английский психолог Сирил Берл на основании своих наблюдений утверждал, что относительная роль наследственности в интеллекте составляет 80 процентов, а окружающей среды — только 20 процентов. В конце 70-х годов появилась знаменитая статья Йенсена, в который автор утверждал, что различия в интеллекте являются в основном врожденными. Мог ли быть такой подход приемлем для социалистической психологии?

Конечно, нет. Система строго блюла генетическую девственность. Малейшие поползновения тут же пресекались. Классик отечественной психологии (Моцарт в психологии, как его называли) Выготский Л.С. в конце своей жизни потихоньку выдвинул концепцию зоны ближайшего развития, основываясь на опытах Мак-Карти, который показал, что дети 3-5 лет, занимающиеся какой-либо деятельностью под руководством взрослых, потом делали то же самое самостоятельно в возрасте 5-7 лет. Поэтому, по мнению Мак-Карти, нельзя определить уровень развития ребенка только по тому, как он самостоятельно, без помощи взрослых, решает предложенные ему задачи. Так может быть охарактеризован лишь уровень его «актуального развития». Но, кроме этого необходимо учитывать и другой, более важный показатель, определяющий возможности или зону ближайшего развития.

Выготский экспериментально доказал, что, несмотря на одинаковый уровень актуального развития у детей одного и того же возраста, зона ближайшего развития, то есть та граница сложности психической деятельности, которую достигают дети при работе под руководством взрослого, существенно отличается у разных детей (23).

Товарищ Непомнящая Н. И. в журнале «Вопросы психологии» тут же забила тревогу: противопоставление зоны ближайшего развития и уровня актуального развития «теоретически противоречиво: если зона ближайшего развития определяется обучением, то она должна зависеть, следовательно, от уровня актуального развития (который был создан предшествующим обучением), и тогда при одном и том же уровне актуального развития и одинаковых методах обучения мы должны иметь и одинаковые зоны ближайшего развития. В противном случае нужно будет признать, что развитие (и зона ближайшего развития) определяется какими-то иными факторами, помимо обучения» (94). Развитие, определяемое какими-то иными факторами, помимо обучения — мыслимо ли?!

Труды Эфроимсона не печатались, а процветала «дубининская» психология, «лысенковщина», когда из березы воспитывали ель, потому что «хвойняк» дороже.

Исследования не только индивидуальной обусловленности креативности, но и базовые исследования индивидуальной обусловленности личности, несмотря на фундаментальные исследования школы Бехтерева, Павлова, в России, можно сказать, только начаты: ра боты группы Голубевой, Русалова, Равич-Щербо тому пример. Современная наука, как пишет известный отечественный биолог Фролькис, «еще далека от того, чтобы понять, почему один человек гениален, а другой примитивен» (123). Только в последнее десятилетие психологи начали использовать тесты креативности, разработанные тем же Полем Торренсом, в прикладных исследованиях.

Но, поскольку общую атмосферу в психологии сейчас создает, как я уже писал, гуманистическая психология со своими теориями дурного бесконечного развития личности, использование креативных тестов в нашей стране не только повторяет многие ошибки западной психологии, но и приобретает чисто «наш» размах под лозунгом «Даешь креативизацию всей страны!"

В этом отношении показательна только что вышедшая монография Грановской Р. М. и Крижанской Ю. С. «Творчество и преодоление стереотипов» (40).

Авторы с самого начала указывают на резкое «оскудение творческого начала» в народе и связывают это явление с историческими процессами, происходящими в России за последние 70 лет. Болея душой за русский народ, авторы требуют «увеличить количество творчества «на душу населения». Для этих целей они предлагают использовать методы «специального обучения или воспитания». Желание благостное. Только авторы, похоже, забыли спросить население — желает ли оно увеличивать количество своего творчества, которое им собираются отпускать как мыло или спички в старые добрые времена «на душу населения».

Грановская и Крижанская предъявляют неизвестно кому целый список своего недовольства существующим положением вещей.

«Мы все более и более недовольны обществом, в котором живем.» — заявляют они. — «Мы недовольны растущей унификацией нашей частной — семейной и индивидуальной — жизни, вынужденно одинаковой одеждой, пищей, развлечениями, мыслями, стереотипами, явственной враждебностью общества к любой форме оригинальности или просто отличности от общепринятого».

Что значит «недовольны»? Недовольны — неунифицируйтесь. Кто это «мы»? Вечно страдающая русская интеллигенция, осемененная мировой культурой, вечно чуть-чуть беременная вселенскими замыслами и с вечной слабостью родовой деятельности? Великий знаток русского народа и русской интеллигенции Н.А.Бердяев хорошо сказал, что «в русской интеллигенции рационализм сознания сочетается с исключительной эмоциональностью и с слабостью самоценной умственной жизни» (21).

Как можно обвинять общество во враждебности к любой форме оригинальности — если само общество на том стоит, если само общество — суть единство. Общество, если оно желает стабильного существования, вынуждено всеми силами поощрять конформизм и унитаризм.

Авторы «недовольны всепроникающей массовой культурой, вытесняющей культуру подлинную, несовместимой с какой бы то ни было духовностью и индивидуализмом в любых его проявлениях».

Стоит ли злобиться на массовую культуру, которая исходя из определения — явление массовое и на массы рассчитано. Не нравится — выключите телевизор, радио, прекратите читать газеты — сходите в театр, почитайте Кафку, Музиля, Пруста, Джойса, Бродского,.. перечитайте Пушкина, в конце концов, посмотрите Тарковского и Сокурова, Гринуэя и Бергмана, послушайте Шнитке и не отравляйте жизнь окружающим, не мешайте им смотреть Марианну и Санта-Барбару. #page#

В Соединенных Штатах, между прочим, национальная святыня — отнюдь не Гарвард, а Музей футбольной славы, а «Менса» — ассоциация людей с высоким коэффициентом интеллекта — чуть ли не тайное сообщество (213). Извечное желание русской интеллигенции (начиная от народников) «дотянуть» народ до своего уровня ничто иное как утопия, ничего общего с поведением креативной личности не имеющая. Какое дело креативной личности до общества, которое ее окружает. Суть креативной личности — ярко выраженный индивидуализм и, если вы так ратуете за него — будьте индивидуалистами до конца: признайте право окружающих самостоятельно распоряжаться собственной судьбой. Не нужно всеобщей креативизации и нет смысла обвинять систему образования, «которая порождает конформистов и вдалбливает в головы стереотипы, формируя людей с «законченным» во всех смыслах образованием вместо того, чтобы воспитывать оригинальных мыслителей».

Уверенность, что все зависит от воспитания и обучения — следствие грубого отражательного понимания психической деятельности в каком-то примитивном локковском смысле. Можно подумать, что все креативные личности поголовно обучались в специальных, закрытых от остального народа, учебных заведениях. Нет — они учились в обычных школах, обычными учителями и никакая система образования не может воспрепятствовать реализации потенций человека, если они, конечно, имеются. Бродский окончил восемь классов обычной советской школы, после чего работал фрезеровщиком на Арсенале и санитаром в морге, и это ничуть не помешало ему стать Бродским.

Уже не только психологи и педагоги подключаются к проблеме воспитания творческой личности, но и физиологи.

«При рождении каждый ребенок является потенциальным обладателем творческих способностей… Почему же, однако, лишь немногие остаются обладателями творческих способностей, подавляющее большинство приобретает лишь исполнительские, а часть — вообще никаких?» — пишет физиолог Аршавский, и предлагает использовать «принцип доминанты» в организации обучения, что якобы может способствовать развитию творческих способностей у школьников. Для этих целей учитель на каждом уроке формирует задачу-цель, а ученик должен самостоятельно оценить результат, который он должен достигнуть, и учитель-консультант должен добиться, чтобы доминанта была разрешена. Затем во время перемен ученики осуществляют «раскованную двигательную активность», «пальпаторно оценивая вагус-фазу восстановления, т.е. частоту сердечных сокращений. Все это заканчивается «чувством глубокого удовлетворения», после чего «ученик начинает любить школу, и появляется у него желание учиться… Приведенный принцип обучения и является основой сохранения и дальнейшего развития творческих способностей» (16).

Если бы все было так просто. Масса креативных тренинговых курсов была предложена за рубежом, чтобы обучить людей генерировать идеи. Постоянно появляются оптимистические заявления о ценности этих курсов для развития креативности, но, как доказано, на деле они всего лишь улучшают способность выполнять только тот вид тестов, которые использовались во время тренинга. Полученные навыки неприменимы в других ситуациях. Это и не удивительно.

Удивительно другое — начало разработки данной проблемы в нашей стране. Если бы это не было так смешно — это было бы грустно. Какой смысл заниматься развитием креативности у детей в стране, из которой креативные личности удирают как в старом анекдоте «хоть тушкой, хоть чучелом"? Причем тысячами. Причем никто в большинстве случаев о их креативности не беспокоился и никого она (кроме Джорджа Сороса) не интересовала и не интересует.

Это Соединенные Штаты в начале и в конце Второй мировой войны в первую очередь вывезли весь интеллектуальный потенциал Германии — сначала еврейский, затем немецкий. Когда нам понадобилось создать атомную бомбу — где был ее будущий отец? Правильно — в тюрьме. Куда отправили создателя водородной бомбы, после того как он выполнил свою миссию и стал позволять себе индивидуальные мысли и взгляды? Правильно — под присмотр психиатров и под домашний арест. Если вы считаете, что в настоящее время в нашей стране что-либо изменилось, вспомните, что было, когда Сахаров вышел на трибуну съезда.

Это Израиль проводит ежегодно тестирование детей в Екатеринбурге, и лучших за государственный счет вместе с родителями вывозит к себе. Эти страны могут позволить сказать о себе, что им не хватает творческих личностей. России лучше бы не позориться на этот счет.

Если наша страна и создаст уникальный метод по развитию креативности, правительства США и Израиля с радостью сократят свои расходы на образование в глубокой уверенности на скорый приток свежих сил.

И не надо истерического надрыва при оценке реальной ситуации, так свойственного всем гуманистическим психологам.

«Дела плохи, — пишет Виктор Франкл, — но они станут еще хуже, если мы не будем делать все, что в наших силах, чтобы улучшить их… Несмотря на нашу веру в человеческий потенциал человека, мы не должны закрывать глаза на то, что человечные люди являются и, быть может, всегда будут оставаться, меньшинством. Но именно поэтому каждый из нас чувствует вызов присоединиться к этому меньшинству» (149) «Я убежден, что психолог должен внести свой вклад в понимание современного кризиса, причем безотлагательно» — пишет по этому же поводу Эрик Фромм (157).

«Нам недостает инициативных, духовно свободных людей со свежими подходами к актуальным проблемам. Мы остро нуждаемся в их творческих идеях, смелых проектах и новых представлениях о жизни. Мы повсюду наталкиваемся на стереотипы: в мышлении, поведении, общественной жизни — и не умеем их преодолевать. Если бы мы могли стать чуть более открытыми и раскованными, чуть менее подверженными стереотипам, чуть более непосредственными — насколько меньше было бы у нас проблем.» — вторят Франклу и Фромму российские психологи (40).

Насколько наше общество нуждается в духовно свободных людях надо спросить у тех философов, которых в 20-х годы отправили на корабле на Запад (и им еще повезло), или надо спросить у тех тысяч и тысяч креативных личностей, которые, к счастью, уже не здесь, где, как выясняется при чтении литературы, их так не хватает. Российские креаты, а их в России рождается ничуть не меньше, чем в любой другой стране, с успехом преподают и творят в университетах США, Англии, Израиля, Западной Европы. И слава Богу. «Угораздил же черт родится в России с умом и талантом» — сетовал в свое время А.С.Пушкин.

Ничего не изменилось. И не нужно думать, что если наука срочно не скажет свое золотое слово — все кончится, все погибнет. Ничего подобного. Никому мы не нужны со своими знаниями. Ни две тысячи лет тому назад, ни сейчас, ни еще через две тысячи лет. Сократ для Мелитов всегда «попусту усердствует, испытуя то, что под землею, да и то, что в небесах, выдавая ложь за правду и других научая тому же».

6

Чтобы нам стал более понятен подход к креативным личностям многих отечественных психологов в последние годы, необходимо рассмотреть известную концепцию Карла Роджерса о врожденном стремлении к самоактуализации. С его легкой руки на феномене избыточной детской активности и детской креативности помешалась вся гуманистическая психология.

В предисловии к монографии Роджерса доктор психологических наук Е. И. Исенина пишет: «Если мы посмотрим на ту настойчивость, с которой младенец, преодолевая все препятствия, борется за окружение, дающее возможность развиваться его способностям и потенциям, то концепция Рождерса о врожденном стремлении к актуализации не покажется утопической. Эта тенденция хорошо просматривается у выдающихся музыкантов, писателей, художников, мастеров. Вероятно, она связана с активным началом в человеке и во всем живом» (204).

Каждый нормальный ребенок активен и каждый нормальный ребенок креативен — в этом не нужно никого убеждать. Каждая личность активна и креативна в процессе своего развития и в этом смысле на самом деле стремится к своей актуализации. Роджерс считает, что актуализация свойственна не только человеку, но и растениям и животным. Она — суть жизни и присуща всему живому. «Стремление реализовать себя, проявить свои возможности… направляющее начало, проявляющееся во всех формах органической и человеческой жизни». Пусть так. Но это значит, что в момент созревания всего живого стремление к актуализации исчезает, так как зрелость подразумевает актуализованность, исполненность. После этого не может быть биологически здорового развития. После достижения биологической зрелости допустим только один нормальный процесс — инволюционный. Если и этот процесс называть стремлением к актуализации, процесс, финалом, которого является смерть, то стремление к актуализации нельзя назвать иначе как стремление к смерти, или инстинктом смерти.

Но на этом этапе гуманистические психологи полностью сбрасывают со счетов биологические факторы и начинают говорить о личности и психической зрелости, пытаясь доказать на примерах креативных личностей, что они то и являют собой образцы психической зрелости. «Психическая зрелость связана с творчеством, самоактуализуясь, люди становятся более творческими. Полноценно функционирующий человек не обязательно адаптирован к своей культуре, будучи членом общества, он не конформен и не является его пленником». Довольно точное описание креативной личности в плане ее асоциальности. Но тогда, во-первых, получается, что подавляющее большинство зрелого человечества «психически незрело», а, во-вторых, я много бы дал, чтобы посмотреть на то самое общество, о котором так мечтают гуманистические психологи — общество креативных нонконформистов и индивидуалистов. Густав Лебон с трудом представлял, что было бы, если собрать всех выдающихся людей вместе на одном острове. Психологи — гуманисты мечтают о том, чтобы таким островом стала вся Земля. Глупо.

При всем при том, Роджерс совершенно точно описывает существующее положение дел в обществе. Он пишет, что после получения образования люди становятся конформистами со стереотипным мышлением. «Стремление к конформизму и стереотипии просматриваются везде — в одежде, которую носят люди, в еде, которую они едят, в книгах, которые они читают, в идеях, которые они исповедуют и быть оригинальным, не таким как все — опасно» (204). Он только заблуждается по поводу того, что «если человек не сможет по-новому, оригинально адаптироваться к окружающему его миру так же быстро, как его изменяет наука, наша культура погибнет».

Роджерс верно подмечает не только всеобщность креативной деятельности, но и ее асоциальность и аморальность. Он пишет, что нет разницы в творчестве при создании картины, литературного произведения, симфонии и изобретении новых орудий убийства. Один человек может изобретать способ облегчения боли, а другой — новые, более изощренные способы пыток. Оба эти действия представляются Роджерсу творческими. И это совершенно верно: креативной личности совершенно безразлично — в какую деятельность вкладывать свои усилия, а учитывая ее общую асоциальную направленность, скорее следует ожидать перехода в антисоцальность, чем в просоциальность. «Злой гений» — всегда звучит более правдоподобно, чем «добрый гений». «Многие, возможно большинство, творений и открытий,.. — пишет Роджерс, — имели в своей основе скорее стремление удовлетворить личный интерес, чем социальную значимость».

 Чем более личность «открыта» своему опыту, чем более она «экстенсиональна» полагает Роджерс, тем более социально конструктивна ее творческая деятельность. Как пример он приводит Сократа, который развил якобы новые социально конструктивные идеи. Какие идеи Сократа показались Роджерсу социально конструктивными — трудно сказать. Если это идеи, заложенные в платновском «Государстве», согласно которым государством должны управлять философы — то эти идеи как идеями были, так ими и остались. В этом отношении идеи Роджерса не выдерживают никакой критики. Если понимать открытость личности к другим людям, к своей культуре как любовь к людям, как социофилию, то каким образом отсюда может вытекать креативность, индивидуальность и независимость? Если понимать открытость как отсутствие ригидности и проницаемость границ понятий, убеждений, образов и гипотез, терпимость к неоднозначности — то каким образом на этой зыбкой почве можно строить хотя бы какое-то подобие государственности? Любое общество на том и стоит, что обладает жестким набором социальных норм, систем отношений, идеалов, мифов. Если общество не будет бороться с инакомыслием — оно погибнет.

 Человеческий род, имеющий склонность к созидательной социальной жизни (на что указывает Рождерс), созидательность свою проявляет именно в создании и поддержании всевозможных стереотипов, норм, правил и законов, без которых невозможно существование ни одного общества.

7

Я уже упоминал в начале главы, что феномен креативной личности обусловлен избыточной психической энергией у индивида, достигшего своей биологической зрелости. Но за счет чего можно объяснить постоянный приток психической энергии у креативной личности? На этот вопрос сложно ответить до тех пор, пока мы будем оперировать понятием «психическая энергия» как гипотетическим конструктом, без более надежного нейрофизиологического базиса.

Пока можно констатировать факт только по его феноменальной сущности, так сказать, на выходе, даже не понимая его причинной, глубинной обусловленности.

Можно высказать две гипотезы по этому поводу.

Возможно, что креативная личность не использует по тем или иным причинам ту часть психической энергии, которая эволюционно предназначена для психофизиологических процессов: например, для сексуальной деятельности и связанная с этой деятельностью часть психической энергии (либидо в понимании Фрейда) направляется по механизму сублимации на креативную деятельность.

Именно так объяснял себе креативную деятельность Фрейд. «Прибавками энергии со стороны сексуального влечения в нашей душевной деятельности мы обязаны, по всей вероятности, нашими высшими культурными достижениями» (154).

Многие отмечали на определенную связь между сексуальной активностью и креативной деятельностью. По древнему изречению «Из пророка, познавшего женщину, семьдесят семь дней не говорит Бог». Бальзак говорил, что каждый половой акт стоит ему половину ненаписанного романа. Микеланджело говорил, что его искусство заменяет ему жену. Ломброзо писал, что гениальные люди всю жизнь остаются одинокими, холодными и равнодушными к обязанностям семьянина и члена общества. Гете, Гейне, Байрон, Челлини, Ньютон — тому доказательства.

С другой стороны, Кречмер указывал, что «потомство гениев по мужской линии почти всегда быстро вымирает. Часто гений остается без потомства» (176). На это же указывал Эфроимсон: «Потомство великих ученых, мыслителей, поэтов, провидцев обычно малочислено» и что с житейской точки зрения жажда знаний противоестественна, поскольку обладание знаниями не помогало, а скорее мешало их владельцам выжить и оставить потомство» (127).

Возможно также, что у креативной личности имеется какой-либо комплекс, например, той же сексуальной природы, защитой от которого является креативная деятельность, которая поглощает значительное количество психической энергии и тем самым комплекс энергетически как бы «обесточивается», а энергия катектируется. У личности не хватает психической энергии для того, чтобы связать комплекс и для его нейтрализации создается постоянный очаг психической креативной деятельности, можно сказать «черная дыра», которая засасывает всю свободную энергию, оставляя при этом комплекс в нефункционирующем состоянии.

Возможно, что у креативной личности в принципе уровень свободной психической энергии изначально существенно выше, чем в популяции и при этом креативная психическая деятельность выбирается неизбежно в результате того, что вся психическая деятельность строиться по гомеостатическому принципу, когда:

а) индивид стремиться к редукции свободной психической энергии, так как ее значительное количество приводит к напряжению и неприятному субъективному состоянию;

б) креативная деятельность является максимально энергоемкой и поэтому наиболее привлекательной в вышеуказанной ситуации.

Перед креативной личностью закрыта прелесть мирной спокойной жизни обыкновенного человека. Даже при всем своем желании такой человек не может получить удовольствие от сытой спокойной, равномерной жизни, так как нереализованная энергия, создавая напряжение, будет являться причиной более мощного неудовольствия, чем бытовая неустроенность, и для устранения этого напряжения он вынужден будет творить, находясь с внешней точки зрения, быть может, в совершенно неустроенном материальном по ложении. Но сам акт творчества при этом будет приносить ему за счет утилизации энергии большее удовольствие, чем неудовлетворенность бытом.

«Испытываю восхитительные муки от желания сделать что-нибудь еще более необыкновенное и прекрасное, — так описывал это напряжение в своих дневниках Сальвадор Дали. — Эта божественная неудовлетворенность есть признак того, что в недрах души моей нарастает какое-то неясное давление, сулящее принести мне огромные наслаждения» (144).

Шопенгауэр объясняет гениальность тем, что человек получает в свое распоряжение такую меру познавательной способности, которая намного превосходит то, что требуется для служения индивидуальной воле и «этот высвобождающийся избыток познания» (как верно он подмечает эту изнутри идущую энергию) объясняет «живое беспокойство гениальных индивидов». Действительность редко может их удовлетворить, потому что она не наполняет их сознания; это и сообщает им неутомимую стремительность, беспрерывное искание новых и достойных размышления объектов, между тем, как «обыкновенный сын земли», «этот обыкновенный товар природы, какой она ежедневно производит тысячами», как характеризует примитивную личность Шопенгауэр, совершенно наполнен и удовлетворен обычной действительностью, растворяется в ней, всюду находя себе подобных и испытывает при этом «тот особый комфорт повседневной жизни, в котором отказано гению» (209). Креативная личность всегда находится в безвыходном положении. Даже связанная тем или иным видом деятельности, который не позволяет полностью реализовать запас энергии, она автоматически, естественно, по необходимости либо приступает к другой деятельности, либо начнет совмещать эту деятельность с другой. Так Александр Дюма, работая простым клерком, начинает писать романы, Лейбниц от скуки создает теорию дифференциального исчисления, а математик Льюис Кэролл пишет «Алису в стране чудес». Одна из моих пациенток (бухгалтер по профессии и типичная креативная личность по сущности) рассказывала, что, во время работы в фирме она просто обожала, когда ей давали невыполнимые задания, а собираясь на встречу выпускников своего курса, где, как она предполагала, будет скучное «перемывание друг другу костей» и выставление собственных недостигнутых успехов, она очень серьезно опасалась, что не удержится и устроит какой-нибудь скандал. Креативная личность не только всегда стремится к максимально нестабильным и непредсказуемым ситуациям, но и сама способна создавать их, если они отсутствуют по ряду причин.

8

Чтобы понять сущность креативности, необходимо отказаться от отражательного понимания психической деятельности человека. Человек не просто отражает объективную реальность, он ассимилирует ее в процессе созревания в той мере, в какой ему позволяют это его мозговые морфофункциональные и энергетические возможности. «В структурах мозга отражательная деятельность целого ряда поколений получила возможность эволюционного накопления в форме специфических структур и молекулярных процессов» (17).

Эволюционная мощь человеческого мозга действительно уникальна по сравнению с другими видами живых существ, населяющих Землю, но она носит не отражательный, а ассимиляционный характер, и в то же время всегда бесконечно мала по сравнению с истинной сущностью объективной реальности. Даже сами слова «истинность» и «сущность» неприемлимы в отношении субъективной представленности реального мира. Мир, окружающий нас, бесконечен, равно как и вечен, в отличие от конечности и временности человеческого бытия и функционирования человеческой психики. Мозг и психика не отражают объективной реальности уже хотя бы потому, что отражение предполагает равноценность феномена и его отражения. Мозг же способен только ассимилировать ограниченное количество смысловых констант объективной реальности в процессе своего созревания, создавая более или менее слабое подобие малой части реальности. Даже сравнение между фотографией и живым человеком слишком велико и сильно для понимания действительного соотношения между субъективной и объективной реальностью. Сам термин «отражение» принципиально не подходит для объяснения психической деятельности. Человек не отражает, а вклинивается, или, можно даже сказать, «натягивается» на реальность.

Креативность, как мы уже писали в начале главы, представляет собой нормальную функцию нормально созревающего мозга. В этом отношении каждый ребенок креативен. В зависимости от особенностей строения и функционирования мозга каждый ребенок, ассимилируя определенный объем информации, создает уникальный слепок объективной реальности. Субъективный мир каждого человека отличается разве что разработанностью деталей. Чем меньше возраст человека, тем большей уникальностью и индивидуальностью отличается его субъективный мир. После достижения биологической зрелости у большинства людей картина мира не только не прорисовывается и не проясняется, но, напротив, с каждым годом тускнеет и огрубляется.

В начале жизни вся энергия индивида расходуется на ассимиляцию питательных веществ для морфогенеза и ассимиляцию смысловых констант, необходимых для адаптации в социальной среде. Только человеческий индивид, только человеческий мозг обладает соответствующей структурой и соответствующей энергией для этих процессов. Ассимиляционная способность очевидно максимальна в раннем возрасте, когда вес ребенка увеличивается за короткий срок в несколько раз, пространственные и функциональные характеристики тела меняются каждый месяц, и в то же время ребенок должен усваивать такой объем «социальной» информации, что некоторые психологи считают, что количество усвоенной информации до 3-летнего возраста равно всему объему информации, которую индивид сможет усвоить на протяжении всей дальнейшей жизни. Если это и не так, то, вероятно, близко к этому. Ребенок усваивает языковую систему, систему невербальной коммуникации, специфичную для данного общества, огромное количество навыков и умений и способность к этому усвоению к сожалению уменьшается с возрастом. В этом смысле психологи даже говорят о сенситивных периодах в онтогенезе, имея в виду, что информация не усвоенная в определенные возрастные промежутки, рискует не быть усвоенной никогда.

При этом, как можно заметить, не социальная среда оказывает воздействие на развивающийся организм, как принято считать в отражательной и «воспитательной» психологии (на идиота социальная среда не оказывает ровным счетом никакого воздействия), а сам развивающийся организм активно ассимилирует окружающую социальную среду. И чем меньше возраст ребенка, тем большими ассимиляционными способностями обладает его мозг.

Поскольку мозг человека изначально, генетически предопределенно рассчитан на значительный объем информации, которую он должен усвоить после рождения, равно как пищеварительная система ребенка рассчитана на поступление материнского молока взамен плацентарного питания, информация — это пища для ребенка. Он жаждет информации. Отсутствие необходимого объема сенсорной стимуляции сказывается не только на психическом, но и на физиологическом развитии ребенка. Ребенок не просто пассивно отражает реальность, он впитывает, всасывает, заглатывает ее. Лейтес, описывая свои наблюдения за детьми, отмечает, что они сами тянутся к умственной нагрузке, испытывая удовольствие от умственного напряжения. Дети без специального руководства взрослых, а иногда и вопреки их желанию учатся читать. Дети просто страдают, если им отказывают в получении знаний, отказываются назвать цифру или букву. Получаемые знания радуют ребенка больше, чем сладости. В некоторых случаях это настолько мощная потребность, что она даже пугает родителей и они пытаются оградить своих детей от избытка информации. Один из мальчиков, которого наблюдал Лейтес, когда родители отказывали ему в удовлетворении любопытства и когда не было других занятий с тоски переводил простые дроби в десятичные с точностью до 20 знаков.

Примеры жажды знаний у детей и подростков настолько обычны, что потребность занять свой мозг чем-либо как-можно более трудным кажется естественной. Как раз отсутствие такой активности у ребенка настораживает и указывает на заболевание. Удивляют разве что примеры гипертрофированной потребности в информации — так называемые дети-вундеркинды.

Крутецкий В. А. в одной из своих статей рассказывает о мальчике, который в трехлетнем возрасте научился читать, в шестилетнем возрасте самостоятельно научился читать на немецком языке, в четыре года овладел нотной грамотой, в семь лет начал изучать самостоятельно химию по энциклопедии. В два с половиной года он считал до 100, а в трехлетнем возрасте освоил счет до 1000. В пятилетнем возрасте он умножал в уме двухзначные цифры, а в шестилетнем начал интересоваться тригонометрическими функциями, вычислял в уме квадратные корни. В восьмилетнем возрасте он усвоил различные системы счисления (начиная от двоичной) (73).

Эти, не такие уж и редкие, примеры ярко выраженной креативности у детей отражают общую эволюционную тенденцию избыточной потенциальности человеческой психики. Та степень сложности и дискретности отражения объективной реальности, которую демонстрирует современный человек объективно не нужна, избыточна для биологического существования и в какой-то мере является помехой ему. Процесс эволюционного усложнения мозга является серьезной угрозой для существования человека как вида.

Не случайно у всех исследователей быта примитивных народов возникало непреодолимое впечатление, что именно они, а не мы лучше адаптированы для существования на Земле. По большому счету биологическая задача человека заключается в воспроизводстве потомства. Для этих целей ему необходимо усвоить определенное количество навыков социальных взаимоотношений, и это количество уже давно избыточно, если помнить об их первоначальной цели. Чтобы выжить и обеспечить воспроизводство потомства, человек не нуждается в тригонометрии, теории относительности, символизме, неокантианстве, буддизме или этой книге.

Все эти недоразумения можно объяснить только лишь избыточной продукцией свободной психической энергии, своеобразным порочным кругом. В целях более гибкой биологической адаптации, человек вынужден усваивать значительную часть поведенческих матриц после рождения, для чего необходима свободная психическая энергия. Увеличение свободной психической энергии, передача информации через обучение приводит к улучшению биологической адаптации. Улучшение биологической адаптации приводит к тому, что значительная часть свободной психической энергии остается невостребованной и утилизируется в креативной деятельности. Креативная деятельность приводит к постепенному ухудшению биологической адаптации.

Однако, примеры повышенной детской креативности, известные науке и описанные выше, имеют слабое отношение к креативной личности. Ранняя детская повышенная потребность в информации, ранние детские достижения в различных областях информационной деятельности (математике, шахматах, языках) свидетельствуют о количественной избыточности психической энергии, которую ребенок просто вынужден утилизировать в максимально энергоемкой деятельности, что он и делает. Но это совершенно не означает, что уровень психической энергии будет оставаться неизменным на протяжении всего онтогенеза. Как раз напротив, у большинства людей (и значит, не будет ошибкой сказать «в норме») количество психической энергии существенно уменьшается чаще всего не только по достижении биологической зрелости, но и задолго до этого.

9

Этот процесс часто совершенно незаметен изнутри — глазами и сознанием примитивной личности. Незаметен этот процесс именно по причине его массовости и общераспространенности. Поскольку скорость уменьшения и особенности изменения психической активности у большинства индивидов одинакового возраста примерно равна — эти процессы не воспринимаются и не осознаются, поскольку не выделяются на общем фоне, поскольку они и есть фон.

Но именно в этот период и происходит выделение феномена креативной личности на общем фоне. Поскольку снижение психической активности у креативной личности происходит существенно позже, чем в норме, по достижению биологической зрелости пути примитивной и креативной личности расходятся. Примитивная личность становится взрослым социальным и социофильным конформным существом — кирпичиком общества, креативная личность остается взрослым асоциальным и нонконформным ребенком.

Процесс этот замечается обеими сторонами. Так, креативная личность с каждым годом все более замечает, что все те друзья юности, с которыми так интересно было еще год-два тому назад играть, дурить, спорить и мечтать, при «встречах выпускников» только посмеиваются над своими юношескими несерьезными фантазиями, и с огромным интересом обсуждают такие «важные» с их новой точки зрения вещи, как социальное положение того или иного одноклассника, кто и как выгодно женился или вышел замуж, у кого какая новая машина, и «где ты купила это платье» и «у Петьки жена родила двойню, а он спит с другой». Твоя любимая, которая еще несколько лет тому назад была единственной и неповторимой (и ведь на самом деле была ей) и поцелуй которой был целой жизнью и стоил ее — неужели эта выпивающая женщина — она? Да, это — она.

Антуан де Сент-Экзюпери описывает в «Планете людей» семью в вагоне третьего класса: мать кормит младенца, отец, «как ком глины», и он задается вопросом: «Почему же так изуродована благородная глина, из которой вылеплен человек? Дело не в нищете, грязи и уродстве. Они когда-то встретились впервые, и наверно, он ей улыбнулся и, наверно, после работы принес ей цветы. Быть может, застенчивый и неловкий, он боялся, что над ним посмеются. А ей, уверенной в своем обаянии, из чисто женского кокетства, быть может, приятно было его помучить. И он, превратившийся нынче в машину, только и способную ковать и копать, томился тревогой, от которой сладко сжималось сердце. Непостижимо, как же они оба превратились в комья грязи? Под какой страшный пресс они попали? Что их так исковеркало?»

Он смотрит на малыша, примостившегося между отцом и матерью. «Я смотрел на гладкий лоб, на пухлые нежные губы и думал: вот лицо музыканта, вот маленький Моцарт, он весь — обещание! Он совсем как маленький принц из сказки, ему бы расти, согретому неусыпной разумной заботой, и он бы оправдал самые смелые надежды! Когда в саду, после долгих поисков, выведут наконец новую розу, все садовники приходят в волнение. Розу отделяют от других, о ней неусыпно заботятся, холят ее и лелеют. Но люди растут без садовника. Маленький Моцарт, как и все попадет под тот же чудовищный пресс. И станет наслаждаться гнусной музыкой низкопробных кабаков. Моцарт обречен».

Он возвращается в свой вагон и говорит себе, что эти люди не страдают от своей судьбы. И сам он не столько сострадает и жалеет, сколько мучается заботой садовника. «Меня мучит не вид нищеты, — пишет Экзюпери, — в конце концов, люди свыкаются с нищетой, как свыкаются с бездельем. На востоке многие поколения живут в грязи и отнюдь не чувствуют себя несчастными. Того, что меня мучит, не излечить бесплатным супом для бедняков. Мучительно не уродство этой бесформенной, измятой человеческой глины. Но в каждом из этих людей быть может убит Моцарт» (210).

Мучительно созерцать процесс умирания человеческой личности, но если, как Экзюпери, верить в то, что любовью и заботой этот процесс можно приостановить, становиться легче. Но это только вера, и больше ничего. Еще более мучительно осознавать, что процесс этот необратим и никакие заботы садовника не в силах что-либо изменить в существующем порядке вещей.

Одиночество, тоска и грусть наполняют тогда сердце креативной личности. Одиночество креативной личности — особое одиночество, может быть, самое страшное одиночество, потому что это одиночество среди людей. Ужасно положение человека, в одиночестве заброшенного на необитаемый остров, но у него есть надежда на возвращение к людям. У креативной личности такой надежды нет. Она постоянно среди людей, но не с ними.

Мучения креативной личности можно сравнить с мучениями больного, который не может ночью заснуть в палате с мирно спящими пациентами. Напрасно пытаться заснуть. Напрасно пытаться разбудить их. Их сон здоров и естественен. Никто не убивал Моцарта. Моцарт уснул. Прекрасная маленькая бабочка превратилась в толстую прожорливую гусеницу, уютно устроившуюся на своем вкусном зеленом листе и все, что ее интересует — это еще более большой и сочный лист, на который она стремится переползти, безжалостно спихивая своих менее проворных собратьев.

Так креативная личность сталкивается с феноменом примитивной личности. Но и в это же время примитивная личность сталкивается с феноменом креативной личности. Встреча эта ничего хорошего для последней не сулит. Как только такой индивид безошибочно распознается, он в большинстве случаев подвергается жестокому остракизму. В лучшем случае его признают «чокнутым», «не от мира сего», «убогим, достойным лучшей доли», предпринимаются определенные попытки наставить отщепенца на путь истинный и, поскольку это не удается, общество прилагает все усилия для искоренения инакомыслия. Если тебя при этом сочтут сумасшедшим — это очень хороший исход.

Лучше Ницше об этом никто не мог знать и сказать. Еще до своего «сумасшествия» он писал: «Каждый избранный человек инстинктивно стремится к своему замку и тайному убежищу, где он избавляется от толпы, от многих, от большинства, где он может забыть правило «человек» как его исключение… Кто, общаясь с людьми, не отливает при случае всеми цветами злополучия, зеленея и серея от отвращения, пресыщения, сочувствия, сумрачности, уединенности, тот наверняка не человек с высшими вкусами» (187).

Все записи и дневники, которые Ницше написал в период «умопомрачения» были полностью уничтожены якобы из гуманных соображений по отношению к больному мыслителю, но может быть из гуманных соображений по отношению к здоровому человечеству?

Если рассказывать об одиночестве креативной личности, то лучшего примера, чем Ницше не найти. «Выше, чем любовь к людям, кажется мне любовь к… призракам, — говорит Заратустра, — призрак, который скользит над тобой, брат мой, красивее, чем ты… но ты боишься и бежишь к своему ближнему».

Гипертрофированная креативность позволила Ницше «ассимилировать чуть ли не все философские, эстетические и художественные школы нашего времени… и одиночество медленно и верно вокруг него замыкало объятия. Каждая новая книга отрезала от Ницше небольшую горсть последователей. И вот он остался в пустоте». Так описывает трагедию, постигшую Ницше, Андрей Белый (20).

Каково же восприятие креативной личности со стороны окружающей его толпы? «Какой великий и поучительный пример представляет судьба этого несчастного гордеца, попавшего в дом умалишенных… Истинный ужас наводит это великое и заслуженное наказание злополучного безбожника, вообразившего себя богом…» — писалось в журнале «Вопросы философии и психологии» за 1892 год.

Когда автора известной в свое время истории новой философии, Куно Фишера, спрашивали, почему он не отводит в своих трудах места Фридриху Ницше, знаменитый гейдельбергский профессор всегда с презрением отвечал: «Ницше — просто сумасшедший».

Принципиальная асоциальность и социофобность — очень важный признак креативной личности.

Кьеркегор первым из философов задолго до Ницше понял это. Он называл креативную личность эстетиком и подметил основную черту креативной личности — она боится «всего, что может внести в его жизнь определенное, постоянное содержание. Почему?» — спрашивает Кьеркегор. Потому, что иначе его разорвет изнутри клокочущая в нем энергия.

Кьеркегор осуждает эстетика в бессмысленности, ненужности, эгоистичности, асоциальности существования. Это так, но обвинение это лишено смысла — у креативной личности (эстетика) нет другого выбора, нет выбора в том смысле, как его понимал Кьеркегор, который считал, что именно в силах самого человека совершить выбор и перейти из эстетической экзистенции в этическую. «Оказывается следовательно, что эстетическое воззрение на жизнь — всех сортов и степеней — есть, в сущности, своего рода отчаяние; оказывается, что человек, живущий эстетической жизнью, живет сознательно или бессознательно в отчаянии… Что эстетическое воззрение на жизнь, к какому роду и виду оно ни принадлежало, сводится в сущности к отчаянию; не менее ясно, казалось бы, и то, что человеку следует на этом основании перейти к этическому воззрению» (175).

Что касается отчаяния, то это верно. Хотя для креативной личности более присуще не столько чувство отчаяния, сколько чувство абсурда в понимании Альбера Камю. Поэтому креативный (эстетический) образ жизни так близок к самоубийству. Креативная личность (эстетик) не только всегда одинока и асоциальна, но и всегда чувствует абсурд существования и, не имея возможности умереть духовно, будучи часто не в силах вынести психическое напряжение и социальный остракизм, осознавая бессмысленность бытия, иногда предпочитает покончить с собой.

Но, с другой стороны, осознание абсурда бытия — одна из немногих радостей креативной личности. Как столп возвышается она в бытийном потоке жизни, омываемый его водами, созерцая его. Как вода просачивается она сквозь окаменелости человеческой породы, проникая в них, но не смешиваясь с ними. И даже самоубийство креативной личности — это не самоубийство примитивной личности. В своем самоубийстве креативная личность говорит жизни: «Ха!». Интерес и отвращение, зависть и презрение характеризуют отношение креативной личности к жизни.

Еще одной отличительной особенностью креативной личности является ее аутизм. «Самый великий тот, кто может быть самым одиноким, самым скрытным, самым непохожим на всех, — человек, стоящий по ту сторону добра и зла, господин своих добродетелей, обладатель огромного запаса воли; вот что должно называться величием: способность отличаться такой же разносторонностью, как и цельностью, такой же широтой, как и полнотой» — говорил Ницше (194). #page#

Креативная личность аутична в буквальном смысле, то есть ориентирована на себя и самодостаточна. Мир, в котором живет креативная личность, не затрагивает ее, не переливается в нее и не прорастает в нее.

Роджерс обозначал данную особенность креативной личности как внутренний локус оценивания. Ценность деятельности для креативной личности в самоудовлетворении, она не зависит от похвалы или критики других. Там, где такая зависимость есть — о креативности можно забыть. И это именно означает — пренебрежение мнением других.

Креативная личность ассимилируя окружающую реальность и кристаллизируя ее в виде понятий, не останавливается на этом, она перерастает и сами понятия, тем самым разрушая их. Блейлер, разработавший концепцию аутистического мышления считал, что интеллект, ищущий новых путей, должен в известном смысле сбросить с себя путы обычного мышления. Бродский, вспоминая свою юность, пишет: «Я помню, например, что когда мне было лет десять-одиннадцать, меня осенило, что изречение Маркса «бытие определяет

сознание» верно лишь до тех пор, пока сознание не овладевает искусством отчуждения; следовательно, сознание само по себе, и оно может определять бытие, а может и игнорировать его» (29).

Креативная личность блестяще овладевает искусством отчуждения. Она постоянно уклоняется от социальной необходимости и «продолжает гордо и безмолвно скрываться в своем замке».

Креативная личность аутична и одинока. Одиночество это обостряется не только разорванностью интересов креативной и примитивной личности, но и тем, что в процессе креативной деятельности человек забредает на территории, куда еще никогда не ступала нога человека. Но, креативная личность не только асоциальна, одинока и аутична. Она аморальна и нередко злобна. «Универсальная неприязнь» — черта креативной личности. «Небо светлой, злобной гениальности» простерто над креативной личностью.

Определенная досада и неприязнь возникают в душе креативной личности, когда она смотрит на мир, в котором сладко спят и жуют Ламме, Санчо-Панса, Лепорелло и Вальтер. «Меланхолия, уныние, застенчивость, эгоизм — вот жестокая расплата за высшие умственные дарования, — пишет Ломброзо, — … мрачный взгляд гениев на окружающее зависит от того, что являясь новаторами в умственной сфере, они с непоколебимой твердостью высказывают убеждения, не сходные с общепринятым мнением, и тем отталкивают от себя большинство людей» (186).

Как говорил Гете словами Фауста:

Я проклинаю мир явлений,
Обманчивый, как слой румян.
И обольщенье семьянина,
Детей, хозяйство и жену,
И наши сны, наполовину
Неисполнимые, кляну.
Кляну Маммона, власть наживы,
Растлившей в мире все кругом,
Кляну святой любви порывы
И опьянение вином.
Я шлю проклятие надежде,
Переполняющей сердца,
Но более всего и прежде
Кляну терпение глупца.

Я иногда задумываюсь, почему столь многие художники и писатели так склонны к изображению пороков, несовершенств и слабостей человеческой породы. Традиционно этот факт объясняется как желание художника, обозначив явление, призвать людей к самосовершенствованию. С моей точки зрения, это не так. С каким выдающимся совершенством они подсовывают под нос современникам безжалостную картину примитивности человеческой души. Хосе Ортега-и-Гасет пишет, что современный роман, начиная от Бальзака — это все литература об ущербной жизни.

Я думаю, что это месть. Это изощренное издевательство, когда художник, завлекая читателя или зрителя своим мастерством, в конце концов оставляет последнего размышлять над его собственным портретом, и удаляется, ликуя.

Джонатан Свифт даже для своей могилы сочинил эпитафию: «Здесь лежит Свифт, сердце которого уже не надрывается больше от горького презрения».

Вспомним блестящие гоголевские «Мертвые души». Вспомним Чехова с его произведениями, написанными, по его же словам «наотмашь».

Но ни один из писателей, с моей точки зрения, не достиг такого изощренного мастерства в издевательстве над читающей публикой, как Достоевский. Как красиво он отомстил обществу за все годы «унижений и оскорблений». Разрушая рамки понятий добра и зла, лишая читателя привычных ориентиров этики и морали, он был изощренно жесток, ибо он не был Христом и не разрушал храм старой веры для создания храма новой веры. Разрушая храм старой веры, он оставляет читателя перед абсолютным Ничто, и ужас твари, осознавшей свою бессмысленность, липким холодным туманом обвалакивает мозг читателя.

Жажда мести — один из мощнейших, часто неосознаваемых, мотивов, определяющих содержание креативной деятельности.

Не чужды этому чувству и ученые. Только они используют для этих целей другие средства. Что, если не нелюбовь к людям, может двигать ученым, который подходит к деревянному идолу — объекту столетней любви и поклонения многих поколений, стучит по нему своим пальцем, измеряет своей линейкой и циркулем, берет вещество на анализ, после чего с нескрываемым удовлетворением заявляет недоумевающей толпе, что перед ними всего лишь бывшее полено, которому кто-то топором придал человеческие черты и красной краской нарисовал большой и жадный рот.

Я уверен, что все великие ученые, чьи открытия перевернули устоявшиеся представления о мире, испытывали в этот момент чувство глубокого удовлетворения и злорадства. Выготский Л. С. приводит одно из писем Дарвина, в котором последний пишет, что ему было очень важно «показать, что чувства человека, которые считались «святая святых» человеческой души, имеют животное происхождение, как и весь человек в целом» (33).

10

Итак, когда мы рассматриваем феномен креативной личности, мы обнаруживаем избыточную психическую энергию у индивида, достигшего своей биологической зрелости; психическую энергию, имеющую прежде всего не качественное, а количественное, да и то лишь в онтогенетическом плане отличие от той, которой обладает примитивная личность.

Дело не в том, каков уровень психической энергии и степень креативности в детском и подростковом периоде — в этот период та или иная степень креативности обязательно присутствует и она вполне может быть развита с помощью специальных методов обучения и тренировки.

Дело в том, насколько долго психическая энергия и креативность сопутствует человеку в процессе онтогенеза. Здесь существующие методы обучения и развития практически бессильны. Именно поэтому наблюдается столь низкая корреляция между уровнем креативности в детстве и реальными творческими достижениями в зрелом возрасте. Уровень психической активности и ее динамика детерминированы преимущественно генетически и феномен креативной личности — скорее генетическая, нежели социальная аномалия.

Давно подмечено, что с одной стороны, из очень многих вундеркиндов в дальнейшем не вырастает ничего экстраординарного. Достигнув пубертатного возраста, они постепенно регрессируют до общего уровня и уже ничем не отличаются от своих сверстников, которые не умели читать в возрасте 3 лет, и ничем не поражали своих родителей и учителей.

Феномен креативной личности зависит не столько от того, каким количеством психической энергии обладает индивид в период раннего онтогенеза, столько от того, каким количеством психической энергии он обладает к моменту достижения биологической зрелости. Именно в этот период начинается настоящая дифференциация между примитивной и креативной личностью. Избыточность психической энергии не до, а после достижения биологической зрелости определяет сущность феномена креативной личности.

Многие люди, которые в зрелом возрасте достигли гениальных результатов в своей творческой, научной деятельности, в детском возрасте не только ничем не отличались от своих сверстников, но и расценивались окружающими как неодаренные и тупые.

Возможно, конечно, что у креативной личности уровень психической энергии изначально выше. Ученые даже утверждают, что у одаренных и талантливых детей биохимическая и электрическая активность мозга повышена. Их мозг отличается громадным «аппетитом» — да еще и гаргантюанской способностью «переваривать» интеллектуальную пищу (213). Но сохранится ли эта повышенная активность в зрелом возрасте — неизвестно.

Известны эксперименты по одновременному воспитанию в одинаковых условиях человеческих детенышей и детенышей обезьян. В самом начале развитие идет практически одинаково, но в определенном возрасте развитие обезьян необратимо и неумолимо останавливается, а развитие ребенка продолжается.

Известную аналогию можно установить в отношении между примитивной и креативной личностью. Вопрос в динамике. На определенном этапе (после биологического созревания) психическое разворачивание примитивной личности необратимо, фатально прекращается, оно останавливается и застывает, вектор движения меняет свое направление, а креативная личность продолжает процесс личностного разворачивания, и в этом — ее основное отличие от примитивной личности. Не интеллектуальный потенциал, а динамичность, развертываемость, расцвет психической жизни после достижения биологической зрелости является признаком креативной личности. Многие примитивные личности в детстве показывают очень высокие результаты и в знаниях и в усвоение учебного материала, и наоборот, но решающим критерием является некий переходный рубеж, после которого примитивная личность может уже только тратить, то что она успела получить, и отсюда ее «желание не расплескать воды», нарастающий консерватизм, социофилия, а креативная личность не только не боится продолжать смело тратить, так как способность постоянного самообновления и самовосстановления сохраняется у нее чрезвычайно долго, но и вынуждена это делать. Процесс этот ни в коей степени не является нормальным и приводит в острых случаях к тотальной десоциализации креативной личности. «Гениальным дегенератом» называл Мебиус креативную личность. «Гении часто появляются в тот момент, когда высокоодаренные семьи начинают вырождаться. Процент нервных, психопатов, душевнобольных среди гениальных людей значительнее, чем среди людей средней одаренности» — писал Кречмер. Ломброзо посвятил целое исследование гениальности и помешательству.

Если это и не всегда так, то все же рассматривать креативную личность как норму не представляется никакой возможности.

10

Какова же она — креативная личность?

Уленшпигель, смеющийся при подъеме в гору и плачущий при спуске с горы — символ креативной личности. Дон Кихот, сражающийся с ветряными мельницами, — символ креативной личности.

Сизиф, катящий свой камень в гору, Сизиф, неспособный избавиться от вечно скатывающегося камня, хитрый Сизиф, обманувший Зевса и богиню смерти Танатос — единственный умерший, возвратившийся на Землю и вынужденный вечно катить свой камень, созерцая как в бесконечный раз разрушается труд его, Сизиф, презирающий плоды труда своего — символ креативной личности.

Камю в «Мифе о Сизифе» называет Сизифа абсурдным героем. «Его презрение к богам, ненависть к смерти и желание жить стоили ему несказанных мучений — он вынужден бесцельно напрягать силы. Такова цена земных страстей» — пишет он (141).

Такова и жизнь креативной личности — лишенная духовной смерти, она вынуждена вечно катить свой камень, вечно творить, создавая уникальные по своей бессмысленности и красоте произведения культуры, созидая самою культуру, которая уничтожается бездарным человечеством, как волны уничтожают песочные замки, которые строят бессмысленные детские ручки ради одной лишь забавы и игры.

Архимеда убил проходящий мимо солдат, сгорела Александрийская библиотека. Для создания резного костяного шарика индийский мастер тратит несколько лет своей жизни, а для его разрушения достаточно одной секунды и одного удара.

Трагедия креативной личности, как и трагедия Сизифа — в вечном созидании. Все, что они умеют — это катить камень вверх. Силы, вне них и помимо них существующие, снова и снова скатывают этот камень вниз.

Камю пишет, что сегодняшний рабочий живет так всю свою жизнь, и его судьба трагична. Нет, это не так — трагедия рабочего в том, что его камень уже закачен и налегке лежит путь его вниз — туда, откуда он когда-то с таким удовольствием начал катить свой камень вверх, и будем ласковы к нему. Он умер. Его больше нет. Есть лишь тень человека и воспоминания о том камне, который когда-то удалось ему закатить на маленькую или большую вершину.

Трагедия Сизифа, но и радость его в камне и в вечном подъеме. Это бессмысленно? Не более чем вся жизнь. Примитивная личность — это Сизиф, вкативший свой камень в гору, спустившийся с горы, упавший на Землю, повернувшийся лицом к Богу с мирским счастьем отдохновения и прощения.

Самое страшное — это закатить свой камень на вершину и не умереть. Для Сизифа не существует скатывающегося камня, существует только камень, который он катит, как и для креативной личности не существует созданного, существует только созидаемое.

Плоды креативной деятельности — суть экскременты обожаемые только примитивными личностями, ибо примитивная личность не только мертва, но и некрофильна. Она может переварить только то, что уже кем-то переварено. Она не любит жизнь, но любит изображение жизни. Она не любит настоящее, но любит прошлое, ибо каждое мгновение примитивная личность есть нечто меньшее, чем мгновение тому назад.

Один из отличительных признаков креативной личности — вечная обращенность лицом вперед. Прошлого не существует. Бродский удивляется способности некоторых личностей осмыслять свою жизнь, видеть в ней все по отдельности. У себя он никогда не мог различить никаких вех. На взгляд Бродского все категории типа — детство, взрослость, зрелость — очень странны. Таково мировосприятие креативной личности. Потому что креативная личность — это вечный ребенок, вечное разворачивание, вечный расцвет.

Музиль, характеризуя главного героя своего романа «Человек без свойств» пишет: «Он прошел чуть ли не через все, через что можно пройти, и чувствовал, что и теперь еще всегда готов кинуться во что-то, пусть даже ничего для него не значащее, лишь бы оно побуждало инстинкт действия» (192).

Точно также понимал себе креативную личность Ницше: «Великие люди… суть взрывчатые вещества, в которых накоплена огромная сила… Гений — в творчестве, в деле — необходимо является расточителем: что он расходует себя, в этом его величие… Инстинкт самосохранения как бы снят с петель; чрезмерно мощное давление вырывающихся потоком сил воспрещает ему всякую такую заботу и осторожность. Это называют «жертвой»; восхваляют в этом его «героизм», его равнодушие к собственному благу, его самопожертвование идее, великому делу, отечеству — сплошные недоразумения… Он изливается, он переливается, он расходует себя, он не щадит себя, — с фатальностью, роковым образом, невольно, как невольно выступает река из своих берегов» (194).

Если бы не происходило остановки в развитии, человек мог бы ассимилировать бесконечное количество смысловых констант окружающего мира, все глубже и глубже погружаясь в механизм причинных зависимостей окружающего мира. Но этого не происходит. Рано или поздно развитие останавливается на том уровне, который успел достигнуть индивид к моменту биологической зрелости и дальнейший прогресс невозможен. По достижении зрелости процесс ассимиляции претерпевает своеобразную инверсию и теперь уже социальная среда начинает ассимилировать человека, с каждым годом все более порабощая его. Общество постепенно, как паук опутывая паутиной свою жертву, окутывает личность сетью правил и норм, чтобы затем высосать из нее все соки и силы, великолепно понимая, что жертва уже никуда не сможет сбежать.

Но, чем больше у человека энергии, чем позже иссякает ее запас, тем большее количество смысловых констант он может ассимилировать, тем дольше он будет сопротивляться агрессии на личность со стороны социальной системы, тем лучше он будет понимать недостатки, присущие той или иной системе, тем менее он будет зависеть от этой системы. «Независимость — удел немногих: это преимущество сильных. — пишет Ницше. — И кто покушается на нее, хотя и с полнейшим правом, но без надобности, тот доказывает, что он, вероятно, не только силен, но и смел до разнузданности. Он вступает в лабиринт, он в тысячу раз увеличивает число опасностей, которые жизнь сама по себе несет с собою; из них не самая малая та, что никто не видит, как и где он заблудится, удалится от людей и будет разорван на части каким-нибудь пещерным Минотавром совести» (194).

Всеми этими качествами обладает креативная личность, которая может ассимилировать неограниченное количество смысловых констант и социальных систем. Креативная личность в истинном смысле слова асоциальна, имея в виду какую-либо отдельную социальную систему и в истинном смысле этого слова интернациональна и космополитична. Как я уже говорил — ничто человеческое ей не чуждо, хотя одновременно и ничто человеческое ей не родное.

Еще одна отличительная черта креативной личность — способность адаптироваться в любых, самых сложных условиях. Единственное условие — чтобы система функционировала по законам, и креативная личность за короткий промежуток времени усваивает эти законы, адаптируя свое поведение под них. Сложно сказать, существуют ли прямая и обратная взаимосвязь между необходимостью постоянно адаптироваться к самым сложным условиям существования, и увеличением количества креативных личностей в популяции. Но пример с еврейским народом напрашивается сам собой. Народ, который на протяжении практически двух тысячелетий подвергался самым суровым гонениям, в итоге породил самое большое количество креативных личностей, какое только знала история. И само понятие «идишкайт» с моей точки зрения включает в себя те же критерии, что понятие «креативная личность» — особое мелкосетчатое мышление, очень тонкое, ажурное мировосприятие (поэзия Мандельштама, Пастернака, Бродского — тому пример) и неистребимую энергию, активность, трудолюбие и жизнелюбие.

Мне очень запомнился монолог еврейской женщины в фильме Стивена Спилберга «Список Шиндлера» о том, что в каждом обществе существуют определенные законы и евреи всегда приспосабливались к ним, находя свою нишу при всех «чертах оседлости» и «процентных нормах», но «фашизм уничтожает нас как нацию, — говорит она, — как приспособиться к этому?»

Креативная личность со своим богатым, автономным и самодостаточным духовным миром, как ни странно, обладает при определенных условиях даже лучшей приспособляемостью к самым суровым условиям существования, какие только может изобрести человечество.

Психолог Коэн, побывавший в нацистском концлагере, описывает, что в этом «царстве смерти» можно было только уйти только в духовную жизнь. «Только те могли уйти из царства смерти, кто мог вести духовную жизнь, — пишет он. — Если кто-то переставал ценить духовное, спасения не было, и ему приходил конец. Сильное влечение к жизни при отсутствии духовной жизни приводило лишь к самоубийству… Чувствительные люди, с детства привыкшие

к активному духовному существованию, переживали тяжелую внешнюю ситуацию лагерной жизни хоть и болезненно, но, несмотря на их относительно мягкий душевный нрав, она не оказывала такого разрушительного действия на их духовное бытие. Ведь для них как раз был открыт путь ухода из ужасающей действительности в царство духовной свободы и внутреннего богатства» (156).

Франкл, также прошедший через ужас концлагеря, вспоминает, что, в самые тяжелые минуты, когда их заставляли часами ходить кругами, разнашивая новые сапоги для солдат немецкой армии, и когда ноги превращались в одну кровавую мозоль, он представлял себе, как он выступает перед аудиторией студентов и рассказывает им об особенностях психологических переживаний человека в момент наивысших физических страданий.

Креативная личность способна подстроиться под любую функционирующую систему, в том числе и социальную, но все эти законы всегда остаются для нее всего лишь правилами игры, общество не проникает в сущность креативной личности глубинно, креативная личность и социальная среда не имеют той внутренней глубокой родственности и привязанности, которую можно наблюдать в случае примитивной личности. То, что так характерно для детей, которые с азартом играют в жизнь, та асоциальность в хорошем смысле этого слова, которая свойственна подросткам и о чем хорошо сказал Музиль: «Жизнь, которую они ведут и которая ведет их, затрагивает людей не сильно, не внутренне… каждый знает это, пока он юн» продолжает сопутствавать креативной личности и в зрелом возрасте.

Никогда общество не может заставить креативную личность полюбить себя всей душой, интуитивно чувствуя и злобясь за это на нее. Креативная личность не от мира сего и мирская суета, самые сладкие крошки хлеба (социальное положение, деньги, власть), которыми общество отработанно заманивает обыкновенного человека в свои силки, вызывают у креативной личности только смех.

Эфроимсон называет художника — «мучеником правды». Он вспоминает Рембранта — богача, прежние картины которого продавались по фантастическим ценам, но лишившегося своего состояния «только потому, что творческий поток не оставлял ему времени на заботу о сохранении своего имущества». Двумя — тремя заказными картинами мог вернуть себе художник богатство, но не смог пересилить самого себя, не пошел на поводу у заказчиков.

Там, где мы видим перед собой креативную личность, лебезящую перед обществом, мы присутствуем при гибели креативной личности. Возникает своеобразный феномен посткреативной личности — феномен, о котором в этой книге пока еще рано писать.

Стихи Мандельштама о Сталине 1933 года — стихи креативной личности:

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца…

 И «Ода» 1937 года:

 … вдруг узнаешь отца
 И задыхаешься, почуяв мира близость…
 … Не огорчить отца подобным образом
 Иль мыслей недобором…

Так умирает креативная личность.

О, как же я хочу,
Не чуемый никем,
Лететь вослед лучу,
Где нет меня совсем.

О, как было бы утешительнее, «если бы на этом последнем удивительно чистом взлете голос поэта навсегда оборвался. Но случилось не совсем так.» — пишет удивительно тонкий и мудрый Сергей Аверинцев, который очень любит Мандельштама, и поэтому желает ему смерти физической, но не личностной. Личностная инволюция и смерть креативной личности — страшный феномен, намного более заметный, мучительный и болезненный, чем личностная смерть примитивной личности. Свалить креативную личность всегда великий праздник для любой социальной системы. Когда Советской России удалось совратить Фейхтвангера и Уэллса — система торжествовала.

Креативная личность, не согласившаяся умереть личностно — часто умирает буквально. Так было всегда. Джордано Бруно сожгли. Барух Спиноза, презрев пример Акосты, пошел на отлучение и зарабатывал «прожиточный минимум» шлифованием линз, стеклянная пыль которых вызвала туберкулез, унесший его в сорокапятилетнем возрасте.

12

Единственное спасение креативной личности — это креативная деятельность. В ней она находит свою землю обетованную. Креативная личность принципиально не способна быть компилятором, поскольку прохождение проторенными тропами не требует и не приводит к затратам значительного количества психической энергии. Только проблемные джунгли, только максимальный хаос привлекательны для креативной личности, и поэтому для креативной деятельности как научной, так и художественной всегда избираются непроторенные пути, неизведанные направления. Как человек, страдающий от жажды, везде ищет воду, так креативная личность движимая душевным напряжением, ищет для себя проблемы и проблемные ситуации. Не случайно большинством психологов одним из отличительных свойств креативной личности указывается чрезвычайная чувствительность к проблемам, умение увидеть и поставить проблему.

Нет большего счастья для креативной личности, чем найти полностью неизведанную, неразработанную, неупорядоченную проблему. С великим воодушевлением бросается она в бой, чтобы успеть победить, чтобы кто-то другой, столь же голодный и ненасытный не успел все систематизировать и упорядочить.

И нет большего несчастья для креативной личности, чем известие о том, что проблема, которая позволяет тебе втихомолку тратить свою психическую энергию, уже кем-то решена. Отчаяние, которое возникает при этом, совершенно непонятно по своей этиологической природе примитивной личности. Это не зависть чужому успеху и чужой славе, желание которых лишь только в последнюю очередь свойственно креативной личности, да и то, может быть, не столько креативной, сколько посткреативной личности. Это не зависть человека, имеющего мало, к человеку, имеющему много. Это просто биологическая злоба голодного существа, у которого из под носа украли пищу.

Не случайно так часты случаи, когда результаты, открытия, полученные в ходе креативной деятельности, появляются на свет лишь спустя годы, а то и десятилетия, после их получения. А иногда это получается потому, что креативная личность просто и не интересуется дальнейшей судьбой плодов своей деятельности, она просто забывает о них.

Все это приводит к тому, что креативная личность одинока не только среди большинства нормальных людей, личностное функционирование которых протекает по иным психофизиологическим законам. Она одинока и среди себе подобных. Креативная личность всегда стремится к уединению и индивидуальной самостоятельной деятельности. Единственным исключением можно считать лишь те случаи, когда сферы креативной деятельности двух креативных личностей настолько далеко отстоят друг от друга, что не возникает опасения в проникновении конкурента на свою территорию. Тогда креативные личности могут с определенной безопасностью устанавливать более или менее тесные межличностные связи, испытывать взаимную симпатию и интерес, как это происходило, например, между Фрейдом и Энштейном.

Только понимание сущности креативной деятельности и креативной личности, только понимание сущности адаптивной конформистской деятельности примитивной личности возможно поможет избежать бесплодных попыток искусственных личностных трансформаций, которые ни к чему, кроме как к нарушениям нормального функционирования психики, не приведут. Невозможно и не нужно искусственно вырастить гения и нет никаких оснований обвинять общество в том, что оно, исходя из своей сути, настороженно относится к данному феномену. Для общества примитивных личностей хороший гений всегда — мертвый гений.

Никакие внешние усилия, никакие внешние стимулы не могут заставить нормального человека заниматься творчеством. С чувством глубокого удивления и непонимания взирает примитивная личность на «тихопомешанного» креата. Улыбку сожаления вызывают у нее все «ненормальное» существование креативной личности.

Креативная личность — это всегда пороховая бочка, стоящая в гуще людей, это всегда угроза стабильности. Мертвая креативная личность и плоды ее деятельности опасны значительно менее и часто становятся символами мощи национального духа, гордостью нации.

Сущность креативной личности в ее избыточном потенциале психической энергии, который она вынуждена тратить с помощью максимально энергоемкой креативной деятельности.

Мелкоячеистая когнитивная сетка позволяет креативной личности улавливать удивительно тонкие феномены и систему причинных взаимосвязей между ними.

Признаки креативной личности — ее активность, созидательность, эстетичность, нонконформность, асоциальность, одиночество и аутизм.

ГЛАВА 9. ОНТОНЕНТИЧЕСКАЯ ПСИХОПАТОЛОГИЯ

1

При большом желании онтогенетический фон можно заметить, рассматривая любое психопатологическое явление — как невротического, так и психотического уровня, как при патологии восприятия, мышления, эмоций и сознания, так и при нарушениях поведения и личности. Возможно в большинстве случаев он будет являться лишь патопластическим фактором по отношению к основным психопатологическим симптомам и синдромам. Если это и не совсем так, то по крайней мере, так утверждается.

Влияние онтогенеза на психические расстройства многопланово.

Во-первых, практически все психопатологические симптомы, синдромы и заболевания пожилом возрасте) по-разному и в этом целесообразность выделения детской психиатрии, подростковой психиатрии, геронтопсихиатрии. Астенический синдром и депрессивный синдром, ипохондрический и параноидный синдром, не утрачивая своей основной феноменологической сущности, по разному будут проявляться и окрашиваться на различных этапах онтогенеза.

Во-вторых, хотя достаточно полных сведений о роли возрастного фактора до сих пор нет (112), существуют исследования, в которых показано, что на различных этапах онтогенеза психотравмирующим воздействием обладают различные стрессовые факторы и ситуации, и те из них, которые не оказывают психотравмирующего воздействия на определенном этапе онтогенеза, на следующем этапе могут уже явиться патогенными и наоборот.

Для детей, например, ведущими психогенными факторами невротизации являются нарушения семейных отношений, неблагоприятные воздействия со стороны родителей, ущемление потребности быть самим собой, потребности самовыражения, потребности поддержки, любви и признания, незаслуженные наказания, развод родителей и т.д. (54). Особенно тяжело переживается внезапное эмоциональное отвержение со стороны близких, к которым подросток имеет большую привязанность или известие, что он — приемный ребенок.(81).

В молодом и среднем возрасте на первый план выходят семейные, бытовые и служебные конфликты, страх за свою жизнь и физическое благополучие, сексуальные проблемы.

Иную картину являют собой психогении в позднем возрасте. Чаще всего психотравмирующим фактором является болезнь и смерть близких людей, страх своей болезни и смерти, страх старости и выхода на пенсию. Эти причины так распространены, что существуют даже термины «пенсионная болезнь», «пенсионное банкротство»(2).

В-третьих, замечено, что некоторые синдромы имеют определенный возрастной тропизм. Несмотря на схожесть психотравмирующих воздействий, личность реагирует на них по разному и разной симптоматикой в зависимости от того, на каком этапе онтогенеза она находится. Да и в самом процессе онтогенеза при проведении лонгитудинального исследования можно наблюдать трансформацию симптоматики у одного и того же человека при воздействии одной и той же психотравмирующей ситуации.

Исследования ведущих геронтологов в нашей стране (Е. С. Авербух, М. Э. Телешевская, 1976) показали, что для невротических картин в позднем возрасте, в частности, для неврастении, характерна менее динамичная, пестрая и многообразная симптоматика. Все реже с возрастом наблюдаются истерические неврозы. Они вытесняются астенической, неврастенической симптоматикой, сочетающейся с тревожно-фобической, депрессивной и ипохондрической.

Последние исследования возрастных особенностей неврозов и невротических синдромов (И. М. Гринева, А. А. Хохолева, 1989) показали, что для больных с ранним началом заболевания (до 20 — 25 лет) более характерна обсессивно-фобическая и ипохондрическая симптоматика, для больных с поздним началом (после 25 лет) астеническая и депрессивная симптоматика (43).

И, наконец, в-четвертых, ряд психопатологических синдромов, встречается лишь на определенном этапе онтогенеза. Например, Г. Е. Сухарева описала несколько симптомокомплексов «более или менее специфичных для пубертатной фазы». В. В. Ковалев считал, что гебоидный и дисморфофобический синдромы, синдромы сверхценных интересов и увлечений встречаются преимущественно в подростковом возрасте. А. Е. Личко описал специфические «подростковые психопатологические синдромы».

2

Однако, говоря об онтогенетической психопатологии, мы будем иметь в виду не столько патопластические свойства онтогенеза, не столько онтогенетически обусловленную значимость тех или иных психотравмирующих воздействий для личности, не столько тропизм различных невротических симптомов и синдромов к определенному этапу онтогенеза, сколько заложенные в самом онтогенезе индивида и личности этиологические факторы, запускающие целый ряд патологических процессов и вызывающие целый ряд патологических состояний. В этих случаях не психическое заболевание протекает в рамках того или иного онтогенетического этапа и окрашено им, а сам процесс и динамика онтогенеза являются первичной этиологической причиной самостоятельного и из других причин необъяснимого психического заболевания.

Так D. van Krevelen указывал, например, что пубертатный период может являться не только патопластическим, преципитирующим, предиспонирующим или провоцирующим фактором, но и «сам подростковый период может быть главной причиной, ведущим звеном в развитии нарушений, т.е. являться фактором патогенетическим»(81).

Для онтогенетического подхода к психопатологии в целом и для невротического ее уровня в частности к настоящему времени сложились все предпосылки. Если мы будем рассматривать психическую деятельность не только как результат изолированной деятельности головного мозга, но как результат деятельности одного из органов целостного организма, мы придем к выводу, что индивидуальные организмические процессы в той или иной степени всегда находят свое отражение в деятельности головного мозга в целом и в психической деятельности в частности.

Известный отечественный вегетолог А. М. Вейн пишет, что «нарушения гомеостаза не только проявляются множеством разнообразных вегетативных расстройств, но и существенно меняют поведение человека. При этом соображение Claude Bernard о том, что поддержание постоянства внутренней среды организма является непременным условием полноценного функционирования личности, «афористично и ярко отражает значение гомеостатических механизмов».

К подобному же пониманию причин и механизмов возникновения психологических и психопатологических состояний приводят иерархические модели личности, концепция функциональной стратификации и системно-структурный анализ, используемый в качестве методического подхода к изучению различных уровней функционирования психики в рамках положений общей теории систем.

Рассмотрение всех феноменов, будь то на уровне нейрофизиологических процессов, или на уровне высшей нервной деятельности, или на уровне высших психических процессов, как подчеркивал К. К. Монахов, должно основываться на анализе их взаимосвязанной совокупности (88).

Психопатологические феномены, существующие и регистрируемые в плоскости одной страты, могут и должны быть объяснены не только исходя из феноменов данной же страты, они могут и должны быть объяснены исходя из феноменов нижележащих страт (и наоборот). Содержательные стороны высшей психической деятельности не должны исключаться из этого ряда.

Именно в этом направлении в настоящее время предпринимается попытка сформулировать общую онтогенетическую модель болезней человека.

В. М. Дильман выделяет в рамках онтогенетической концепции десять основных заболеваний, непосредственно связанных с процессами онтогенеза, и в частности, с процессом старения, и среди них значительная роль принадлежит психической депрессии (45).

Известно, что частота психической депрессии увеличивается по мере старения, и, в соответствии с положением онтогенетической модели развития болезней, снижение настроения всегда наблюдается в той или иной степени в пожилом или даже в среднем возрасте.

Программа развития человека прекращается после полного созревания индивида в возрасте 20 — 25 лет, когда достигается состояние физиологической нормы и после этого постепенно трансформируется в механизм формирования болезней. Дильман подчеркивает, что действие естественного отбора направлено на оптимизацию (совершенствование) лишь до периода развития организма и периода воспроизведения, после этого адаптационные ресурсы человека утрачивают способность к самообновлению. За счет снижения адаптационных ресурсов утрачивается тот уровень равновесного, стабильного существования, для которого на начальных этапах онтогенеза требовалось определенное количество усилий, а в период позднего онтогенеза требуется все больше и больше усилий, все большее и большее напряжение. Комплекс физиологических и патофизиологических сдвигов, наблюдаемых при этом, Дильман обозначает термином «гиперадаптоз». #page#

При этом он подчеркивает, что между гиперадаптозом и психической депрессией нет каких-либо патогенетических различий, но в первом случае оценка состояния производится по гормональным критериям (то есть по четвертой страте биофизических и биохимических процессов в соответствии с гипотетическим представлением К. К. Монахова о функционально стратифицированной организации уровней мозговой деятельности), а во втором — по психологическим критериям (то есть, по первой страте).

Существенным аргументом, с точки зрения автора, в пользу рассматриваемого онтогенетического механизма возрастной психической депрессии служат и результаты лечения этого состояния, основанные на применении антидепрессантов, в частности ингибиторов моноаминооксидазы, а не транквилизаторов. С другой стороны, применение препаратов раувольфии или метилдофы в среднем и пожилом возрасте может индуцировать пароксизм психической депрессии. «Ухудшение настроения по мере старения — это такой же побочный продукт реализации генетической программы развития, — подчеркивает Дильман, — как климакс и гиперадаптоз, т.е. возрастная психическая депрессия возникает закономерно как нормальная болезнь, но степень ее выраженности варьирует в зависимости прежде всего от онтогенетических и социальных факторов» (45).

3

В качестве примера иного подхода к психопатологическим явлениям можно указать на проблему «инволюционного невроза». Уже в самом термине казалось бы отражено, что основным этиологическим фактором патологического процесса является один из этапов онтогенеза — инволюционный период. Однако в реальности под «инволюционным неврозом» даже те психиатры, которые признают его как самостоятельное заболевание, понимают особый сплав собственно невротических (психогенных) симптомов с неврозоподобными (соматогенными) симптомами. Считается, что истинно невротическая и неврозоподобная симптоматика в этих случаях настолько тесно спаяна и переплетена, что невозможно даже условное ее разделение, и поэтому считается целесообразным рассматривать данные состояния в рамках самостоятельной нозологической единицы.

При такой трактовке, когда под инволюционным неврозом понимают некое клинически самостоятельное состояние, располагающееся как бы между истинным неврозом и неврозоподобным состоянием в клинике соматических заболеваний, полностью теряется смысловая ценность самого термина «инволюционный». Поскольку подобный сплав невротической и неврозоподобной симптоматики может наблюдаться не только в инволюционном периоде, но и практически на любом этапе онтогенеза (так ли уж редко соматическое заболевание сочетается с различными психотравмирующими факторами в юности или зрелом возрасте?), естественно возникает вопрос о целесообразности выделения инволюционного невроза как самостоятельной нозологической или клинической единицы на том лишь основании, что в инволюционном периоде подобный сплав неврозоподобной и невротической симптоматики мы наблюдаем много чаще, чем на ранних этапах онтогенеза.

Другое дело, если мы будем рассматривать в рамках инволюционного невроза ту или иную психопатологическую симптоматику, возникающую в результате того, что личность, осознавая инволюционную динамику своего бытия, не может найти и выработать адекватных психологических защитных механизмов (которые изучены к настоящему времени еще крайне недостаточно), отказывается признавать и учитывать объективное положение вещей, и в силу этого нарушает аутентичность собственного существования, увеличивает разрыв между уменьшающимися возможностями и имеющимися потребностями.

Такая ситуация является в истинном смысле слова психогенным воздействием, ибо еще В.А.Гиляровский (1938) указывал, что сущность невроза заключается в несоответствии между возможностями, находящимися в распоряжении личности, и теми обязанностями, которые проистекают из наличия определенных социальных отношений.

Именно в этом плане я буду говорить об онтогенетической психопатологии; вернее о той ее части, в основе которой лежат не вторичные психопатологические явления, сопровождающие процесс старения, и не их переплетение с различными психогенными нервно-психическими расстройствами, а особенности самой динамики онтогенеза, изменения векторного направления онтогенеза, несоответствие и рассогласование между индивидуальным и личностным онтогенезом.

Если вернуться к онтогенетической модели депрессии Дильмана, то следует подчеркнуть, что депрессивная симптоматика, сопровождающая онтогенетический инволюционный процесс не является обязательным спутником старения и старости. Мы скорее можем ожидать ее возникновение тогда, когда существует разрыв между нормальным процессом физиологического старения и уровнем психического, личностного функционирования, когда согласно когнитивной теории депрессий имеется расхождение между фактической и придуманной субъектом ситуацией. Именно это приводит к снижению самооценки и чувству беспомощности (173).

Наиболее частые и разнообразные психопатологические феномены мы можем наблюдать в момент и вскоре после главного кризиса аутентичности, возникающего в возрасте 20 — 25 лет. Этот период является наиболее сенситивным в плане различных психопатологических проявлений, во-первых, потому что в это время организм человека претерпевает более или менее быструю смену вектора и направленности существования: эволюционные процессы сменяются на инволюционные. Если даже ускорение эволюционных процессов в пубертатном периоде рассматривается большинством психиатров как почва для возникновения психических нарушений, то что можно говорить о периоде, когда происходит изменение эволюционных процессов на инволюционные. Однако, поскольку процесс этот представляет пример самой что ни на есть нормальной динамики, очевидно, что возможные психопатологические проявления кроются не в характере биологических изменений, происходящих внутри организма, а в том, как сама личность относится к характеру этих изменений, воспринимает ли она их как нормальные и естественные, или игнорирует их, или сопротивляется им.

4

Онтогенетический подход к различным невротическим состояниям (в частности при моделировании отдельных сторон невротических расстройств на животных) представляется важным (Хананашвили, 1983) для изучения состояний предболезни, так как считается, что стрессорные воздействия в начале жизни могут привести к развернутой патологии по мере взросления особи (124).

В. В. Лавровым в экспериментах на животных было проведено специальное исследование «преднастройки психики» как фактора риска экспериментальной невротической патологии. Он пишет, что «одним из факторов, влияющих на предрасположенность субъекта к невротизации, является уровень его психической установки на достижение определенной цели. При этом неудача может оказывать травмирующее воздействие, пропорциональное высоте существовавшего уровня установки» (93).

В результате проведенных экспериментов он пришел к выводу, что каким бы способом ни моделировалось развитие информационной патологии, «напряжение, запускающее патологический процесс, невозможно, если вначале не создавать готовность к нему». Более того, полученные в ходе экспериментов данные подтвердили нарушение деятельности активирующей системы при невротизации. При искусственном понижении уровня активации мозга (путем изоляции ретикулярной формации ствола от зрительной системы) происходило существенное облегчение возникновения нарушений высшей нервной деятельности, аналогичных невротическим, даже при действии адекватных стимулов.

Таким образом, неадекватная установка («преднастройка психики») с одной стороны и понижение уровня активации мозга в эксперименте или в реальной жизни в ходе индивидуального онтогенеза с другой стороны является одним из реальных патогенетических факторов возникновения невротизации и невротических состояний.

Последние экспериментальные данные свидетельствуют о том, что в мозге человека и высших животных постоянно протекают процессы прогнозирования и сличения реально наступившей ситуации с прогнозируемой ситуацией (Бернштейн Н.А., 1966; Фейгенберг И. М., 1963). И. М. Фейгенберг пишет, что уже ласточка, ловящая насекомое, не догоняет его, повторяя путь его полета, а летит «наперерез» — не на насекомое, а в некоторую точку пространства, где в соответствии с прошлым опытом ласточки она вероятнее всего окажется одновременно с насекомым. Всякое неожиданное изменение ситуации ведет к тому, что наступает рассогласование между имеющейся в данный момент ситуацией, отраженной органами чувств, и той ситуацией, которую ожидал, прогнозировал (предвидел) организм. Чем больше рассогласование между фактически возникшим сигналом и тем, что прогнозировалось, тем большее количество информации несет этот сигнал, тем более патогенным он может оказаться (110).

Личность, функционирующая в условиях развивающегося организма, имеет тенденцию рассчитывать траекторию своего жизненного пути в расчете на постоянное естественное самообновление и саморазвитие. Мое «Я» сегодня — есть нечто меньшее, чем мое «Я» завтра. «Настоящая жизнь» сознательно или бессознательно рассматривается как вопрос будущего, а момент сиюминутного бытия воспринимается лишь как подготовительный этап — нечто черновое и не имеющее самостоятельной ценности.

Ребенку и подростку на каждом шагу внушают: «Подрасти — и ты все поймешь, подрасти — и тебе все будет можно, подожди — у тебя все впереди». Момент достижения зрелости воспринимается как долгожданный праздник, а праздник как и любой праздник по чему-то всегда не соответствует нашим ожиданиям.

Достигнув зрелости, человек зачастую испытывает жесточайшее разочарование. Именно в тот момент, когда стоишь на вершине горы, наиболее высок шанс осознать, что это все: «взлет» окончен, дальше начинается нескончаемая череда серых будней. Жизнь, которая виделась как расцвет, расцвела и облетела за один день. Праздник, которого ждали так долго, пролетел за одну секунду, за одно мгновение, и пришла пора убирать со стола и ложиться спать. Пора освобождать место другим. Все то лучшее, что виделось впереди, в один момент оказалось позади.

Уже сам по себе онтогенетический перелом в силу того, что он требует более или менее кардинальной перестройки всех систем прогнозирования, вызывает более или менее значительное психоэмоциональное напряжение. Но особенную болезненность этот процесс приобретает в тех ситуациях, когда личность отказывается по тем или иным причинам учитывать собственный биологический базис. Все более и более усиливающийся разрыв между прогнозируемыми точками достижений и реальными достижениями приводит к нарастанию тревоги, потому что процесс ежедневного уменьшения шансов достигнуть желаемого не может не учитываться в бессознательных или сознательных пластах психики.

Интересно, что непонимание онтогенетических механизмов личностного функционирования приводит не только к тому, что родители очень часто искусственно пытаются «поднять планку» для своего ребенка, заставляя его многие годы пытаться достигнуть того рубежа, который они ему установили, но и опытные психотерапевты (А. М. Свядощ, 1982) рекомендуют с целью п р о ф и л а к т и к и неврозов говорить ребенку: «Ты можешь стать трудолюбивым; ты можешь заниматься, можешь заставить себя работать, можешь вырасти полезным членом общества. _1Ты можешь всего достигнуть, если захочешь!» (110). Последняя фраза, если она на самом деле будет усвоена ребенком, прямым путем приведет его к неврозу, а не убережет от него.

Попытки интенсифицировать усилия по достижению тех или иных нереальных жизненных целей приводят только к ухудшению функционирования индивидуально-личностной системы. Бесплодная борьба приводит к отчаянию. Смысл жизни, каким он привычно виделся, с каждым днем удаляется все далее и далее. Человек начинает терять смысл жизни. Возникает знаменитый экзистенциальный вакуум, блестяще описанный Франклом. И самое страшное, если он осознается. Потому что именно в этой ситуации возникают мысли о самоубийстве.

Самоубийство — один из самых распространенных способов разрешения кризиса аутентичности. Самый трагический способ. Самый безнадежный. С него я и начну.

5

Но, прежде чем мы перейдем к рассмотрению онтогенетического аспекта суицидального поведения, следует подчеркнуть, что самоубийства и суицидальное поведение — феномены настолько сложные и многогранные, что традиционно рассматриваются в нескольких плоскостях: философской, религиозной, правовой, социологической, медицинской. В свое время вместе с Л. З. Трегубовым я рассмотрел эстетический аспект самоубийства и мы описали две разновидности суицидального поведения: индивидуальное и ритуальное самоубийства. При этом мы описывали не патопсихологические, а психологические механизмы суицидального поведения нормальной личности.

Главной причиной индивидуального самоубийства является та или иная степень внутриличностной дисгармонии, и поэтому в ряде случаев самоубийство можно рассматривать как гармоничное завершение жизни, так как факт самоубийства является попыткой личности восстановить утраченную внутреннюю гармонию.

Обязательным критерием индивидуального самоубийства является возможность выбора, проявляющаяся в том, какие причины индивид считает достаточно вескими и несовместимыми с дальнейшим существованием; в том, что исходя из данных причин, из конкретной ситуации человек совершает акт самоубийства, вступая при этом порой в дисгармоничные отношения с окружающим обществом.

При этом выбор проявляется в том, каким способом человек совершает самоубийство, какими средствами, в каком месте и в какое время. Мы старались подчеркнуть, что эстетические переживания и представления человека, совершающего индивидуальное самоубийство, играют в процессе выбора далеко не последнее место.

Индивидуальным следует считать такое самоубийство, когда человек осознает свое дальнейшее существование несовместимым с определенными жизненными обстоятельствами, кардинально противоречащими его принципам, идеалам, убеждениям.

Ритуальное же самоубийство происходит как раз по обратной причине — когда общество считает, что при определенных ситуациях и обстоятельствах человек не имеет права на дальнейшее существование и должен покончить с собой тем или иным (обычно строго регламентированным) способом и отношение самого человека к поступку, который он должен совершить, не имеет никакого значения.

В Японии мальчик, рожденный самураем, с самого раннего детства знал, что когда вырастет, он обязательно станет самураем и в его жизни может возникнуть ряд ситуаций, когда он вынужден будет покончить с собой, совершив ритуальный обряд харакири. То же самое знала и его жена, которую с детства обучали как пра-вильно перерезать себе горло ритуальным мечом, если ее муж совершит харакири. Девочек даже специально обучали как правильно сидеть во время этой процедуры, чтобы после смерти ее ноги не приняли «некрасивого» положения. Девочка из касты браминов в Индии должна была выйти замуж только за брамина и обязана была покончить с собой определенным образом, сгорев вместе с телом мужа на ритуальном костре. При этом отношение ритуальных самоубийц к совершаемому ими обряду никого не интересовало.

Впервые попытку изучения суицидального поведения с психологических позиций (что очень важно, так как до этого суицидальное поведение рассматривалось практически исключительно в рамках патопсихологии) предпринял Фрейд. В рамках психоаналитической теории Фрейд рассматривал суицидальное поведение как результат действия подсознательных механизмов психики, как психологический акт, движущей силой которого является инстинкт смерти, влекущий все живое к первичному неорганическому состоянию.

Вслед за Фрейдом тенденция рассматривать суицидальное поведение в рамках нормальной психологии начала набирать силу. Адлер считал, что желание смерти — это защитная реакция в форме мести самому себе или другому лицу. При этом личность с помощью самоубийства преодолевает комплекс неполноценности и самоутверждается. Штекел интерпретировал самоубийство как результат самонаказания в тех случаях, когда у субъекта возникает, подавляемое культурой, стремление убить другого человека. Инстинктом смерти объяснял самоубийство и К. Меннингер (5).

Независимо от психоаналитически ориентированных исследователей, которые объясняли динамические силы суицидального поведения усилением влечения к смерти, некоторые отечественные ученые пытались объяснить суицидальное поведение ослаблением или полным исчезновением жизненного тонуса или инстинкта жизни. Известный русский суицидолог Г. И. Гордон, автор предисловия к монографии Дюркгейма «Самоубийство» писал: «Мы допускаем.., что при известных условиях каждый из нас может стать самоубийцей независимо от состояния своего здоровья, умственных способностей, окружающих условий жизни и т.д… К реакциям в форме самоубийства способны не только больные и болезненные, но и здоровые души, совершенно нормальные по своим качествам и эмоциям».

Подчеркну, что Гордон, как и многие отечественные психиатры начала века, вполне допускал мысль, что стремление к самоубийству может появиться у любого нормального человека на том или ином отрезке онтогенеза. «Где-то внутри человека как бы лопается пружина, которая заправляла всем сложным механизмом его бытия, ослабела какая-то сила, которая рождала в нем мысли и желания, заставляла его действовать, бороться и стремиться, — словом, жить» — пишет он.

Подчеркну также насколько точно подметил Гордон онтогенетический инволюционный фон, на котором вырисовывается суицидальное поведение. Гордон объяснял недостаток духовной энергии у своих современников постоянным усложнением жизни в эпоху «обостренного индивидуализма», как характеризовал он начало 20-го столетия.

А. Г. Амбрумова, анализируя позицию Гордона, пишет: «нетрудно заметить, что Гордон делает попытку связать психологические механизмы суицидального поведения с некоторыми характеристиками окружающей самоубийцу социальной среды», то есть переносит ударение с индивидуальных факторов на средовые, но не нужно обладать большой наблюдательностью, чтобы заметить, что Гордон все же в первую очередь обращает внимание на какое-то катастрофическое уменьшение внутренней жизненной энергии или тонуса, что и приводит в конце концов к самоубийству и это уменьшение, имеющее онтогенетическую природу, лишь проявляется усложняющейся жизнью в форме самоубийства.

Я рассматриваю онтогенетические переломы и кризисы аутентичности, сопровождающие их, как один из важнейших факторов суицидального поведения.

Следует подчеркнуть, что данная глава является одной из самых гипотетических во всей книге, поскольку все то, о чем я буду говорить, хотя и вытекает из моей восьмилетней психиатрической и психотерапевтической практики, обязательно требует дальнейших специальных, то есть специальным образом организованных и инструментированных исследований.

В этой ситуации мне хотелось бы остановиться лишь на ряде наиболее бросающихся в глаза, наиболее заметных, и очевидно не только мне, психопатологических феноменах преимущественно невротического уровня и нарушениях поведения, рассматриваемых в рамках психопатологии.

С точки зрения онтогенеза мы рассмотрим некоторые особенности возникновения и формирования астенической, тревожной, фобической, депрессивной и ипохондрической симптоматики, а также аддиктивное и суицидальное поведение.

Шандор Ференчи в свое время трактовал смерть как символический последний предел, когда ситуация отчаяния вызвана тем, что человек оказывается не способен быть тем, кем он хочет быть, и не способен отказаться от желания быть тем, кем он не может быть. Если личность попадает в эту «вилку» вероятность возникновения суицидального поведения тем больше, чем меньше проявления других форм деструктивного и аутоагрессивного поведения.

Влияние онтогенеза, индивидуальной траектории развития и онтогенетических переломов на суицидальное поведение настолько очевидно, что изучая статистические кривые суицидальных попыток и завершенных суицидов, вполне можно «от обратного» построить усредненную кривую онтогенетического развития личности, на которой два основных пика увеличения числа самоубийств в определенные возрастные периоды совершенно точно совпадут с двумя основными кризисами аутентичности, возникающими в процессе онтогенеза.

Количество самоубийств резко увеличивается в моменты первого и второго кризиса аутентичности в возрасте 20-30 и 50-55 лет. Суициды составляют третью по счету причину смерти молодых людей в возрасте от 15 до 24 лет, после смерти от несчастных случаев и в результате убийства. Второй максимум у мужчин наблюдается в возрасте после 45 лет, у женщин после 55 лет (173).

По своему в суицидогенном плане одинаково опасны все кризисы аутентичности. В эти моменты, как бы на пике, на вершине часто возникают самоубийства, которые мы будем называть «акме-самоубийства».

Похожее усиление суицидальных тенденций в периоды онтогенетических кризисов описал как «пресуицидальный синдром» Е. Ringel. Он наблюдал психопатологический симптомокомплекс у лиц с тенденцией к суицидальным актам в сложных ситуациях (суицидопатия). В основе подобного явления Ringel видел «ограничение психической жизни» в силу то ли особенностей личности, то ли динамики развития характера, интерперсональных контактов, присущей человеку системы оценок. Он считал, что в этой связи возникает торможение агрессии вовне, преобладают аутоагрессивные тенденции, появляются желание смерти, фантазирование о смерти. «Ограничение психической жизни» может быть, по мнению автора, следствием психического заболевания, но может быть и результатом естественной динамики развития личности.

К первому варианту относятся давно известные подростковые самоубийства, синдром «Вертера», самоубийства от любви и т.п. На факты частых самоубийств среди молодых людей обращали внимание все суицидологи, начиная с конца прошлого века. И. Я. Абрамович в начале нашего века писал: «Молодость часто безумна в гордом сознании истинно королевского величия своей поэзии, своей романтики и не хочет унизить этого величия в пыли и грязи жизненной мертвечины». Он пишет, что бывают случаи, когда человек уходит из жизни только лишь из страха в будущем стать зрителем картины собственного заката и распада.

 В «Эстетике самоубийства» мы писали, что молодость иногда любуется своей красотой и не желает, в отличие от зрелости, жертвовать ею ради благ окружающей жизни, предпочитая умереть на пике своего величия, чем поступиться хоть сотой долей свой души.

Индивидуальный самоубийца, выбирая между жизнью и смертью, не только логически оценивает все «за» и «против», как бухгалтер подводя под результатом общую черту и выводя баланс, он как художник, как творец эстетически оценивает всю свою жизнь как уникальный акт творчества, как свое единственное и главное произведение, которое удалось или не удалось, и по результатам оценки совершает выбор.

Общество может возмущаться, осуждать и негодовать, но право мастера разбить свое неудавшееся творение всегда остается за ним (117).

Такие самоубийства очень характерны для креативных личностей. Сальвадор Дали в своих дневниках пишет, что: «Лорка без всяких экивоков говорит о собственной смерти, прося и меня не медлить, едва достигнут расцвета моя жизнь и мое творчество».

В драме Чехова «Иванов» главный герой кончает жизнь самоубийством именно потому, что в тридцать лет, как он сам говорит «уже похмелье, я стар, я уже надел халат. С тяжелой головой, с ленивой душой, утомленный, надорванный, надломленный, без веры, без любви, без цели как тень слоняюсь среди людей и не знаю: кто я, зачем живу, чего хочу?.. И всюду я вношу с собою тоску, холодную скуку, недовольство, отвращение к жизни…

- Долго катил вниз по наклону, теперь стой! — подводит итог Иванов. — Пора и честь знать!» После чего застреливается.

А. Н. Майков в одной из своих поэм писал:

Теперь стою я, как ваятель
В своей великой мастерской.
Передо мной — как исполины -
Недовершенные мечты!
Как мрамор, ждут они единой
Для жизни творческой черты…

 Майков А.Н. «Три смерти»

В Древней Греции был обычай или, может быть, существует легенда о таком обычае, что у жителей одного из островов существовало правило, заканчивать жизнь самоубийством сразу после достижения в жизни какого-либо выдающегося результата. Так молодые влюбленные могли покончить с собой после первой брачной ночи, боясь, что последующая жизнь ничего не добавит к силе их чувства, а только день за днем будет стирать краски их молодости. Скульптор, создавший прекрасную статую, которого все жители острова носили на руках и прославляли как самого гениального мастера, мог сразу после этого покончить с собой, боясь, что ему уже никогда не удастся пережить подобного триумфа. Амбрумова, в свое время описала подобные «суициды — бегства», «суициды несостоятельности», когда, например, кончает с собой творческий работник, не чувствующий в себе способности работать более на приемлемом для себя уровне. В основе мотивации суицида в этих случаях лежит «бегство» от низкой самооценки (4).

Особой разновидностью акме-самоубийства является широко распространенное в Японии самоубийство «от любви» — синьчжу (shinju). Молодые люди, влюбленные друг в друга и не имеющие возможности обрести счастье в этой жизни (по разным обстоятельствам: несогласие родителей, материальное неблагополучие и т.п.), уходят из жизни, надеясь на другую блаженную жизнь, в которой они соединятся с любимым существом. Самоубийства такого рода почти никогда не осуждались окружающими, а сами самоубийцы рассчитывали в загробной жизни на милосердие богини Амиды, сострадательной ко всем несчастным. Синьчжу почти всегда совершали попарно. Перед самоубийством молодые люди часто вместе совершали путешествие по самым прекрасным местам Японии, посещая многочисленные достопримечательные места и культурные святыни.

После этого или еще во время путешествия они выбирали какой-либо живописный уголок вблизи реки или в горах и вместе кончали жизнь самоубийством.

Обычай синьчжу до сих пор имеет такое широкое распространение в Японии, что в некоторых местах, наиболее часто избираемых несчастными влюбленными для сведения счетов с жизнью, приходится устанавливать специальные посты с целью предотвратить самоубийства.

Влюбленные оставляют письма, в которых объясняют причины своего поступка и просят прощения у родителей. В этих трогательных письмах влюбленные никогда не винят никого, а виновными признают исключительно себя самих. Почти все письма заканчиваются просьбой похоронить их вместе. Родители не всегда исполняют такие просьбы и народ глубоко сожалеет о таких несчастных, так как в Японии существует предание, что такие самоубийцы только тогда обретут покой, когда они будут положены в одну могилу. Когда же просьба несчастных исполняется, то погребение их сопровождается пышной и трогательной церемонией.

Подобные самоубийства не так уж редки и в европейских странах. Встречаются они и в нашей стране. Существовали и места паломничества влюбленных самоубийц (Лизин пруд, Иматра), о чем писал в свое время еще В. М. Бехтерев. Отличается только отношение общества к подобным случаям, но это отношение очень хорошо характеризует само общество — сообщество примитивных личностей.

Почему общество так осуждает индивидуального самоубийцу?

Потому что оно правильно чувствует в индивидуальном самоубийстве вызов своим устоям. Потому что индивидуальное самоубийство — это всегда в том или ином аспекте бунт. Индивидуальный самоубийца в буквальном смысле слова «выпадает» из общего ряда. Общество отрицает индивидуального самоубийцу за его нарциссизм, за его эгоизм, за его эстетизм. Как он посмел так любить себя, как он посмел так любоваться своей красотой и неповторимостью, что не захотел умалять свое достоинство? А мы что — хуже? Мы тоже любили, мы тоже разочаровывались, но вот ведь ничего: солим грибы, ходим на выборы, считаем деньги, читаем детективы, раскладываем пасьянсы. Он что, хочет сказать, что он лучше нас, что мы чего-то не понимаем, что может быть и по другому?

Это сопротивление, потому что это комплекс. Потому что каждый через это прошел. Кризис аутентичности в том или ином варианте, в той или иной степени интенсивности — удел каждого человека, и он всегда сопровождается усилением суицидальных тенденций. Не случайно суицидологи говорят, что практически у каждого нормального человека в молодом возрасте возникают мысли о самоубийстве. Потому что у каждого был этот холмик или бугорок.

Индивидуальное самоубийство всегда наводит на размышления о смысле жизни, вернее о ее бессмысленности, а это очень опасно и совсем не нужно. И я очень не согласен в этом вопросе с Франклом, потому что он то как раз и пытается объяснить увеличение количества самоубийств среди молодежи стремлением к смыслу.

Франкл пишет, что самоубийства у американских студентов среди причин смертности занимают второе место по частоте после дорожно-транспортных происшествий. При этом число попыток самоубийства в 15 раз больше. Из 60 студентов Университета штата Айдахо, совершивших попытку самоубийства, якобы 85 % не видели больше в своей жизни никакого смысла и при этом 93 % из них были физически и психически здоровы, жили в хороших материальных условиях и в полном согласии со своей семьей, активно участвовали в общественной жизни и имели все основания быть довольными своими академическими успехами. Во всяком случае, о неудовлетворенных потребностях не могло быть и речи.

Франкл задает себе вопрос, каковы условия, делающие возможной попытку самоубийства, что должно быть встроено в «condition humane», чтобы когда-нибудь привести человека к такому поступку, как попытка самоубийства, несмотря на удовлетворение повседневных потребностей. По его мнению, представить это можно лишь в том случае, если человек добивается того, чтобы найти в своей жизни смысл и осуществить его. В логотерапевтической теории мотивации он называет это «стремлением к смыслу» (150).

С моей точки зрения, как раз наоборот, это есть свидетельство не стремления к смыслу, это есть свидетельство ужаса перед смыслом, ибо человек может существовать лишь в бессмысленной жизни. Из этих студентов 99 процентов вполне удовлетворились бы хорошей зарплатой, домом, престижной женой, послушными детьми и кружкой пива в вечернем баре, а они попали в среду, где господствовал чуждый им смысл жизни, заключающийся в стремлении к получению знаний, образования, интеллектуальной деятельности. И этот смысл, которого они не могли принять, и тот смысл, который они потеряли, создал для них типичный кризис аутентичности с суицидальным поведением. На фоне остановки онтогенетического личностного роста, они особенно болезненно пережили кризис аутентичности, потому что, во-первых — находились в стенах университета, где количество индивидуумов с отсроченной остановкой развития (креативных личностей) намного больше, чем в общей популяции, и, во-вторых — будучи в состоянии удовлетворить все свои материальные запросы. Необходимость бороться за свое материальное существование отвлекает необходимую энергию, и у человека не остается возможности задуматься о бессмысленности собственного существования, так как мысли о хлебе насущном полностью вытесняют те вопросы, которые неминуемо возникают перед человеком, не лишенным способности самосознания, который подходит к пику своего онтогенетического существования и начинает чувствовать, что далее начинается период личностной инволюции и регресса.

Подозревать у человека постоянное стремление к смыслу — то же самое, что думать, будто человек, катающийся на американских горках вместо того, чтобы получать удовольствие — постоянно думает: зачем он это делает. Нормальный человек никогда не за-думывается о смысле своего существования.

Именно в период кризиса аутентичности возникает часто вопрос и сомнения о смысле, и следует признать все это крайне опасным в суицидогенном плане. Опасным в том смысле, что именно в эти моменты человек может ощутить бессмысленность собственного существования особенно остро и этой осознанной фрустрации может оказаться вполне достаточно не только для эмоционально-когнитивной психической деятельности, но и для поведенческого акта.

Хотя Франкл и писал, что «люди не являются предметами, подобно столам или стульям, и, если они обнаруживают, что их жизнь редуцируется к простейшему существованию столов или стульев, они совершают самоубийство». Хотя Фромм и считал, что «человек не может существовать как простой «предмет», как игральная кость, выскакивающая из стакана, он сильно страдает, если его низводят до уровня автоматического устройства, способного лишь к приему пищи и размножению, даже если при этом ему гарантируется высшая степень безопасности» (156). К сожалению, приходится признать, что Франкл и Фромм в своих утверждениях выдают желаемое за действительное. Люди в своей жизни (уж мы-то знаем) являются не только столами и стульями, игральными костьми и автоматическими устройствами, но и половыми тряпками, о которые вытирают ноги, и пушечным мясом, которое считают тысячами. И, если мы хотим, чтобы люди не совершали самоубийства, необходимо, чтобы они ни в коем случае не обнаружили бессмысленность собственного существования. Лишь неосознавая смысл жизни, мы можем вести радостную и счастливую жизнь. Ребенок не осознает смысла жизни, олигофрен не осознает смысла жизни, человек, занятый делом не осознает смысла жизни — и они счастливы. Счастлив тот, кто умеет наслаждаться каждой данной минутой, не увязывая ее с каким-либо вне удовольствия данной минуты лежащим смыслом. Если бы это было не так, то тогда неминуемо каждая минута жизни воспринималась бы как минута, приближающая к смерти. Поиск смысла жизни ведет к самоубийству или к вере. Ибо ясно, что исходя из самого себя, существование человека на Земле бессмысленно. Вера же ведет человека опять или к самоубийству, или к крайнему неприятию земной жизни и различным формам замаскированного самоубийства тела, духа, либо и того и другого вместе взятых.

Франкл со своей логотерапией, утверждая присущее человеку «стремление к смыслу» прав с одной стороны. «Кто еще станет сомневаться в существовании стремления к смыслу (подчеркнем: не больше и не меньше, чем специфической для человека мотивации), взяв в руки доклад американского Совета по вопросам образования, в котором приведены данные опроса 189733 студентов в 360 университетах. Главный интерес у 73,7 процента опрошенных выражается в цели «прийти к мировоззрению, которое сделало бы жизнь осмысленной, — пишет он, — Или возьмем доклад Национального института психического здоровья: из 7948 студентов в 48 вузах наибольшее число (78 процентов) выразили желание «найти в своей жизни смысл».

Согласимся, что стремление к смыслу есть, и приведенные по студентам данные как раз подтверждают мою мысль, что это стремление усиливается в момент кризиса аутентичности. Но! Есть очень неприятный для Франкла и его последователей момент — есть большие сомнения в том, что смысл этот есть. Я повторю еще раз: есть большие сомнения (я не имею в виду только себя лично) что у жизни и в жизни есть смысл. Вполне может быть, что его нет.

Поэтому вопрос о смысле жизни — вопрос нехороший и чем реже он будет возникать — тем счастливее будет жизнь конкретного человека и жизнь всех людей.

Эйнштейн как-то заметил, что тот, кто ощущает свою жизнь лишенной смысла, не только несчастлив, но и вряд ли жизнеспособен, а Фрейд писал в одном из своих писем: «когда человек задает вопрос о смысле и ценности жизни, он нездоров, поскольку ни того, ни другого объективно не существует; ручаться можно лишь за то, что у человека есть запас неудовлетворенного либидо» — хорошо сказано и нужно ли еще об этом. Честное слово, двум евреям, учитывая историю этого народа, можно верить в вопросе о смысле жизни.

Поэтому знаменитый тезис Франкла о том, что: «смысл должен быть найден, но не может быть создан» следует признать неверным и опасным. Смысл жизни нужно не искать, а получать. И чем больше государство будет заботиться об этом вопросе, тем счастливее будет жизнь его граждан и тем меньше самоубийств будет среди их числа. Именно этим я объясняю себе большое количество самоубийств во многих развитых странах, где часто есть матери-альное благополучие, но иногда теряется смысл, и незначительное количество самоубийств в малоразвитых странах, где часто нет благополучия, зато меньше времени и возможностей задумываться о смысле.

Поиск же смысла жизни всегда рано или поздно приводит человека к двум формам самоубийства: это самоубийство либо в прямом смысле этого слова, когда человек, подобно Кириллову в «Бесах» Достоевского плюет в лицо Богу, либо вторая, более широко распространенная форма личностного самоубийства — Вера. Бог не хуже дьявола покупает у человека душу, платя за нее смыслом.

Любой человек, который искренне, глубинно поверил в Бога, всегда скажет вам, что самое главное, что он приобрел при этом — это смысл жизни.

Забегая несколько вперед, можно сказать, что тактика психопрофилактики и психотерапии в моменты первого и второго кризиса аутентичности должна быть разной. В момент первого кризиса, зная о начинающемся процессе распада «Я», когда «Я» все больше начинает растворяться в «Мы», когда «все уж не мое, а наше, и с миром утвердилась связь», когда личность должна вст-роиться в социальную систему, которая поглотит и подавит ее, но при этом и защитит, необходимо убеждать молодого человека в том, что его жизнь нужна другим людям, его энергия — обществу и всеми средствами усиливать процесс социализации, благо это про- цесс естественный и его лишь необходимо иногда подтолкнуть, иногда поддержать. Успех в этом направлении просто гарантирован. Молодость при умелом манипулировании способна отдать остатки своей энергии на совершение удивительно бессмысленных социальных затей, получая от этого громадное удовольствие. Необходимо учитывать этот онтогенетический динамический аспект и по возможности направлять молодую энергию на менее глупые затеи, чем это делается обычно. #page#

Во время второго кризиса процесс социализации начинает ослабевать, потому что использованная личность с каждым годом объективно все меньше и меньше нужна обществу, устойчивому жизненному стереотипу вновь начинает грозить опасность, а сил на трансформацию еще меньше, чем во время первого кризиса, возникает серьезная угроза усиления знаменитой экзистенциальной тревожности. Не случайно W. H. Auden назвал наш век «веком тревожности». Сложности цивилизации, быстрота изменений и частичный отказ от религиозных и семейных ценностей создают все новые тревоги и конфликты для отдельных субъектов и для общества в целом (173). Поэтому человека с суицидальными тенденциями лучше всего направлять либо к психотерапевту, который способен повернуть человека лицом к религии, либо к профессиональному, специально обученному в этом направлении, служителю соответствующей конфессии, который аккуратно и тактично поможет человеку обрести смысл жизни в вере, предотвратив возможную суицидальную попытку.

Церковь испокон веков выработала целый набор блестящих противосуицидальных мероприятий и не нужно выдумывать велосипед. По своей сути и вера и самоубийство явления одного порядка, но никто не может усомниться, что в государственном плане вера намного выгоднее. Поэтому именно государство должно позаботиться, чтобы вопросы о смысле жизни, возникающие у граждан в кризисные периоды онтогенеза, своевременно находили свое разрешение наименее болезненными способами. Социализация и вера — это хорошие способы.

6

Аналогичным следствием рассогласования между индивидуальной онтогенетической динамикой и прогнозируемым личностным ростом, следствием менее трагическим, чем самоубийство, но не менее значимым с социальной и медицинской точки зрения является так называемое «бегство в болезнь». При этом глубинные причины появления «условной выгодности» психопатологической симптоматики зачастую остаются неосознанными не только пациентом, но и врачами.

Прежде всего, с особенной наглядностью можно наблюдать этот феномен при различных формах аддиктивного поведения, и в частности при алкоголизме. Только в последние десятилетия проблемы зависимости от различных веществ стали рассматривать не только как клинико-биологического явление, не только как медицинскую проблему, не только как болезнь, но и как следствие нарушения нормального психологического функционирования личности.

Одним из самых известных примеров подобного подхода является концепция аддиктивного поведения. Аддиктивное поведение, по определению Ц.П.Короленко (69), выражается в стремлении к уходу от реальности путем изменения своего психического состояния посредством приема некоторых веществ или постоянной фиксации внимания на определенных предметах или активностях. В современном обществе эта проблема приобретает такие масштабы, что как указывает Ц. П. Короленко, становится целесообразным выделение специального раздела — психиатрии аддикций.

Он подчеркивает, что аддиктивное поведение часто возникает в тех случаях, когда человек сталкивается с трудными ситуациями в жизни, когда резко меняется стереотип жизни, предъявляются повышенные требования к его адаптационным ресурсам.

Крисиз аутентичности с его неизбежными требованиями перестройки всего стереотипа бытия несомненно предъявляет повышенные требования к адаптационным ресурсам личности. И аддиктивное поведение в ряде случаев является примером патологической адаптации и патологической защиты.

Нам удается наблюдать клинические случаи, когда личность, будучи не в силах соответствовать собственным представлениям или представлениям окружающих о своем «должном» уровне личностного функционирования, использует алкоголизацию и другие формы субстанционного аддиктивного поведения как «объяснительный» и защитный механизм. «Я не достиг того, что хотел сам, или того, что хотели окружающие меня люди, не потому что не смог, а потому, что пью и(или) болею». У самого человека и окружающих его людей создается впечатление, что во всем виноват алкоголь, что достаточно ликвидировать этот фактор и ожидаемое всеми развитие пойдет своим чередом. Однако это не так. Развитие часто уже невозможно, поскольку исчерпан личностный потенциал, а алкоголь в этой ситуации является не столько защитой от мучительных переживаний, связанных с кризисом аутентичности (в связи с его седативым и атарактическим эффектом), сколько защитой от осознания внутри себя, защитой от осознания другими собственного несоответствия, собственной импотенции, собственной инволюции.

Этот ловкий маневр иногда настолько удачен, что и сама личность и все окружающие ее люди (и даже лечащие врачи) искренне уверены, что вся проблема заключена в алкоголе, что стоит убрать этот фактор, стоит «вылечиться», и ожидаемый процесс личностного развития пойдет своим чередом. Но это не так.

Если мы попытаемся в таких случаях только вылечить зависимость от алкоголя и (не дай бог) вылечим ее успешно, мы можем ожидать возникновения более деструктивных форм девиантного поведения, и в частности, описанного выше суицидального поведения.

При успешном лечении в лучшем случае происходит трансформация субстанционных форм аддиктивного поведения в другие менее патологические несубстанционные формы аддикций (например, в работоголизм, стремление к накопительству, гэмблинг).

Еще более часто после лечения или спонтанно субстанционное аддиктивное поведение трансформируется в ипохондрический синдром.

Большинство ярко выраженных длительных ипохондрических состояний, протекающих с паническими атаками, мне приходилось наблюдать у мужчин в возрасте 35 — 45 лет, длительное время перед этим злоупотребляющих алкоголем. Практически всегда эти пациенты имеют четкий алкогольный анамнез, и ипохондрическая симптоматика развивается непосредственно после вегето-сосудистого пароксизма на фоне передозировки алкоголя. Как правило, употребление алкоголя после первой панической атаки, сопровождающей вегето-сосудистый пароксизм, прекращается и на первый план выходит затяжная невротическая ипохондрическая симтоматика. Болезнь приобретает характер ипохондрического развития личности, крайне плохо поддается психотерапевтическому лечению, потому что основной патогенетический механизм возникновения ипохондрической симптоматики не всегда осознается.

Однако при подробном сборе анамнеза практически всегда в этих случаях удается выявить наличие не только ранее актуальных идей несоответствия своего реального положения имеющемуся, но и глубинное, сиюминутное, никуда не исчезнувшее актуальное чувство неисполненности и недостигнутости.

Один из моих пациентов с подобным течением заболевания (алкоголизация — вегето-сосудистый пароксизм с панической атакой — ипохондрический синдром и ипохондрическое развитие личности) рассказывал мне, что в период лечения в отделении ему приснился сон, что он в одиночестве, без всякой цели бредет по одной из центральных улиц города и видит на всем пространстве площади перед драматическим театром накрытые столы, за которыми один из его бывших однокурсников (коммерсант, добившийся блестящих коммерческих успехов и материального благополучия) с размахом отмечает свой день рождения. На этот гигантский праздник приглашены сотни людей, он видит десятки знакомых лиц, они все приглашены, кроме него одного. И он, печальный, торопливо проходит по улице вдоль всех этих весело пьющих и едящих людей, мечтая только об одном, чтобы поскорее пройти мимо них и чтобы его никто не заметил.

7

Как и суицидальное поведение при ближайшем рассмотрении ипохондрическая симптоматика четко проявляет свою онтогенетическую обусловленность и привязанность к основным кризисам аутентичности. Приблизительно в равной мере и у мужчин и у женщин особенно часто ипохондрия отмечается у подростков и лиц в возрасте старше 60 лет.

Ипохондрия рассматривается как социокультуральное образование, когда субъект, который сталкивается с предполагаемой и неразрешимой проблемой, обращается к роли больного. Роль больного обеспечивает «выход» из ситуации, поскольку «больной может избежать пагубных обязательств и не выполнять неприятных обязанностей» (173).

Характерно, что индивидуальная, ориентированная на критику традиционная психотерапия при ипохондрии редко достигает успеха.

Известный румынский специалист в области пограничных состояний, предложивший оригинальную информационную модель неврозов, А. Кемпински, говоря об ипохондриках, отмечает, что иногда лишь после длительной работы с пациентом можно понять, что лежит в основе его ипохондрии: чувство пустоты и жизненной скуки, невозможность планирования жизни ввиду существующего конфликта или же депрессивное закрытие будущего черной пеленой безнадежности, или же охота бегства от существующей ситуации в более благоприятную общественную среду (174).

А. Кемпински, описывая выгодные аспекты болезни, подчеркивает, что роль больного в определенных ситуациях может считаться общественно выгодной, так как освобождает от многих трудных общественных обязанностей, изменяет систему отношений со стороны окружающих к больному, а также «факт существующего заболевания неоднократно охраняет пациента перед сознанием жизненной катастрофы, например в случаях провала в вузе, когда нужно возвращаться в свою деревню, в случаях стародевичества и т.д.».

Однако он же указывает на то, что человек с момента рождения и до самой смерти должен развиваться и развитие это состоит в возникновении все новых и новых морфологических и функциональных форм. «Человек может постоянно создавать новые формы своей активности; конструкция его нервной системы так богата, что никогда он не будет в состоянии использовать существующие в нем возможности» (174). И невроз в этом плане он более склонен рассматривать как реакцию на задержку в развитии, а не следствие диссоциации между ожидаемым развитием и фактической его остановкой.

8

В настоящее время крайне трудно выделить и принять какую-либо одну теорию неврозов. Несмотря на то, что невроз в настоящее время уже трудно определить как «незнание, возведенное в степень нозологической формы» (Axenfeld & Huchard, 1883), единой теории невроза до настоящего времени не существует.

Единая теория невроза в мире не признавалась практически никем, кроме некоторых отечественных психиатров — последователей учения Павлова. Практически каждое направление в психологии и психопатологии начиная от психоанализа, бихевиоризма, гештальт-психологии до неофрейдизма, экзистенциального анализа, гуманистической психологии пытается опробировать теоретическую обоснованность своих построений в первую очередь на практике невротических расстройств.

Невроз можно образно сравнить с таинственным прекрасным замком, вокруг которого со всех сторон собрались психопатологи, каждый из которых заворожен богатством и замысловатостью отделки стен, каждый из которых блестяще описывает лишь открывающийся ему одному вид, и взгляды других ученых игнорируются чаще не потому, что признаются неверными, а лишь потому, что собственная позиция представляется наиболее выгодной и неисчерпанной в своем познавательном многообразии. Поэтому так часто в описаниях неврозов мы можем встретится с блестящей разработкой симптоматологии, синдромологии, но, к сожалению, в этой изощренности иногда теряется объемность феномена и его внутренний смысл.

Лишь немногие решаются проникнуть в глубины этого замка. Нужно быть героем, чтобы решиться на такое путешествие. Таким героем в психологии и психопатологии двадцатого века был Фрейд. Фрейд — «самый великий психопатолог», как характеризует его Лэнг, сошел в «Преисподнюю» человеческого сознания и «встретился там с абсолютным ужасом» (180).

Согласно Фрейду, невроз в наше время заменяет монастырь, в который обычно удалялись те, кто разочаровался в жизни или которые чувствовали себя слишком слабыми для жизни.

И именно в «преисподней» человеческого сознания, в глубинах личности сможем мы обнаружить тот патогенетический механизм, тот монастырский устав, который вызывает движение стрелок на невротических часах, звон невротических колоколов и замысловатую динамику невротической симптоматики на фасаде невротической личности.

По этой же аналогии шизофрению можно сравнить с «Замком» Кафки. Что касается симптоматологии, синдромологии и эпидемиологии шизофрении, то считается, что в плане клинических описаний мы вряд ли сможем достигнуть большего, нежели это было сделано классиками в конце 19-го начале 20-го века. Однако все попытки проникнуть в сущность данного феномена остаются безуспешными. Яркие клинические формы и проявления шизофрении при попытке их «поймать» проходят сквозь руки исследователей, как воздух. Стоит отойти подальше и шизофрения как клинический феномен во всем своем блеске предстает перед нами, стоит к ней приблизится — и она рассыпается на наших глазах на тысячи никак не связанных между собой осколков.

Я пишу это для того, чтобы подчеркнуть, что онтогенетический подход к неврозам — это не теория, которая пытается объяснить сущность всех невротических нарушений. Это лишь один из взглядов на одну из сторон невротической психопатологии, не отрицающий и не подменяющий других взглядов и других подходов.Единственная цель данного подхода — показать, что в неврозе есть и это. Есть неврозы, сущность которых невозможно понять без учета онтогенетической динамики индивидуального и личностного бытия.

Невротик — это человек, который, не будучи способным развиваться дальше, не желает опускаться вместе со всеми и получать то примитивное удовольствие, которое в избытке дает примитивная жизнь, и зависает тем самым в вакууме. Он оказывается между двумя «не»: не могу и не хочу. Он не хочет пожертвовать определенной долей аутентичности ради идентификационных процессов, и ему недостаточно собственной аутентичности при отсутствии идентичности. Невротик недальновиден. Он всегда забывает, стреляя в далеко стоящую мишень, что пуля подчиняется не только силе, выталкивающей ее из ствола, но и земному притяжению. И чем дальше летит пуля, тем больше ее клонит к земле, тем выше и недостижимее остается цель.

Таков, в целом, патогенетический механизм возможного рассогласования между индивидуальным и личностным онтогенезом, между индивидуальным и личностным функционированием, патогенетический механизм тревожности, психического напряжения, истощения и других вариантов патологической защиты от возникающего индивидуально-личностного конфликта.

Все это имеет с моей точки зрения огромное значение для понимания глубинных индивидуальных корней возникновения и формирования различных форм девиантного поведения и девиаций личности, а также различных форм пограничной психопатологической симптоматики.

Все это позволяет несколько по иному взглянуть на роль онтогенеза в механизме возникновения многих пограничных (а может быть и не только пограничных) нервно-психических расстройств.

ГЛАВА 11. ОНТОГЕНЕТИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ПСИХОТЕРАПИИ

1

Если сказать, что психотерапевт должен обязательно учитывать индивидуальные особенности пациента — это может показаться смешным. Настолько это тривиально.

Любая психотерапия настолько, насколько она имеет отношение к личности, насколько она учитывает индивидуальные особенности личности, учитывает и те индивидуальные особенности, которые непосредственно обусловлены онтогенезом. Поэтому любая психотерапия в большей или меньшей степени — это онтогенетическая психотерапия.

Теоретически — это так, но так ли это практически?

Ведь, онтогенетический подход к психотерапии — это не просто возрастной подход, когда мы проводим психотерапию, учитывая возраст пациента и ориентируясь на известные возрастные особенности психологического функционирования. Естественно, что зная о неразвитости абстрактно-логического мышления в детском и раннем подростковом возрасте, мы, например, изменим тактику рациональной психотерапии, будем по другому объяснять ребенку и подростку механизм возникновения заболевания и пути возможного выхода из психотравмирующей ситуации. В зрелом возрасте мы будем использовать иные подходы, иные слова и иные объяснения.

Онтогенетическая психотерапия базируется на несколько ином подходе к личности. Понимая онтогенез как эволюционно-инволюционный процесс, в котором период развития, созревания и становления личности сменяется периодом зрелости, а зрелость в свою очередь плавно сменяется периодом инволюции и регресса личности, мы именно в этом векторном понимании онтогенеза усматриваем основную сущность онтогенетической психотерапии. Не столько учет конкретных, привязанных к возрасту особенностей психологического функционирования личности, сколько учет общей динамической направленности, учет эволюционного или инволюционного вектора в каждом конкретном случае позволит нам лучше понять индивидуальные особенности личности и проводить более адекватную психотерапию.

Там, где мы видим процесс эволюции личности, развивающуюся личность, полностью неактуализированную личность, мы смело можем проводить активизирующую психотерапию, мы смело можем обращаться к личности, мы можем не бояться перекладывать груз ответственности за свое дальнейшее развитие и функционирование на саму личность, мы имеем право усиливать внутренний локус-контроль и интернальность атрибуции. Мы проводим психотерапию по Карнеги и говорим человеку «начни с себя».

Подобная активизирующая психотерапия может помочь лишь в том случае, когда личностный потенциал еще не исчерпан. Подобный тип психотерапии применим лишь для развивающейся личности. Только в двух случаях мы можем ожидать успеха от подобного вида психотерапии: у подростков и у креативных личностей. Только для них сам факт функционирования в ограниченной, закрытой ситуации является психотравмирующим. Только у них искусственное ограничение деятельности, недостаток стимулов приводит к нарастанию психического напряжения и даже заболеванию. При этом не важно — что является причиной ограничения: сам человек или какие-либо внешние факторы. Поскольку подростки и креативные личности в значительной степени ориентированы на себя и самодостаточных, окружающая социальная среда лишь с большим трудом может создать такие условия, которые бы в истинном смысле слова воспрепятствовали реализации имеющихся потенций, и как следствие — привели к возникновению личностной и невротической патологии. Избыток психической энергии значительно проще реализовать даже в условиях крайне бедной стимульной среды. Креативная личность, даже работая дворником — всегда имеет возможность придумать новый способ подметания улиц. Она всегда умудрится из самого скучного занятия, если его невозможно избежать, устроить себе настоящий праздник.

Поэтому значительно чаще можно встретить случаи самоограничения, так называемые «творческие кризисы», когда человек сам сознательно отказывается по тем или иным причинам от креативной деятельности из страха ли перед ее последствиями или из чувства неуверенности в себе.

Известен пример с Фрэнком Капрой, который приводит в одной из своих работ Э. Фромм. Сициллийский мальчик, выросший в американском гетто, больше всего мечтал о славе и признании. Несмотря на жесточайшую конкуренцию, он благодаря уму, хитрости и упорству пробился наверх и стал главным режиссером студии «Колумбия пикчерз». Его главной мечтой стал «Оскар» и мечта Капры стала реальностью — его картина «Это случилось однажды ночью» с Кларком Гейблом и Клодетт Кольбер удостоилась пяти «Оскаров». После этого Капра совершенно неожиданно пугается, потому что он вдруг решил, что с этого момента, с этой вершины все дороги ведут вниз. И именно так чаще всего и происходит в жизни. После достижения своего пика, человек рассчитывает, что многое главное еще впереди, хотя со стороны нетрудно заметить, что потенциал человека уже исчерпан и именно попытки стимулировать его творческую активность могут привести к возникновению заболевания.

В момент творческого кризиса Капра также тяжело заболевает. Он постоянно жалуется на усталость, у него стала повышаться температура, появилась болезненная слабость, по ночам его лихорадило, и даже рентген показал затемнение в правом легком. Однако доктора были озадачены, так как многие другие симптомы не подтверждали начальный диагноз — туберкулез. Состояние Капры ухудшалось — он потерял в весе около тридцати фунтов и «таял с каждым днем». Единственным близким другом Капры в это время был Макс Уинслоу. Капра сказал ему, что умирает. На десятый день его болезни Макс зашел к другу в спальню рано утром и сказал, что какой-то незнакомый человек хочет его видеть. Капра хотел отказаться от этой встречи, но Макс уговорил его принять незнакомца. Незнакомец не захотел говорить с больным, пока он не встанет с постели. Капра начал было объяснять, что не может встать, но Макс помог ему одеться и почти силой усадил взбешенного Капру в кресло. Без всяких предисловий незнакомец сразу же сказал:

- Мистер Капра, вы трус.

- Что-о-о?..

- Вы трус, сэр, но что еще печальнее, вы оскорбляете замысел господний. Вы слышите, что говорит этот безумец? — Он указал на работающий радиоприемник, из которого доносились лающие звуки речи Гитлера. — Этот слуга дьявола хочет отравить мир ненавистью. Сколько людей слушают его? Пятнадцать, двадцать миллионов? Всего двадцать минут? А вы, сэр, можете напрямую говорить с сотнями миллионов два часа при потушенном свете. Ваш талант, мистер Капра, принадлежит не только вам! Это дар Господний! И сделал это господь не случайно! Если вы не используете этот дар, вы тем самым оскорбите Господа и все человечество. Прощайте, сэр!

Пристыженный и разозленный режиссер выключил радио, встал, оделся, собрал чемоданы и поехал с женой в Палмспрингс, где постепенно пришел в себя. К нему вернулось жизнелюбие, желание работать! Он ощутил новый творческий подъем. Капра создал после этого всемирно известные фильмы, ставшие популярными, кроме прочих достоинств еще и потому, что они были признаны как «Новое слово в изображении состояний человеческой души». «Мистер Дитц едет в город», «Мистер Смит едет в Вашингтон», «Эта прекрасная жизнь», «Потерянный горизонт», и многие другие его фильмы оказали огромное влияние на миллионы людей во всем мире (156).

Неправильно было бы думать, что незнакомец с помощью своих слов вложил в Капру заряд энергии и стимул к деятельности, он лишь умело убрал блокаду, препятствующую наличному творческому потенциалу, он направил имеющуюся энергию с путей созидания болезни на пути продуктивной креативной деятельности.

Для креативной личности самым большим психотравмирующим фактором является искусственная пассивность. Если ограничение психической активности ребенка и подростка приводит к существенной деформации личности, то аналогичный процесс у креативной личности приводит к нервно-психическому заболеванию. Поскольку для креативной личности творческая деятельность является просто физиологической потребностью, связанной с необходимостью свободно тратить избыток психической энергии, невозможность ею заниматься или прекращение ее приводит к психическому перенапряжению и психосоматическому заболеванию.

2

Но в тех ситуациях, когда мы видим перед собой актуализированную личность и исполненную личность, в той ситуации, когда мы видим перед собой инволюционирующую личность, проблема которой заключается в том, что та степень ее достигнутости, которая имеется в реальности, и тот уровень, который гипостазировался в процессе созревания, не соответствуют друг другу, будем ли мы в этих ситуациях пытаться стимулировать и активизировать процессы личностного функционирования на общем фоне ослабления адаптационных возможностей личности? Ведь любой новый стиль поведения, любой новый стиль мышления, любой новый стиль взаимоотношений с другими людьми, который мы можем предложить в данной ситуации, и который быть может с нашей точки зрения кажется более адекватным для данной личности, потребует тотальной перестройки всех адаптационных систем личности. Возможен ли такой кардинальный процесс после достижения человеком биологической зрелости, после достижения пика индивидуального и личностного онтогенеза? С нашей точки зрения — нет.

В этом плане мы выделяем два направления в онтогенетической психотерапии: креативная психотерапия, позволяющая наиболее полно реализовать имеющийся потенциал развивающейся личности и психотерапия, позволяющая уменьшить невротический конфликт, возникающий в результате кризиса аутентичности, когда социальное функционирование личности и самосознание личности не учитывает объективной индивидуальной онтогенетической инволюционной динамики.

К похожему пониманию и разделению психотерапевтических методов на две группы в свое время пришел еще Кречмер. Он писал, что если мы сопоставим все наши терапевтические методы, то получим ряд, одна сторона которого образуется массивными внушениями в бодрствующем состоянии и методами дисциплинирующего характера (Кречмер объединял подобные методы воздействия термином «суггестивная психотерапия»), а другая — воздействием с помощью убеждения и психоанализом («рациональная психотерапия»). Если первая применяется, как подчеркивал Кречмер, преимущественно для лечения неврозов у простых людей («показания для суггестивных методов — пациенты с простой и грубой душевной структурой»), то вторая предназначена для исцеления натур тонких, разумных и более сложных. «Первые — для полчища грубых целевых неврозов и массивных случаев истерии, вторые — прежде всего для сенситивных неврозов, неврозов навязчивого характера».

По мнению Кречмера, «в лечении интеллигентных и тонко чувствующих пациентов нельзя употреблять грубого суггестивного обмана; и наоборот, надо помнить, что на крепкий сук — острый топор. В отношении к случаям массового истерического самовнушения целевым реакциям ограниченных людей надо действовать коротко и ясно. Там, где мы в течении получаса можем достичь цели живительным электродом и строгим тоном команды, мы не будем долго разыскивать породившие эти явления комплексы. Мы не станем также тратить свое время на многочасовые сеансы гипноза и психоанализа всякого рода дегенератов, неизлечимо больных людей и дам полусвета, для которых серьезная работа врача является лишь сенсацией или времяпровождением…

По отношению к плохо воспитанным и ограниченным людям не следует терять время, применяя переубеждение, а лучше прибегнуть к кратким, сильно действующим суггестивным и дисциплинирующим методам. Психоаналитическое же исследование и лечение пригодно только для интеллигентных пациентов» (170).

Кречмер проводит дифференциацию двух видов психотерапии в зависимости от двух типов личности: пациентов с простой и грубой личностной структурой и пациентов тонких, разумных и более сложных. В этом смысле он очень близок к нашей дифференциации двух типов личности: примитивной и креативной.

Как психотерапевт-практик он исходит из реального положения вещей, он не объясняет свой подход какими-либо теоретическими принципами. В своих рекомендациях он не пытается объяснить почему существуют два данных типа личности, но он и не призывает к попытке с помощью психотерапии «приводить» всех людей к полной актуализации, чем пытаются заниматься гуманистически ориентированные психотерапевты.

3

Я уже достаточно говорил о психологических особенностях и проблемах креативной и примитивной личности, чтобы останавливаться на этом еще раз и поэтому хотел бы перейти к проблемам психотерапии примитивной личности.

Примитивные личности составляют костяк и плоть любого социального организма, представляя вместе с тем наиболее ригидную, наиболее сопротивляющуюся быстрым изменениям систему. Поэтому никто так остро не ощущает своей потерянности в нестабильной социальной системе, как примитивная личность.

Поскольку примитивные личности составляют основу общества, подавляющую массу населения, именно с ними в первую очередь (а не с креативными личностями, которых с одной стороны не так уж и много, а с другой стороны, они более защищены в психологическом плане) приходится сталкиваться в практической деятельности.

Проблемы, связанные с особенностями психологии примитивной личности выходят на первый план в периоды трансформации крупных социальных систем, когда дестабилизируются старые устойчивые социальные схемы и системы социальных отношений.

 Определенные попытки прогнозировать и предупредить волну нервно-психических расстройств преимущественно невротического уровня среди населения предпринимались, но, как можно с очевидностью убедиться, не увенчались успехом. Об этом свидетельствует статистика самоубийств. Об этом можно косвенно судить по некоторым последним публикациям, в которых с удивлением отмечается явная диспропорция между тяжестью кризисной ситуации в стране и незначительным увеличением количества больных с невротической симптоматикой, обращающихся за помощью к психотерапевтам. С другой стороны, в России не первый год наблюдается резкое увеличение количества и вариаций различного рода «целителей», экстрасенсов, биоэнергетиков, колдунов, магов, шаманов и т.п. Можно без труда заметить, что имеется определенная тенденция к все большей архаизации, «примитивизации» этого явления от наукоподобных сеансов врача Кашпировского до настоящих мистических обрядов, свойственных первобытному обществу. Скорее всего, подобное явление обусловлено тем, что в условиях резкого слома привычного социального стереотипа происходит растормаживание более древних архетипических защитных механизмов личности, что приводит к вторичному самовозрождению древних социальных институтов. Вкрапления древних защитных образований в виде суеверий, предрассудков и архетипов мы все чаще можем встретить в клинике пограничных нервно-психических расстройств.

Следует честно признать, что профессиональные психотерапевты, количество которых возросло за последние годы, во многом оказались неконгруэнтны стоящей перед ними задаче. Профессиональный психотерапевт или медицинский психолог с высшим образованием, со специализацией по клинической психиатрии, психотерапии, психологии во многом не способен ни помочь, ни понять тяжелейшие проблемы, стоящие перед примитивными личностями. Многие из нас привыкли мыслить рационально и детерминистически. Мы привыкли гордиться картезианским мышлением. Мы мыслим категориями этиологии и патогенеза, мы только-только начинаем привыкать к синдромальному подходу, а на нас накатывается волна иррационализма, мистицизма, спиритизма в самом примитивном и архаичном виде.

Та малая часть примитивных личностей с невротической симтоматикой, которая по разным обстоятельствам случайно оказалась в поле зрения профессионального психотерапевта, выслушав исключительно верные рассуждения об аутосуггестивном механизме возникновения невротической симптоматики, о сомнительности существования потусторонних сил, о том, что все белые и черные маги — жулики, которые хотят только нажиться на бедах людей и о том, что никакого сглаза медицине не известно, выходят от врача с известным чувством ненависти, которую испытывают все примитивные личности к тем сердобольным людям, которые не без самолюбования берут на себя заботу объяснить человеку, что он страдает исключительно по причине собственной глупости. Пора поставить вопрос: должны ли мы быть просветителями или терапевтами?

Неконгруэнтность и разномасштабность многих психотерапевтических методов, практикуемых как опытными, так и начинающими психотерапевтами, очевидна. При этом, если со стороны психотерапевтов старой школы наблюдается большой уклон в сторону рациональной психотерапии, меньше в сторону гипноза, то молодые врачи явно увлекаются последними достижениями западной психологии и психотерапии, смело пересаживая их на отечественную каменистую почву. Это хорошо. Но дело в том, что большинство развитых западных стран в настоящее время находится в периоде относительной стабилизации. Хорошо известна разница между стабильной, сытой жизнью членов общества потребления и катастрофическим обнищанием и люмпенизацией среднего россиянина. Многие западные методы психотерапии являются элитарными, со все более усиливающимся психоаналитическим уклоном в противовес бихевиористическим методам и направлены, как шутят сами врачи, использующие данные методики, на интеллектуальных, интеллигентных и богатых пациентов. Пригодны ли они для большинства примитивных пациентов? Разумеется — нет. Большинство пациентов-невротиков, поискав у нас гипноза, уходят из нашего поля зрения в зону нетрадиционной медицины.

Следующий вопрос, который следует поставить: эффективны ли методы примитивной психотерапии, используемые многочисленными представителями этой зоны, одно перечисление которых заняло бы целую страницу? В целом, следует признаться — да. Они говорят с пациентом на одном языке, они лечат подобное — подобным и не без успеха. Те единичные случаи, когда пациенты после посещения нетрадиционных лекарей все-таки приходят к нам, при объективном рассмотрении являются исключением. Большинству примитивных личностей помогает примитивная психотерапия и примитивные психотерапевты с чугунными цепями на шее, со всеми, известными нам только из сказок и учебников истории, атрибутами колдунов, магов, волшебников и чародеев.

Как пророчески писал Кречмер еще в начале века: «Старая вера в демонов, возлагавшая ответственность за все добро и зло, которое ты ощущал, на духов неба и преисподней, работала куда лучше, точнее и чище, и можно только надеяться, что с дальнейшим развитием психотехники мы опять к ней вернемся». Знахарь, по его словам — это первый предшественник врача. «Мы видим, — пишет Кречмер, — что у врача не может быть выбора, заниматься психотерапией или нет. Врач занимает такое место, что от него все, повинуясь известному кататимному принуждению, должны ожидать психотерапии и получать ее. Он воздействует психотерапевтически не потому, что он этого хочет, а потому, что этого хотят его пациенты» (176).

Не следует думать, что элементы примитивной психотерапии срабатывают только у крайне малограмотных, необразованных и недалеких людей. Любой заболевший человек переходит в каком-то смысле на более примитивный уровень функционирования. И для нормального больного врач — это всегда не только врач, но и маг и волшебник. «Говорят, что измерение температуры у больного не есть его лечение, что это только прием констатирования болезни. Но я протестую против этого, — пишет академик Лосев. — Никогда больной не переживает термометр как средство констатирования болезни. Я, по крайней мере, считаю, что часто это есть самое подлинное лечение; и, когда сам бываю болен, часто мне бывает достаточно измерить температуру, чтобы болезнь несколько облегчилась. Как бы я не убеждал себя, что это еще не лечение, организм мой все равно переживает это как лечение; и доказательством этого является — реальное облегчение или даже выздоровление… Больной считает, что раз доктор пришел и осмотрел больного, то лечение уже началось… Уже один факт прихода врача есть начало лечения. И не могу рассуждать иначе. Не умею представить себе доктора нелечащим, хотя рассудок и долбит одно и то же, — что не всякий доктор умеет хорошо лечить и что не всякий умеющий хорошо лечить действительно в данном случае приступил к лечению. Раз — доктор, значит — баста! Лечение началось» (84).

Всегда ли мы соответствуем в своем рациональном отношении к больному его иррациональным надеждам и чаяньям?

Многие из врачей и специалистов в области психологии поведения достаточно хорошо понимают пикантность создавшейся ситуации. Не случайно работы К.Юнга буквально за последние два года начинают издаваться большими тиражами и пользуются огромным успехом.

Не секрет, что многие профессиональные психотерапевты и врачи-психиатры в России за последние годы без широкой огласки начали использовать в своей практике отдельные методы примитивной психотерапии, начиная от заговоров и кончая снятием сглаза и порчи.

Я знаю случай, когда одной больной сообщили, что ее «сглазили», что болезнь начнется с зубов и она умрет. У больной, естественно, вскоре заболели зубы. Она безуспешно посещала стоматологов. Лечение эффекта не приносило. В конце концов, она случайно попала в отделение неврозов, где ее пытались лечить и медикаментозно и с помощью рациональной психотерапии. Одним из лучших специалистов в области психотерапии больной было буквально «на пальцах» разъяснен аутосуггестивный механизм возникновения симптоматики и беспочвенность ее опасений, после чего… больная обиделась и разозлилась на психотерапевта, а боли не прошли. Тогда лечащий врач, которому уже ничего не оставалось делать и она не знала чем еще помочь пациентке, сварила вкрутую яйцо, проткнула его иглой, покатала по зубам пациентки и сказала: «Ну все, сглаз сняли!». Эффект был незамедлительный. Боли прошли, пациентка довольная и счастливая выписалась из отделения.

Вопрос, требующий открытого профессионального обсуждения, заключается в том: имеет ли право дипломированный врач, профессиональный психотерапевт «опускаться» до психологического уровня своего пациента для установления рабочего контакта и оказания реального, действенного психотерапевтического воздействия с использованием методов примитивной психотерапии?

До последнего времени я отрицательно решал для себя данную проблему, но с другой стороны, когда мои дети расшибают себе коленку, я беру их к себе и говорю: «У вороны заболит, у собаки заболит и у кошки заболит, а у дочки не болит…» Дети сразу перестают плакать. Примитивная психотерапия срабатывает. #page#

4

История примитивной психотерапии насчитывает тысячелетия. Более того, примитивная психотерапия вообще, может быть, самый первый метод врачевания, известный человечеству.

Шаман, изгоняющий злых духов, священник, изгоняющий бесов из больного, Месмер, проводящий свои магнетические сеансы, Кашпировский и Чумак, гипнотизирующие толпу, целитель, снимающий сглаз и экстрасенс, очищающий биополе — все это блестящие специалисты в области примитивной психотерапии.

Все они — психотерапевты. Еще Бенжамин Франклин, включенный Людовиком XVI в королевскую комиссию для определения — не является ли Месмер шарлатаном, — доказал экспериментально, что истинная причина наблюдаемых феноменов лежит не в физике, а в психологии. Когда один из последователей Месмера, артиллерийский офицер маркиз де Пьюсегюр утверждал, что не только человеческая рука, но и деревья могут быть «магнетизированы», для опровержения этой версии Франклин провел опыты с больными крестьянами, которым было сообщено, что деревья магнетизированы, хотя на самом деле никаких манипуляций над ними не производилось. Тем не менее был достигнут великолепный терапевтический эффект. Королевская комиссия, исследовавшая деятельность Месмера, не смогла отрицать фактов излечения больных. Она только отвергла теоретическое обоснование лечения и объяснила наблюдаемые эффекты воображением. Но, по сути дела, какая разница — каким способом был достигнут терапевтический успех — лишь бы он был достигнут.

5

Чтобы понять сущность примитивной психотерапии, мы должны опять на время вернуться в психологию, и в частности рассмотреть известную теорию каузальной атрибуции.

Каждому человеку свойственно в процессе жизнедеятельности так или иначе оценивать свое поведение и поведение других людей. Один из основных критериев оценки — это критерий причинной обусловленности. Большинство поведенческих актов любой нормальный человек может без особого труда классифицировать как обусловленные преимущественно личностными или внеличностными особенностями.

Если я вложил деньги в МММ или Гермес или в другую компанию и остался с носом — кто виноват? Ведь не я же! Не я же дурак! Виноваты жулики-учредители, виновато государство и правительство, которые допустили деятельность этих проходимцев и не посадили их своевременно в тюрьму, виноват, в конце концов, сосед, который посоветовал вложить деньги в эти компании, виновата жена, которая слабо отговаривала выбрасывать деньги на ветер вместо того, чтобы купить себе новое пальто. Все это типичный пример внеличностной атрибуции.

У окружающих — жены, соседа, всех тех, кто не вложил деньги и не остался с носом, жалкие вопли пострадавшего, кроме законной радости, вызывают еще ничем неискоренимую уверенность, что именно вкладчик-то и является дураком и сам виноват в своих проблемах. Здесь мы наблюдаем пример личностной атрибуции.

И внеличностная и личностная атрибуция — это два полюса каузальной атрибуции — одной из наиболее авторитетных и разработанных теорий и направлений в современной западной социальной психологии, без знания которой не представляет себе практической деятельности ни один психотерапевт.

Каузальная атрибуция, как отмечает Г. М. Андреева, это не процесс интерпретации поведения человека со стороны научной психологии. Это процесс, совершаемый каждым отдельным человеком, группой в ходе повседневной жизни. Нельзя сказать, что это «плохо» — приписывать нечто другому человеку, а не стремиться к действительному познанию. Важно подчеркнуть, что это «так» происходит. Она пишет, что научной психологии необходимо принимать в расчет этот реальный процесс, не оценивая его с точки зрения того, «плохо» это или «хорошо» (9). Следует добавить, что и психотерапии следует не только лучше понимать и учитывать процессы каузальной атрибуции, но и поменьше пытаться усилить в личности пациента так называемую «объективную, научную» каузальную атрибуцию. Иногда намного полезнее прислушаться к тем способам примитивной, наивной каузальной атрибуции, которая свойственна пациенту и использовать ее в психотерапевтической работе.

Родоначальником проблематики каузальной атрибуции, сложившейся в рамках когнитивистской ориентации, считается Ф. Хайдер, впервые сформулировавший саму идею каузальной атрибуции и давший систематическое описание различных схем причинных объяснений (164).

Основная идея Хайдера заключалась в том, что в принципе существуют различные виды атрибуции: Хайдер их определял как «личную» и «безличную», т.е. как преобладающее стремление приписать причины каких-то событий действиям определенных личностей или, напротив, действием обстоятельств. Более полное развитие идея Хайдера получила в исследованиях Келли, которому принадлежит наиболее систематическое изложение проблем каузальной атрибуции. Основная идея Келли заключается в том, что не

только существуют различные виды атрибуции, но и что каждому человеку присущи некоторые априорные каузальные представления и каузальные ожидания. И, таким образом, каждому человеку свойственно вписывать те или иные события происходящие с ним или окружающими людьми в определенные каузальные рамки.

Келли расширил схему Хайдера, включив в модель анализа вариаций каузальной атрибуции три элемента: субъект, объект и ситуацию. Соответственно этому приписывание причин может осуществляться по трем линиям: причины могут адресоваться субъекту, объекту и ситуации. Келли описывал каузальное пространство индивида в виде куба, каждое измерение которого обозначает определенное направление приписываемых причин.

Дальнейшее развитие теории каузальной атрибуции привело к открытию атрибутивных закономерностей, вошедших в классику психологии личности. В эксперименте Э. Джонса и Р. Нисбета было показано, что участник событий, как правило, приписывает причину обстоятельствам (как в примере с вкладчиком), в то время как наблюдатель — личности деятеля (168).

Кроме ошибок, возникающих из-за различной позиции воспринимающего человека, был установлен еще целый ряд достаточно типичных ошибок атрибуции. Келли суммировал их следующим образом: 1 класс — мотивационные ошибки каузальной атрибуции — включает в себя различного вида защиты: пристрастия, асимметрия позитивных и негативных результатов (успех — себе, неуспех — обстоятельствам и т.д.); 2 класс — фундаментальные ошибки — включает в себя переоценку личностных факторов и недооценку ситуационных.

При этом большое значение придается изучению конкретных следствий различных типов причинного объяснения и выявлению возможностей использования в практической сфере опосредованности восприятия и поведения каузальной атрибуцией. Большое внимание уделяется изучению стиля каузальной атрибуции — предрасположенности к определенному типу причинной интерпретации событий, что рассматривается как устойчивая личностная характеристика, образующая одну из центральных структур личности, определяющая общий тип восприятия событий и поведения по отношению к ним. Оценивается эта характеристика с помощью вопросника Атрибутивного Стиля (ASQ). Этот инструмент считается достаточно надежным и валидным, позволяющим предсказывать восприятие и поведение личности в различных ситуациях.

Кроме этого достаточно широко используются методики, позволяющие оценить сформированный у человека уровень субьективного контроля над разнообрзными жизненными ситуациями, например, шкала локус-контроля. Возможны два полярных типа локуса контроля: экстернальный и интернальный.

Основной линией использования опосредующей функции каузальной атрибуции в практике психологического воздействия является выработка у человека тенденции к объяснению своих успехов внутренними и стабильными факторами, неудач — внешними и нестабильными факторами. Считается, что такой тип атрибуции во всех случаях повышает самооценку и уровень мотивации. Механизм мотивационных следствий атрибутивной асимметрии обычно трактуется на основе категории «ожидания успеха». Объяснение человеком происходящих с ним событий внешними и нестабильными факторами означает восприятие этих событий как независимых от него и маловероятных в будущем. Объяснение позитивных событий внутренними и стабильными факторами равносильно представлению о личностной детерминации успехов и их воспроизводимости в будущем. В обоих случаях «ожидание успеха « повышается.

В настоящее время наблюдается интенсификация попыток использовать мотивационные следствия атрибуции в целях улучшения стабилизации психологического состояния личности. С моей точки зрения этот процесс невозможен без понимания онтогенетической обусловленности стиля каузальной атрибуции и динамических законов его трансформации.

Существует классический закон каузальной атрибуции: человек всегда имеет склонность усиливать вектор личностной атрибуции при описании поведения других людей и усиливать ситуационный вектор при описании своего поведения. Подобная изначальная настроенность, избирательность, предвзятость называется в мотивационной психологии предиспозицией, а в данном конкретном случае личностным стилем атрибуции.

Однако очевидно, что личностный стиль атрибуции не является неким устойчивым феноменом в онтогенетическом плане в том смысле, что люди изначально не делятся на две или более групп по личностному стилю атрибуции, как они, например, делятся по полу, темпераменту или конституции. Вектор каузальной атрибуции представляет собой динамичную, а не статичную предиспозицию и меняется в процессе онтогенеза.

Это изменение носит достаточно типичный характер и мне хотелось бы ввести одно существенное дополнение, которое помогает понять механизм каузальной атрибуции и способствует более правильному использованию ее законов в процессе стабилизации психологического состояния личности при проведении психотерапевтических мероприятий.

Из практики психотерапевтической работы я заметил, что чем выше потенциал развития личности, тем более сильная тенденция к личностной атрибуции проявляется в поведении индивида и наоборот, чем меньше потенциал развития личности, тем большая тенденция к ситуационной атрибуции проявляется в его поведении. При этом стиль личностной атрибуции в процессе индивидуального развития личности все более и более сдвигается от личностного к внеличностному полюсу.

Интуитивно мы всегда используем этот процесс в практической жизни. Например, это легко заметить в процессе воспитания ребенка, когда мы делаем резкий крен в сторону личностной каузальной атрибуции, заведомо «перегибая палку» и не боясь при этом срыва функционирования психики ребенка, ибо чем больше энергии содержит живая система, тем больший груз ответственности она может «взвалить» на свои плечи. Никому из взрослых не придет в голову подчеркивать ребенку, что в тех или иных естественных его промахах или ошибках виноват не он, а обстоятельства. Представьте себе, что ваш ребенок, балуясь, опрокинул чашку с кофе на ваши брюки, и вы объясните это тем, что юный возраст определяет его гиперактивность, а незрелость тонкой моторики определяет его неловкость. Наверное, нет. Вы укажете ему на его неловкость, вы пристыдите его, может быть даже накажете — ведь так? Теперь представьте себе что тоже самое происходит за столом, только чашку с кофе вам на брюки проливает ваша старенькая мама или отец. Скорее всего вам даже в голову не придет упрекнуть их в личной неловкости, вы всеми силами постараетесь сгладить ситуацию, подчеркивая, что у чашки скользкая ручка, что она слишком горячая, что это бывает с каждым и т.д. В одной и той же ситуации мы совершенно по разному реагируем на одно и тоже поведение.

В данном случае я вижу несомненное присутствие психотерапевтическом момента. Мы не боимся указать на личностную атрибуцию ребенку, но мы постараемся избегнуть этого в случае с пожилым человеком. Если мы утешаем взрослого человека, мы будем стараться апеллировать к ситуационной атрибуции.

Этот момент не рассматривает теория каузальной атрибуции, но это важно учитывать в психотерапии. Если мы работаем с человеком в стадии завершения личностного роста, следует склоняться в сторону переноса каузальной атрибуции с личностной на ситуационную (я называю это каузальным трансфером), иначе это может привести не к улучшению, а к ухудшению состояния пациента. Усиливать личностную каузальную атрибуцию мы имеем право только в том случае, если уверены в достаточном энергетическом потенциале личности, что чаще всего следует ожидать у детей, подростков и креативных личностей.

Чтобы понять, к каким тяжелым последствиям может приводить акцент на личностной каузальной атрибуции, мне бы хотелось привести пример из собственной практики. У меня сохранились записи, сделанные по моей просьбе одной пациенткой, которая лечилась у меня по другой причине, но, в том числе, она мне рассказала, что во время первых родов врачи недостаточно хорошо объяснили ей, как правильно дышать, и ребенок совершил несколько поступательных движений туда-сюда в родовых путях, получив при этом родовую травму.

«Роды были легкими, если не считать досадной оплошности: минут 5 мне не удавалось правильно сделать выдох при потугах. За это время ребенок в родовых путях двигался взад-вперед резкими скачками. Когда я поняла как это нужно делать, все быстро закончилось, и я стала мамой маленькой девочки.

Первые два месяца прошли незаметно, девочка развивалась нормально. Затем она стала беспокойной, плохо прибавляла в весе, мало спала, в 7 месяцев стояла на кровати на носочках. Невропатолог поставил диагноз: родовая травма, энцефалопатия. Врачи не делали никаких прогнозов, нужно было лечиться, а к году будет ясно, что из этого выйдет.

Физическая усталость, скопившаяся за первые полгода воспитания ребенка, который плохо спал, мало ел и практически все время бодрствования капризничал, померкла в сравнении с муками совести перед беззащитным желанным существом, вся будущая жизнь которого была в зависимости от тех нескольких минут на родовом столе. Вглядываясь в личико своего ребенка, я не могла сдержать слез отчаяния, потоком лившихся из моих глаз. Туман застилал разум, чувство вины мешало дышать, непомерным грузом давило и буквально расплющивало меня. Никакие уговоры родных не могли меня освободить от приговора, который я вынесла себе: я и только я виновата в болезни своего ребенка.

Но жизнь брала свое, ежеминутная забота о ребенке постепенно заглушила боль, нехватка времени и физическая усталость не давали возможности погрузиться в свои мысли. И только сочетание «если бы…» никак не давало покоя. Если бы акушерка сразу подсказала мне то, что я забыла во время схваток, если бы… Невозможность исправить совершенную оплошность убивала. Как прорвавшаяся лавина откуда-то из глубины нарастающим потоком, сметавшим все на своем пути, вырастало это чувство вины. С ним нельзя было спорить, нельзя было найти компромисс. При малейшей опасности, появляющейся над ребенком, все это повторялось вновь и вновь.

Свое спасение я видела в надежде на выздоровление и все силы и мысли направила на лечение. Первый месячный курс лечения дал возможность вздохнуть с некоторым облегчением: состояние девочки улучшилось. Надежда на выздоровление еще более усилилась, хотя к этому времени к родовой травме прибавился обнаруженный врожденный порок сердца, дефект межжелудочковой перегородки.

Ребенок был слаб, и как следствие — частые простудные и инфекционные заболевания. За первые полтора года мы четыре раза находились в стационаре. Каждая болезнь могла стать основой для регрессии наметившегося улучшения здоровья. Со страхом я следила за каждым движением ребенка. Мои нервы были натянуты как струна, готовая уловить даже малейшее колебание дыхания. Перенапряжение давало знать: я сильно худела, после больницы требовалось несколько дней для восстановления физических сил.

Нам повезло, к двум годам девочка стала практически здорова в части ЦНС. Чувство вины, казалось растаяло, и я могла просто радоваться девочке, которая росла очень любознательной и рассудительной не по годам. Порок сердца всерьез не воспринимался, ревматолог связывал большие надежды на выздоровление со снятием диагноза энцефалопатия. Но, как потом оказалось, судьба дала нам небольшую передышку перед новым испытанием. В возрасте четырех лет после перенесенной ОРВИ ухудшилась электрокардиограмма. Наблюдения в последующие годы говорили об усиливающейся отрицательной динамике сердца, об изменениях в легких: предстояла операция.

Операция на сердце была тяжелой с послеоперационным осложнением, 3 дня стояла угроза повторной операции с вшиванием стимулятора. Но слава богу, все обошлось. С каждым днем девочка набирала силы, электрокардиограмма улучшалась. К годичному послеоперационному сроку страх за нее рассеялся, и я смогла доверить поход на очередной осмотр к ревматологу бабушке. По стечению обстоятельств она неправильно поняла некоторую обеспокоенность доктора, направившего нас на консультацию к главному ревматологу области. До приема было 3 дня, которые показались мне вечностью. И опять откуда-то из глубины поток вины перед дочерью раздавил меня. Мне было так тяжело, что муж, испугавшись за меня, обратился к знакомому астрологу, который уже несколько раз помогал нам своими советами и мы доверяли ему. Возвратившись муж сказал всего несколько фраз, сразу вернувших меня к жизни: «По звездной карте сейчас девочке не грозит никакая опасность, и запомни главное: это не твоя вина, что у нее слабое здоровье. Ты не могла изменить ни день, ни час ее рождения. А именно они определили слабость здоровья. И сколько бы ты ни старалась исключить возможность даже обычных заболеваний, тебе это не удастся. На протяжении всей жизни она будет болеть чаще обычного, но в ней заложена большая выживаемость, которую ты уже не раз наблюдала». И я сразу поверила этим словам, освободившим меня от непомерного восьмилетнего груза».

Вот пример блестящего примитивного каузального трансфера и его мгновенный психотерапевтический эффект.

Я не верю в астрологию и не верю, что судьба человека полностью определяется моментом его рождения или другими подобными факторами, но при чем здесь моя или ваша вера, при чем здесь наша частная точка зрения, если наша задача помогать людям, облегчать их душевную боль. В данном случае астролог сделал большое и доброе дела, сняв с несчастной женщины многолетний груз бессмысленной ответственности.

Однако используя каузальный трансфер, не нужно забывать об одной опасности. Большинство астрологов (как в вышеприведенном примере) пользуются «безличным» каузальным трансфером, отправляя причинность человеческих проблем в космические глубины, к сочетаниям звезд, созвездий, фазам луны, гороскопам и слава богу. С созвездий спроса нет.

Но вот экстрасенсы часто грешат личностным каузальным трансфером, туманно указывая, что кто-то где-то задел человека черной аурой, замутил зловредно чакру, пробил энергетический барьер или попросту «сглазил». В голове пациента этот кто-то вполне может обрести достаточно зримые и осязаемые черты.

6

Чтобы понять психологию современного человека, необходимо отказаться от многих заблуждений, связанных с быстрым научным и техническим прогрессом последних столетий. Все технические и технологические революции ни привели ни к какой революции в механизмах функционирования человеческой психики. Как революционное изменение можно рассматривать, к примеру, возникновение самосознания и индивидуального человеческого «Я» в VI — V веке до нашей эры. С этого момента функционирование человеческой психики на самом деле приобрело качественно иной характер. Возможно, что возникновение мультипликацитарного сознания, множественного «Я» — качественно особый процесс настоящего времени. Но говорить об этом пока трудно.

По сути же и психологическое функционирование креативной личности и психологическое функционирование примитивной личности за последние столетия изменилось весьма незначительно. Поиск нового остается основой функционирования креативной личности сегодня также, как и тысячу лет тому назад. Архимед использовал песок и палочку, алхимики — реторту и тигель, современные ученые — электронный микроскоп и компьютерный анализ — суть одна. Равным образом и примитивные личности мало изменились в своих психологических характеристиках. Хлеб и зрелища актуальны сегодня также, как и тысячу лет тому назад.

И поскольку сами по себе особенности психологического функционирования этих двух типов личности мало изменились — точно также мало изменились и те психотерапевтические подходы, которые должны использоваться при возникновении пограничных нервно-психических расстройств.

Только для тех, кто не считается с этими особенностями человеческой природы, процветание методов примитивной архаичной психотерапии на фоне цивилизационных, технических достижений двадцатого века может показаться артефактом, досадной случайностью, увлечением и временным явлением.

Особенно интересно наблюдать за изменением отношения к феноменам примитивной психотерапии в России за последнее десятилетие. Россия в некотором отношении представляет уникальное государство. Поскольку в основе идеологии государства на протяжении нескольких десятилетий лежал диалектический материализм, религия и все пред- и околорелигиозные явления не только не поощрялись, но и определенно подавлялись. Однако это не значит, что они перестали существовать. Ни гадалки, ни «бабки», ни знахари никогда не исчезали и никуда не девались. Запрещение и искусственное подавление методов примитивной психотерапии не лишило их живучести, а лишь создало иллюзию их «отмирания». Стоило ослабить идеологический пресс и все они, как сорняки на не пропалываемой грядке, взошли буйным цветом буквально за два-три года.

Это нормальное явление, при правильном рассмотрении ничего необычного не представляющее. Но интересно, как «попались» на этом (к науке никакого отношения не имеющем) явлении многие ученые. Вместо того, чтобы рассматривать доверительное, конформистское, мифологическое мировоззрение примитивной личности и созерцательное, нонконформистское, индивидуалистическое мировоззрение креативной личности как два самостоятельных феномена со всеми вытекающими отсюда последствиями, когда Богу воздается богово, а Кесарю — кесарево, они ударяются в две крайности — либо отказывают подавляющей части населения в здравом смысле, пытаясь кому-то доказать ненаучность всех этих методов, либо, напротив, пытаются каким-то образом придать всем этим явлениям (повторюсь, к науке никакого отношения не имеющим) наукообразный вид.

Дело в том, что научное, специфическое мировоззрение, как привилегия креативной личности, и ненаучное, мифологическое мировоззрение как привилегия примитивной личности — сосуществующие феномены. Смешно рассматривать научное мировоззрение — как передовое и единственно верное, а мифологическое мировоззрение — как пережиток седой старины, находящийся в процессе естественного умирания. Но еще более смешно, когда элементы мифологического мировоззрения, наряженные в современные одежды, рассматриваются как завтрашний день науки, как передовой рубеж науки, как высшая наука и высшее знание.

Тенденции к подобному мезальянсу наблюдаются как с той, так и с другой стороны. Научная психология начинает вступать в какие-то извращенные отношения с религией и так называемой парапсихологией. Представители противного клана также небезразличны к признаниям со стороны «официальной» науки. Любая статья по экстрасенсорике, уфологии, биоэнергетике и парапсихологии обязательно начинается с перечисления тех представителей «официальной» науки, которые признают и пытаются доказать с научной точки зрения все их эзотерические миражи.

Наука прежде всего имеет дело с феноменами. Я могу предположить, что существует биополе, сглаз и третий глаз. Я могу предположить, что я лично не обладаю экстрасенсорными способностями и не воспринимаю определенный пласт информации. Я могу предположить, что есть люди, которые обладают этими способностями. Но феномен остается феноменом. Если он есть, он должен обладать минимальным набором характеристик, чтобы его хотя бы вычленить из окружающего фона. Допустимо, что у каждого человека есть биополе, и есть люди, способные его видеть и анализировать. Тогда в банальном эксперименте два экстрасенса должны у одного и того же человека описать независимо друг от друга определенные характеристики этого биополя, и эти характеристики должны хоть в чем-то совпадать. На самом деле: один находит энергетический горб, а другой энергетический хвост. Один в процессе лечения вправляет горб, другой — отрубает хвост.

Самое главное, что и тот и другой тем самым достигают психотерапевтического эффекта, и эффект этот гораздо весомее и зримее, нежели все декларации о беспредельных возможностях человека.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Заключение, как уже и предупреждалось в начале книги, неутешительное: в подавляющем большинстве случаев (оставим иллюзии) человек конечен и ограничен, а потому легко прогнозируем и управляем, а потому скучен и неинтересен, а потому — пора заканчивать.

«Впрочем… разве что чудо?» — так кажется писал классик. И даже соглашался принять на веру. Я не готов пока принять на веру.

Список литературы

1. Авербух Е. С. Особенности личности старого человека. Их роль в формировании расстройств психической деятельности в позднем возрасте//Сб. трудов XIX — XX, посвящ. 70-летию акад. А. Д. Зурабашвили. — Тбилиси, 1974. — С. 43 — 46.

2. Авербух Е. С., Телешевская М. Э. Неврозы и неврозоподобные состояния в позднем возрасте. — Л., 1976. — 160 с.

3. Алексеев Г.Н. Энергоэнтропика. — М., 1983. — 192 с.

4. Амбрумова А. Г. Социальная дезадаптация и суицид//Сб. трудов XIX — XX, посвящ. 70-летию акад. А. Д. Зурабашвили. — Тбилиси, 1974. — С. 47 — 49.

5. Амбрумова А. Г. Суицидальное поведение как объект комплексного изучения. В кн.: Комплексные исследования в суицидологии. Тр. Моск. НИИ психиатрии. — М., 1986. — С. 7-26.

6. Ананьев Б.Г. О системе возрастной психологии.//Вопросы психологии. — 1957. — N 5. — С. 157.

7. Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания. — Л., 1969. — 339 с.

8. Ананьев Б.Г. Генетические и структурные взаимосвязи в развитии личности. В кн.: Хрестоматия по возрастной психологии. — М.: Международная педагогическая академия, 1994. — С.82-83.

9. Андреева Г.М. Процессы каузальной атрибуции в межличностном восприятии//Вопр. психол. — 1979. — N. 6. — С. 26-38.

10. Анохин А.П. Источники индивидуальной изменчивости электроэнцефалограммы человека. — В кн.: Индивидуально-психологические различия и биоэлектрическая активность мозга человека. — М.: «Наука», 1988. — С. 149-176.

11. Анцыферова Л.И. Психология личности как «открытой системы» (О концепции Гордона В. Олпорта)//Вопр. психологии. — 1970. — N. 5. — С. 168 — 177.

12. Анцыферова Л.И. Некоторые теоретические проблемы психологии личности. — Вопросы психологии, 1978. — N 1. — С.38.

13. Апанасенко Г.Л. Охрана здоровья здоровых: некотрые проблемы теории и практики // В кн.: Валеология: Диагностика, средства и практика обеспечения здоровья. СПб.: Наука, 1993. -С. 58.

#page#

14. Аршавский И.А. Физиологические механизмы и закономерности индивидуального развития (основы негэнтропийной теории онтогенеза. — М., 1982. — 270 с.

15. Аршавский И.А. Основы негэнтропийной теории биологии индивидуального развития, значение в анализе и решении проблемы здоровья // В кн.: Валеология: Диагностика, средства и практика обеспечения здоровья. СПб.: Наука, 1993. — С. 5 — 24.

16. Аршавский И.А. Роль принципа доминанты при психофизиологическом обосновании творческого процесса в системе обучения: к профилактике неврозов у детей школьного возраста // В кн.: Валеология: Диагностика, средства и практика обеспечения здоровья. — СПб.: Наука, 1993. — С. 183-192.

17. Ата-Мурадова Ф.А. Отражение и эволюция мозга. — Вопросы философии. — 1976. — N 3. — С.84.

18. Ата-Мурадова Ф.А. Развивающийся мозг. Системный анализ. — М., Медицина, 1980. — 296 с.

19. Банщиков В. М., Новинский Г. Д., Эфендиев О. М. О темпераменте человека. — М., 1973. — С. 232-233.

20. Белый А. Фридрих Ницше. В кн.: Символизм как миропонимание. — М., 1994. — 528 с.

21. Бердяев Н.А. Философская истина и интеллигентская правда. В кн.: Вехи; Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909 — 1910. — М., 1991. — С. 24 — 42.

22. Бехтерева Н.П. Здоровый и больной мозг человека. — Л., 1980. — 208 с.

23. Биология старения (Руководство по физиологии). — Л.: Наука, 1982. — 616 с.

24. Благосклонова Н.К., Новикова Л.А. Детская клиническая электроэнцефалография. Руководство для врачей. — М.: Медицина, 1994. — 202 с.

25. Блажава И.Т. К психологии инволюционной меланхолии. В сб.: Экспериментальные исследования по психологии установки, т. II. Изд. АН Груз. ССР, 1963. — С.318.

26. Блинков С.М., Глезер И.И. Мозг человека в цифрах и таблицах. — М., 1964. — 471 с.

27. Бодунов М.В. Типы динамики пространственной синхронизации ЭЭГ и умственное напряжение. — В кн.: Мозг и психическая деятельность. — М., 1984. — С. 137 — 141.

28. Божович Л.И. Этапы формирования личности в онтогенезеасов. В кн.: Хрестоматия по возрастной психологии. — М.: Международная педагогическая академия, 1994. — С.87.

29. Бродский И.А. Форма времени: Стихотворения, эссе, пьесы. В 2 т. Т. 2. — Мн.: Эридан, 1992. — 480 с.

30. Булгаков С.Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. — М., 1994. — 415 с.

31. Вагин Ю.Р. Особенности аддиктивного поведения у подростков, злоупотребляющих ингалянтами. Дис. … к.м.н. Пермь, 1994. — 170 с.

32. Вогралик В.Г. и др. О биоэнергетике стареющего организма и основных путях ее обеспечения. — Терапевт.архив. — 1980. — N.1. — С. 104.

33. Выготский Л.С. Развитие высших психических функций. с.51.

34. Ганнушкин П.Б. Психопатии: их клиника, статика и динамика. — М.,

35. Голубева Э.А., Изюмова С.А., Трубникова Р.С., Печенков В.В. Связь ритмов электроэнцефалограммы с основными свойствами нервной системы. В кн.: Проблемы дифференциальной психофизиологии. — Изд-во «Наука», 1974. — С. 160-174.

36. Голубева Э.А. Некоторые направления и перспективы исследований природных основ индивидуальных различий. — Вопр. психол., 1983 — N 3 — С. 16-28.

37. Гончаренко Н.В. Гений в искусстве и науке. — М., 1991. — 432 с.

38. Горбачевская Н.Л., Кожушко Л.Ф. Динамика формирования ЭЭГ у мальчиков и девочек школьного возраста (по данным 9-летнего наблюдения) — Журн. невропатол. — 1990 — Т.90. — N 8. — С. 75-79.

39. Гордон Г.И. Современные самоубийства. — Журн. «Русская мысль», 1912. — N 5. — с.74-93.

40. Грановская Р.М., Крижанская Ю.С. Творчество и преодоление стереотипов. — СПб, 1994. — 192 с.

41. Греков Б.А. Образование и переделка речевого стереотипа у лиц старше 70 лет. В сб.: Процессы естественного и патологического старения. ИЛ, 1964.

42. Гримм Г. Основы конституциональной биологии и антропометрии. М.: Изд-во «Медицина». — 1967. — С. 137.

43. Гринева И.М., Хохолева А.А. Некоторые возрастные особенности неврозов. — Врачебное дело. — 1989. — N 3. — С. 90 — 92.

44. Гусева Е.П., Шляхта Н.Ф. Некоторые особенности показателей биоэлектрической активности мозга у подростков. В кн.: Проблемы дифференциальной психофизиологии. — Изд-во «Наука», 1974. — С. 199.

45. Дильман В.М. Четыре модели медицины. — Л.: Медицина, 1987. — 287 с.

46. Дорфман Л.Я. Метаиндивидуальный мир: методологические и теоретические проблемы. — М., 1993. — 456 с.

47. Драгунова Т.В. «Кризис» объясняли по разному. В кн.: Хрестоматия по возрастной психологии. — М.: Международная педагогическая академия, 1994. — С. 216-217.

48. Дубровский Д.И. Психика и мозг. Результаты и перспективы исследований.//В кн.: Мозг и разум. — М., 1994. — С. 3 — 19.

49. Елисеев О.П. Конструктивная типология и психодиагностика личности. — Псков, 1994. — 280 с.

50. Ермолаева-Томина Л.Б. Проблема развития творческих способностей детей (по материалам зарубежныхисследований) — Вопр.психологии. — 1975. — N 5. — С. 166 — 176.

51. Жирмунская Е.А., Лосев В.С. Система описания и классификация ЭЭГ человека. — М.: Наука, 1984. — 126 с.

52. Заболевания вегетативной нервной системы// А. .М. Вейн, Т.Г.Вознесенская, В.Л.Голубев и др./Под ред. А.М.Вейна. — М., 1991. — 624 с.

53. Запорожец А.В. Условия и движущие причины психического развития ребенка. В кн.: Хрестоматия по возрастной психологии. — М.: Международная педагогическая академия, 1994. — С.26.

54. Захаров А.И. Психотерапия неврозов у детей и подростков. — Л., 1982. — 216 с.

55. Зинченко В.П., Смирнов С.Д. Методологические вопросы психологии. М., 1983. — С. 30.

56. Зинченко В.П., Моргунов Е.Б. Человек развивающийся. Очерки российской психологии. — М.: Тривола, 1994. — С. 274.

57. Зотин А.И., Зотина Р.С. Термодинамический подход к проблемам развития, роста и старения. — Журн.общ.биол. — 1969. — Т.30. — N 1. — С. 94-109.

58. Зотин А.И. Термодинамический подход к проблемам развития, роста и старения. — М., 1974. — 183 с.

59. Иванов В. Религиозное дело Владимира Соловьева. Собр. соч. Брюссель, 1979. — Т.3. — С. 298.

60. Кабо В.Р. Тотемизм. В кн.: Религиозные верования: Свод этнографических понятий и терминов. Вып. 5. — М.: Наука, 1993. — с. 206.

61. Капица П.Л. О творческом «непослушании». — Наука и жизнь — 1987.- N 2. — С. 80-83.

62. Кирой В.Н., Войков В.Б., Васильева В.В. ЭЭГ корреляты интеллектуальных способностей подростков. — Журн. высшей нервной деятельности. — 1995. — Т.45. — Вып.4. — С. 669-675.

63. Классификация психических и поведенческих расстройств. МКБ (10-й пересмотр). ВОЗ. — СПБ., 1994. — С. 222.

64. Клиническая психиатрия /Бачериков Н.Е., Михайлова К.В., Гавенко В.Л., и др.; Под ред. проф. Н.Е.Бачерикова. — Киев, 1989. — 512 с.

65. Ковалев А.Г. Психология личности. — М., 1965. — С.287.

66. Ковалев В.В. Семиотика и диагностика психических заболеваний у детей и подростков. — М.: Медицина, 1985. — 288 с.

67. Ковалев Г.А. Три стратегии психологического воздействия. — Вопр. психологии. — 1987. — N 3. — С. 41-49.

68. Кон И.С. Постоянство личности: миф или реальность. В кн.: Хрестоматия по возрастной психологии. — М.: Международная педагогическая академия, 1994. — С.104-105.

69. Короленко Ц.П., Донских Т.А. Семь путей к катастрофе: Деструктивное поведение в современном мире. — Новосибирск, 1990. — 224 с.

70. Костюк Г.С. Принцип развития в психологии. В кн.: Хрестоматия по возрастной психологии. — М.: Международная педагогическая академия, 1994. — С.21.

71. Кравков С.В. Глаз и его работа. Изд-во АН СССР. — 1950. — С. 231.

72. Краткий тест творческого мышления. Фигурная форма. — М.: ИНТОР, 1995. — 48 с.

73. Крутецкий В.А. Анализ индивидуальной структуры математических способностей у школьников. В сб.: «Способности и интересы», под ред. Н.Д.Левитова и В.А.Крутецкого. М., Изд-во АПН РСФСР, 1962. — С. 66.

74. Лазарев П.П. Современные проблемы биофизики. Изд-во АН СССР. — 1945. — С. 98.

75. Лебедев В.И. Этапы психической адаптации в измененных условиях существования. — Вопр.психологии. — 1980. — N 4. — С.50 — 59.

76. Левандовский А. Максимилиан Робеспьер. — М., 1959. — 496 с.

77. Лейтес Н.С. Умственные способности и возраст. М., «Педагогика», 1971. — 280 с.

78. Лейтес Н.С. К вопросу о динамической стороне психической активности. — В кн.: Проблемы дифференциальной психофизиологии. М., 1977. — С.164-179.

79. Лейтес Н.С. Возрастные предпосылки умственных способностей. В кн.: Хрестоматия по возрастной психологии. — М.: Международная педагогическая академия, 1994. — С.34-39.

80. Лихтенштадт В.О. Гете. Борьба за реалистическое мировоззрение. Петерб., 1920. С. 240-247.

81. Личко А.Е. Подростковая психиатрия: (Руководство для врачей). — Л., 1985. — С. 80.

82. Логинова Н.А. Шарлотта Бюлер — представитель гуманистической психологии. — Вопросы психологии. — 1980. — N 1. — С. 154-158.

83. Логинова Н.А. Жизненный путь человека как проблема психологии. — Вопросы психологии. — 1985. — N 1. — С. 103-109.

84. Лосев А.Ф. Диалектика мифа. В кн.: Миф-Число-Сущность. — М.: Мысль, 1994. — 919 с.

85. Мамардашвили М. Как я понимаю философию. — М., 1992. — С.44.

86. Мерлин В.С. Очерк теории темперамента. — М., 1964. — 303 с.

87. Мерлин В.С. Взаимоотношение иерархических уровней в системе взаимосвязей «человек-общество». — Вопр. психологии. — 1975. — N 5. — С. 3-12.

88. Монахов К.К. Концепция функциональной стратификации в исследованиях психической и высшей нервной деятельности. — Журн. высш. нервн. деятельности. — 1976. — т. 26. — С. 4.

89. Монахов К.К. Значение ЭЭГ в изучении психической деятельности в норме и патологии. — Физиология человека. — 1981. — Т.7. — N 5. — С. 771-783.

90. Монахов К.К ЭЭГ как отражение программы мозговой активности//В кн.: Мозг и психическая деятельность. — М., 1984. — С. 31-38.

91. Мясищев В.Н. Психология отношений. — Воронеж, 1995. — 356 с.

 — 463 -

92. Небылицын В.Д. Кортико-ретикулярные отношения и их место в структуре свойств нервной системы. — Вопросы психологии. — 1964. — N 1. — С. 17-19.

93. Неврозы: экспериментальные и клинические исследования. — Л., 1989. — 223 с.

94. Непомнящая Н.И. Теория Л. С. Выготского о связи обучения и развития//Обучение и развитие. Материалы к симпозиуму. — М., 1966. — С. 195.

95. Нестурх М.Ф. Приматология и антропогенез. — Медгиз, 1960. — С.3.

96. Никитин В.Н. Современные теории старения // Молекулярные и функциональные основы онтогенеза. — М.: Медицина, 1970. — С. 7-34.

97. Овчаренко В.И. Психоаналитический глоссарий. — Минск, 1994. — 307 с.

98. Павлов И.П. Полное собрание трудов. — Изд-во АН СССР, 1949. — Т. 3. — С. 428-455.

99. Петровский А.В., Ярошевский М.Г. История психологии. — М., 1994. — 448 с.

100. Психология. Словарь. — М., 1990. — 494 с.

101. Развитие психофизиологических функций взрослых людей. Под ред. Б.Г.Ананьева и Е.И.Степановой. — М., 1972. — 248 с.

102. Развитие психофизиологических функций взрослых людей (средняя взрослость). Под ред. Б.Г.Ананьева и Е.И.Степановой. — М., 1977. — 198 с.

103. Розинер Ф. Некто Финкельмайер. — М., 1990. — С. 67.

104. Роль среды и наследственности в формировании индивидуальности человека/Под ред. Равич-Щербо; Научю-исследю ин-т общей и педагогической психологии Акад. педюнаук СССР. — М.: Педагогика, 1988. — 336 с.

105. Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. — М., 1973. — 423 с.

106. Русалов В. М. Биологические основы индивидуально-психологических различий. — М., 1979. — 351 с.

107. Русалов В. М. О связи между вариабельностью ВП и пластичностью поведения человека. — В кн.: Мозг и психическая деятельность. — М., 1984. — С. 97 — 103.

108. Русалов В.М. Теоретические проблемы построения специальной теории индивидуальности. — Психологический журнал. — 1986. — Т.7. — N 4. — С.23-35.

109. Русалов В.М., Калашников С.В. О соотношении пластичности психических процессов с интегральными факторами биоэлектрической активности мозга человека. — В кн.: Индивидуально-психологические различия и биоэлектрическая активность мозга человека. — М.: «Наука», 1988. — С. 5-55

110. Свядощ А.М. Неврозы. — М., 1982. — 368 с.

111. Симонов П.В. Эмоциональный мозг. — М., 1981. — С.8.

112. Смулевич Н.А. Реактивные депрессии позднего возраста, их типология, течение и исходы в сравнительно-возрастном аспекте. — Журн. невропат. и психиат. им. Корсакова. — 1989. — Т. 89. — N 4. — С. 76 — 82.

113. Субботник С.И., Шпильберг П.И. Электроэнцефалографические исследование старых людей. В сб.: Проблемы долголетия. Изд. АН СССР, 1962. — С.142.

114. Сухомлинский В.А. Разговор с молодым директором школы. М.: Просвещение, 1973. — 208 с.

115. Тафель Р.Е. Анализ исследования творческих способностей в американской психологии. — Вопр. психологии. — 1972. — N 4. — 166 — 174.

116. Тих Н.А. Ранний онтогенез поведения приматов. — Изд-во ЛГУ. — 1966. — С.17.

117. Трегубов Л.З., Вагин Ю.Р. Эстетика самоубийства. — Пермь, 1993. — 268 с.

118. Ушаков Г.К. Этология и персонология.//Сб. трудов XIX — XX, посвящ. 70-летию акад. А.Д.Зурабашвили. — Тбилиси, 1974. — С. 89 — 92.

119. Фарбер Д.А., Кирпичев В.И. Электроэнцефалографические корреляты индивидуальных особенностей умственной работоспособности подростков. — Журн. высш. нерв. деят. — 1985. — Т.35. — N 4. — С. 649.

120. Фоменко Л.Н. Внимание//Развитие психофизиологических функций взрослых людей. — М., 1977. — С. 80-110.

121. Фролькис В.В. Регулирование, приспособление и старение. — Л.: Наука, 1970. — 432 с.

122. Фролькис В.В. Центральная нервная система и регуляция функций при старении организма// Молекулярные и функциональные основы онтогенеза. — М.: Медицина, 1970. — С. 250-269.

123. Фролькис В.В. Старение и увеличение продолжительности жизни. — Л.: Наука, 1988. — 239 с.

124. Хананашвили М.М. Патология высшей нервной деятельности (поведения). — М., 1983. — 286 с.

125. Чехов А.П. «Именины» М., 1985. — Собр.соч. в 12 т. — Т. 7. — С. 38-39.

126. Шевченко Ю.Г. Развитие коры мозга человека в свете онтофилогенетических соотношений. — М., 1972.

127. Эфроимсон В.П. Генетика этики и эстетики. — СПб: «Талисман», 1995. — 288 с.

128. Юркевич В.С. Изучение общей одаренности за рубежом. — Вопросы психол. — 1971. — N 4. — С. 160.

129. Ярошевский М.Г. От «животного магнетизма» к охлотелесуггестии. — Вопр. психол. — 1994. — N 3. — С. 27-37.

130. (Alexander F., Shelesnick Sh.) Александер Ф., Селесник Ш. Человек и его душа: познание и врачевание от древности и до наших дней: Пер. с англ. — М., 1995. — 608 с.

131. Allport G.W. The functional autonomy of motives. — American journal of psychology. — 1937. — Vol. 50. — P. 141.

132. Allport G.W. The nature of personality: selected papers. — Cambridge, Massachussets, 1950. — P. 78.

133. Allport G.W. Becoming. Basic cosideration for a psychology of personality. — New Haven, 1955. — P. 49.

134. Anderson R.C. Individual differences and problem solving. In: «Learning and Individual Differences», Ohio, 1967.

135. Ашвагхоша. Жизнь Будды / Ашвагхоша. Драмы / Калидаса. — М., 1990. — 573 с.

136. (Bern E.) Берн Э. Введение в психиатрию и психоанализ для непосвященных: Пер. с англ. — СПб, 1992. — 448 с.

137. Bertocci P.A. A critique of G.W.Allport`s theory of motivation. — Psychological Review. — 1940. — Vol. 47.

138. Bleuler E. Руководство по психиатрии. 3-е изд-е. Изд-во Независимой психиатрической ассоциации, 1993. — 542 с.

139. Buhler Ch. Zielstrebungen als Prozesse.- Psychologische Rundschau, 1967. — N 2. — S. 99.

140. Buss A., Plomin R.A. Temperament Theory of Personality Development. — N.Y., 1976. — P. 289-290

141. (Camus A.) Камю А. Миф о сизифе. В кн.: Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство: Пер. с фр. — М., 1990. — 415 с.

142. (Chorny K.) Хорни К. Невротическая личность нашего времени; Самоанализ. — М., 1993. — 480 с.

143. (Chasset J.) Хэссет Дж. Введение в психофизиологию: Пер. с англ. — М., 1981. — 248 с.

144. (Daly S.) Дали С. Дневник одного гения: Пер. с англ. — М., 1991. — 271 с.

145. Douglas J.H. The genius of everyman: Discovering creativity. — «Science news». — 1977. — Vol. III. — N 17. — P. 268 — 270.

146. Duffy E. Activation and behavior. — New York, John Wiley, 1962. — P. 17.

147.Eeg-OlofssonO.Thedevelopment of the electroencephalogram in normal children and adolescents from the age of 1 through 21 years//Acta paediat. scand. — Suppl. — 1970. — Vol. 208. — P.1-47.

148. (Fox R.F.) Фокс Р. Энергия и эволюция жизни на земле: Пер. с англ. — М.: Мир, 1992. — 216 с.

149. Francl V.E. The unconscious god. — N.Y.: Washington Square Press, 1985. — P. 83-84.

150. (Francl V.E.) Франкл В. Человек в поисках смысла: Сборник. — М., 1990. — 368 с.

151. (Freud A.) Фрейд А. Психология Я и защитные механизмы: пер. с англ. — М., 1993. — С. 110.

152. Freud S. The basic writings of Sigmund Freud (Trans. by A.A.Brill). — New York, Randsom House, 1938. — Р. 734.

153. (Freud S.) Фрейд З. Введение в психоанализ: Лекции. — М., 1989. — С. 263 — 264.

154. (Freud S.) Фрейд З. О психоанализе. В кн.: Психология бессознательного: Сб. произведений. — М., 1990. — С. 380.

155. Friedlander W.Y. Electroencephalographic alpha-rate in adults as a function of age//Geriatrics. 1978. — Vol.13. — N.1. — P.29-31.

156. (Fromm E.) Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности: Пер. с англ. — М.: Республика, 1994. — 447 с.

157. (Fromm E.) Фромм Э. Бегство от свободы: Пер. с англ. — М., 1995. — 256 с.

158. Fuller J.L., Thompson W.R. Foundations of Behavior Genetics. — Saint Louis, 1978. — P. 359.

159. (Godefroid Jo) Годфруа Ж. Что такое психология: пер. с фр. В 2 тт. — Т.1. — С. 242.

160. (Gold J.) Голд Дж. Психология и география: основы поведенческой географии. — М., 1990. — 304 с.

161. Gould R.L. The phases of adult life: A study in developmental psychology. — Amer. J. of Psychiatry. — 1972. — 129. — P. 521 — 531.

162. Hall C.S.,& Lindzey G. Theories of Personality. — New York, John Wiley and Sons, 1970. — P. 42.

163. (Heidegger M.) Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления: Пер. с нем. — М., 1993. — С. 447.

164. Heider F. Social Perception and Phenomenal Causality. — Psychological Review. — 1944. — V. 51. — P. 358-374.

165. Hunt J.McV. Intrinsic motivation and its role in development. — In: D. Levine (Ed.). Nebraska Symposium on motivation. — Lincoln, University of Nebraska Press, 1965. — P. 189-282.

166. (Isard K) Изард К. Эмоции человека: Пер с англ. — М., 1980. — 440 с.

167. (Iversen L.) Иверсен Л. Химия мозга. В кн.: Мозг: Пер с англ. — М., 1982. — С. 145-147

168. Jones E.E. & Nisbet R.E. The Actor and Observer: Divergent Perception of the Causes of Behavior, in: Jones E.E., Kelley H.H., Nisbet R.E., Valins S., Weiner B. Attribution: Perceiving the Causes of Behavior. — Morrinstown, General Learning Press. 1971. — P. 79-94.

169. John E.R., Ahn H., Prichep L., Trepetin M., Brown D., Kaye H., Developmental equations for the electroencephalogram — Science, 1980. — Vol. 210. — N. 4475. — P. 1255-1258.

170. (Jung C.G.) Юнг К.Г. Собрание сочинений. Конфликты детской души. — М.: Канон, 1994. — 336 с.

171. (Jung C.G.) Юнг К.Г. Либидо, его метаморфозы и символы. — СПБ, 1994. — 415 с.

172. (Jung C.G.) Юнг К.Г. Тэвистокские лекции. Аналитическая психология: ее теория и практика. — Киев: СИНТО, 1995. — 236 с.

173. (Kaplan H., Sadock B.) Каплан Г.И., Сэдок Б.Дж. Клиническая психиатрия. В 2 т. Т. 1: Пер. с англ. — М., 1994. — 672 с.

174. (Kempinski A.) Кемпински А. Психопатология неврозов: Пер. с польск. — Варшава, 1975. — 400 с.

175. (Kirkegaard S.) Киркегор С. Гармоническое развитие в человеческой личности эстетических и этических начал. В кн.: Наслаждение и долг. — Изд-во: AirLand. — Киев, 1994. — 504 c.

176. (Krechmer E) Кречмер Э. Строение тела и характер: Пер. с нем. — М., 1995. — 608 с.

177. (Lamb M.). Лэмб М. Биология старения: Пер. с англ. — М, 1980. — 206 с.

178. Лангмейер Й., Матейчек З. Психическая депривация в детском возрасте. — Прага, 1984. — 334 с.

179. (Le Bon G.) Лебон Г. Психология народов и масс. — СПб, 1995. — 311 с.

180. (Leing R.J.) Лэнг Р.Д. Расколотое «Я": Пер. с англ. — СПб., 1995. — 352 с.

181. (Lewontin R.). Человеческая индивидуальность: наследственность и среда: Пер. с англ. — М., 1993. — 208 с.

182. Lindsley D.B. Emotion. In: S.S.Stevens (Ed.). Handbook of experimental psychology. — New York, John Wiley, 1951. — P. 473-516.

183. Lindsley D.B. Psychophysiology and motivation. — In: In: M.R.Jones (Ed.). Nebraska Symposium on Motivation. Lincoln, University of Nebraska Press, 1957. — P. 44-105.

184. Livingston R.B. Brain Circuitry Relation to Complex Behavior, in: The Neurosciences, A Study Programm, New York, 1967. — Vol.1. — P.499-515.

185. (Loler J) Лолер Дж. Коэффициент интеллекта, наследственность и расизм: Пер. с англ. — М., 1982. — 253 с.

186. (Lombroso Ch.) Ломброзо Ч. Гениальность и помешательство. — М., 1995. — 398 с.

187. (Lorenc K) Лоренц К. Агрессия (так называемое «зло»): Пер. с нем. — М., 1994. — 272 с.

188. Matshura K., Lamamoto H., Fukuzawa Y. et al. Age development and sex differences of varions EEG elements in healty children and adult — quontification by a computerized wave form recognition method//Electroenceph. Clin. Neurophysiol — 1985. — Vol.60. — P. 397-401.

189. Maupas E. Arch. Zool. et Gen., 1888, V,VI, 3-4, 165-277.

190. McDougall W. An introduction to social psychology. — London, Methuen, 1923 (First edition, 1908) — P. 57.

191. (Menegetti A.) Менегетти А. Клиническая онтопсихология. — Пермь, 1995. — 469 с.

192. (Muzil R.) Музиль Р. Человек без свойств: Роман. Кн. 1. — М., 1984. — 751 с.

193. (Nicholls David G.) Николс Д. Биоэнергетика. Введение в хемиосмотическую теорию: Пер. с англ. — М., «Мир», 1985. — 190 с.

194. (Nietzsche Fr.) Ницше Ф. По ту сторону добра и зла//Сочинения в 2 т. Т.2. — М.: 1990. — 829.

195. Oxenkrug G.F., Pomark N., Bracounier I.G. et al. Aging and cortisol resistance to suppression by dexamethasone: A positive correlation. — Psych. Res., 1983. — Vol.10. — P. 125-130.

196. (Paco S.) Пако С. Старение психологических особенностей человека. В сб.: Основы геронтологии. — Медгиз, 1960.

197. (Patten B.M.) Пэттен Б.М. Эмбриология человека. — М.: Медгиз, 1959. — С.24

198. Pawlik K., Catell R.B. The relationship between certain personality factors and measures of cortical arousal. — «Neuropsychologia», 1965. — Vol.3.

199. (Perls F.S.) Перлз Фредерик С. Внутри и вне помойного ведра: Пер. с англ. — СПб, 1995. — 448 с.

200. (Peusner L.) Певзнер Л. Основы биоэнергетики: Пер. с англ. — М., 1977. — 310 с.

201. Plomin R., DeFries J.C. The Colorado Adoption project. — Child Development. — 1983. — Vol.54. — p. 279.

202. Rapaport D. On the psychoanalytic theory of motivation. — In: M.R.Jones (Ed.). Nebraska Symposium on Motivation. Lincoln, University of Nebraska Press, 1960. — P. 37.

203. Рэкер Э. Биоэнергетические механизмы: новые взгляды: Пер. с англ. — М., 1979. — 216 с.

204. (Rogers C.) Роджерс К. Взгляд на психотерапию. Становление человека: Пер. с англ. — М., 1994. — 480 с.

205. Roubicik G. EEG in old age. — Electroencephalogr. and Clin. Neurophysiol. — 1972. — Vol.33. — N.3. — P.354-355.

206. (Rycroft C.) Райкрофт Ч. Критический словарь психоанализа. — СПб, 1995. — С.145.

207. Саксен Л., Тойвонен С. Первичная эмбриональная индукция. — М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1963. — С. 241.

208. Schoempeldt L., Owens W.A. Age and Intellectual Change: a Cross-Sectional View of Longitudinal Data. Труды XVIII Международного психологического конгресса, вып. 29. М., 1966.

209. (Schopengauer A.) Шопенгауер А. Мир как воля и представление. — Собр.соч. — Т.1. — 395 с.

210. (Sent-Exupery A.) Сент-Экзюпери А. Планета людей. Сборник. — М., 1970. — 352 с.

211. (Sharp D.) Шарп Д. Типы личности: Юнговская типологическая модель: Пер. с англ. — Воронеж, 1994. — С.10.

212. (Strelau Jan) Стреляу Я. Роль темперамента в психическом развитии. Пер. с польск. — М.: Прогресс. — 1982. — С.20.

213. Тэкэкс К. Счастливые родители одаренных детей. В кн.: Одаренные дети: Пер. с англ. — М.: Прогресс, 1991. — 376 с.

214. Вайнцвайг П. Десять заповедей творческой личности. — М.: Прогресс, 1990. — 192 с.

215. Venables P.H., Dalais J.C., Mitchell D.A., Mednick S.A., Schlesinger F. Outcome of age nine of psychophysological selection of age three for risk of schizophrenia. — Brit.J.Devel.Psychol. — 1983. — V.1. — N.1. — P. 21-30.

216. Vogel F. The genetic basis of the normal human electroencephalogram (EEG). — Human Genetics. — 1970. — V.10.

217. (Waddington C.H.) Уоддингтон К. Основные биологические концепции: Пер. с англ. — В кн.: На пути к теоретической биологии. — М., 1970. — С. 11.

218. Wechsler D. The measurement of adult intelligence. Baltimore, 1944.

219. Weiner B. Motivation from the cognitive perspective. — In: Handbook of learning and cognitive processes. — V.3. Approaches to human learning and motivation. — New Jersey, 1976. — P. 283-308.

220. (Williams R. J.) Уильямс Р. Биохимическая индивидуальность: Пер. с англ. — Изд-во ИЛ. — М., 1960. — 295 с.

221. Winter H., Herchel M., Propping P., Friedl W., Vogel F.A. twin study of three enzymes (DBN, COMT, MAO) of catecholamine metabolism.Correlationswith MMPI. — Psychopharmacologia. — 1978. — Vol.57. — P.63-69.

222. (Wooldridge D.E.) Вулдридж Д. Механизмы мозга. — М., 1965. — 340 с.

223. Wortman C.B., Loftus E.F. Psychology. — N.Y., 1988. — - 622 p.

 С сайта WWW.I-U.RU