УПП

Цитата момента



Разве я не уничтожаю своих врагов, когда делаю из них своих друзей?
Авраам Линкольн

Синтон - тренинг центрАссоциация профессионалов развития личности
Университет практической психологии

Книга момента



– Мазукта, – спросил демиург Шамбамбукли, – а из чего еще можно делать людей?
– Кроме грязи? Из чего угодно. Это совершенно неважно. Но самое главное – пока создаешь человека, ни в коем случае не думай об обезьяне!

Bormor. Сказки о Шамбамбукли

Читать далее >>


Фото момента



http://old.nkozlov.ru/library/fotogalereya/s374/d4612/
Мещера-Угра 2011

щелкните, и изображение увеличитсяЙозеф Лангмейер, Зденек Матейчек. Психическая депривация в детском возрасте

АВИЦЕНУМ
Медицинское издательство, Прага 1984, ЧССР

© Josef Laugmeier, Zdeaek Matejcek, 1984 Translation

© Перевод Г. А. Овсянников, 1984

Предисловие

В первом издании этой книги в 1963 году мы стремились объяснить  понятие психической депривации, познакомить с ним наших читателей и документировать его данными, собранными в детских домах и на основании консультационной практики. Во втором издании требовалось далее разрабатывать это понятие, отграничивать его и защищать от злоупотреблений. Ныне о психической депривации уже столько известно, что нет необходимости ни объяснять, ни защищать это понятие. Депривация, однако, нисколько не стала менее актуальной и менее настоятельной. С нею считаются как с важным фактором в психопатологии детского возраста, в школьном и внешкольном воспитании, в организации социальной помощи, в законодательстве, в мероприятиях по укреплению семейной жизни и в перспективном планировании развития нашего народонаселения и всего общества. У нас увеличилось число исследовательских работ о данном явлении, и за последние годы появился целый ряд дипломных работ, показывающих, что вопрос депривации превратился в предмет изучения и интереса нового поколения психологов, специальных педагогов, врачей и социальных работников. Двадцать лет тому назад основное значение психической депривации нами усматривалось в практических последствиях для жизни отдельных детей. Во втором издании нам пришлось тщательнее сосредоточиться на теоретических основах. В последние годы центр тяжести проблемы сдвигается дальше в общественную и культурную области. Дело в том, что закончились некоторые наши собственные лонгитюдинальные исследования, результаты которых дорисовывают клиническую картину депривации, концепция которой строилась ранее, главным образом, на основании исследований по методу поперечных срезов. Значительный прогресс был у нас отмечен и в области исправления и предупреждения депривации. До сих пор в нашем распоряжении имелась возможность наблюдать за ее возникновением. В настоящее время, однако, после новой оценки воспитательной функции семьи, после упорядочения декретных отпусков и введения новых форм замещающей семейной заботы — у нас имеется больше возможностей для наблюдения также за обратным процессом, а именно исправлением и лечением психической депривации.

Мы планировали привести в данном издании полный обзор литературы, из которой мы исходили. Оказалось, однако, что полный список был бы по своему объему чрезмерным. Таким образом, мы приводим лишь выборочно важнейшие иностранные и отечественные работы, в частности за последнее десятилетие.

Авторы

I. Развитием знамение концепций психической депривации

Развитие науки связано со многими внутренними и внешними обстоятельствами. Важные проблемы остаются иногда в течение целых столетий без внимания до тех пока по какой-либо внутренней или внешней причине оно не сосредоточится на них с полной силой. До этого времени они заслоняются другими задачами, которые либо являются, либо представляются более важными, или у самой науки нет пока достаточных средств для их эффективного решения, и она, поэтому, их обходит. Таким образом, неудивительно, что подобная проблема, будучи вновь «открытой», соблазняет и в первое время стремиться к чрезмерным обобщениям, она превращается частично в моду, и лишь постепенно к данной проблеме начинают подходить критически и систематически ее исследовать.

Проблематика психических лишений представляет во многом классический пример подобного развития. Мы узнаем о ней уже от древних летописцев. Так, например, у Салимбена из Пармы в 13 веке мы читаем легенду об императоре Фридрихе II, отдававшим детей нянькам со строгим приказом кормить детей грудью, купать и мыть, однако избегать каких бы то ни было разговоров, ласк и нежностей. Император предполагал, что речь, которой заговорят эти дети, если их не обучать новой речи, и явится той древнейшей, изначальной речью человечества. Его научная любознательность, однако, удовлетворена не была, ибо дети будто бы все умерли — они не могли жить, как это комментирует древний летописец, без ласковых слов и нежной радости на лицах своих нянек. Р. Шпиц приводит в качестве мотто к своему «Госпитализму» запись из дневника испанского епископа от 1760 года: «В приюте ребенок становится грустным, и многие от грусти умирают».

Однако, старые новости, сказки, легенды и остальные произведения давнего народного творчества уводят нас в прошлое еще дальше, чем сообщения летописцев. С одной стороны, тут можно видеть обоготворение материнской любви, которая никем не может быть для ребенка возмещена. В лице мачехи олицетворяется все зло. С другой стороны стоит идеализированный образ покинутого ребенка, проживающего среди зверей или со злыми людьми, без любви, без дома, без эмоциональной опоры, и все же вырастающего в очаровательного юношу или в прекрасную девушку с благородным характером и высокой нравственностью. Если бы Ромул и Рем были действительно вскормлены волчицей, как это приводит древнее римское сказание, то они, вероятно бы, больше походили на настоящих «волчьих детей», о которых еще будет далее упомянуто, и едва ли бы основали Рим. Образ же Тарзана, этого прекрасного и смелого сына природы, как он нам известен с киноэкрана, является, с точки зрения сведений о депривации, совершенно недостоверным.

Поэтов и писателей также уже с давних времен интересовала и трогала судьба детей покинутых, осиротевших и воспитывавшихся без материнской неги. В соответствии с развитием литературных направлений, их ход жизни описывался в одних случаях, как победа чистой невинности над коварством порочного мира, в других — как романтическая история мятущегося героя, затем как реалистический роман, раскрывающий различные общественные отношения, или, наконец, как мрачная натуралистическая картина, где нельзя спастись от фатальной общественной предопределенности. Послушаем еще, как ИI. С. Тургенев характеризует своего Федю в «Дворянском гнезде»: «Учился он порядочно, хотя часто ленился; он никогда не плакал; зато по временам находило на него дикое упрямство, тогда уже никто не мог с ним сладить. Федя не любил никого из окружающих его … Горе сердцу, не любившему смолоду!»

_______________

Интерес общественности очень часто сосредоточивается на личности, действия которой являются каким-то образом проблематичными, необъяснимыми, неясно мотивированными, и, конечно, в первую очередь на такой личности, действия которой оказывают влияние на мировые события. Причем это вовсе не должны быть личности положительные, скорее наоборот. Назовем наугад одного такого человека — итальянского анархиста Луиджи Лукени, который в 1898 году убил австрийскую императрицу Елизавету. Своей матери он вообще не знал. В 18-летнем возрасте она, уже беременной, ушла из своей итальянской деревни в Париж, а ребенка покинула в родильном доме через несколько дней после родов. Мальчик находился сначала в приюте св. Антония в Париже, затем в детском приюте в Парме. Через год его отдали опекунам. В возрасте девяти лет мальчик, как это пишет Э. Корти, биограф императрицы Елизаветы, уже работал на железной дороге. Затем им овладевает желание познать мир. Юноша, у которого нет никого на свете, блуждает из одной страны в другую, направляется в Австрию и, наконец, переходит из города Рьека в Терст без единого геллера в кармане. Полиция вскоре отправляет безработного и совершенно неимущего юношу через границу в Италию …
_______________


Таким образом, не только в художественной литературе, в собственных жизнеописаниях, но и в газетных репортажах, в судебных протоколах и в сообщениях следственных комиссий можно найти много интересного материала по нашему вопросу. С этим материалом нельзя не считаться, хотя он и непригоден для точной научной оценки. Это индивидуальные человеческие судьбы, которые можно охватить лишь на основании художественного подхода. Это эксперименты, поставленные самой жизнью.

В науке данная проблема оставалась долго почти неизвестной, а в учебниках психологии и психопатологии — за исключением новейших учебников — с ней вообще встречаться почти не приходится.

Если рассмотреть развитие научного интереса к данному вопросу и развитие методического подхода к последнему, то можно отметить приблизительно четыре характерных периода.

Первый период — «эмпирический» — начинается приблизительно со второй половины прошлого столетия и продолжается до тридцатых годов нашего века. Дело касалось, скорее, лишь накопления опыта и сведений, более или менее разнородных, еще без четкого стремления к анализу и систематической разработке. Иногда преобладал социально-врачебный подход, иногда филантропический. Здесь имелись наблюдения детских врачей в приютах, в детских больницах и в других детских учреждениях, сообщения о трагической смертности и пониженной жизнеспособности детей из детских учреждений и т. п. Мощным стимулом для интереса к данной проблеме стали последствия первой мировой войны, а затем опыт крупного экономического кризиса начала тридцатых годов. Создание послевоенной социальной службы, значительное улучшение гигиенических условий в детских учреждениях и прогресс во всех областях медицины привели к важному выводу, что у детей, воспитываемых в учреждениях, можно существенно понизить смертность и предотвратить губительные эпидемии, но что эти дети но сравнению с детьми из семей — несмотря на все это — менее стойки в отношении неблагоприятных внешних влияний, и развиваются они с задержкой и неравномерно. Решающее значение в данном неблагоприятном состоянии приходится отвести психическим факторам.

Второй период можно было бы обозначить как «мобилизующий». Он охватывает тридцатые и сороковые годы нашего столетия. Его начальной вехой стали работы так наз. венской школы Ш. Бюлер, которая со своими сотрудниками систематически изучала психическое развитие детей в различных неблагоприятных условиях жизни. Работы ее единомышленников являлись нередко более зрелыми, чем некоторые более поздние работы, завоевавшие большую популярность и возбудившие большой отклик. Это произошло потому, что мировая общественность стала более подготовленной для их принятия, так как вторая мировая война принесла множество потрясающих сведений о покинутых и страдающих детях и, наконец, потому, что эти данные были включены в широко распространенную психоаналитическую систему, тогда как венская школа собственной психологической теории подобного рода не создала. Например, Г. Гетцер рассматривает вопрос депривации уже с нескольких точек зрения: она вела наблюдения за детьми, проживавшими в плохих социальных и экономических условиях, за детьми «без семьи» и из семей опекунов, а также за детьми, воспитываемыми в детских учреждениях. Впервые в данном охвате решался также более подробно вопрос психического госпитализма, импульсом для чего послужило, очевидно, то обстоятельство, что число социальных и медицинских учреждений к тому времени уже существенно возросло, а также то, что было распознано медицинское значение содержания в учреждениях (высокая смертность в учреждениях для грудных детей, соотношение гигиенических и педагогических требований при воспитании в учреждениях и т. д.).

Из данной основы четко исходят и первые работы Р. А. Шпица, начатые еще до второй мировой войны и продолжавшиеся в течение нескольких десятилетий. Они важны своей содержательностью, подробной методикой наблюдений и теоретическими заключениями.

Независимо от данного направления в начале второй мировой войны появляются весьма тщательно проведенные исследования Уильяма Голдфарба из Нью-Йорка. В целом ряде работ он сравнивает детей, воспитывавшихся сначала в учреждениях, а затем переданных на попечение опекунов, с деть: ч, воспитываемыми у опекунов с самого раннего детства. Голдфарб приходит к заключению о продолжающемся воздействии результатов раннего содержания в учреждениях на развитие интеллекта и характера детей.

Мощное развертывание исследований о детях, подвергавшихся лишениям во время второй мировой войны и непосредственно после нее, было вызвано множеством детей покинутых, детей без родителей, эвакуированных, перемешенных и даже детей в концентрационных лагерях. Послевоенные изменения социальной и экономической структуры принесли с собой большую профессиональную занятость матерей, недостаток жилья, распад браков, возникших из случайных связей во время войны и т. д., причем все это меняло основы существовавшего воспитания детей и угрожало их устойчивости. Устрашающее возрастание преступности молодежи, в особенности в некоторых странах, и большее проявление психических нарушений у детей (неврозов, попыток самоубийства, кортико-висцеральных нарушений) побуждает к большему интересу к проблеме терпящих лишения детей. Наконец, на первый план выступает и вопрос миллионов детей, подвергающихся депривации в экономически и культурно неразвитых до сих пор странах, детей физически и психически голодающих, без крова и без одежды, но также без материнской или родительской заботы, детей бродяжничающих, детей без должного воспитания и школьного образования.

Для изучения психической депривации в детстве поворотным пунктом явилась монография Боулби «Материнская забота и психическое здоровье» изданная Всемирной Организацией Здравоохранения в 1951 году, в которой собраны результаты проведенных исследований. Заключения, выводимые Боулби из собственных и чужих исследований, можно подытожить следующим образом: ребенок в раннем возрасте должен воспитываться в атмосфере эмоциональной теплоты и должен быть привязан к матери (или к лицу, замещающему мать) на основании интимных и стойких эмоциональных связей, которые для них обоих представляют источник удовлетворения и радости. Ситуация, при которой ребенок страдает от недостатка подобной эмоциональной связи, приводит к целому ряду нарушений психического здоровья, являющихся в соответствии со степенью и стойкостью данной депривации в различной степени тяжелыми и даже непоправимыми.

Как Боулби, так Шпиц и Голдфарб подчеркивали, главным образом, тяжелые последствия длительной полной депривации, ее драматическое течение, стойкость и глубокое вмешательство в структуру личности, которая затем формируется на значительно сниженном (примитивном) уровне и со сдвигом в смысле психопатического «бесчувственного» характера, склонностей к правонарушениям или даже психоза. Моделью описания депривационных последствий являлось обычно врачебное описание «болезни» с единой симптоматологией и определенной этиологией и прогнозом.

Против данных первых заключений, которые должны были «бить в набат» и привлечь интерес профессиональной общественности к до сих пор не привлекшей внимания проблематике, вскоре прозвучали более трезвые и критичные голоса.

Третий период, который обозначается нами в качестве «критического», приходится приблизительно на пятидесятые годы. После монографии Боулби накопилось множество описаний исследований, до определенной степени исправлявших сведения от предшествовавшего периода. Общественная практика, в особенности воспитание детей в детских учреждениях, воспитание у опекунов и организация социальной службы подверглись уже воздействию работ именно этого второго «мобилизующего» периода, так что новые исследователи при своих наблюдениях исходили, преобладающим образом, уже из совершенно иной ситуации, чем Шпиц, Голдфарб и Боулби. Их заключения являются, поэтому, в своей сущности более оптимистичными.

Если в предшествующий период источником депривации считалось, прежде всего, проживание ребенка без материнской заботы (maternal deprivation), прототип чего представляет жизнь ребенка в детском учреждении, то ныне выясняется, что существует целый ряд иных ситуаций, при которых может возникнуть депривация. Так, указывается, например, на тот факт, что намного большее число детей, страдающих от недостатка материнской заботы, в действительности проживает со своими матерями; логически изучением депривации начали заниматься в условиях семьи.

В то время как в предшествующий период предполагали, что наличие психического нарушения у детей, подвергающихся депривационным условиям, является почти стопроцентным, из новых исследований вытекало, что многие дети проходят через данные условия практически незатронутыми.

Прежних исследователей привлекала, прежде всего, глубина и единообразность картины данного нарушения. В отличие от этого, многие новые исследования показывают, что лишь у меньшинства детей развиваются более грубые нарушения н что их картина в целом весьма разнообразна. Дело в том, что из опытов по сенсорной депривации и из новых теорий лечения вытекает, что лишь в виде исключения при депривации может воздействовать всего один фактор и что практически в каждой депривационной ситуации имеет место неудовлетворение нескольких важных потребностей ребенка, которые у различных детей и в различные периоды развития находятся в различных взаимоотношениях.

Исследователям предшествующего времени депривационные нарушения представлялись, преобладающим образом, как неисправимые (необратимые) с почти безнадежным прогнозом. Новые исследования подчеркивают, однако, успешность предупредительных и терапевтических мероприятий при условии совершенного материального и кадрового оснащения детских учреждений и при условии подчинения всей работы этих учреждений идее, что следует максимально считаться с личностью каждого отдельного ребенка. Вместе с расширяющимися сведениями о сущности депривации и механизмах ее воздействия возрастают также возможности прицельной индивидуальной психотерапии.

Сам Бороли в своем исследовании в 1956 году видоизменения в данном смысле свою первоначальную точку зрения, подчеркивая, однако, одновременно, что с практической точки зрения это никоим образом не может стать причиной для удовлетворенности и бездействия, так как в процентном выражении число пораженных детей весьма высоко само по себе и возможность значительного нарушения вовсе не исключена.

Кульминацией данного «критического периода» нам представляется новая публикация ВОЗ, изданная в Женеве в 1962 году под названием «Deprivation of Maternal Саге». Дело в том, что в этой публикации рассматриваются в различных аспектах результаты проведенных исследований по депривации, проверяется приемлемость «классических» концепций, причем все это с направленностью, прежде всего, на методологические вопросы современных и будущих исследований.

Последнее не представляло, конечно, окончания развития поисков. Наоборот, здесь возникают новые вопросы и новые осложнения.

Если депривация уже не ограничена учреждениями для грудных детей и детдомами, но касается также семей и других областей общественной жизни, то и весь вопрос приобретает значительно более широкое общественное значение. Следует думать даже о какой-то субклинической депривации последующих поколений в условиях современной нарастающей технической- цивилизации. Начинают звучать голоса, приводящие данные о некоторых современных неблагоприятных общественных явлениях (возрастание правонарушений среди молодежи, ее общественная «незаинтересованность», увеличивающееся число самоубийств и т. п.) в соотношении с недостаточным эмоциональным снабжением и отсутствием основного ощущения уверенности, чему, по-видимому, подвержены дети, начиная с раннего возраста, больше, чем в прежние годы.

Возникают, однако, и другие вопросы: если картина депривации после нарушений не является единой, то от чего тогда она зависит? В какой она связи со внутренними и внешними условиями организма? Если исправление возможно, то когда, при каких обстоятельствах и почему? Поиск ответов на эти вопросы будет, по нашему мнению, главной задачей будущего.

Четвертый период, который начинается в шестидесятые годы и который мы обозначаем как «экспериментально-теоретический», отличается углубленным изучением взаимодействия между организмом и средой в условиях депривации. Если депривационная ситуация поражает не всякого ребенка и если различных детей та же самая ситуация поражает различным образом, то от экстенсивного изучения крупных неоднородных групп следует перейти к интенсивному изучению небольших групп в ситуациях, контролируемых по принципам научного эксперимента. Подобным же образом следует перейти от поперечного изучения к лонгитюдинальному, чтобы имелась возможность с большей определенностью охватить механизмы влияния депривации при развитии личности ребенка. Таким образом, сегодня мы хотим знать: какой результат даст взаимодействие индивидуально формирующейся личности ребенка с индивидуально формируемой жизненной средой, в нашем случае средой депривационной, т. е. обедненной в смысле некоторых важных компонентов.

Продуманным планированием опытов с подробной техникой наблюдения отличается ныне целый ряд исследований, собранных в четырех томах Determinants of Infant Behavior (под редакцией Б. М. Фосса — 1961, 1963, 1965, 1969).

Экспериментальный подход к вопросу депривации отличается, конечно, более глубокими корнями. После 1950 года мощно развивались экспериментально-психологические исследования с нейрофизиологической ориентацией. Дальнейший импульс идет от экспериментально-психологического изучения последствий психической депривации при значительном ограничении раздражителей от органов чувств и при социальной изоляции. Данные опыты производились впервые в лабораториях канадского психолога Д. О. Хебба, а оттуда были перенесены также в другие психологические и психиатрические учреждения. Их значение для теоретического выяснения механизма действия психической депривации высоко, хотя соотношение с клинической проблематикой детей, подвергающихся лишениям, остается пока еще невыясненным. Исключительным значением отличаются также работы, исходящие из классической павловской теории обусловленности, причем речь может идти как об экспериментальном изучении на животных, так и на детях.

При рассмотрении всего этого развития можно видеть, что четвертый период уже отходит от простой непригодной модели болезни или синдрома, направляясь к более соответствующей психологической концепции, которая исходит из данных современной психологии и физиологии ЦНС.

Таким образом вопрос психических лишений далеко еще не является закрытым. Наоборот, как можно видеть, он поднял целый ряд иных вопросов.

С другой стороны, он уже сейчас способствовал лучшему пониманию психического развития человека. Если проследить, к каким последствиями в дальнейшем психическом развитии ребенка приводит отсутствие некоторых факторов в его ранней жизненной среде и если у нас имеется возможность экспериментально манипулировать с данными факторами, то можно, наконец, лучше понять и их значение для нормального процесса развития. Следовательно, основное значение концепции психической депривации заключается, в сущности, в новом вкладе в «вечный вопрос» детской психологии о релятивном влиянии среды и унаследованной (врожденной) основы на развитие ребенка. В данном смысле это представляет новую рабочую гипотезу и, в то же время, новый метод, которые смогут еще значительно обогатить в будущем наши познания.

Для практики же концепция психической депривации имеет бесспорное значение уже сегодня. Она оказала свое влияние на наши представления о воспитании детей в раннем возрасте и воздействует на заботу о детях во всех областях — на воспитание детей в детских учреждениях, в больницах, теперь даже в родильных домах, на организацию и планирование дальнейшего развития заботы о ребенке и на каждодневную работу врача, психолога и социального работника.

II. Терминология и определение понятий

Тот факт, что концепция психической депривации до сих пор не завершена и не является устойчивой, лучше всего заметен по разнородности терминов, долженствующих выразить данное понятие и прямо свидетельствующих нередко об основной теоретической позиции автора. Наиболее часто, особенно в англосаксонской литературе, используется название «депривация» (deprivation, или соотв. privation), обозначающее потерю чего-либо, лишения из-за недостаточного удовлетворения какой-либо важной потребности. Речь идет не о физических лишениях, а исключительно о недостаточном удовлетворении основных психических потребностей (психическая депривация). Совершенно тождественны и остальные термины, выражающие в большинстве случаев аналогию с недостатком питания: психическое голодание (psychological starvation), психическая недостаточность (carence mentale). Трамер распознает две ступени серьезности значения данного состояния: психическое истощение (inanitas mentis), и уже явное болезненное изнурение, некую психическую кахексию (inanitio mentis).

Некоторые авторы сужают общее обозначение соответственно тому, какую психическую потребность они принимают в качестве самой важной и какая «недостаточность» имеет, таким образом, решающее, по их мнению, влияние на возникновение психических нарушений. В целом считается, что ребенок для своего здорового развития нуждается, в первую очередь, в теплоте чувств, в любви. Если он окружен достаточной симпатией и обладает эмоциональной опорой, то это возмещает отсутствие иных психических элементов — например, недостаточность раздражителей органов чувств, отсутствие игрушек, недостаточность воспитания и образования. Основное патогенное значение для нарушений развития и характера имеет, следовательно, недостаточное удовлетворение аффективных потребностей, т. е. эмоциональная, аффективная депривация. В тех случаях, где автор имеет в виду главным образом недостаточность раздражителей органов чувств, то он, напротив, говорит о чувственной депривации (sensory deprivation). Еще более узкий термин избирают те авторы, которые сущность депривации усматривают, главным образом, в недостаточности чувственных связей ребенка и матери: депривация материнской заботы (maternal deprivation, carence cle so ins maternels, privation maternelle, alejamenlo de la inadre, Mntterentzng). В отличие от этого, слишком широкими границами отличается термин «педагог и чес кип дефицит». Можно найти и противоположное суженное понимание, например, в термине «игровой дефицит», чем выражается, одновременно, предпосылка, что основную воспитательную потребность в детском возрасте представляет игра и что недостаточные возможности в этом отношении приводят часто к нарушениям развития.

Некоторые исследователи стараются установить различие между ситуацией, когда ребенок с самого начала лишен определенных импульсов, так что некоторые специфические потребности вообще не возникают, и ситуацией, когда потребность уже возникла, и только после этого из жизненной среды ребенка исчезли импульсы, которые могли бы служить для ее удовлетворения. Первую ситуацию можно было бы обозначить в смысле терминологии Гевирца в качестве «привации», тогда как вторую — в качестве «депривации», отождествляемой некоторыми исследователями с сепарацией.

Боулби говорит о частичной депривации (partial deprivation) там, где не произошло прямой разлуки матери с ребенком, однако их отношения по какой-либо причине обеднены и неудовлетворительны. Для обозначения данной ституации Праг и Харлоу используют наименование «скрытая» или «маскированная» депривация и делают различие, помимо этого, между нарушенным и между недостаточным отношением матери к ребенку.

Разнообразие данных терминов, которые, в конце концов, выражают тот же самый факт, является лучшим свидетельством «смешения языков» в данной области психологии и психиатрии. Однако хуже всего, что все эти названия авторами подменяются, хотя их первоначальное значение бывает иногда шире, иногда уже, кое-где превышает определенное значение и почти всегда бывает недостаточно уточненным. Так, например, выражение «госпитализм», которым многие авторы пользуются в качестве синонима психической депривации, пересекается с последним понятием лишь частично. С одной стороны, оно ограничивает ситуацию, при которой происходят лишения, только на среду в учреждениях (собственно, лишь больничную среду), с другой стороны, оно не охватывает того факта, что больничная ситуация влечет за собой и иные, чем депривационные, влияния (большая возможность заражении, перемена режима, недостаток сна, повышенная возможность дли конфликтов при жизни в коллективе и т. д.), и, наконец, не охватывает, также ту возможность, что при оптимальных условиях депривация it учреждениях может вообще не возникнуть. Подобным образом дело обстоит при каждой разлуке ребенка с матерью, так что и здесь нельзя ставить знак равенства между «сепарацией» и депривацией. Вообще термины, устанавливающие понятие лишь через определенную специфическую ситуацию или на основании лишь определенных признаков, очевидно, малопригодны для психологической теории и следует отдавать предпочтение терминам более общего характера и лучше выражающим психологическую сущность явления. По данной причине мы отдаем предпочтение термину «психическая депривации» или же в чешском переводе «psychicke stradani» (психические лишения); можно было бы говорить также о нарушениях по поводу психической недостаточности.

Следует удивляться, как мало авторов стремится точнее определить понятие «психическая депривация». Результатом же является то, что данное понятие используют произвольно для объяснения самых различных нарушений в развитии и поведении ребенка и что опускают необходимость подробного медицинского, а также психологического анализа.

Но нашему мнению, к сущности вопроса приближаются больше всего те определения, которые исходят из аналогии психической и биологической недостаточности. Подобно тому, как возникают серьезные нарушения в результате общего недостатка питания, недостатка белков, витаминов, кислорода п т. п., серьезные нарушения могут возникать и по причине психического недостатка — недостатка любви, стимуляции, социального контакта, воспитания и т. и. В обоих случаях происходит своего рода общее или частичное голодание, причем результаты как бы пи был различен их механизм — проявляются в хирении, ослаблении, обеднении организма. Подобное понимание имплицитно отличает также токсические нарушения и иные нарушения развития от и нарушений по поводу лишении как и биологическом, так и в психологическом смысле.

Ближе всего к данному пониманию стоит определение депривации по Хеббу как «биологически адекватной, однако психологически ограничиваемой среды». Выражение «ограничение» здесь соответствует, очевидно, количественному обеднению, под чем понимается недостаток определенных элементов среды — стимулов вообще, стимулов определенного вида или стимулов определенным образом структурированных, которые необходимы для нормального развития и сохранения психических функции. Однако все еще остается необходимость более точного установления: какие элементы среды являются психологически столь значимыми, что именно их недостаток определяет в первую очередь последующие нарушения. Таким образом, с динамической точки зрения лучше говорить о недостаточном насыщении потребностей организма.

После данного рассмотрения свое собственное понимание мы можем выразить, по-видимому, в следующем определении: «Психическая депривация является психическим состоянием, возникшим в результате таких жизненных ситуаций, где субъекту не предоставляется возможности для удовлетворения некоторых его основных (жизненных) психических потребностей в достаточной мере и в течение достаточно длительного времени».

В определении мы говорим о «психическом состоянии». Мы его понимаем не в качестве чего-то неизменного и постоянного, однако не знаем, как лучше выразить ту актуальную душевную действительность, которая возникает путем определенного специфического процесса (вызванного в нашем случае стимульным обеднением) и которая является основой или внутренним психическим условием определенного специфического поведения (в нашем случае депривационных последствий).

Вопрос) «основных психических потребностей» будет посвящена, главным образом, глава VIII-ая, в которой мы стремимся разъяснить теоретические предпосылки депривации. Здесь же мы лишь предварительно приводим, что подобными «основными» (жизненными) потребностями можно считать: 1) потребность в определенном количестве, изменчивости и виде (модальности) стимулов; 2) потребность в основных условиях для действенного учения; 3) потребность в первичных общественных связях (особенно с материнским липом), обеспечивающих возможность действенной основной интеграции личности; 4) потребность общественной самореализации, предоставляющей возможность овладения раздельными общественными ролями и ценностными целями.

Конечно, жизненные потребности можно оценивать лишь в соотношении с индивидуальностью ребенка и в соотношении с обществом, в котором он проживает. Вероятным представляется, что действительно основные потребности во всех человеческих культурах являются приблизительно одинаковыми. По-видимому, чем выше подниматься по их иерархии и чем больше сосредоточиваться па подробностях, тем больше будет обнаруживаться различий. В определенных культурах отдельные потребности воспринимаются в качестве более или менее настоятельных. Так, например, иногда в качестве особо «желательных» оцениваются люди сдержанные и пассивные, напротив, в других случаях — люди весьма активные и предприимчивые. В одной культуре, например, следят с максимальной последовательностью за образованием определенных навыков, которые затем переходит в целые сложные церемониалы, в другой же культуре, наоборот, ребенком руководят самым свободным образом. В некоторых культурах приветствуют, чтобы дети как можно дольше находились в зависимости от родителей, в других же, напротив, стремятся, чтобы дети возможно скорее становились самостоятельными. Из этого вытекает, что уже приток стимулов на самом основном уровне различным образом дозируется и направляется. Результаты психической депривации можно также оценивать лишь в соотношении с ценностями, имеющими силу в данный период, в данном обществе, на данной ступени развития. Следовательно, в данном смысле последствия психической депривации проявляются в том, что индивид в результате долговременного неудовлетворения потребностей не способен приспособляться к ситуациям, которые обычны и желательны для данного общества.

Наличие какой-либо потребности проявляется сначала в виде определенной готовности организма, а также при ее «активации» общим ненаправленным беспокойством или напряжением, являющимся своего рода пружиной для действий, долженствующих обеспечить удовлетворение. Если найдется цель, обещающая сама по себе удовлетворить потребность или служить средством для достижения конечной цели, то напряжение направляется к данной цели, действия организма теряют свою рассредоточенность и обретают направленность, причем безразлично, является ли направленность к цели (ценности) врожденной («инстинктивной») или имеющейся на основе заученного, приобретенного опыта. Если организм достигает конечной цели, то потребность насыщается и снова возникает равновесие. Если, однако, удовлетворение потребностей является постоянно недостаточным, то происходит «изголодание» организма и равновесие устанавливается на более низком уровне (подобно более низкому метаболическому уровню у дистрофиков)

По ходу изложения мы попытаемся в дальнейшем объяснить, что означает «достаточная мера», а также «достаточно длительное время» неудовлетворения потребности.

Наше определение психической депривации достаточно широко для того, чтобы оно давало возможность отметить совместную основу психических нарушений, возникающих при различных депривационных обстоятельствах (в учреждении, в семье, у здорового и дефектного ребенка и т. п.) и проявляющихся различными признаками. Дальнейшему изучению предоставляется здесь задача установить: какие психические потребности являются в определенный период развития ребенка особенно сильными и каковы те потребности, недостаточное удовлетворен не которых является особенно вредным. Мы пока еще не способны надежно перечислить и классифицировать все потребности ребенка на различных ступенях развития, однако нам кажется, что главное затруднение не в этом. Напротив, можно надеяться, что именно подобная концепция депривации станет новым импульсом для изучения потребностей и для познания их релятивной значимости в формирующейся психической структуре ребенка.

Определение говорит, конечно, лишь о психических потребностях, а не о материальных (биологических) потребностях, которые могут (но не должны) соответствующим образом удовлетворяться. Следовательно, приведенное определение Хебба более узко, подобно тому, как и, скорее, клиническое определение Люис, которая депривированным ребенком считает такого, у которого материальные потребности удовлетворяются хорошо, однако потребность в родительской любви остается неудовлетворенной.

Мы полагаем, что паше определение предоставляет еще возможность очертить логическое содержание и широту отдельных терминов, используемых в связи с депривацией. Так, например, «депривационная ситуация» — это такая жизненная ситуация ребенка, где отсутствует возможность удовлетворения важных психических потребностей. Различные дети, подвергаемые одной и той же «депривационной ситуации», будут вести себя различно и вынесут из этого различные последствия, так как они вносят в нее раздельные предпосылки своей психической конституцией и имеющимся развитием своей личности.

В данном аспекте «изоляция» ребенка от стимулирующей среды человеческого общества, семьи, детской группы, школы и т. п. представляет, следовательно, «депривационную ситуацию», а не саму «депривацию». Мы попытаемся показать как реагируют различные дети на такую унифицированную «изоляцию», какой является жизнь в учреждении для грудных детей или в детском доме для ползунков.

Психическая депривация, как мы ее понимаем, является уже особой, индивидуальной переработкой стимульного обеднения, которого достиг ребенок в депривационной ситуации, является психическим состоянием. Внешне данное психическое состояние проявляется поведением, отличающимся некоторыми характерными признаками, что — в контексте имеющегося развития детской личности — предоставляет возможность распознать депривацию. Здесь мы говорим о «последствиях депривации», «депривационном поражении» и т. п. Преднамеренно мы избегаем термина «депривационный синдром», который создает представление, что речь идет об определенной, четко ограниченной группе патологических признаков и что можно, таким образом, диагностировать депривацию подобно остальным соматическим или психическим заболеваниям.

Иногда говорят о «депривационном опыте» ребенка. Как правило, последнее не выражает ничего иного, чем то, что ребенок уже ранее подвергался депривационной ситуации и что в каждую подобную ситуацию ребенок будет ныне вступать с несколько видоизменённой, более чувствительной, или, напротив, более «закаленной» психической структурой.

Мы будем говорить также о «механизмах депривации». Под ними мы подразумеваем тот процесс, который вызывается недостатком в удовлетворении основных психических потребностей ребенка и который характерным способом видоизменяет структуру развивающейся детской личности — следовательно, «депривирование», процесс, приводящий к депривации.

Наше понимание депривации близко к понятию «фрустрация», однако не тождественно с ним, и его не следовало бы с ним путать. Фрустрация также определяется различным образом — как «невозможность (блокирование) удовлетворения активированной погрешности из-за какого-либо препятствия или обструкции» (Саймондс), далее как «состояние напряжения, зависящее от блокирования пути к цели» (Мерфи), или такая ситуация, когда «организм встречается с более или менее непреодолимым препятствием или обструкцией на пути к удовлетворению какой-либо жизненной потребности» (Розенцвейг). В самом широком смысле слова «фрустрация» охватывает, следовательно, и депривационные ситуации, если вообще отсутствует возможность удовлетворения потребности в течение длительного периода. Однако не в тех случаях, когда ее нельзя удовлетворить лишь одним способом или одним путем. Большинство исследовательских работ о фрустрации касается (как это соответствует приведенным определениям) удовлетворения «активированной» потребности (aroused need), уже направленной к цели. Ясно, что депривации, таким образом, представляет собой значительно более серьезное и тяжелое состояние, чем фрустрация в данном узком смысле. Приведем конкретно пример: фрустрация происходит, если у ребенка отнимают его любимую игрушку и ему предоставляется возможность играть с чем-либо, что ему нравится меньше. Депривация же возникает, если ребенку вообще не предоставляется возможность играть. Данное понятийное различие нам кажется важным, хотя в действительности будет иногда сложным точно отличить одно состояние от другого.

Дело в том, что, по-видимому, слишком длительная фрустрация переходит в депривацию и что введением в депривационную ситуацию оказывается весьма часто именно фрустрационная ситуация. Так, например, если ребенок в двухлетнем возрасте разлучен с родителями и помещается в больницу, то его непосредственною реакцию на данное событие можно понимать как проявление фрустрации. Если же ребенок остается в больнице год, в большинстве случаев в том же помещении, без посещений родителями, без прогулок, в среде, монотонность которой нарушается лишь время от времени привычными действиями обслуживающего персонала, то возникает состояние психической депривации.

Подобно этому нельзя смешивать депривацию и конфликт, хотя и здесь в жизненных ситуациях опять-таки оба понятия нередко переплетаются и хотя на основе ситуаций первично депривационных могут возникать и явно конфликтные ситуации. Под конфликтом мы понимаем, как правило, особый тип фрустрации, где препятствие, не позволяющее удовлетворить активированную потребность, существует в форме другого, противонаправленного побуждения Следовательно, в конфликте организм движется силами, направляющимися к различным целям, причем они обе соблазняют и привлекают, или организм одновременно всего лишь к одной цели не только привлекается, но и отталкивается от нее

Наконец, от понятия депривация мы отличаем понятие запущенность, под которым нами подразумеваются, скорее, последствия внешних неблагоприятных влияний воспитания. Запущенность хотя и проявляется более или менее выразительно в поведении ребенка, однако не нарушает непосредственно его психического здоровья. Запущенный ребенок растет обычно в примитивной среде, с недостаточной гигиеной, с недостаточным воспитательным надзором, без пригодных примеров зрелого поведения, с недостаточной возможностью школьного обучения, однако такой ребенок может быть умственно и, в частности, эмоционально развит вполне соответствующим образом. Следовательно, у него не должны отмечаться ни признаки эмоционального захирения, ни невротические или другие нарушения. Наоборот, особенно в практической общественной жизни ребенок может быть вполне равноценным с остальными детьми или даже их превосходить. Психически депривированный ребенок, вырастает, нередко, в гигиенически образцовой среде, с первоклассным уходом и надзором, однако его умственное и, в особенности, эмоциональное развитие бывает серьезно нарушено. Конечно, и в этом направлении границы между обоими состояниями, как правило, недостаточно четки и в действительности большинство запущенных детей, как это будет дальше показано, является депривированными.

Если в прежних исследовательских работах о неврозах их единственным источником считались конфликты, а в качестве единственного источника нравственного упадка и правонарушительства принималась запущенность, то на основании современных работ многих авторов могло бы возникнуть впечатление, что единственную причину всех психогенных нарушений представляет депривация. Последнее являлось бы, конечно, грубым упрощением ситуации. Помимо депривации, повторных фрустраций и конфликтов имеются, несомненно, и иные психологические обстоятельства, на основе которых могут возникать нарушения поведения и развития — например, перегрузка стимулами, снабжение искаженными стимулами (sensory overload, sensory distortion), пресыщение интересов и т. и.

А ведь мы остаемся лишь в области психогенных факторов. Помимо этого, здесь имеется, однако, целая широкая область органических поражений, нарушений и отклонений, которые прямо или опосредствованно воздействуют на поведение ребенка, становясь причиной его сдвигов. Для выяснения взаимосвязей всех этих факторов потребуется приложить намного больше усилий, чем это имело место до сих пор. В дальнейших главах мы попытаемся подчеркнуть хотя бы некоторые из них.



Страница сформирована за 1.36 сек
SQL запросов: 191