Глава 6. Развитие склонности к насилию

Влияние семьи и сверстников на развитие агрессивности

Опыт переживаний детства. Семья может влиять на развитие антисоциальных диспозиций. Прямые влияния на развитие агрессивности. Вознаграждение за агрессию. Неблагоприятные условия, создаваемые родителями. Непрямые влияния. Конфликт в семье. Влияние моделирования.

В главе 5 было показано, что некоторые люди имеют устойчивую склонность к насилию. Используют ли они агрессию для достижения своих целей, то есть инструментально, или просто взрываются приступами сильнейшей ярости, но такие люди ответственны за немалую долю насилия в нашем обществе. Более того, многие из них проявляют свою агрессивность в самых разнообразных ситуациях и в течение многих лет. Каким образом они становятся столь агрессивными?

На этот вопрос не существует единственного ответа. Склонность к насилию может быть результатом целого ряда различных влияний. В их числе недостаток любви и нежных чувств со стороны матери и отца, жесткость и непоследовательность родителей в применении воспитательных воздействий в ранние, формирующие годы ребенка, наследственность и неврологический базис, уровень стрессовых состояний и то, в какой степени ребенку удается или не удается реализовать свои личные стремления. Не менее важны связанные с агрессией установки и ценности, превалирующие в данном сегменте общества, то, как часто ребенок видит других людей, использующих агрессию для решения своих проблем (в реальной жизни и/или в кино и на телеэкране), и как он научился понимать социальный мир. Нет единственного источника агрессивных наклонностей, как нет и одного пути развития агрессивного характера.

Вместо того чтобы рассматривать все факторы, влияющие на развитие устойчивой агрессивности, в этой главе я сосредоточиваю внимание на роли семьи и сверстников, особенно в период детства.

Специалисты в области психического здоровья давно уже рассматривали семью и как «кузницу», в которой выковывается индивидуальный характер, и как главный источник антисоциальных наклонностей. Первопроходцами в этой области стали У. Хейли и А. Броннер. На основе проведенного в 1926 году исследования около 2000 малолетних преступников они доказали, что родители оказывали столь сильное влияние на развитие преступности, что детей следовало убрать из «плохих домов» (Healy and Bronner, 1926, см. также: McCord, 1986, p. 343). Многие согласились бы с этим и сегодня. Тем не менее моя сосредоточенность на семье не означает, что агрессивные личности с необходимостью формируются лишь под ее влиянием в результате определенного обращения с детьми их матерей и отцов.

Хотя агрессивность ребенка может сохраняться годами, я не считаю, что паттерны склонного к насилию индивида всегда фиксируются в начале жизни. Многие люди могут в ходе взросления изменить свои формы поведения, по крайней мере до определенной степени¹.

___________________

¹ В качестве лишь одного примера: только около 59% из 93 высокоагрессивных мальчиков 8-10-летнего возраста, охваченных кембриджским лонгитюдным исследованием, были квалифицированы как крайне агрессивные в период ранней юности и даже еще меньше (40%) оказались самыми агрессивными в период ранней юности. См.: Farrington, 1978; West and Farrington, 1977).

Я также не считаю, что дети вообще настолько хрупки и легко поддаются негативным воздействиям своих родителей. Обобщая сотни исследований и анализируя опыт, накопленный за долгие годы научной работы, детский психолог Сандра Скарр уверяет нас, что «человеческий организм удивительно эластичен в отношении вредоносных воздействий… Лишь наиболее глубокие и постоянно действующие негативные переживания оказывают устойчивые негативные, влияния на развитие» (Scarr, Phillips & McCartney, 1990, p. 27). Знакомясь с содержанием данной главы, читателю следует иметь в виду эту адаптивность человеческой личности. Матери и отцы вовсе не обязательно превращают своих сыновей в преступников, время от времени фрустрируя их или отшлепав за какие-то провинности, при условии взаимопонимания с ними, последовательности в дисциплинирующих воздействиях и, прежде всего, если обычно они проявляют к ним теплые и нежные чувства. Высокоагрессивные личности чаще всего — это продукт постоянных и сильных неблагоприятных воздействий.

С самого начала я должен отметить, что в главе 6 речь будет идти почти исключительно о мужской агрессивности, так же как в главе 5 рассматривалась идентификация высокоагрессивных лиц мужского пола. Женская агрессия, разумеется, при этом не игнорируется как реальное явление. Некоторые женщины даже особенно склонны физически атаковать тех, кто Провоцировал их гнев. Однако, как будет показано в главе 12, агрессия более характерна для мужчин, чем для женщин, и большинство исследований агрессии проводилось на лицах мужского пола. Лишь относительно небольшое число исследований было направлено на изучение развития женской агрессивности. Необходимо более обстоятельно исследовать истоки устойчивой агрессивности у женщин, так как тенденции причинять вред и атаковать других у мужчин и у женщин могут развиваться по-разному.

Наконец, из этой главы читатель узнает, что устойчивая агрессивность иногда индексируется антисоциальными способами поведения. Данные, проанализированные в главе 5, свидетельствуют о том, что склонные к насилию мужчины и мальчики способны нарушать законы общества и глубоко укорененные социальные нормы, как если бы сильно выраженные агрессивные наклонности составляли лишь только один из компонентов явно антисоциального характера. Юноши, допускающие серьезные нарушения закона, по всей вероятности, гораздо агрессивнее, чем большинство их сверстников.

ОПЫТ ПЕРЕЖИВАНИЙ ДЕТСТВА

СЕМЬЯ МОЖЕТ ВЛИЯТЬ НА РАЗВИТИЕ АНТИСОЦИАЛЬНЫХ ДИСПОЗИЦИЙ

Множество исследований свидетельствует о влиянии семьи на развитие антиобщественных наклонностей. Я начну с обзора некоторых статистических данных, представленных У. и Дж. Маккорд. Читателю может быть интересно узнать предысторию этих исследований, так как я не раз буду обращаться в этой главе к их данным.

Как раз перед началом Второй мировой войны в Бостоне, Массачусетсе, а также в предместьях Кембриджа и Сомервиля был проведен эксперимент с целью определить, можно ли при помощи социальной работы с семьями ослабить антиобщественные тенденции у подростков из рабочей среды. В период между 1939 и 1945 годами исследованием было охвачено около 230 детей в возрасте от 5 до 13 лет. Данных, свидетельствующих о том, что подобная социальная работа может редуцировать подростковую преступность, получено не было¹.

_____________

¹ Кембридж-Сомервильский проект и его результаты описаны в: Powers and Witmer (1951).

Тем не менее, надеясь, что из протоколов социальных работников все же можно извлечь какую-то пользу, авторы исследования проследили дальнейшую историю жизни этих детей и подростков в период от 1975 до 1979 годов. Прежде всего Маккордов интересовал вопрос, позволяют ли семейные условия жизни этих людей в детские годы прогнозировать вероятность того, что они станут выражено агрессивными и антисоциальными личностями.

Не вдаваясь в детали исследования, я хочу лишь отметить, что авторы выявили явное влияние обращения родителей со своими сыновьями на вероятность того, что во взаимодействиях со сверстниками и учителями мальчики станут теми, кого я называю эмоционально-реактивными агрессорами. Семейные условия, таким Образом, в немалой степени определяет, с какой готовностью и как часто подростки ведут себя агрессивно, сталкиваясь с противодействием или угрозой. Джоан Маккорд позже еще раз проанализировала отчеты социальных работников с тем, чтобы определить, связаны ли воспитательные методы, применявшиеся родителями до окончания подросткового возраста детей, с их криминальными действиями в последующие 30 лет. Сложный статистический анализ, данными для которого послужили поведение родителей по отношению к детям и их личностные характеристики, выявил такую связь для почти 75% случаев. Другими словами, по крайней мере для некоторых людей ранний опыт семейного воспитания в значительной степени определяет их дальнейшие жизненные пути и даже может существенно повлиять на шансы стать правонарушителями. На основе своих данных и результатов ряда других исследований, проведенных в нескольких странах, Маккорд пришла к заключению, что воспитание ребенка часто оказывает «длительное воздействие» на развитие антисоциальных наклонностей (J. McCord, 1979,1986; McCord, McCord & Howard, 1961).

Какие способы воспитания детей способствуют развитию антисоциальных наклонностей?

Какие виды семейных влияний могут иметь такие негативные воздействия? В частности, какие особенности поведения родителей повышают вероятность того, что их сын станет злонравным и антисоциальным типом? Рассмотрение частных случаев показывает, что на эти вопросы не существует простого ответа.

Более тридцати лет назад А. Бандура и Р. Уолтере интервьюировали родителей 52 мальчиков из Калифорнии с целью изучения истоков подростковой агрессивности. Среди прочего они спрашивали матерей и отцов, побуждают ли те своих сыновей драться. Одна из опрашиваемых женщин рассказывала, как ее муж учил сына давать сдачи, когда ребенку было 6 или 7 лет:

Все мальчишки задиристые и драчливые, а он не дерется никогда. Его сестре всегда приходится драться вместо него… И вот однажды мой муж смотрел в окно и увидел, как двое мальчишек били его [Глена]. Тогда муж снял свой ремень, вышел на улицу и сказал: «Послушай, ты каждый раз приходишь домой и плачешься: "Он меня поколотил". Так вот, Глен, я хочу тебе кое-что сказать. Ты сейчас побьешь этих мальчишек или я тебя выпорю». Так он заставил его подняться на ноги и драться с обоими мальчишками (Bandura & Walters, 1959, p. 107).

Этот рассказ гораздо показательнее, чем видится на первый взгляд. Ведь кто-то, быть может, подумает, будто родители были правы, так как они беспокоятся за Глена: «Мальчик должен уметь постоять за себя». Неважно, в какой степени вы соглашаетесь с политикой родителей «агрессия за агрессию», но то, что они заставляют Глена драться, может иметь такие последствия, которые вряд ли вам понравятся: представьте себе ребенка, который научился прибегать к насилию всякий раз, когда у него возникают проблемы в отношениях с окружающими. Однако нельзя забывать, что способствовать развитию агрессивности у ребенка может целый ряд факторов. В этой главе будут рассмотрены некоторые основные особенности семейной среды, которые оказывают наибольшее влияние на развитие склонности к насилию.

Я начну с краткого обсуждения прямых позитивных влияний, которые не только поощряют людей атаковать других, но и порождают тенденцию сохранять и закреплять этот тип поведения, тем самым становясь негативными факторами, способствующими формированию агрессивности как устойчивой черты характера. А закончу я кратким обзором некоторых непрямых влияний, которые также могут вносить свой вклад в формирование этого поведенческого паттерна.

Кое-что, что следует иметь в виду. Я должен предупредить читателя о том, что эта глава может в какой-то мере ввести в заблуждение, если читать ее не слишком внимательно. В ней используется метод анализа, который иногда называют подходом с «одной переменной» (single-variable), и, таким образом, в большинстве разделов воздействие тех или иных факторов, таких, как вознаграждения, получаемые детьми от родителей за агрессивное поведение, или применяемые родителями наказания, будет рассматриваться по отдельности. Вспомним, как воспитывал Глена его отец; он, вероятно, не только побуждал мальчика драться, но также вознаграждал (по крайней мере, похвалой), когда тот дрался, и был готов побить его, если бы Глен не подчинился отцовским требованиям. Любое из этих воздействий само по себе могло бы, разумеется, усилить агрессивность Глена. Однако влияние любого из факторов может зависеть от ряда других условий. Например, полученные Маккорд данные, в частности, показывают, что даже если бы мать Глена часто отвергала его, мальчик не обязательно стал бы антисоциальным типом. Благоприятный исход мог произойти при условии, что воспитательные воздействия матери были бы ясными и последовательными. Выдающийся английский детский психиатр М. Руттер в своем обзоре влияний материнской депривации подчеркивал важность подхода «со многими переменными» (multiple-variable). Исследования показали, писал Руттер, что «не сепарация сама по себе, но сепарация плюс другие факторы риска, например семейный стресс,— вот что ведет к антисоциальному поведению» (см.: Scarr, Phillips and McCartney, 1990, p. 28).

Отдельные переменные как возможные факторы риска. Тем не менее небесполезно рассмотреть возможные следствия любого вида родительских воздействий, поскольку мы можем оценивать каждое из таких воздействий (например, отвергание ребенка со стороны матери) как фактор риска. Фактор риска может повысить вероятность дальнейшего антисоциального поведения, даже если на нее влияют другие условия (например, ясность родительских требований). То же самое можно сказать и о других аспектах воспитания детей. Удивительно, но меньше половины подростков, которых били матери и/или отцы, вырастая и становясь сами родителями, также бьют своих детей (см.: Widom, 1989). Это не означает, что грубые физические наказания вообще не влияют на развитие агрессивных наклонностей. Они могут являться лишь одним из многих факторов, а их влияние порой смягчается воздействием других условий. Как курение является фактором риска в развитии рака легких и болезней сердца, так жестокое обращение родителей с детьми может быть фактором, повышающим вероятность формирования агрессивности и антисоциальных наклонностей.

ПРЯМЫЕ ВЛИЯНИЯ НА РАЗВИТИЕ АГРЕССИВНОСТИ

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ЗА АГРЕССИЮ

Некоторые из тех, кто склонны к насилию, продолжают быть агрессивными в течение многих лет потому, что получали вознаграждение за свое агрессивное поведение. Они часто атаковали других людей (по сути, «практиковались» в этом), и оказывалось, что агрессивное поведение всякий раз приносит им те или иные выгоды, окупается.

Мы все понимаем, что вознаграждаемое поведение закрепляется, но вы можете не знать, сколь сильными и глубокими бывают эффекты вознаграждений и какие именно условия закрепляют агрессивное поведение. В этом разделе я проанализирую значение различных видов вознаграждений, от наиболее до наименее очевидных.

Вознаграждения могут влиять на поведение двумя способами: 1) выполнять роль мотива, побуждающего к действию, и 2) выступать в качестве закрепляющего фактора, служащего поддержанию определенного типа поведения. В первом случае мы предвосхищаем удовольствие, которое будем переживать, получив вознаграждение, и это побуждает нас делать то, что, по нашему мнению, необходимо для получения желаемого результата. Глен мог расценивать одобрение своего отца как вознаграждение. Желание заслужить похвалу и любовь отца давало Глену мотив побить мальчишек, которые на него нападали. Так как агрессия стимулировалась надеждой получить внешнее вознаграждение — одобрение отца, то можно расценивать поведение мальчика как инструментальную агрессию.

С другой стороны, когда отец Глена похвалил сына за то, что тот побил нападавших на него мальчишек, эта родительская похвала могла автоматически усилить тенденции мальчика реагировать на провокации агрессивно, тем самым подкрепляя и сохраняя агрессивность Глена. В качестве подкрепления вознаграждение способствует более или менее безотчетному усвоению агрессивных реакций на определенные виды ситуаций и, таким образом, повышает вероятность того, что агрессивное поведение будет повторяться.

При дальнейшем обсуждении больше внимания я уделю вознаграждениям, выступающим в качестве подкрепления, поскольку большинство читателей менее знакомы с автоматическими, закрепляющими влияниями позитивных результатов поведения, чем с проблемами мотивации, и я хотел бы исправить это положение дел. Важны и тот и другой эффекты вознаграждения. Мы склонны вновь и вновь повторять действия, приводившие ранее к желательным последствиям, иногда сознательно предвосхищая получение подобных позитивных результатов, а иногда потому, что поведенческая тенденция стала привычной.

Вознаграждения, получаемые не от жертвы, а от других людей

Одобрение тех, кто воспитывает. Повышение вероятности непосредственно вознаграждаемого поведения. Психологи многократно продемонстрировали, как вознаграждения повышают вероятность того, что вознаграждаемое действие будет повторяться. Например, в эксперименте Дж. Дэвитц, проведенном двумя поколениями ранее, было показано, как вознаграждения, получаемые от тех, кто воспитывает, влияли на вероятность прямой агрессии в ответ на фрустрацию.

Группы из четырех подростков каждая проходили сначала через серию тренировочных занятий, во время которых они получали похвалу за определенные виды поведения: в одной группе — за агрессивные реакции, а в другой — за конструктивную игру и кооперативное поведение. Когда в дальнейшем испытуемых фрустрировали, то те, кого во время тренировочных занятий вербально вознаграждали за их агрессивные действия, проявляли большую агрессивность, а подростки, получавшие одобрение за кооперативные действия, менее агрессивно реагировали на фрустрирующие воздействия (см.: Davitz, 1952).

Другими словами, соответствующим образом применяемые вознаграждения могут модифицировать естественные склонности подростков к агрессивной реакции на фрустрирование. Вознаграждения за конструктивное поведение могут понизить шансы на то, что ребенок будет совершать насильственные действия, а вознаграждения за агрессивное поведение — повысить вероятность агрессии.

Вознаграждение ассоциированных поведенческих актов. Вознаграждения могут оказывать и более широкое влияние. Отец Глена мог выработать у своего сына генерализованное агрессивное реагирование, хваля его каждый раз, когда тот давал сдачи своим противникам (до тех пор, пока агрессия мальчика не имела никаких неприятных последствий для самих родителей). Он не стремился превратить своего сына в задиру или хулигана, а только хотел, чтобы мальчик «стал мужчиной», чтобы мог постоять за себя и не позволять другим мальчишкам «помыкать им». Однако, поощряя своего сына давать сдачи и хваля его за это, отец тем самым учил Глена действовать агрессивно и в тех случаях, когда на него не нападали. На самом деле вознаграждения порой имеют гораздо более глубокое влияние, чем кто- то мог бы подумать. Они могут усиливать не только намеренные действия, но также другие тенденции того же общего характера.

Генерализация влияния вознаграждений была продемонстрирована в эксперименте с семилетними канадскими школьниками. В этом исследовании Р. Уолтере и М. Браун попытались выяснить, возможно ли посредством систематического подкрепления притворной (make-believe) агрессии в игре, когда дети атакуют игрушку, повысить вероятность реальной агрессии в других ситуациях. Во время двух занятий каждый из испытуемых практиковался в серии «учебных упражнений», нанося удары большой пластиковой кукле Бобо. Для «тренинга агрессии» были созданы три различные ситуации. В одной группе мальчики получали мраморный шарик каждый раз, когда наносили кукле удар (постоянное вознаграждение). В другой группе шарики выдавались лишь после каждого шестого нанесенного удара (перемежающееся вознаграждение). Мальчики третьей группы вообще не получали никакого вознаграждения. Кроме этих трех была еще и четвертая, контрольная группа, которая не имела контакта с куклой Бобо.

Через два дня после второго тренировочного занятия исследователи стали показывать детям интересный кинофильм. При этом создавались две различные ситуации — фрустрирующая и нефрустрирующая.

Рис. 6-1. Среднее число агрессивных реакций во время соревновательных игр (Walters and Brown. 1963).

Одним детям позволялось смотреть фильм до конца, в то время как другие, якобы из-за поломки проектора, смогли посмотреть фильм только до середины. Непосредственно после этой экспериментальной процедуры каждого приглашали играть в две соревновательные игры с другим мальчиком того же возраста, а за игрой следили взрослые, не знавшие, из какой группы был испытуемый. Наблюдатели фиксировали каждое агрессивное действие, совершаемое мальчиками. Я представлю результаты измерения, которые основывались на подсчете количества нанесенных каждым мальчиком ударов, пинков, толчков и т. п.

Исходя из того, что уже было известно психологам о процессах научения, Уолтере и Браун предсказывали, что те испытуемые, которые получали вознаграждение во время «тренингового» сеанса игры с куклой не постоянно, а лишь после каждого шестого удара (перемежающееся вознаграждение), будут с наибольшей вероятностью переносить результат своего научения в последующую, соревновательную ситуацию. Вы можете видеть из результатов, представленных на рис. 6-1, что данное предсказание подтвердилось. Во время соревновательной игры мальчики из этой группы были более агрессивными по отношению к партнеру, чем все остальные испытуемые. Получая вознаграждение за агрессию,— притом, что вознаграждения выдавались достаточно редко и лишь за «игровую» агрессию, — они становились более агрессивными в последующей, более реалистической ситуации.

Интересно, что, как мы видим из рис. 6-1, фрустрированные мальчики из группы, получавшей перемежающееся вознаграждение, были самыми агрессивными из всех испытуемых. Только что пережитое неприятное состояние фрустрации увеличило их готовность выплеснуть накопившуюся агрессивность, за которую они получали перемежающиеся вознаграждения¹.

_______________

¹ См.: Walters and Brown (1963). На основе приведенных в этой работе данных я нашел, что в группе фрустрированных и нерегулярно вознаграждаемых испытуемых было значительно больше агрессивных реакций, чем в группе не- фрустрированных и нерегулярно вознаграждаемых (р = 0,05).

Таким образом, побуждая своего ребенка драться, родители могут получить нечто большее, чем то, чего они хотели. Желая всего лишь научить детей наносить обидчикам ответный удар, они, не отдавая себе в том отчета, фактически могут подкреплять их агрессивные действия в самом широком диапазоне. Чтобы ограничить этот эффект, родители должны удостовериться, что их дети понимают: драться следует только в строго определенных ситуациях и существует большая разница между тем, когда человек должен постоять за себя, и другими видами агрессивных действий. И даже тогда родители должны сознавать, что рискуют повысить общие агрессивные наклонности своих отпрысков, побуждая их давать сдачи.

Вознаграждения, получаемые от сверстников. Родители — не единственные, кто определяет процесс социализации ребенка, даже и в раннем возрасте. Друзья и знакомые также научают детей, как действовать в определенных ситуациях, выступая в качестве моделей для подражания и вознаграждая принятием или явным одобрением, когда те ведут себя так, как эти люди считают правильным.

Влияние группы и банды. Нет ничего удивительного в том, что подростки особенно восприимчивы к влиянию сверстников. Стремясь быть признанными в этой среде, они часто ищут компании других подростков, которые могли бы их оценить. Такое стремление еще сильнее проявляется у тех детей, которые склонны часто затевать драки со сверстниками. Задиристость и агрессивность этих воинственных мальчишек может отталкивать большинство их одноклассников, но чаще всего они находят себе друзей — других агрессивных подростков и поддерживают друг друга (Cairns, Cairns, Neckerman, Gest & Gariepy, 1988). Общение и предпринимаемые совместно действия укрепляют их общие интересы и установки и усиливают антисоциальные наклонности. Эти дружеские отношения могут способствовать конфликтам, возникающим со взрослыми. Будучи индивидуально относительно бессильными, но собравшись вместе, агрессивные подростки могут угрожать социальному порядку, особенно в школах. Учителя и воспитатели поступали бы правильно, при любой возможности разбивая подобные группы.

Эти замечания особенно справедливы, если речь идет о антисоциальных подростковых бандах (см.: Giordano, Cernkovich & Pugh, 1986). В таких девиантных группах их члены находят себе принятие и статус; здесь они чувствуют свою значимость, в то время как в любом другом месте они ничто. Здесь они находят взаимное подтверждение того, что их общие представления и установки верны и что опасности, которых они страшатся, могут быть преодолены.

Взаимная поддержка играет немаловажную роль в подростковой преступности. Любой девиантный подросток в одиночку может и не отважиться нарушить закон, но вместе с другими членами банды он чувствует себя смелым и решительным. Неудивительно, что довольно большая часть подростковых агрессивных действий, в том числе и насильственных, совершается именно группами подростков, действующих сообща. Причем проявляемая такими группами агрессивность может быть весьма серьезной (см.: Farrington, Berkowitz & West, 1982).

Приверженность групповому кодексу поведения. Влияние банды, разумеется, не ограничивается взаимным усилением установок ее членов или подкреплением их чувства уверенности, статуса и ценности собственной личности. Общаясь друг с другом, подростки устанавливают правила поведения, определяющие, как следует действовать в тех или иных обстоятельствах. Эти общие установки и ценности, порой оказывают сильнейшее влияние на индивидуальное поведение членов группы. Они сознают, что в одиночку ли, или находясь вместе с другими, они могут либо заслужить одобрение других членов группы своей приверженностью к ее стандартам, либо быть отвергнуты ими, если не будут соответствовать групповым ожиданиям.

Подростковые банды, склонные к насильственным агрессивным действиям, являют собой яркий пример этого вида социального влияния. Многие группы настаивают на том, что их члены должны быть «круты» в своем самоутверждении и поддержании собственного достоинства. По крайней мере частично подобные требования вызваны сверхценностью, приписываемой «мужественности». Изучающие подростковые банды специалисты из Института исследований преступности в Чикаго пишут в связи с этим следующее:

Члены банды подписываются под кодексом личной чести, который акцентирует «маскулинность» и оценивает нарушения межличностного этикета крайне негативным образом. Любое действие или высказывание, ставящее под сомнение «право» члена банды на уважительное обращение с ним, интерпретируются как оскорбление и, следовательно, как потенциальная угроза его «маскулинности». В представлении этих подростков понятие чести центрируется вокруг способности личности добиваться и сохранять уважение со стороны других (Horowitz & Schwartz, 1974, p. 240. См. также: Klein & Maxson, 1989).

Этот кодекс представляется доведенной почти до абсурда версией того самого принципа, необходимость следования которому пытался внушить Глену его отец: «Настоящий мужчина должен уметь постоять за себя и не позволять другим командовать собой». Важно, однако, отдавать себе отчет в том, что эти групповые нормы не предполагают обязательное отрицание обычных социальных ценностей и не требуют, чтобы члены группы непрестанно вступали в драки с посторонними людьми или друг с другом. Скорее, они лишь определяют желательный образец поведения в тех случаях, когда оспаривается либо оказывается под вопросом «честь» (или идентичность) члена группы: чтобы доказать свою «маскулинность», если его я-концепция оказывается под угрозой, он должен быть «крутым» и наказывать тех, кто его оскорбил¹.

________________

¹ Эрлангер предполагает, что принятый в банде кодекс маскулинности облегчает проявление агрессии лишь при других предрасполагающих к насильственным действиям условиях (Erlanger, 1979 а).

Какова бы ни была природа и порождающие условия агрессивного поведения, но убеждение в его желательности при определенных обстоятельствах выполняет роль как мотива, побуждающего к агрессии, так и подкрепляющего фактора. Подростки, разделяющие подобное убеждение, мотивированы руководствоваться этим кодексом поведения и, как следствие, демонстрируют готовность к насильственной агрессии, если считают, что ставится под сомнение их «честь» (или образ «я», или идентичность). «Практикуя» агрессию, они получают желаемое одобрение других членов группы и, следовательно, их поведение вознаграждается, что, в свою очередь, ведет к повышению шансов повторения подобных действий снова и снова. Разумеется, если члены банды крайне антисоциальны и серьезно отчуждены от общества, они могут одобрять многие формы антисоциального поведения помимо насильственной агрессии. В одном исследовании малолетних правонарушителей было выявлено, что подростки вознаграждались другими малолетними делинквентами за нарушения социальных правил и в той же степени наказывались, когда сверстники считали, что они слишком охотно принимают стандарты представителей власти (Buehler, Patterson & Furniss, 1966).

Вознаграждения, исходящие от жертвы

В случаях, обсуждавшихся выше, агрессоры получали вознаграждение от людей, которые не были непосредственными участниками конфликта или ссоры, обычно от своих родителей и/или сверстников. Иногда же они могут получать удовлетворение от реакций своих жертв.

Негативное подкрепление. Как я уже неоднократно отмечал, проявляемая нами агрессия чаще всего является реакцией на неприятное положение дел. Особенно сильно мы выходим из себя, если кто-то разозлит нас, и очень часто в таких случаях мы набрасываемся на этого человека, чтобы прекратить его раздражающее воздействие. Вы можете вспомнить из главы 1 мнение некоторых психологов, например Дж. Паттерсона и его коллег, которые считают, что во многих случаях агрессия возникает именно таким образом — как грубая попытка заставить других вести себя менее раздражающе (см., например: Patterson, 1979,1986).

В течение многих лет исследователи из Центра социального научения в Орегоне стремились определить, как матери, отцы и дети влияют друг на друга в повседневной жизни. Посещая семьи и проводя детальное протоколирование интеракций, они прослеживали характер взаимодействия между членами семейств, последовательности их поступков и реакций в отношении друг друга. Эти психологи даже смогли рассчитать вероятность того, что определенный вид поведения вызовет агрессию другого члена семьи, а также шансы того, что теперь уже это (ответное) поведение приведет в свою очередь к тем или иным реакциям со стороны других членов семьи.

Ниже я буду более подробно обсуждать данные, полученные этими исследователями, а здесь только упомяну один из основных выводов Паттерсона: семейная агрессия возникает чаще всего из попыток членов семьи контролировать друг друга. Более того, действия агрессора часто направлены на прекращение раздражающего его поведения жертвы. Хороший (хотя и стереотипный) пример: маленький мальчик, которого дразнит сестра, злится, выходит из себя и набрасывается на нее с кулаками. Если в результате сестра перестает дразнить братишку, изменение ее поведения становится вознаграждением. Используя язык психологии, мы можем сказать, что агрессивное поведение мальчика получило негативное подкрепление, ибо его действие привело к избавлению от неприятного (т. е. негативного) положения дел.

Полученная исследователями из Орегона оценка вероятности негативного подкрепления представляет существенный интерес. В наблюдавшихся ими семейных интеракциях, когда подростки вели себя таким же образом, как брат по отношению к сестре в нашем гипотетическом примере, их агрессивное поведение было успешным (т. е. приводило к прекращению раздражающего их поведения других членов семьи) в четырех из каждых десяти случаев. Из этого следует, что значительная часть агрессии, проявляемой детьми в семье, получает негативное подкрепление. Все дети получают подобного рода подкрепления, но высокоагрессивные мальчики особенно часто находят, что их поведение окупается, принося им желаемые вознаграждения (см., например: Patterson, Dishion & Bank, 1984, а также Perry, Perry & Rasmussen, 1986). Быть может, потому, что другие члены семьи не научились их контролировать, эти мальчики достаточно успешно могли использовать агрессию для достижения своих целей.

Одно из ранних исследований Паттерсона со всей очевидностью продемонстрировало, как негативные подкрепления могут способствовать формированию агрессивного поведения. Мальчикам, которые постоянно становились жертвами агрессивности других мальчишек, были даны некоторые возможности наказать своих обидчиков. Неудивительно, что многие из них воспользовались возможностью отомстить мучителям. Примерно в двух из каждых трех случаев контрагрессия этих мальчиков привела к успеху, избавив их от нападений тех, кто раньше к ним приставал. Дети, которые прежде покорно подчинялись, теперь отвечали агрессией на агрессию, и их поведение окупалось в том смысле, что в результате на них меньше нападали. Однако еще более важно следующее: негативное подкрепление повышает вероятность того, что мальчики в дальнейшем сами будут атаковать других детей, даже и не будучи спровоцированы. Другими словами, чем чаще их контратаки приводили к успеху, тем чаще они сами проявляли агрессию в дальнейшем. Вместо того чтобы оставаться миролюбивыми, зная, как неприятно быть жертвой агрессии, в результате своих вознаграждаемых агрессивных действий они становились более агрессивными (Patterson, Littman & Bricker, 1967). Описанный эффект служит еще одним подтверждением того, как трудно удерживать агрессию в узких рамках.

Страдания и/или неудачи (поражения) жертвы как подкрепление агрессии. Еще один вид поведения жертвы также приносит вознаграждение агрессору: проявление ею страдания (боли) и/или те или иные неудачи и поражения. Вспомним обсуждение целей агрессии в главе 1. Люди, переживающие негативные эмоции, часто проявляют стремление причинять вред кому-то другому и испытывают определенное удовлетворение от того, что жертва их намеренной агрессии испытывает страдание¹. В контексте настоящего обсуждения особенно важным представляется то, что информация о причиненном жертве страдании может подкреплять тип поведения, который приводит к получению этой информации (см. также: Feshbach, Stiles & Bitter, 1967).

__________________

¹ Как отмечалось в главе 1, Бэрон (1977) и Сварт и Берковиц (1976) представили доказательства того, что информация о причиненных жертве страданиях  может являться вознаграждением для рассерженного человека.

Ричард Себастьян провел эксперимент, в котором изучались реакции фрустрированных людей на страдания их мучителей. Некоторые из мужчин — участников этого исследования сначала были намеренно фрустрированы помощником экспериментатора, а затем им давалась возможность поквитаться с ним, после чего наконец испытуемые получали информацию о том, сколь сильный вред они причинили обидчику. Чем сильнее было якобы причиненное испытуемыми своему мучителю страдание, тем большую радость они испытывали. Вероятно, им нравилось причинять вред человеку, который их фрустрировал. Еще более важные результаты были получены на следующий день, когда испытуемых просили наказывать другого студента за его неправильные ответы. Чем больше испытуемые радовались накануне возможности отомстить своему обидчику — помощнику экспериментатора, тем сильнее они наказывали невиновного человека. Таким образом, дело обстоит так, что рассерженные люди, чья агрессия вознаграждалась страданиями их мучителя в первой фазе эксперимента, проявляют затем готовность к агрессивному поведению по отношению к другому — невиновному человеку (Sebastian, 1978). Их агрессивная наклонность была усилена. Использование возможности поквитаться, следуя древнему предписанию «око за око, зуб за зуб», может приносить вознаграждение за агрессию и тем самым способствовать увеличению вероятности дальнейшей агрессии, даже и при отсутствии желания отомстить.

Эти выводы имеют прямое отношение к проводимому мной различению между инструментальной и эмоциональной агрессией. Некоторым людям свойственно постоянно проявлять агрессию, поскольку они научились тому, что агрессивное поведение окупается, предоставляя возможность добиться желаемого результата. Для этих людей агрессия — в основном инструментальное поведение, средство достижения той или иной цели. Поскольку страдание жертвы не является их конечной целью, они не обязательно будут получать от него удовлетворение. Однако, как я подчеркивал в главе 5, есть и такие люди, чьи агрессивные наклонности имеют более эмоциональную основу. Будучи эмоционально возбуждены, они испытывают радость от причинения вреда другим людям и получают удовлетворение, вызывая чьи-либо страдания. Переживаемое ими удовлетворение от причинения страданий кому-то другому может даже усиливать их общую агрессивную диспозицию в различных ситуациях. По меньшей мере маловероятно, чтобы их беспокоила мысль о том, что своим поведением они могут причинить вред кому-то другому (см.: Perry & Busseu, 1977).

НЕБЛАГОПРИЯТНЫЕ УСЛОВИЯ, СОЗДАВАЕМЫЕ РОДИТЕЛЯМИ

Если неприятные чувства действительно порождают побуждение к агрессии, то вполне может быть, что у детей, часто подвергавшихся негативным воздействиям, к подростковому периоду и далее в ходе взросления постепенно развиваются сильно выраженные наклонности к агрессивному поведению. Такие люди могут становиться эмоционально реактивными агрессорами. Для них характерны частые вспышки гнева, они в ярости набрасываются на тех, кто вызывает их раздражение. Считать ли этих людей эмоционально-реактивными или же инструментальными агрессорами, но без сомнения остается верным утверждение о том, что многие дети вследствие крайне неблагоприятных семейных условий действительно становятся склонными к насилию.

Дурное (жестокое) обращение родителей с детьми часто бывает генерализованным. Плохое обращение родителей с детьми может быть весьма разнообразным; например, они могут быть холодны и безразличны к своим детям, подвергать их жестоким наказаниям за непослушание, требования к ребенку могут отличаться неясностью и непоследовательностью. Важно иметь в виду, что лишь немногие из таких воспитателей ограничиваются каким-то одним из вариантов плохого обращения, например безразличием, обычно им присуща тенденция к негативному обращению с детьми во многих аспектах. Сурово наказывающие детей матери и отцы, как правило, бывают холодны в отношении к ним и непоследовательны в применении дисциплинирующих методов (Farrington, 1978, Olweus, 1980, Parke & Slaby, 1983). Отец Глена, по-видимому, был очень суров со своим сыном и готов побить его, когда бывал недоволен. Если это так, то существует большая вероятность, что этот человек был не очень-то нежен с ребенком и часто непоследователен в своем обращении с ним.

Данные, опубликованные Д. Ольвеусом из Бергенского университета, Норвегия (о работе которого говорилось в главе 5), иллюстрируют то, как различные формы дурного обращения родителей с детьми действуют в одном направлении и согласованно влияют на развитие агрессивности (Olweus, 1980). В рамках своего исследования школьников Ольвеус интервьюировал родителей 76 подростков в возрасте около 13 лет, живущих поблизости от Стокгольма. Исходя из того, что матери в основном выполняли функцию воспитания и ухода, а отцы были более активны в дисциплинировании детей, оценивался ряд характеристик родителей, включая: 1) негативизм, проявившийся матерями, когда мальчикам было меньше пяти лет (т. е. насколько негативными, холодными, безразличными они были по отношению к детям), 2) пермиссивность в отношении агрессии, т. е. насколько они позволяли детям быть агрессивными, и 3) степень, в какой оба родителя применяли жесткие, суровые дисциплинирующие наказания для осуществления контроля над своими сыновьями. Помимо этого по результатам интервьюирования родителей оценивался также темперамент мальчиков, когда они были еще очень маленькими (главным образом то, насколько вспыльчивыми они были). Агрессивность подростков оценивалась на основе того, как одноклассники описывали их физические и вербальные агрессивные действия по отношению к сверстникам и учителям. Данные о проявлениях агрессивности в школе собирались дважды: когда мальчики учились в шестом классе и три года спустя, в девятом.

Рис. 6-2. Выделенные влияния на агрессивность шведских мальчиков (учащихся шестого класса и, три года спустя, — девятого класса). Обозначены коэффициенты (бета-веса), указывающие прямое каузальное влияние той или иной переменной при условии постоянства других характеристик (Olweus, 1980).

Результаты статистического анализа связей между показателями различных измерений (регрессионный анализ) представлены на рис. 6-2. Необходимо отметить, что различные характеристики условий воспитания оказались в определенной мере взаимосвязаны. Матери, которые холодно и .безразлично относились к своим сыновьям, когда те были очень маленькими, обычно (как и их мужья) были склонны применять к ним жесткие и суровые наказания, когда мальчики становились старше. Далее, быть может вследствие своего часто проявляемого безразличия, матери, которым был свойствен сильно выраженный негативизм, отмечали, что они были достаточно терпимы к проявлениям агрессивного поведения мальчиков в семье (т. е. эти женщины практически не стремились пресекать подобное поведение).

Даже при том, что измеряемые показатели были взаимосвязаны, аналитическая процедура позволяла определить, в какой степени любая из измеряемых характеристик воспитания дает возможность предсказывать агрессивность мальчиков посредством статистического контроля влияний всех других переменных. Результаты этого анализа также представлены на рис. 6-2. Как можно видеть на этом рисунке, сыновья женщин, которые были холодны и безразличны к ним, когда мальчикам было меньше пяти лет, отличались относительной агрессивностью в школе (шестой класс) с некоторым ее снижением к более старшему возрасту (девятый класс). Аналогично, чем более жестко и сурово родители наказывали своих сыновей, с тем большей вероятностью эти подростки становились агрессивными (что наблюдалось как в шестом, так и девятом классах).

Плохое обращение родителей со своими отпрысками реализуется самыми различными способами, а значит, во многих исследованиях детской агрессивности остается неясным, результатом каких методов воспитания оказывается поведение подростков. Тем не менее в связи с широким интересом к таким вопросам, как безразличие родителей к детям или применяемые ими наказания, и в силу того, что некоторые виды родительского поведения могут быть факторами риска в развитии антисоциальных тенденций, я кратко опишу вероятные последствия некоторых специфических форм воспитания детей.

Отвергание родителями детей. Родительское отвергание, очевидно, болезненно для маленьких детей, и потому не вызывают удивления полученные в исследованиях данные, свидетельствующие о том, что очень агрессивные мальчики имеют холодных и безразличных в отношении к ним родителей¹.

___________________

¹ Как показано в ряде исследований, родительское поведение оценивалось приблизительно в то же самое время, что и агрессивность детей, а это означает, что мы не можем быть уверены в том, было ли обусловлено поведение ребенка воспитательными воздействиями или же само воспитание было главным образом реакцией родителей на поведение ребенка. Как отмечали Парк и Слэби (1983), специалисты в области психологии развития все в большей степени осознают, что воспитание ребенка — интерактивный процесс и не обязательно протекает в одном направлении; поведение детей может оказывать большое влияние на то, как с ними обращаются взрослые. Тем не менее ради простоты при дальнейшем изложении материала я буду считать, что действия родителей в основном определяют поведение их отпрысков. Эта посылка представляется верной для многих случаев, т. к. 1) в ряде исследований воспитание детей описывалось до того, как оценивалось их поведение, и 2) даже если характер воспитания и поведение детей оценивались параллельно, выявленная зависимость была такой же, как и в тех случаях, когда поведение родителей определенно предшествовало агрессивности детей.

Например, по данным Маккордов и Ховарда, матери и отцы агрессивных подростков из их выборки в общем были менее теплыми и любящими по отношению к своим сыновьям по сравнению с родителями неагрессивных детей. Джоан Маккорд выявила, что половина из тех, кто в детстве были отвергаемы нелюбящими родителями, когда стали взрослыми, оказались осуждены за серьезные преступления, даже если их не подвергали физическим наказаниям. Другими учеными были получены сходные результаты (J. McCord, 1983; McCord, McCord & Howard, 1961).

Данные различных исследований достаточно хорошо согласуются. Необходимо, однако, помнить, что антисоциальные последствия родительского отвержения могут быть сглажены другими влияниями. Так, например, в проведенном в Массачусетсе исследовании было выявлено, что безразличные, нелюбящие матери не оказывали заметного влияния на формирование преступных наклонностей у их сыновей, если эти женщины были уверенными в себе и последовательными в применении дисциплинирующих воздействий (см.: J. McCord, 1986, р. 352). Холодные, но последовательные матери, очевидно, четко определяли свои требования к сыновьям, а сыновья хорошо усваивали эти требования и нормы поведения (возможно, в силу того, что они были очень неуверенными и чувствовали сильную зависимость от родителей). По-видимому, у отвергаемых подростков открытая агрессивность развивается главным образом в тех случаях, когда отсутствуют четкие внутренние стандарты, которые могли бы служить им ориентирами для усвоения социально одобряемых форм поведения. Таким образом, не родительская холодность и безразличие сами по себе обусловливают развитие антисоциальных тенденций, но родительское отвергание в сочетании с другими негативными влияниями.

Грубое (жесткое) обращение родителей с детьми. Взрослые, разумеется, могут причинять страдания своим отпрыскам как дурным обращением, так и игнорированием их. Неудивительно, что в семьях, где к детям применяются грубые и суровые наказания, с большой вероятностью вырастают агрессивные и антисоциальные подростки. Я упомяну лишь некоторые данные, подтверждающие эту связь.

Прежде всего, рассмотрим результаты, полученные в исследовании, проведенном Маккорд и ее коллегами в рамках Массачусетского проекта. Около 20% из числа тех лиц, с которыми в детстве обращались грубо или жестоко, были осуждены за серьезные преступления к тому времени, когда они становились взрослыми, в то время как число осужденных за аналогичные преступления из тех, кого родители любили, составило только 11%. Фаррингтон сообщал схожие данные, полученные в исследовании подростков, проведенном им в рамках Кембриджского лонгитюдного проекта. Хотя лишь для небольшого числа этих лондонских подростков из рабочих семей было выявлено насилие со стороны взрослых, для родителей тех из них, которые совершали преступления, связанные с насилием, как правило, были характерны «жестокие аттитюды» и применение суровых дисциплинирующих наказаний¹.

_______________

¹ Данные Массачусетского исследования сообщаются в: McCord (1983, 1986), а данные Кембриджского лонгитюдного исследования представлены в: Farrington (1989 a, b); West and Farrington (1977).

Данные статистики относительно насилия в американских семьях также отражают процесс, в котором насилие порождает насилие. Согласно результатам интервьюирования членов неблагополучных семей, чем больше родители бьют своих детей, тем чаще они нападают не только на братьев и сестер, но и на родителей².

________________

² Более подробно я расскажу об этом в главе 8, «Насилие в семье». См. также: Straus, Gelles & Steinmetz (1980); Erlanger (1979 b).

Крайне агрессивные подростки, очевидно, особенно склонны реагировать агрессивно, когда их бьют матери или отцы. Дж. Рейд, психолог из Центра социального научения в Орегоне, подтвердил это результатами статистического анализа семейных интеракций. В обследованной им выборке приблизительно лишь в одном случае из семи нормальные дети реагировали на пунитивные действия своих родителей с некоторой степенью агрессивности. В случае же подростков, которым свойственно асоциальное поведение, вероятность агрессивного реагирования была значительно выше (около 35%), и составила более 50% в выборке антисоциальных детей, подвергавшихся жестоким наказаниям со стороны родителей (Patterson, Dishion and Bank, 1984).

На основе этих и других данных Паттерсон сделал вывод: «Антисоциальные мальчики с существенно большей вероятностью, чем нормальные дети, будут оставаться агрессивными в условиях применения родителями умеренных наказаний». Равно важно и то, что агрессивное реагирование проблемных подростков не только становится привычным для них, но и окупается, т. е. оказывается вознаграждаемым. Ибо, как правило, с достаточно высокой вероятностью они получают то, чего добиваются. Их агрессия вознаграждается, что ведет к повторению агрессивных действий и закреплению агрессивного поведения (Patterson, Dishion & Bank, 1984).

Насколько эффективно применение наказаний в дисциплинировании детей?

Всякое ли «утверждающее власть» дисциплинирование плохо? Следует ли из приведенного выше исследования, что родители никогда не должны физически наказывать своих детей, даже если подростки явно и вызывающе не подчиняются их требованиям? Мнения специалистов, занимающихся проблемами развития и воспитания детей, по этому вопросу расходятся. В то время как одни из них считают, что в определенных ситуациях применение физических наказаний допустимо, другие настаивают на том, что матери и отцы никогда не должны бить своих детей, пытаясь контролировать их поведение¹.

______________

¹ Обстоятельное обсуждение возможных влияний наказания на развитие ребенка приводится в: Berkowitz (1973 а); Hoffman (1970); Parke and Slaby (1983); Walters and Parke (1967).

Специалисты, решительно выступающие против физических наказаний, фактически имеют в виду любое использование наказания в качестве утверждающего власть (power-assertive) метода воспитания ребенка, посредством которого воспитывающий стремится с помощью силы добиться своей цели. С этой точки зрения, силовые методы, по-видимому, нежелательны, ибо порождают скорее упрямство и агрессию, а не принятие моральных стандартов общества. Рассмотренные выше данные как будто бы говорят в пользу этого заключения, но давайте посмотрим более внимательно на результаты этих исследований и выясним, о чем они на самом деле свидетельствуют. В большинстве обсуждавшихся в этой главе исследований фактически не изучались последствия какого-либо отдельного вида родительского поведения. Применяемые родителями наказания, которые оценивались исследователями, во многих случаях смешивались с другими факторами. Вспомним о том, что многие матери и отцы, применяющие суровые физические наказания, были, кроме того, холодны и безразличны к своим детям, временами даже явно враждебны к ним, не уделяли им внимания и часто проявляли непоследовательность или попустительство в воспитании своих отпрысков. В классическом исследовании Р. Сирса, Э. Маккоби и Г. Левина было показано, что родители, применяющие грубые физические наказания, не только довольно часто били своих детей, но также были непоследовательными и временами даже допускали чрезмерное попустительство (Sears, Maccoby and Levin, 1957). В исследовании, проведенном учеными Орегона, также было выявлено, что родительская пунитивность смешивается с другими качествами. Как неоднократно подчеркивал Паттерсон, матери и отцы обследованных им и его сотрудниками проблемных детей были не только чрезмерно пунитивными, но и отличались низкой эффективностью в воспитании дисциплинированности у своих детей. Они не были достаточно избирательными и последовательными в выборе действий, за которые награждали или наказывали, и постоянно и без разбору придирались, ругались и угрожали своим детям (Patterson, 1986 а, 1986 b; Patterson, Dishion and Bank, 1984; Patterson, DeBaryshe and Ramsey, 1989).

Выводы очевидны: негативные эффекты, приписываемые применению родителями наказаний, в действительности могут быть обусловлены, по крайней мере частично, не наказанием как таковым, но непоследовательностью, отсутствием избирательности, излишне суровым и/или неразумным наказанием. Важно учитывать также различие между эмоциональной родительской агрессивностью и хорошо контролируемым использованием физических наказаний. Существует огромная разница между импульсивным ударом кулаком или ремнем и хладнокровной, намеренной пощечиной или подзатыльником. Не все предположительно утверждающие власть методы подобны один другому (Baumrind, 1973). При соответствующих обстоятельствах матери или отцы могут эффективно использовать физические наказания в дисциплинировании своих детей, не вызывая у них устойчивой тенденции к агрессивности. Не каждая порка обязательно становится шагом в развитии подростковой преступности.

Непоследовательность в применении воспитательных воздействий. Как я уже отмечал, многие пунитивные родители отличаются в то же время и непоследовательностью в применении воспитательных воздействий. В этой связи представляется полезным учитывать различения, предлагаемые Р. Парком и Р. Слэби. В своем обзоре исследований, посвященных развитию агрессивности, эти авторы дифференцируют интрасубъективную (intragent) и интерсубъективную (interagent) нонконсистентность, отмечая, что исследователи не всегда уделяют должное внимание этому различению (Parke & Slaby, 1983, p. 581). В случае интрасубъективной нонконсистентности воспитатели не реагируют «на те или иные нарушения установленных ими правил одинаковым образом каждый раз, когда они случаются» и/или «недостаточно последовательны в осуществлении угроз наказания». Может быть, потому, что они не очень-то заботятся о своих отпрысках (или даже в какой-то степени враждебно к ним относятся), или потому, что слишком заняты своими проблемами, эти люди наказывают своих детей за определенные действия в одних случаях и игнорируют такие же самые действия в других обстоятельствах. Маккорд и Маккорд попытались оценить этот тип нонконсистентности в своем анализе асоциального поведения подростков Массачусетса. Они нашли, что у многих из них матери были пунитивными в одних случаях и попустительствовали в других (McCord, 1986).

В семьях с интерсубъективной нонконсистентностью «социализирующие агенты, а именно двое родителей, не реагируют одинаковым образом на нарушения правил». Очевидно, этот тип нонконсистентности может возникать, когда мать и отец находятся в состоянии конфликта или когда один из родителей играет значительно более доминирующую сравнительно с другим роль в семейных решениях. Каковы бы ни были причины разногласий между родителями, представляется, что они также способствуют развитию антисоциальных тенденций. Так, например, в проведенном в Кембридже лонгитюдном исследовании было показано, что между матерями и отцами мальчиков, которые несколько лет спустя совершили связанные с насилием преступления, было меньше согласия по сравнению с теми родителями, дети которых, подрастая, не становились нарушителями закона. Маккорд сообщает, что в исследовании, проведенном в Массачусетсе, мальчики, «чьи родители жили в разумном согласии и не были агрессивными, были менее склонны к нарушению закона» (McCord, 1986, р. 353).

Интересно отметить, что, хотя и возможно различать указанные два типа нонконсистентности, Парк и Слэби пришли к выводу, что как тот, так и другой могут снижать эффективность дисциплинирования родителями своих детей (Parke & Slaby, 1983, p. 581). В обоих случаях дети могут страдать от неопределенности, не зная, чему верить и как лучше всего поступать. Здесь опять-таки возможно извлечь урок: родители не обязательно вырастят нарушителей закона, применяя не слишком суровые физические наказания, при условии, что будут действовать последовательно каждый раз, когда дети нарушают четко определенные и разумные правила.

Объяснение наказания. Психологи, которые осуждают применение наказаний в воспитании ребенка, никоим образом не выступают против установления твердых стандартов поведения. Обычно они говорят, что родители должны точно определить, почему дети, для их же пользы, обязаны выполнять эти правила. Более того, если правила нарушаются, взрослые должны убедиться, что дети поняли, что поступили неправильно. Прежде всего, однако, эти психологи подчеркивают важнейшее значение родительской любви и привязанности. Они. утверждают, что стандарты поведения должны утверждаться скорее «психологически», нежели физической силой. Родители должны не только объяснять свои действия, но и ясно и последовательно выражать неодобрение при каждом случае нарушения детьми правил, посредством, например, лишения тех или иных привилегий или даже имплицитной угрозы временного лишения их своей любви (см.: Hoffman, 1970).

Широко известное сравнение Дианы Баумринд авторитативных, авторитарных и пермиссивных (попустительствующих) родителей иллюстрирует то, как родительские стандарты могут строго и разумно соблюдаться без негативных последствий для ребенка (Baumrind, 1973). На основе своих наблюдений она разделила матерей и отцов четырехлетних малышей своей выборки на три группы, характеристики которых представлены в табл. 6-1. В то время как пермиссивно-попустительствующие матери и отцы не определяли со всей ясностью свои правила, не сообщали их детям и не прилагали усилий, чтобы они выполнялись детьми, авторитарные родители проявляли значительную ригидность, настаивая на строгом выполнении детьми правил, но не объясняя их.

Таблица 6-1

Три родительских стиля воспитания, выделенных Д. Баумринд и три предположительно обусловленных ими соответствующих паттерна поведения ребенка

Родительский стиль воспитания	Поведение ребенка
Авторитарный стиль	Конфликтующе-раздражительное
Жесткое навязывание правил. Не даются ясные объяснения правил. Используются жесткие, силовые методы дисциплинирования. Недостаток теплоты и заботы о ребенке. Проявление гнева и неудовольствия.	Ребенок боязливый, тревожный. Легко раздражается. Чередование агрессивного и избегающего поведения. Чрезмерная неустойчивость настроения, депрессивность.
Авторитативный стиль	Энергичное, дружелюбное
Ясное определение правил и сообщение их ребенку. Родители не поддаются попыткам ребенка принудить их к отклонению от правил. Выражение неудовольствия и раздражения в ответ на неправильное (плохое) поведение ребенка. Демонстрация удовольствия и поддержки конструктивного поведения ребенка.	Ребенок уверен в себе. Высокий уровень энергии. Самоконтроль. Ребенок веселый, дружелюбный со сверстниками. Кооперативность со взрослыми. Хорошо справляется со стрессами.
Пермиссивно-попустительствующий стиль	Импульсивно-агрессивное
Отсутствие ясного выполнения правил. Родители поддаются принуждению или идут на уступки, когда ребенок, плачем добивается своего. Непоследовательность в применении дисциплинирующих воздействий. Умеренно теплое отношение. Поощряется свободное выражение импульсов.	Ребенок упрямый, несговорчивый. Низкий уровень уверенности в себе. Ребенок агрессивен. Импульсивность. Отсутствие целей.

Модифицированная таблица из: Baumrind (1973).

Они были жесткими и пунитивными в осуществлении своих дисциплинирующих воздействий и с легкостью раздражались и впадали в гнев, когда дети не слушались. Авторитативные матери и отцы, напротив, были теплыми и заботливыми по отношению к детям, но они также четко определяли свои правила, последовательно добивались выполнения установленных стандартов поведения, не поддавались попыткам детей принудить их к отступлению от своих требований, открыто выражали свое неудовольствие или раздражение, когда дети вели себя плохо, и как будто охотно применяли физические наказания.

Эти различные родительские стили ведут, разумеется, к различным паттернам поведения ребенка (как это показано в табл. 6-1). Дети из семей с пермиссивным и авторитарным стилями воспитания обычно были «склонны к конфликтам и раздражительны»; они легко и часто раздражались и проявляли смесь агрессивного и избегающего поведения с унылым настроением, в то время как дети авторитативных родителей были дружелюбными, склонными к сотрудничеству и уверенными в себе.

На основе этих заключений относительно влияний различных стилей семейного воспитания я могу согласиться с акцентированием значимости родительской любви и разумных способов дисцинлинироваиия детей, не настаивая на тотальном избегании любых физических наказаний. Мягкие физические наказания могут не иметь неблагоприятных последствий, если они адекватно объясняются и правильно используются. Эту идею подтверждает повторный анализ некоторых данных проведенного Страусом и Стейнметц обследования насилия в американских семьях. Ученые из Нью-Гемпшира спрашивали родителей о том, как часто они применяли наказания и как часто обсуждали их со своим ребенком. Другой исследователь выяснял возможные последствия применяемых родителями способов дисциплинирования, определяя, насколько агрессивными становились подростки в дальнейшем по мере взросления. Как можно видеть на рис. 6-3, лишь в том случае, когда родители редко обсуждали наказания с подростками, частые наказания вели к довольно выраженной агрессии по отношению к родителям (Larzelere, 1986).

Некоторые характеристики эффективного наказания. Физические наказания, применяемые в реальной жизни, часто сопровождаются другими неблагоприятными факторами, что не позволяет выявить их относительную значимость в качестве эффективного средства дисциплинирования. Лабораторные исследования все же позволили получить определенную полезную информацию, но их методики относительно сложны, и я могу дать лишь краткое и несколько упрощенное описание результатов.

Рис. 6-3. Агрессия по отношению к родителям в зависимости от частоты обсуждения родителями наказания и частоты их применения (Данные из: Larzelere (1986), Table I, «Moderate spanking: Model or deterrent of children's aggression in the family, Journal of Family Violence, 1).

Вообще говоря, данные исследований свидетельствуют в пользу того, что телесные наказания могут быть эффективными, если (помимо того, что они применяются последовательно и даются их объяснения): 1) они правильно распределяются во времени; 2) подросткам предлагается привлекательный альтернативный способ действий; 3) самооценка детей достаточно адекватна¹. Предположим, маленький мальчик добивается того, чтобы выбежать на улицу с оживленным движением, несмотря на то что мать уже неоднократно объясняла, почему это опасно, и настаивает на том, что он должен играть только во дворе. В подобной ситуации физическое наказание может быть эффективным и не повлечь за собой ненужной агрессивной реакции при условии правильного его применения. Это означает, что мать, например, отшлепает своего ребенка сразу же после того, как тот нарушит запрет (лучше до того, как ребенок насладится запретным удовольствием от игры на улице), и что должно присутствовать аттрактивное замещение того, что запрещается (во дворе должна быть соответствующая площадка для игры).

____________________

¹ Более полное обсуждение использования физических наказаний в дисциплинировании детей представлено в работах: Berkowitz (1973 а); Walters and Parke (1967); Parke and Slaby (1983).

Интеграция: анализ социального научения Паттерсона

Даже если несколько видов родительского поведения влияют на развитие антисоциального поведения детей, необходимо иметь в виду, что подростки не принимают пассивно что бы то ни было, что делают их матери и отцы! Они реагируют на действия своих родителей, а их реакции в свою очередь могут влиять на то, как будут родители поступать в следующий раз. Семейная жизнь представляет собой серию действий и реакций, члены семьи постоянно влияют друг на друга и сами испытывают влияние. Любое объяснение происхождения устойчивой агрессивности должно опираться на анализ этих последовательностей интеракций. Как я уже отмечал, Паттерсон, Рейд и их коллеги из Центра социального научения в Орегоне попытались разработать такой подход (Patterson, 1986 b; Patterson, Dishion and Bank, 1984; Patterson, DeBaryshe and Ramsey, 1989). С учетом некоторых уже высказанных ранее соображений я кратко изложу основные выводы, сделанные этими авторами на основе проведенных ими исследований.

Семья как источник антисоциального поведения. Анализ Паттерсона начинается с довольно весомого предположения: многие дети в основном научаются агрессивному поведению в результате взаимодействия с другими членами их семей. Паттерсон признает, что на развитие ребенка влияют не только стрессовые ситуации, воздействующие на семью, например безработица или конфликты между мужем и женой, но и другие факторы. В их числе он называет уровень образования родителей, их доход или этническое происхождение. Однако Паттерсон утверждает, что подобные факторы действуют, главным образом влияя на характер воспитания ребенка. Если мальчик становится агрессивным в результате интеракций с другими членами семьи, у него развивается тенденция к социально неадекватным действиям и в других, внесемейных ситуациях. Обусловленные всем этим неудачи в разного рода социальных ситуациях, включая и школьную жизнь, будут усиливать его антисоциальные диспозиции. На рис. 6-4 представлена эта гипотетическая последовательность действующих факторов и обусловленных ими следствий.

Плохие «семейные менеджеры». Первое звено в цепи неблагоприятных семейных влияний, согласно Паттерсону и его сотрудникам, связано с характером реагирования родителей на нежелательное поведение ребенка. На основе более чем десятилетних наблюдений эти исследователи пришли к выводу, что родители антисоциальных подростков недостаточно успешно справляются с выполнением четырех важных функций «менеджмента»: 1) они недостаточно контролируют активность своих отпрысков, как в домашних ситуациях, так и вне дома; 2) они не умеют адекватно дисциплинировать их антисоциальное поведение; 3) они не вознаграждают в должной мере просоциальное поведение детей; 4) они (как и другие члены семьи) недостаточно успешны в решении проблем.

Рис. 6-4 Схематическое описание развития детской агрессивности и антисоциального поведения по Паттерсону(Patterson, DeBaryshe and Ramsey, 1989, p. 331).

Эти недостатки, как уже отмечалось, обычно проявляются не по отдельности, а совместно, так что любой из них сопровождается другими. Матери и отцы, которые не контролируют в достаточной степени своих отпрысков, часто не способны дисциплинировать их; аналогично, родители, не способные дисциплинировать своих детей, обычно не подкрепляют их просоциальное поведение. Дело обстоит, следовательно, так, как если бы существовала такая «черта» или качество — быть плохим «менеджером».

Микросоциальный анализ семейных интеракций. Неадекватный контроль и недифференцированные реакции. Давайте посмотрим более внимательно, что подразумевается под плохим родительским управлением. Согласно Паттерсону, родители, о которых идет речь, особенно склонны позволять членам своих семей взаимодействовать таким образом, что их интеракции ведут к подкреплению агрессивных форм поведения детей. Слабое контролирование взрослыми того, что происходит, отражается в относительной недостаточности, дифференциации и избирательности в том, как они реагируют на поведение своих детей. В сравнении с «нормальными» матерями и отцами они менее склонны замечать различия между просоциальным и антисоциальным поведением. Они часто вознаграждают детей за поведение, направленное на то, чтобы принудить других пойти на уступки, например, уделяя им внимание, а порой даже прямо одобряя, когда те стремятся во что бы то ни стало настоять на своем, и в то же время такие родители нередко игнорируют, не замечают и не вознаграждают их дружественные, конструктивные действия. Даже наказывая за агрессивность, они не всегда ясно дают детям понять, что наказания, которым их подвергают, вызваны их плохим поведением¹.

_____________

¹ Утверждая, что слабое дисциплинирование родителями детей часто бывает причиной их плохого поведения, а не только реакцией на такое поведение, Паттерсон ссылается на исследование Форгатча, показавшее, что «изменения родительских методов дисциплинирования и контроля за поведением детей сопровождалось существенным уменьшением их антисоциального поведения» (Patterson, DeBaryshe and Ramsey, 1989, p. 330).

Провоцирование агрессии. Помимо малоэффективного контроля поведения своих отпрысков родители антисоциальных подростков также особенно склонны провоцировать их, будучи жесткими и пунитивными. Эти матери и отцы, по свидетельству исследователей из Орегона, обычно доставляют больше неприятностей своим отпрыскам, нежели другие родители, потому что не только постоянно придираются и ругают их, но также и наказывают и даже бьют их часто и жестоко. Немалое число антисоциальных подростков проявляют свои агрессивные тенденции в том, как они реагируют на грубое и жестокое обращение родителей. По сравнению с нормальными мальчиками эти дети более склонны отвечать агрессией на агрессию. При этом их агрессивные реакции отличаются устойчивостью в течение длительных периодов времени.

Негативное подкрепление агрессии ребенка. Каким бы образом ни возникала агрессия подростков, это поведение часто оказывается успешным в том смысле, что оно устраняет нежелательное для них положение дел. Микросоциальный анализ, проведенный исследователями из Орегона, показал, что братья и сестры агрессивного ребенка играют особенно важную роль в обеспечении негативного подкрепления его агрессивного поведения. Они нашли, что во многих случаях брат или сестра провоцировали мальчика, но переставали ему досаждать, когда тот нападал на них, тем самым научая его тому, что агрессия окупается (приносит желаемый результат).

Отвергание и неуспешность. Отвергание сверстниками. Паттерсон полагает, что вероятными последствиями неблагоприятного раннего научения и раннего опыта агрессивного ребенка могут быть не только готовность угрожать и атаковать других, но также и отсутствие адекватных социальных навыков (Patterson, DeBaryshe and Ramsey, 1989, p. 330). Такой ребенок не вполне понимает, как себя вести при встрече с теми, кого он еще не знает, недостаточно чувствителен к мнениям, потребностям и интересам других людей. Этих детей особенно отличает то, что они часто неправильно истолковывают действия сверстников, с которыми им приходится иметь дело. Как мы знаем из исследования Доджа (рассмотренного в главе 5), агрессивный ребенок может усматривать угрозы и вызовы там, где их нет, и ошибочно приписывать другим злостные намерения. Как результат подобных искаженных перцепций и интерпретаций, продолжает Паттерсон, существуют большие шансы того, что антисоциальный ребенок будет отвергаться его более нормальными сверстниками, и на самом деле, агрессивность такого мальчика оказывается скорее причиной, нежели результатом его социального отвергания.

Неудачи в школе. Антисоциальные дети также часто сталкиваются с трудностями в школе. В ряде исследований было показано, что подростки, вступающие в конфликт с законом, часто имеют в школе низкую успеваемость, и, по мнению Паттерсона, это связано, по крайней мере частично, с их личностными недостатками. В силу импульсивности и низкого уровня самоконтроля они отличаются неустойчивостью и легкой отвлекаемостью. Часто они бывают не в состоянии спокойно сидеть на месте, не могут управлять своим вниманием и порой неспособны выполнить домашнее задание.

Принадлежность к девиантным группам. В результате низкой успеваемости в школе и отвергания со стороны относительно хорошо социализированных сверстников многие из этих детей тянутся к другим подросткам, которые не только обладают схожими особенностями личности, но и склонны отвергать традиционные нормы и ценности общества. Новичков, присоединяющихся к таким девиантным группам, научают антисоциальному поведению и могут даже побуждать, имплицитно, если не эксплицитно, совершать противозаконные действия. Таким образом, нарушение закона приносит популярность, которую они не могли завоевать другими способами.

Паттерсон не пытается объяснять заинтересованность только лишь плохим родительским «менеджментом» или негативным влиянием социально девиантных сверстников. Как семья, так и сверстники, а быть может, и ряд других факторов вносят вклад в формирование антисоциальных паттернов поведения¹. Паттерсон предполагает, однако, что влияние девиантных групп сверстников обычно служит подкреплению и, может быть, даже усилению результатов научения, полученного в семье.

__________________

¹  Хандльбай и Мэрцер (1987) сообщали, что как неблагоприятные семейные условия (особенно антисоциальные родители и/или отсутствие родительской любви), так и аттитюды и действия друзей значимо связаны с употреблением подростками наркотиков.

НЕПРЯМЫЕ ВЛИЯНИЯ

До настоящего времени в этой главе обсуждались некоторые из факторов, прямо влияющих на развитие агрессивности: действия родителей и/или сверстников, способствующие развитию у подростка устойчивых диспозиций к насильственным действиям. Однако на формирование личности подростка также могут оказывать воздействие, по крайней мере в определенной степени, и непрямые влияния, не предполагающие чьего-либо специального намерения.

Хотя целый ряд факторов, включая культурные нормы, бедность и другие ситуационные стрессоры, может косвенным образом влиять на формирование паттернов агрессивного поведения, я здесь ограничусь только двумя такими непрямыми влияниями: несогласие между родителями и наличие антисоциальных моделей.

КОНФЛИКТ В СЕМЬЕ

Распавшиеся семьи порождают делинквентность?

Преступность и делинквентность часто связывают с негативными влияниями распавшейся семьи. Многие социальные ученые, как и обычные люди, верят, что часть правонарушителей являются социально дезадаптированными жертвами анормальных семейных условий. В силу того, что будущие преступники не только росли в бедности, но также имели лишь одного из родителей, они просто не могли усвоить традиционные нормы и ценности общества.

Читатель, возможно, будет удивлен, узнав, как мало обосновано это широко распространенное суждение. Джоан Маккорд на примере значительного количества проведенных в США и Великобритании исследований продемонстрировала, что их результаты не дают однозначного ответа на вопрос о том, чаще ли дети из неполных семей становятся делинквентными, чем неделинквентными. Действительно, как показал ее анализ, среди подростков из неполных и с низким доходом семей уровень делинквентности не был выше, чем среди их сверстников из равно бедных, но полных семей. На самом деле имеет значение не то, что один из родителей ушел из семьи, но то, каким образом это случилось. По словам Маккорд, «семьи, разбитые в результате смерти одного из родителей, менее криминогенны, чем семьи, распавшиеся в результате развода или ухода из семьи одного из супругов». В общем, как считает Маккорд, разбитая семья «как бы экранирует другие, более весомые переменные» (McCord, 1986, р. 344-345). Другие факторы, часто сопровождающие разрушение семьи, могут в действительности обусловливать антисоциальные тенденции ребенка.

Конфликт между матерью и отцом. Маккорд принадлежит к числу исследователей, считающих, что несогласие между родителями является главным источником каких бы то ни было возникающих в семьях «криминогенных» тенденций. Кембриджский проект может служить одним из примеров, подтверждающих это положение. Некоторые из подростков не отличались особенной агрессивностью до начала юношеского периода, но ближе к его концу становились склонными к насильственной агрессии. Когда Фаррингтон обратил внимание на семейные условия таких подростков, он выяснил, что в подавляющем числе случаев матери и отцы в их семьях ссорились и дрались друг с другом в раннеюношеский период жизни этих детей. Далее, скандалы и ссоры родителей, по-видимому, способствовали развитию сильных агрессивных диспозиций у этих подростков. Напряженные отношения в семье явно повышали их агрессивные наклонности. Многие исследования американских авторов также свидетельствуют о порождающих агрессию влияниях родительской дисгармонии¹.

______________

¹ Ряд релевантных данному контексту исследований приводятся в работе McCord (1986), р. 344, а данные исследования Фаррингтона рассматриваются в: Farrington (1978). См. также: Loeber and Dishion (1984).

Нетрудно объяснить, почему резкие несогласия между родителями могут порождать агрессивные наклонности у их отпрысков: подростки могут постоянно испытывать состояние дистресса, обусловленное антагонизмом между родителями. Несколько лет назад одна молодая и необычайно художественно одаренная девушка описывала свои переживания, рассказывая мне о том, что ей приходилось испытывать во время родительских скандалов. Она говорила, что представляла себе своих родителей как две опоры книжной полки, которые удерживают ее. между ними. Когда у родителей начинался скандал, опоры расходились, лишая ее поддержки и оставляя в одиночестве и неустойчивом положении.

И из повседневных наблюдений, и из лабораторных экспериментов мы знаем, насколько могут быть потрясены и как сильно переживают дети, когда видят ссорящихся взрослых. Чем сильнее скандалы, свидетелями которых дети бывают, тем более мощный дистресс они испытывают. Как и в других областях человеческого поведения, сильные негативные переживания могут продуцировать у детей агрессивные реакции. Когда маленькие дети видят, как ссорятся и скандалят даже незнакомые им взрослые, это может стимулировать к тому, чтобы наносить удары, пинать и пихать друг друга, очевидно, вследствие сильного эмоционального возбуждения (Cumming, Ianotti & Zahn-Waxler, 1985). И если дети подобным образом реагируют на ссоры и скандалы посторонних людей, то естественно ожидать, что они будут еще сильнее возбуждаться, переживать и реагировать еще более агрессивно при виде ссорящихся и конфликтующих родителей.

Конфликт и развод. Когда конфликты между родителями становятся настолько серьезными, что ведут к расторжению брака, они часто являются источником сильнейших переживаний ребенка и могут, таким образом, провоцировать его агрессию. Мэвис Хэтерингтон из университета Вирджинии наблюдала такие агрессивные реакции, проводя свое широко известное лонгитюдное исследование влияний развода на детей. Она и ее коллеги оценивали социальное поведение детей обоего пола начиная с четырехлетнего возраста в течение двух лет после развода их родителей. (Во всех этих случаях после развода дети оставались с матерями.) Поскольку в этой главе речь идет главным образом о мужской агрессии, я буду обсуждать только данные, относящиеся к мальчикам (хотя, в общем, девочки демонстрировали примерно схожие паттерны поведения).

Многие из мальчиков, исследованных Хэррингтон, по-видимому, переживали распад своих семей крайне тяжело в течение длительного периода времени. По сравнению со сверстниками из нормальных семей дети разведенных родителей даже через год после развода проявляли более высокий уровень как эмоциональной, так и инструментальной агрессии, физической и вербальной. Другим проявлением эмоционального смятения было то, что они не только чаще по сравнению со сверстниками из нормальных семей проявляли агрессивность, но и были менее успешны в достижении своих целей с помощью агрессии.

Два года спустя после распада семьи картина до некоторой степени изменилась. Теперь психологи уже не обнаруживали никаких различий между двумя группами мальчиков, хотя дети из нормальных семей все еще оценивали подростков из неполных семей как более агрессивных по сравнению с детьми неразведенных родителей. Одно из возможных объяснений этого расхождения в оценках состоит в том, что дети разведенных родителей теперь не реагировали агрессивно на провоцирующие стимулы с той же легкостью, как раньше (так что не атаковали любого и каждого, когда психологи находились поблизости), но они не были столь же дружелюбными по отношению к сверстникам, как дети из полных семей (см.: Hetherington, Сох & Сох, 1979,1982; а также Parke and Slaby, 1983, p. 588-589).

Однако я все же полагаю, что агрессивность этих подростков не была обусловлена отсутствием отцов. Ее происхождение скорее связано с эмоциональными перегрузками, порождаемыми родительскими конфликтами. Еще одно лонгитюдное исследование свидетельствует в пользу данного истолкования.

Изучая личностные особенности детей на разных стадиях развития, исследователи сравнивали детей, чьи родители какое-то время спустя разводились или расходились, с другими подростками, родители которых продолжали совместную жизнь и дальше. Мальчики из тех семей, которые в дальнейшем распадались, отличались большей импульсивностью, чрезмерной активностью и были более агрессивными по сравнению с другими детьми даже еще за несколько лет до распада семьи, как если бы личности этих детей претерпели определенные эмоциональные деформации вследствие родительской дисгармонии. По мнению исследователей, «поведение конфликтующих между собой, холодных и недоступных родителей еще в предшествующий разводу или расхождению период могло иметь серьезные последствия для развития личности детей, особенно мальчиков» (Block, Block & Gjerde, 1986).

Из всего сказанного, разумеется, не следует вывод о том, что развод или конфликты матерей и отцов сами по себе обязательно причиняют тяжелый ущерб развитию личности детей. Степень переживаемого детьми стресса может существенно зависеть от тяжести родительского конфликта. Эмоциональные деформации их личности могут быть не слишком серьезными, или, по крайней мере, дети могут довольно быстро справляться со своими негативными переживаниями, если родители не переходят к открытым «военным действиям», и если расстаются вполне дружелюбно. Хэтерингтон и ее сотрудники представили существенные свидетельства в пользу данной точки зрения. Сравнивая детей разведенных и неразведенных родителей два года спустя после развода, они нашли, что дети из полных семей, но таких, в которых родители постоянно конфликтовали друг с другом, были действительно более агрессивными, чем сыновья мирно расставшихся родителей. Как комментировали исследователи, «в конечном счете конфликтные отношения между родителями приводят к .более неблагоприятным последствиям для детей, нежели их развод» (Hethereington, Сох and Сох, 1982, р. 262). Родительское тепло и любовь также могут служить фактором, смягчающим стрессы и психические напряжения, вызванные распадом семьи (Hodges, Buchsbaum and Tierney, 1983). Если родители спокойно и мирно расходятся, то это может причинить ребенку меньше вреда, чем постоянные напряжение и конфликты между родителями в течение значительного периода времени.

ВЛИЯНИЕ МОДЕЛИРОВАНИЯ

«Делай, как я»: предоставление детям примеров для подражания

Наряду с факторами, описанными выше, на развитие агрессивных склонностей у детей могут влиять также и образцы поведения, демонстрируемые другими людьми, независимо от того, хотят ли эти другие, чтобы дети им подражали. Первопроходцем в экспериментальных и теоретических исследованиях в этой области был Альберт Бандура (см.: Bandura, 1965, 1973). Бандура и другие психологи обычно обозначают этот феномен термином моделирование, определяя его как влияние, оказываемое наблюдением за тем, как выполняет определенные действия другой человек, и последующую имитацию наблюдающим поведения этого другого лица.

Сверстники и родители как модели социального девиантного поведения. На поведение детей могут оказывать влияние самые различные модели. В качестве таких моделей часто выступают сверстники, показывая им, какую одежду носить, какую музыку слушать, как говорить, как действовать и даже как следует разрешать конфликты и другие социальные проблемы. Особенно важно учитывать, что социально дезадаптированные подростки могут выбирать в качестве моделей для подражания антисоциальные группы, и более того, они могут стремиться копировать поведение подростков, занимающих высокое положение в делинквентной группе. Влияние лидера не ограничивается прямыми командами. Часто оно выражается в том, то члены группы с относительно низким статусом просто копируют поведение аттрактивного, имеющего высокий статус лидера. Джо может начать носить золотую цепочку на шее, потому что Дюк, лидер банды, носит такую цепочку, или может начать ходить с высокомерным видом, копируя походку своего обладающего престижем приятеля. Еще более значимо для общества то, что Джо может, подражая Дюку, начать употреблять наркотики или совершать другие противозаконные действия.

В качестве моделей для детей могут выступать и их родители, и не приходится удивляться тому, что, как показывают исследования, антисоциальное поведение некоторых подростков могло быть результатом копирования поведения социально девиантных родителей. В качестве примера могут служить результаты исследования Фаррингтона. Значительное число лондонских подростков, которые в дальнейшем (к тому времени, когда они уже стали взрослыми молодыми людьми), состояли на учете в связи с криминальным поведением, имели родителей, осужденных за нарушение закона еще до того, как их дети достигли юношеского возраста.

Джоан Маккорд напоминает нам, однако, что не каждый девиантный отец проторяет и показывает соответствующий путь своему сыну. Обследовав выборку отцов, жителей Массачусетса, страдающих алкоголизмом или имевших криминальное прошлое, она нашла, что у более чем половины этих людей сыновья совершали криминальные действия. Тем не менее существуют факторы, уменьшающие вероятность того, что подростки будут копировать антисоциальное поведение взрослых. Так, вероятность того, что подростки станут нарушителями закона, уменьшается, если социально девиантные отцы относятся к ним с любовью и у них хорошие отношения с матерями. Около половины подростков, имеющих девиантных и не любящих их отцов, стали преступниками. В то же время закон нарушила лишь одна пятая часть тех мальчиков, чьи отцы также были преступниками и/или алкоголиками, но относились к своим сыновьям с теплотой и любовью. Если некоторые из антисоциальных отцов служили моделью для их сыновей, то их влияние, по-видимому, сказывалось лишь при особых, ограниченных обстоятельствах (см.: Farrington, 1986; McCord, 1986).

Некоторые условия, от которых зависит влияние модели. Данные, полученные Маккорд, заслуживают дальнейшего комментария. По меньшей мере, они показывают, что дети не всегда копируют чьи- то действия; по-видимому, необходимы определенные условия, способствующие готовности действовать по примеру модели. Давайте поразмышляем о том, каковы должны быть эти условия.

Предрасположенность к аналогичному поведению. На мой взгляд, представляется вполне обоснованным предположение о том, что лица, наблюдавшие действия модели, с наибольшей вероятностью будут имитировать ее поведение в том случае, если они уже предрасположены вести себя подобным образом. Подростки из выборки, обследованной Маккорд, которые явно копировали своих девиантных отцов, могли уже иметь довольно сильно выраженные антисоциальные склонности. В конце концов, отцы относились к ним без любви и часто конфликтовали с их матерями.

Лабораторные эксперименты также подтверждают важность подобных диспозиций для имитации поведения модели. По крайней мере в двух исследованиях было показано, что дети, наблюдавшие нападения агрессивного взрослого на другого человека, были особенно склонны копировать его поведение, если перед этим они были фрустрированы. Фрустрация, несомненно, усиливала агрессивные тенденции, и в результате они с готовностью начинали подражать поведению модели — агрессивного взрослого (Hanratty, O'Neal & Sulzer, 1972; Parker & Rogers, 1981). Вне лаборатории подростки, подвергающиеся частым фрустрациям и суровому обращению родителей, часто становятся склонными подражать антисоциальному поведению своих девиантных отцов.

Власть модели по отношению к наблюдающему ребенку. Влиянию на сыновей девиантных отцов, обследованных в Массачусетсе, может способствовать еще один фактор. Представим себе, как сыновья могли бы относиться к своим холодным и нелюбящим отцам.

Быть может, подростки тосковали по родительской любви и поддержке и их отцы время от времени все-таки проявляли нежные чувства по отношению к своим детям. Однако они, вероятно, настолько же часто фрустрировали и наказывали сыновей. Если это так, то мальчики могли рассматривать своих отцов как источник и наград и наказаний и, следовательно, как лиц, обладающих значительной властью над ними. В результате, как и было продемонстрировано экспериментально в исследовании А. Бандуры, Д. Росс и Ш. Росс, дети с особенной готовностью имитируют поведение взрослых, от которых они зависят и которые обладают властью — распределяют награды и наказания (Bandura, Ross & Ross, 1963 b).

РЕЗЮМЕ

Общее предположение о том, что корни устойчивых антисоциальных способов поведения во многих (но, вероятно, не во всех) случаях могут быть прослежены до влияний, оказанных на человека еще в детстве, получило значительное эмпирическое подтверждение. В этой главе рассмотрены исследования, показывающие, каким образом, взаимодействия в семье и со сверстниками могут влиять на развитие высокоагрессивных антисоциальных диспозиций. Внимание в основном было сосредоточено на влияниях отдельных переменных, таких, например, как пунитивность взрослых, занимающихся воспитанием ребенка, но при этом также подчеркивалось, что: 1) действие любого фактора, влияющего на развитие ребенка, обычно зависит от ряда других условий, которые могут играть существенную роль в данный момент; 2) родители, плохо обращающиеся с ребенком в каком-то одном отношении, склонны плохо обращаться с ним и в других аспектах.

В качестве отдельных переменных рассматривались те из них, которые оказывают прямое влияние на ребенка. Я начал с обсуждения того, как влияют вознаграждения, получаемые за агрессивные действия, и того, что эти вознаграждения могут иметь значительно более общий эффект, чем считает большинство родителей. Таким образом, когда взрослые хвалят своих сыновей за то, что те умеют «дать сдачи», и если при этом не будет соблюдаться очень большая осторожность, то с высокой вероятностью можно ожидать, что тем самым они будут усиливать и общие агрессивные тенденции своих отпрысков. Подростки, разумеется, подвержены и воздействию вознаграждений, получаемых от своих сверстников, эти влияния также были вкратце рассмотрены. Далее, я отметил, что агрессия подростков может подкрепляться реакциями жертв. Можно выделить по крайней мере два аспекта этого подкрепляющего воздействия со стороны жертв: 1) жертвы могут перестать раздражать или каким-то образом причинять неприятности агрессорам, тем самым негативно подкрепляя их действия; 2) боль и страдания жертвы могут приносить агрессорам удовлетворение, особенно если в этот момент они находятся в состоянии эмоционального возбуждения, и, таким образом, их действия получают позитивное подкрепление.

Родители могут также способствовать развитию агрессивности у своих детей, постоянно создавая для них крайне неприятные условия. Хотя существует множество разновидностей дурного обращения родителей со своими детьми, в данной главе основное внимание было посвящено отверганию и грубому обращению с ними. Многие из неблагоприятных последствий, приписываемых обычно физическим наказаниям как таковым, на самом деле могут быть обусловлены совместным действием наказаний и других факторов, например, непоследовательности в применении воспитательных воздействий. Имеющиеся исследования показывают, что физические наказания (и силовые методы дисциплинирования в целом) могут быть более эффективными и иметь меньше неблагоприятных побочных эффектов, чем обычно считается, если их применять: 1) последовательно; сопровождая объяснением ребенку, за что его наказывают; 3) до того, как ребенок успеет получить большое удовольствие в результате совершения запрещаемых действий; 4) когда ребенку предлагаются аттрактивные одобряемые альтернативы.

Представленный Дж. Паттерсоном анализ развития детской агрессивности обсуждался в этой главе как способ интегрирования приведенных выше наблюдений. С точки зрения социального научения предполагается, что социальные условия, например бедность, которые обычно связываются с развитием антисоциального поведения, действуют главным образом через влияние на характер воспитывающих воздействий родителей на своих детей. При этом утверждается, что родители высокоагрессивных и/или антисоциальных подростков обычно бывают плохими «семейными менеджерами», не способными эффективно контролировать и дисциплинировать агрессивное поведение своих отпрысков и не умеющими адекватно подкреплять их просоциальное поведение. Паттерсон утверждает также, что для детей таких родителей наряду со склонностью к агрессивности характерно недостаточное развитие социальных навыков, в результате они часто отвергаются их более нормальными сверстниками и сталкиваются с трудностями в школе.

Глава заканчивается кратким обзором некоторых непрямых влияний на развитие детской агрессивности. Наибольшее внимание при этом уделялось влияниям, связанным с распадом семьи, и были приведены данные, свидетельствующие о том, что во многих случаях не столько сам распад семьи, сколько конфликты между родителями ведут к повышению вероятности формирования у детей агрессивных паттернов поведения. Далее, было кратко рассмотрено моделирование — процесс, при котором дети подражают действиям других людей. Я утверждаю, что подростки особенно склонны подражать поведению других людей, когда у них уже сформировалась предрасположенность действовать подобно тому, как действуют модели, и когда модели обладают значительной властью над детьми.

Часть 3. НАСИЛИЕ В ОБЩЕСТВЕ

ЧИСЛО УБИЙСТВ СТРЕМИТЕЛЬНО РАСТЕТ ВО ВСЕХ КРУПНЫХ ГОРОДАХ США

Филадельфия, 17 июля. Тревожный рост числа убийств, зафиксированный в прошлом году, продолжается и в нынешнем. Наблюдатели связывают этот подъем с распространением наркотиков, оружия и установившейся среди молодежи тенденцией начинать карьеру с пистолетом в руке…

Статистика вызывает тревогу полиции и прокуратуры, некоторые представители органов правопорядка описывают ситуацию в стране в мрачных красках. «Уровень убийств достиг максимума, — сказал окружной прокурор Филадельфии Рональд Д. Кастилле (Ronald D. Castille). — Три недели назад всего за 48 часов было убито 11 человек».

«Главная причина роста насилия, — говорит он, — в легкой доступности оружия и воздействии наркотиков».

…В 1988 г. в Чикаго было совершено 660 убийств. В прошлом, 1989-м, их число выросло до 742, включая 29 убийств детей, 7 непредумышленных убийств и 2 случая эвтаназии. По данным полиции, 22% убийств связано с бытовыми ссорами, 24% — с наркотиками.

М. Д. Хиндэ (М. D. Hinds), New York Times, 18 июля 1990 г.

Это печальное свидетельство волны жестоких преступлений, захлестнувшей современные Соединенные Штаты, было опубликовано на первой странице New York Times. Следующие три главы книги посвящены социальному влиянию общества на агрессию вообще и жестокие преступления, в частности. В главе 7 мы рассматриваем вероятное воздействие кино и телевидения, пытаясь ответить на вопрос, может ли наблюдение за людьми, дерущимися и убивающими друг друга на кино- и телеэкранах, заставить зрителей становиться более агрессивными. В главе 8 исследуются причины жестоких преступлений, начиная с изучения насилия в семье (избиения женщин и жестокого обращения с детьми), а в заключение, в главе 9, обсуждаются основные причины убийств как в семье, так и вне ее.

Глава 7. НАСИЛИЕ В МАСС-МЕДИА

ЗАНИМАТЕЛЬНО, ИНФОРМАТИВНО, ПОУЧИТЕЛЬНО И… ОПАСНО?

Насилие на экранах и печатных страницах: немедленный эффект. Преступления-имитации: заразность насилия. Экспериментальные исследования кратковременного воздействия сцен насилия в масс-медиа. Насилие в СМИ: длительные эффекты при повторяющемся воздействии. Формирование представлений об обществе у детей. Приобретение агрессивных наклонностей. Понять «Почему?»: формирование социальных сценариев.

Ежегодно рекламодатели тратят миллиарды долларов, уверовав в то, что телевидение способно повлиять на поведение человека. Представители телеиндустрии с энтузиазмом соглашаются с ними, утверждая при этом, что программы, содержащие сцены насилия, никоим образом подобного влияния не оказывают. Но проведенные исследования совершенно определенно свидетельствуют: насилие в телевизионных программах может иметь и имеет неблагоприятное воздействие на аудиторию.

Национальная Комиссия по расследованию причин и предупреждению насилия. Из официального отчета Комиссии, 23 сентября 1969 г.

В  фильме «Таксист» главный герой, выйдя из себя, заявляет малолетней проститутке, что, если она откажет ему, он убьет одного из политиков. Эта сцена может побудить какого-нибудь легковозбудимого человека на самом деле застрелить известного политика. В марте 1981 года, вскоре после просмотра этого фильма, Джон Хинкли покушался на убийство президента Рональда Рейгана и ранил его — так он пытался завоевать любовь женщины. Позже следователи обнаружили в гостиничном номере Хинкли письмо, адресованное актрисе Джоди Фостер, сыгравшей в фильме проститутку. Потенциальный убийца, очевидно безумно влюбленный в мисс Фостер, писал, что ради нее готов убить президента Рейгана. Средства массовой информации и специалисты-психиатры высказали предположение, что Хинкли действовал в соответствии с фантазией, навеянной этим фильмом ( Wall Street Journal, Apr. 2, 1981).

Может ли насилие, показанное на кино- или телеэкранах, действительно провоцировать агрессию? Допустим, Джон Хинкли подражал герою из фильма «Таксист». Тогда возникает другой вопрос: подобные фильмы влияют только на психически неуравновешенных людей и лиц с крайне агрессивным характером или вид драки может побудить даже сравнительно нормальных людей становиться агрессивнее, чем обычно?

Широкая общественность сомневается, что увиденное на экране действует не только на психически больных людей, но все же считает, что следует ограничить возможное вредное влияние телевидения и кино для одной категории зрителей — детей. Высказываются опасения, что кино и телевидение учат детей тому, что агрессия выгодна, а применение насилия — прекрасный способ добиться цели.

Такие опасения существуют уже давно. Комитеты Сената США, Комиссия при президенте и Национальный Институт психического здоровья, разнообразные психологические и психиатрические организации — все они выражают серьезную обеспокоенность той безграничной жестокостью, которую выплескивает на детей коммерческое телевидение. Многочисленные эксперты свидетельствуют, что дети приобретают агрессивные наклонности, подвергаясь постоянному воздействию демонстрируемого по телевидению насилия. Единодушие специалистов было столь велико, а результаты исследований столь убедительны, что в 1972 году высший медицинский чиновник федерального правительства, главный хирург США Джесси Стейнфилд (Jesse Steinfield) заявил:

Существует причинная связь между жестокостью, демонстрируемой на экранах телевизоров, и последующим антисоциальным поведением; эта зависимость настолько очевидна, что в необходимости принятия соответствующих шагов со стороны ответственных органов, ТВ- индустрии, правительства и граждан мало кто сомневается.

По-видимому, эту точку зрения разделяют даже чиновники от телевидения. Президент американской радиовещательной компании пообещал, что телеиндустрия будет реформироваться:

Теперь, когда мы уверены в том, что демонстрация насилия способна привести к повышению агрессивных склонностей у детей, мы будем следить за составлением наших телепрограмм¹.

__________________

¹ См.: выступления Главного хирурга США, представителей ТВ-индустрии и исследователей влияния масс-медиа на заседании подкомитета по коммуникациям при Сенате США 21-24 марта 1972 г. [Communications Subcommittee (1972)]. Совещательная комиссия по телевидению и социальному поведению при Главном хирурге США признает, что в отдельных исследованиях есть неясности и даже ошибки, но тем не менее заключает, что общий характер результатов сотен исследований, задействующих разные выборки испытуемых и разные исследовательские процедуры, указывает на «причинную взаимосвязь между частым просмотром сцен насилия и последующим агрессивным поведением» [Rubenstein (1978), р. 686].

Однако вскоре тонкий лед согласия сломался и началась острая полемика по вопросу о том, насколько велико влияние экранной жестокости на среднего телезрителя. С экранов телевизоров на нас обрушивается ничуть не меньше стрельбы, драк и убийств, чем тридцать лет назад. Как подсчитали Джордж Гербнер (George Gerbner) и его коллеги из университета Пенсильвании, начиная с 1967 года на каналах телевещания в прайм-тайм в среднем в час демонстрировалось до пяти-шести актов насилия. Группа Гербнера также установила, что в 1989 году около 70% программ, показанных в прайм-тайм, содержали сцены насилия и что эта цифра доходила до 90% в те часы, когда перед телеэкранами вероятнее всего устраивались дети¹.

_______________

¹ Эта статистика взята из отчета: George Gerbner, Violence profile 1967- 1989: Enduring patterns, Wisconsin State Journal, Jan. 26, 1990.

И все же, оказывает ли на нас какое-либо влияние тот поток агрессии, который обрушивают на наши головы средства массовой информации? Если да, то являются ли дети и психически нездоровые люди единственными, на кого влияют сцены насилия, уведенные в кино или на телевидении? Что говорят на эту тему научные исследования?

В этой главе мы покажем, что иногда воспроизведение сцен насилия в средствах массовой информации действительно увеличивает вероятность последующего проявления агрессии как со стороны детей и сравнительно нормальных взрослых людей, так и со стороны тех, кто эмоционально неуравновешен. Вы также увидите, что это вероятное усиление агрессии может быть обусловлено как временным влиянием, так и более постоянным научением. Хотя со временем принцип составления ТВ-программ не изменился, а большинство исследований медиа-эффектов подверглось критике, исследователям человеческого поведения удалось немало узнать о возможных последствиях демонстрации жестокости в кино и по телевидению. В этой главе подытоживаются результаты этих изысканий.

Наш обзор разделен на две части. Первый параграф посвящен немедленным или относительно кратковременным эффектам от изображения изнасилований и убийств в средствах массовой информации, начиная с преступлений-имитаций. Этой начальной теме мы уделяем много внимания, чтобы подчеркнуть два главных момента: во-первых, СМИ, просто сообщая новости или стремясь развлечь, могут иметь более обширное влияние на социальную агрессию, чем принято думать. Во-вторых, некоторые из психологических процессов, усиливающих агрессивные реакции на художественные фильмы, имеют место в случаях преступлений-имитаций. Я расскажу об опытах, целью которых было изучение краткосрочных последствий просмотра сцен драк и убийств из кинофильмов и телепрограмм. Основное внимание фокусируется на вопросе, при каких условиях сцены насилия на телевидении с большей вероятностью могут усиливать агрессию. Во втором параграфе рассматриваются долгосрочные последствия частых просмотров сцен насилия, которыми нас перекармливает телевидение. В завершение я предложу несколько способов ослабления этих пагубных эффектов.

НАСИЛИЕ НА ЭКРАНАХ И ПЕЧАТНЫХ СТРАНИЦАХ: НЕМЕДЛЕННЫЙ ЭФФЕКТ

ПРЕСТУПЛЕНИЯ-ИМИТАЦИИ: ЗАРАЗНОСТЬ НАСИЛИЯ

«Эпидемия преступлений распространяется по линиям телеграфа»

Дело Джона Хинкли — наглядный пример того, как изощренно и глубоко средства массовой информации могут влиять на уровень агрессивности современного общества. Не только его попытка убить президента Рейгана была явно спровоцирована фильмом, но и само это покушение, которое широко освещалось в прессе, по радио и телевидению, вероятно, побудило других людей копировать его агрессию. По словам представителя Секретной службы (правительственной службы охраны президента), в первые дни после покушения угроза жизни президента резко возросла. Далее он заметил, что в этом не было ничего необычного. За попытками убить президента часто следует резкий рост числа устных и письменных угроз в его адрес.

Именно такой рост имел место шестью годами ранее, в сентябре 1975 года, после того как Линетт Фромме пыталась застрелить президента Джеральда Форда. Согласно статистике, представленной секретной службой, в первые три недели после покушения в адрес президента Форда пришло 320 угроз в сравнении с обычными 100 угрозами за такой же период времени. Естественно, каждое подобное угрожающее послание требует проверки, поскольку всегда может найтись тот, кто способен реализовать свои слова. И действительно, примерно через две недели после попытки Линетт Фромме в президента Форда стреляла Сара Джейн Мур. Очевидно, что покушения являются источником опасности для всех видных политических деятелей. Хьюберт Хамфри, вице-президент во времена Линдона Джонсона и сам трижды кандидат в президенты, так прокомментировал второе покушение на жизнь президента Форда: «Встречаются люди, которые в ту минуту, когда видят такую попытку или слышат о ней, по той или иной причине… хотят совершить то же самое» (Wisconsin StateJournal, Apr. 3, 1981; Capital Times, Apr. 1, 1981).

Другие случаи из жизни знаменитостей также подтверждают заразность насилия, распространяющегося вместе с новостями о сенсационных преступлениях. Несколько убийств, случившихся в 1966 году, представляют особый интерес для анализа, который я предложу позже в этой главе. Ричард Спек убил восемь медсестер в Чикаго, штат Иллинойс, в июле 1966 года. В августе того же года Чарльз Уитмен расстрелял 45 человек с башни Техасского университета в г. Остин. Три месяца спустя в Аризоне Роберт Смит, 18-летний ученик старшего класса, отправился на курсы косметологии и убил там четырех женщин и ребенка. Позже он рассказал полиции, что мысль о массовом убийстве возникла у него после того, как он прочитал в газете о Спеке и Уитмене. Смит также сказал, что планировал стрельбу с тех пор, как родители подарили ему на день рождения спортивный пистолет (см.: Bercowitz & Macaulay, 1971). К этим случаям мы еще вернемся в этой главе.

Мы много слышим о преступлениях-имитациях, и социологи уже давно знают о подобном феномене. Еще в 1890 году французский социолог Габриэль Тард (Gabriel Tarde) писал о «суггесто-подражательных нападениях», говоря, что с распространением сообщений о жестоких преступлениях (в то время по телеграфу) у восприимчивых людей рождаются агрессивные идеи, а некоторые из них даже прямо копируют описанное в сообщениях поведение. Тард утверждал, что такой эффект имели убийства, совершенные знаменитым Джеком-Потрошителем в Лондоне в 1888 году:

Менее чем через год в этом огромном городе было совершено целых восемь абсолютно идентичных преступлений, И это ещё не все; затем последовало повторение этих преступлений за пределами… столицы (и за границей). Инфекционная эпидемия распространяется по воздуху или ветру; эпидемия преступлений идет по линиям телеграфа (Tarde, 1912, р. 340-341).

Статистические данные о заразности насилия

Факты говорят о том, что преступления-имитации не относятся к разряду крайне редких. Они случаются с определенной регулярностью, хотя нельзя говорить и об их неизбежности. Более двадцати лет назад мы с моей коллегой Жаклин Маколей (Jacqueline Macaulay) решили выяснить, приводят ли сенсационные акты насилия к витку жестоких преступлений в масштабах страны. С этой целью мы проанализировали данные Федерального Бюро Расследований (ФБР) но сорока американским городам. Мы составили перечень жестоких преступлений — убийств, нападений при отягчающих обстоятельствах, изнасилований и грабежей — и, воспользовавшись методами статистики, попытались выявить, как изменяется уровень преступности в зависимости от таких параметров, как величина города и месяц года. Неожиданные и нетипичные изменения в списке преступлений были обнаружены после убийства президента Джона Ф. Кеннеди в ноябре 1963 года. Хотя год от года число жестоких преступлений в общем возрастало, за убийством Кеннеди последовал сначала (через месяц) относительный их спад и затем резкий скачок в течение следующих нескольких месяцев (позже я попытаюсь объяснить такого рода резкие колебания). Интересно, что составленный нами перечень ненасильственных преступлений (воровство, кражи со взломом, угоны автомобилей) не подпадал под эту схему. Наши результаты получили дальнейшее подтверждение, когда за преступлениями Спека и Уитмена также последовал внезапный рост уровня насильственных преступлений по сравнению с цифрами, которых можно было ожидать исходя из общей тенденции. Роберт Смит был не единственным, чью жестокость спровоцировали газетные колонки новостей (Bercowitz & Macaulay, 1971).

Мы не можем точно сказать, почему происходит подобный резкий рост числа жестоких преступлений. Однако в ФБР уверены, что ни одно неожиданное изменение в полицейских процедурах или правилах нельзя считать основанием для такого скачка. Думается, убийство президента Кеннеди могло усилить беспокойство правоохранительных органов о поддержании законности и порядка и заставить их быть более внимательными к происходящему вокруг, но трудно поверить, чтобы инциденты со Спеком и Уитменом также вызвали озабоченность полиции по всей стране. Более чем вероятно, что внезапный и кратковременный рост жестоких преступлений стал реакцией на сообщения в прессе.

Исследования Д. Филипса о заразности насилия

Возможно, самое известное и наверняка самое противоречивое исследование заразной природы насилия принадлежит социологу Дэвиду Филипсу (David Phillips) из Калифорнийского университета Сан-Диего. Одни из его выводов подверглись критике, другие были подтверждены независимыми исследователями. Стоит поближе познакомиться с отдельными его работами, поскольку они имеют как теоретическое, так и практическое значение. В них указывается, что сообщения в новостях, а также художественные фильмы и ТВ-программы могут оказывать социально неблагоприятное влияние на аудиторию, что эти последствия могут быть сравнительно кратковременными и необязательно являются результатом длительного научения агрессивному поведению и что взрослые наравне с детьми могут подвергаться воздействию масс-медиа.

Заразность суицида. Филипс начал свои изыскания с подсчета самоубийств-имитаций. Он составил список из 35 случаев самоубийств, освещавшихся в национальных средствах массовой информации с 1947 по 1968 год.

Рис. 7-1. Колебания числа самоубийств в США в месяц до самоубийств, в месяц самоубийств и в месяц после самоубийств, широко освещенных в прессе, по всем случаям (Phillips, 1974). (Copyright by the American Psychological Assossiation).

Затем он использовал официальные документы для определения числа суицидов, имевших место в США в течение трех периодов: в месяц до совершения суицида известной личностью, в месяц совершения суицида и в месяц после него. Как показывает рис. 7-1, если эти 35 широко освещенных в СМИ самоубийств рассматривать вместе, то становится очевидным, что в месяц смерти знаменитости из жизни добровольно уходит больше людей, чем обычно. «Превышение» числа самоубийств не было слишком высоким в расчете на каждый случай — в среднем по стране произошло всего на 28 самоубийств больше, чем в другое время,— но тем не менее было очевидно, что сообщения в новостях имели определенное (статистически значимое) воздействие.

Заразность суицида не ограничивается Соединенными Штатами. Проанализировав британскую статистику, Филипс получил в целом те же результаты. Так же как в США, в Великобритании суициды, получившие «широкую прессу», привели к заметному росту числа людей, которые явно последовали этим примерам. Вам может быть небезынтересно узнать, что смерть Мерилин Монро в августе 1962 года вызвала 12%-ный рост самоубийств в США по сравнению с ожидаемым уровнем и 10%-ный рост — в Великобритании. Более того, чем шире в обеих странах освещалось какое-либо самоубийство на страницах национальной периодической печати, тем выше в сравнении с ожидаемым было число суицидов¹.

Филипс утверждает, что суицид более заразен, чем думают многие. Даже некоторые авто- и авиакатастрофы, считает он, могут быть на самом деле хорошо обдуманными самоубийствами, спровоцированными новостями о смерти известных людей. В одном из его исследований отмечается, что после освещения в СМИ одного из суицидов число автомобильных аварий со смертельным исходом выросло более чем на 30%, причем этот рост достиг пика на третий день после сообщения. Как и другие его работы, данное исследование свидетельствует о том, что чем больше аудитория программ новостей, тем выше был рост смертей в транспортных авариях².

Хотя в отношении ряда исследований Филипса высказываются сомнения, он сумел опровергнуть некоторые аргументы своих критиков³. Взятые вместе, его работы наглядно доказывают, что отдельные самоубийства вызваны сообщениями в печати и теленовостях о добровольном уходе из жизни известных людей. «Имитаторы», несомненно, и раньше задумывались о том, чтобы свести счеты с жизнью, но некоторые из них наверняка бы передумали и продолжали бы жить, не столкнись они с сообщениями о «звездных» суицидах.

__________________

¹ Phillips (1974). Помимо обзора ряда социологических исследований о потенциальной роли внушения в принятии решения о суициде, эта работа подробно знакомит с аналитическими процедурами, применяемыми Филипсом, например, с процедурой оценки количества внимания, уделяемого газетой отдельному событию. Также см.: Phillips (1986). Иногда новости, опубликованные в СМИ, влияют на распространение мыслей о самоубийстве среди подростков. Опираясь на общенациональную статистику, Филипс и Карстенсен (Phillips & Carstensen, 1986) доказали, что сообщения или документальные очерки о самоубийствах, переданные по трем главным телеканалам США, в течение следующей недели привели к повышению уровня самоубийств среди подростков. Более того, этот эффект не имел места только в том случае, если новости сообщались через газеты; чем больше телепрограмм сообщали о происшествии, тем значительнее был последующий рост числа суицидов подростков по всей стране.

² Phillips (1979). Несоразмерное повышение числа смертей в автокатастрофах с участием одной машины по сравнению с авариями с участием нескольких машин.

³  Например, вслед за другими критиками Кесслер и Стипп (Kessler & Stipp, 1984) утверждают, что в исследовании Филипса о влиянии вымышленных самоубийств персонажей телесериалов (эта работа в данной главе не упоминалась) была серьезная методологическая ошибка. Ответ Филипса на критику см.: в Phillips (1986).

Влияние информации об агрессии на уровень убийств. Воодушевленный своим успехом в сборе доказательств о заразности самоубийств, Филипс взялся за исследование вопроса о том, насколько сильное воздействие оказывает широкое освещение агрессивных столкновений на случаи убийств в США. Разумеется, он не думал, что каждый случай применения насилия обязательно приводит к незамедлительному росту числа убийств. По мнению Филлипса, эффектно обставленный акт насилия может и не побудить других действовать агрессивно, если в новостях рассказывается, что преступники понесли наказание за свои злодеяния.

Профессиональные боксерские бои наводят на мысли о насилии. Боксерские бои за чемпионский титул — хороший пример ненаказуемых агрессивных столкновений, санкционированных обществом. Филипс предположил, что такие спортивные события в действительности могут привести к увеличению жестоких преступлений.

Для проверки своих смелых гипотез Филипс провел сложный статистический анализ (в котором учитывались время года, праздничные дни и дни недели), изучив колебания количества ежедневных убийств в США до и после чемпионатов по боксу в тяжелом весе в период с 1973 по 1978 год. Он обнаружил, что бои имеют небольшой, но статистически значимый эффект с максимальным влиянием в первые три дня после боев. Каждая схватка (из выборки Филлипса) привела к росту числа убийств по сравнению с обычным уровнем примерно на 12 случаев (в масштабах страны). Согласно теории Филлипса, «лишних» убийств было больше тогда, когда в вечерних новостях на всю страну сообщали о чемпионате (Phillips, 1986).

Только задумайтесь. Спортивные соревнования призваны развлекать аудиторию, и какая-то часть людей действительно получает удовольствие, следя за ними. Но если признать результаты, полученные Филлипсом (а я думаю, они верны), значит, встречаются люди, которые, по-видимому, действительно черпают жестокие идеи из ТВ и газет, сообщающих об агрессивных поединках, а кое-кто из таких людей даже воплощает свои мысли в насильственных действиях. Более детальное описание этого процесса дается ниже в этой главе.

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ КРАТКОВРЕМЕННОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ СЦЕН НАСИЛИЯ В МАСС-МЕДИА

Увеличивает ли насилие в средствах массовой информации вероятность проявления агрессине?

Я высказал предположение, что новости о насильственных событиях могут разбудить жестокость в некоторых зрителях, слушателях и читателях этих новостей. То же самое можно сказать о воздействии кино, которое призвано развлекать, а не нести информацию. Изображение дерущихся и убивающих друг друга людей может усилить в зрителях их агрессивные наклонности. Однако немало психологов сомневаются в существовании такого влияния. Например, Джонатан Фридман (Jonathan Freedman) настаивает, что имеющиеся «свидетельства не подтверждают мысль, что просмотр фильмов со сценами насилия вызывает агрессию». Другие скептики утверждают, что наблюдение за агрессивными действиями киногероев оказывает в лучшем случае лишь незначительное влияние на поведение наблюдателя¹.

______________

¹ Freedman (1984) поставил под сомнение адекватность доказательств, указывающих на то, что сцены насилия в кино увеличивают агрессивность людей. В основном он говорит о противоречивости этих результатов. На его критику ответили Friedrich-Cofer & Huston (1986) и Phillips (1986), p. 236. На мой взгляд, Фридман не придает должного значения тому, что результаты многочисленных исследований (задействующих разные типы зрителей, фильмов и разные методы измерения) доказывают практически те же эффекты.

Результаты лабораторных экспериментов. Я же, в свою очередь, присоединяюсь к тем, кто полагает, что значительная часть экспериментальных исследований со всей очевидностью доказывает: фильмы с жестокими, кровавыми сценами способны повысить вероятность агрессивного поведения зрителей. Это влияние варьируется в диапазоне от «слабого» до «среднего». Статистический анализ результатов 31 лабораторного опыта, проведенный Эндисоном (Andison), резюмирует некоторые из этих доказательств. Большинство исследований демонстрирует, что просмотр сцен насилия в кино приводит к повышению уровня агрессивности у людей. Правда, более половины исследований показали, что фильмы такого рода имеют лишь умеренное влияние на поведение людей (Andison, 1977).

Оценка более реалистической агрессии. Подобный анализ провели Венди Вуд (Wendy Wood) и ее коллеги из университета А&М в Техасе. Возможно, он покажется вам более убедительным. Поскольку в научных кругах росли сомнения относительно предполагаемой искусственности лабораторных измерений агрессии, группа Вуд сфокусировала внимание на 28 отдельных опытах, в которых испытуемые имели возможность естественно и свободно выступать против других людей (Wood, Wong & Chachere, 1991).

Бельгийский эксперимент Лейенса. Опыт, проведенный Жаком-Филиппом Лейенсом и Леонсио Камино (Jacques-Philippe Leyens & Leoncio Camino) в бельгийском университете г. Левена, — это исследование в ключе работы психологов из Техасского университета. В эксперименте участвовали подростки, обитатели детских исправительных заведений. На время эксперимента всех их поселили в четырех коттеджах. Сначала инструкторы-наблюдатели измерили исходный уровень агрессивности каждого мальчика. Через неделю после этого, на второй стадии эксперимента (которая длилась пять дней), в коттеджах каждый вечер показывали художественные фильмы. При этом в одних коттеджах демонстрировались «агрессивные» фильмы, а в других — неагрессивные. Всю неделю наблюдатели анализировали поведение мальчиков. Наконец в течение следующей недели подросткам не показывали никаких фильмов, но ежедневные наблюдения за их поведением продолжались. Я расскажу вам только об агрессии подростков, зафиксированной в те пять вечеров второй недели, когда демонстрировались фильмы, поскольку Вуд и ее коллеги также основное внимание уделяли поведению испытуемых сразу после просмотра фильма. Для краткости ограничимся физическими нападками мальчиков друг на друга.
Из рис. 7-2. видно, что просмотр «агрессивных» фильмов привел к тому, что подростки стали более агрессивными по отношению к соседям по коттеджу, независимо от того, насколько часто происходили ссоры между ними в первую неделю. Для сравнения: у мальчиков, смотревших нейтральные фильмы, частота нападок друг на друга либо снизилась, либо осталась прежней. Лейенс также обнаружил (и это важно отметить), что повышенная агрессивность, наблюдаемая в коттеджах, где показывали фильмы со сценами насилия, не была вызвана просто увеличением уровня активности; мальчиков намеренно провоцировали на агрессию. Эти фильмы определенно стимулировали агрессивность подростков¹.

_________________

¹ Leyens, Camino, Parke & Berkowitz (1975). Отчет о двух полевых экспериментах, проведенных в Висконсине, а также о бельгийском исследовании и еще четырех лабораторных экспериментах см.: Parke, Berkowitz, Leyens, West & Sebastian (1977).

Рис. 7-2. Средние уровни физической агрессии среди подростков вскоре после просмотра кинофильмов (Данные из работы Leyens, Camino, Parker, S, (1975) as reported in Parker, Berkowitz, Leyens, West, & Sebastian (1977), p. 155. Copyright 1975 by the American Psychoiogicat Association).

Результаты, полученные Вуд в ходе анализа всех работ. Бельгийские результаты Лейенса ни в коем случае не являются нетипичными. Результаты работ, изученных Вуд и ее коллегами, в общем повторяли результаты исследований, изученных Эндисоном, даже при том, что техасские ученые занимались исключительно исследованиями «естественных» форм агрессии. Примерно в 70% экспериментов, изученных техасской группой, просмотр «агрессивных» фильмов приводил к большей агрессивности, чем просмотр нейтральных фильмов у контрольной группы. Более того, оценив разницу в показателях, Вуд и ее коллеги пришли к выводу, что слова: «изображение насилия в средствах массовой информации в среднем влияет на уровень агрессивности человека, колеблясь в диапазоне от слабого до среднего» — это типичный прогноз социальной психологии².

_____________

² Wood, Wong & Chachere (1991), p. 379. Результаты, относящиеся к естественно возникающей агрессии, сходны с «искусственными», лабораторными показателями агрессии. Это подтверждает валидность лабораторных показателей. Дополнительные доказательства см.: гл. 13 этой книги, а также Carlson, Marcus-Newhall & Miller (1989).

Хотим предостеречь вас от неправильного понимания слов «от слабого до среднего», что свойственно отдельным критикам исследований средств массовой информации. Вуд отмечает, что даже слабое влияние не обязательно является незначительным. По ее оценкам, основанным на статистическом анализе, пусть малая часть молодых людей, смотревших фильмы со сценами насилия, могут стать более агрессивными, но тем не менее эта малая часть значимая и ее следует воспринимать всерьез, памятуя об огромном размере медиа-аудитории.

Поскольку средства телевещания показывают фильмы многим миллионам телезрителей, по всей стране в течение любой недели может произойти на несколько сот серьезных актов насилия большее, чем их было бы в том случае, если бы такие фильмы не демонстрировались.

Насилие в средствах массовой информации под микроскопом: когда и почему «агрессивные» фильмы влияют на агрессивность

Итак, перед большей частью исследователей уже не стоит вопрос о том, повышают ли сообщения в СМИ, содержащие информацию о насилии, вероятность того, что в дальнейшем уровень агрессии возрастет. Но возникает другой вопрос: когда и почему этот эффект имеет место. К нему мы и обратимся. Вы увидите, что не все «агрессивные» фильмы одинаковы и что только отдельные агрессивные сцены способны иметь последействие. Фактически некоторые изображения насилия могут даже ослабить порыв зрителей напасть на своих врагов. Ниже мы выделим условия, ограничивающие вредные влияния сцен насилия, а также представим теоретический анализ медиа-эффектов, который одновременно является попыткой объяснить исключения и поможет понять как природу преступлений-имитаций, так и воздействия сцен насилия в художественном кино. Ввиду недостатка места мы не сможем познакомить вас со многими интересными и важными экспериментами, поэтому наш обзор исследований будет очень выборочным¹.

______________

¹ Более подробное изложение моей теории см.: Berkowitz (1984). Нет нужды говорить, что другие психологи защищают несколько иные взгляды на влияние насилия, изображаемого в кино. См., например: Bandura (1973); Zillmann (1979); Huesmann & Malamuth (1986).

Эффект прайминга от агрессивных сцен: люди заражаются идеями. Прежде чем продолжить, я должен напомнить, что говорю сейчас только об относительно непосредственном и скоротечном воздействии изображения насилия на телевидении и в кино или чтения о нем, но не о долговременных последствиях частого просмотра сцен насилия. Даже кратковременные эффекты могут быть довольно сложными: несомненно, они находятся под влиянием разнообразных психологических процессов. Я полагаю, что будет полезно объяснить это последействие с точки зрения понятия «прайминга», с которым я познакомил вас в главе 4. Позвольте мне напомнить вам о том, что подразумевается под праймингом.

Понятие «прайминга». Центральная идея попятил «прайминга» (от англ. prime — заряжать, воспламенять) такова: когда люди сталкиваются с неким стимулом (или событием), имеющим частное значение, им в голову приходят другие идеи с точно таким же значением. Эти мысли в свою очередь могут активизировать и другие семантически родственные им идеи и даже склонить к действию.

Один из опытов, упоминавшихся в главе 4, иллюстрирует этот принцип в действии. Чарльз Карвер (Charles Carver) и его коллеги предложили испытуемым несколько наборов из четырех слов и просили составить из каждого набора законченные трехсловные предложения. В той группе студентов, где условием эксперимента была «агрессивная зарядка», 80% наборов слов содержали слово с агрессивной коннотацией. Например, один набор состоял из слов «ударил ее он их», следовательно, из него могло получиться предложение «Он ударил ее». Сразу после того, как студенты составили предложения, они получили задание «наказать» своих коллег за допущенные ошибки. Испытуемые в группе с агрессивным праймингом прибегли к значительно более суровым санкциям, чем студенты из других групп. Агрессивные мысли, которые активизировались в испытуемых в процессе составления агрессивных предложений, по-видимому, заставили их дать враждебную оценку работам других студентов и, возможно также, пробудили их агрессивные наклонности (Carver, Ganellen, Framing & Chambers, 1983).

Понятие прайминга применительно к сценам насилия в масс-медиа. Как уже говорилось в главе 4, именно явления подобного рода способствуют агрессивному поведению, которое является результатом просмотра теле- или кинопрограмм со сценами насилия или знакомства с газетными новостями о человеческой жестокости. Люди заражаются агрессивными идеями. Этот эффект знаком многим. Несколько лет назад один журналист спросил вожака нью-йоркской банды подростков, какие телепрограммы больше всего нравятся молодежи. Парень перечислил программы, изобилующие стрельбой и убийствами, но добавил, что не любит, когда по телевизору показывают изнасилования. По его мнению, подобные сцены «[внушают] парням ненужные идеи… Они выходят из дому и делают то же самое — просто так» (Gale, W.).

Возможно, парень прав. Трудно сказать, делают они это «просто так» или по какой-то причине. Но многие люди, угрожавшие президенту Рейгану после покушения на него, или те, кто совершал насилие под впечатлением от убийства президента Кеннеди или после широко освещавшегося чемпионата по боксу, вероятно, получили агрессивную зарядку от ставших отправными агрессивных историй в СМИ и воплотили свои мысли о насилии в насильственные действия.

Эксперимент, проведенный Чарльзом Тернером и Джоном Лейтоном (Charles Turner & John Layton) в университете Солт-Лейк-Сити, штат Юта, помогает понять психологические аспекты этого процесса. Исследователи дали студентам списки слов на запоминание, а затем поручили каждому «наказать» другого студента за ошибки в ходе «проверки» выученного. В этом задании самыми строгими учителями оказались те, кому достались легко визуализируемые слова, обладающие четкой агрессивной коннотацией (например, «пистолет», «нокаут», «столкновение»). Испытуемые, запомнившие агрессивные, но менее легко визуализируемые слова (например, «гнев», «враг», наказание») или выучившие только нейтральные слова (какова бы ни была их образная ценность), налагали менее суровые наказания (Turner & Layton, 1976).

Теперь давайте через призму этого результата рассмотрим обыкновенные жизненные ситуации. Допустим, мы слышим, что два человека напали на третьего и ранили его. Такое нетрудно себе представить. Легко визуализируемые события, подобные этому, впоследствии так же легко вспоминаются. (Тернер и Лейтон и другие исследователи доказали этот эффект.) Если, на наш взгляд, в этом происшествии преобладает агрессивный смысл, то есть событие вызывает у нас беспокойство или мы считаем его достойным порицания, то мы не только довольно быстро его запомним; также велика вероятность, что наша память активизирует другие связанные с агрессией идеи, чувства и желание действовать. Схожим образом могут воздействовать сцены насилия в кино. Обычно они легко вспоминаются благодаря своей визуальности, яркости и концептуальной простоте. Когда мы вспоминаем эти сцены, их агрессивное содержание может вызвать у нас связанные с агрессией мысли, чувства и моторные реакции. В таком случае мы вполне способны сделать нечто в русле этих спровоцированных реакций, особенно если на тот момент будут ослаблены наши внутренние запреты на агрессию.

Работа Брэда Бушмена и Рассела Гина (Brad Bushman & Russell Geen) дает эмпирическое обоснование для моего исследования о том, каким образом наблюдение сцен насилия повышает вероятность дальнейшей агрессии. В их эксперименте испытуемых просили записать мысли, которые придут им на ум во время просмотра короткого отрывка из фильма. Чем жестче была сцена, тем больше агрессивных идей рождалось у испытуемых. Интересно,— и это лишний раз подтверждает мою теорию,— что люди, которым показывали самый жестокий фильм, сильнее всего выражали свой гнев (в сравнении с тем, как они чувствовали себя в начале эксперимента) и у них значительно повышалось кровяное давление¹. Таким образом, активизирующее событие — в данном случае просмотр кинофильма со сценами насилия — может породить физиологические и эмоциональные реакции, а также конкретные мысли.

__________________

¹ Bushman & Geen (1990). Эти исследователи обнаружили также, что у мужчин с относительно сильной склонностью к физической агрессии (оценка по шкале Басса—Дарки) агрессивные мысли возникали чаще после просмотра сцен умеренного насилия. Уонн и Брэнскоум (Wann & Branscombe, 1989) явно опирались на понятие прайминга в своем исследовании влияния спорта. Их испытуемым не показывали записи спортивных игр, а давали задание составить предложения об агрессивных (например, бокс) или неагрессивных (например, гольф) видах спорта. Позже испытуемые должны были охарактеризовать малознакомого им человека (ассистента экспериментатора). Те, кто составлял предложения с названиями агрессивных видов спорта, были более склонны считать этого человека враждебно настроенным типом с сильной склонностью к проявлению агрессии.

Смысл наблюдаемого насилия. Обсуждая эксперимент Тернера-Лейтона, мы затронули серьезную проблему, которую следует сформулировать точнее: у людей, наблюдающих сцены насилия, не возникнут агрессивные мысли и склонности, если они не интерпретируют увиденные действия как агрессивные. Иными словами, агрессия активизируется, если зрители изначально думают, что видят людей, намеренно пытающихся ранить или убить друг друга.

Являются ли контактные виды спорта жестокими играми? К такому выводу можно прийти относительно таких контактных видов спорта, как американский футбол. Многие считают его жестокой игрой, и действительно, на некоторых людей футбольная борьба может воздействовать так же, как и насилие в кино. Джеффри Голдстейн и Роберт Арме (Jeffrey Goldstein & Robert Arms) опросили зрителей на футбольном матче и на чемпионате по гимнастике с целью оценить уровень враждебности болельщиков до и после состязаний. Если у тех, кто переживал за гимнастов, не было выявлено никакого обнаружимого эффекта, то футбольные фанаты продемонстрировали значительный рост враждебности, причем независимо от того, болели они за победившую или проигравшую команду.

Однако не следует рассматривать футбол как агрессивный вид спорта. У соперников нет намерения покалечить друг друга, мы должны видеть в игроках просто хороших спортсменов, энергично добивающихся победы. Не придавая игре агрессивного смысла, зритель не придет к агрессивным мыслям (если он не слишком обеспокоен ходом игры) и, следовательно, не получит стимула к агрессии. С моим коллегой Джо Алиото (Joe Alioto) мы доказали это с помощью следующего опыта.

Сначала ассистент экспериментатора преднамеренно оскорбил испытуемых, а затем им показали фильм о профессиональном футболе или боксе. Испытуемых из двух групп по-разному подготовили к восприятию фильма: одной группе описали соперников как ожесточенных противников, которые стремятся изничтожить друг друга, другой группе — как невозмутимых профессионалов. Только испытуемые из первой группы увидели в соревнованиях агрессивный смысл. Когда позже всем участникам было предложено «наказать» человека, оскорбившего их в начале эксперимента, то испытуемые, полагавшие, что спортсмены стремились покалечить друг друга, проявили больше агрессии, чем их коллеги из второй группы¹.

____________

¹ Первое из упомянутых исследований влияния футбола проведено Голдстейном и Армсом (Goldstein & Arms, 1971). Арме, Рассел и Сэндилендс (Arms, Russell, Sandilands, 1979) также обнаружили возрастание агрессивности после хоккейного матча и соревнований по борьбе, но не после соревнований по плаванию. Второй из упомянутых экспериментов проведен Берковицем и Алиото (Berkowitz & Alioto, 1973).

Итак, наблюдаемая агрессия — в голове самого очевидца. Только если люди толкуют увиденное как агрессию, данное событие активизирует связанные с агрессией идеи и стимулирует их к проявлению агрессии.

Наказуема ли увиденная агрессия? Даже считая наблюдаемое событие агрессивным, зрители тем не менее могут не получить посыла к агрессии, если им четко дали понять, что агрессия наказуема. Допустим, мы видим, как некто избил человека, а потом видим, как драчун расплачивается за свой поступок. Как подчеркивал Альберт Бандура (Albert Bandura), маловероятно, чтобы в этом случае мы стали подражать поведению преступника, и едва ли у нас возникнут мысли, одобряющие агрессию. То же относится и к криминальным сообщениям.

Читая в главе 10 о высшей мере наказания, вы увидите, что новости об убийце, казненном или приговоренном к пожизненному заключению, явно способны привести к кратковременному спаду уровня убийств — снижение будет продолжаться до тех пор, пока новости о наказании будут появляться регулярно и оставаться актуальными.

Является ли наблюдаемая агрессия «плохой»? Мы получим тот же результат, если будем думать, что увиденная агрессия заслуживает морального осуждения. Возьмем тот же гипотетический пример. Допустим, мы узнали, что человек, которого на наших глазах избили, позже умер от полученных травм. Это напоминание, что агрессия зачастую имеет чрезвычайно печальные или даже трагические последствия, может активизировать наши запреты в отношении агрессии и даже уберечь нас от столкновения с тем, кто только что рассердил нас.

Определенно то же самое относится и к демонстрации насилия в кино. Чрезвычайно агрессивный фильм не спровоцирует усиливающие агрессию мысли и моторные реакции, если зрители расценивают экранные драки, стрельбу и убийства как злодеяния. Но в большинстве подобных фильмов изображаемая агрессия не осуждается. В этом отношении показательны добрые старые вестерны. В этих фильмах никогда не показывают, что кто-то серьезно пострадал в драке или от пули. Персонажи просто падают, но публика не получает напоминания о смерти и уничтожении, которые несет с собой оружие.

Конечно, в современном жестоком фильме нам почти наверняка покажут тела с кровоточащими рваными ранами от пуль и ножей, но даже в этом случае к концу картины зрители все же приходят к выводу, что для изображенного насилия по большей части имелись достаточные основания. Сколь бы кровожадным ни был фильм, в конечном счете в нем заложена идея о том, что жестокость можно полностью оправдать¹.

_______________

¹ Ричард Горансон обнаружил, что люди, смотревшие боксерский поединок, проявляли меньшую агрессивность по сравнению с испытуемыми из контрольной группы, когда им говорили, что проигравший боксер скончался от полученных в этом бою травм. Напоминание о том, что агрессия может иметь трагические последствия, явно активизирует запреты на проявление агрессии по отношению к другим людям (Berkowitz, 1984, р. 421).

Однако каким бы ни был исход агрессии в фильме, мы расцениваем поведение, представленное на экране, как «неправильное», если не находим оправданий для агрессора. Приведу пример, поясняющий мою мысль. Возможно, вы видели старый американский фильм Bad Day at Black Rock. Главный герой фильма (в исполнении Спенсера Трейси) едет на запад, в небольшой городок, чтобы выяснить обстоятельства загадочной смерти своего друга. Кое-кто из жителей города недоволен этим, и ему начинают угрожать. Некоторые зрители могут получать удовольствие от того, что «плохие парни» запугивают героя Трейси, поскольку им вообще нравится наблюдать за агрессивными действиями — по крайней мере, такой тип поведения их не возмущает. Эти люди не думают, что запугивать человека — это плохо, и изображение угрожающего поведения вполне способно спровоцировать в них агрессивные идеи и чувства. Настроенное примерно таким же образом незначительное меньшинство американцев не было обеспокоено убийством президента Кеннеди или попытками убить президентов Форда и Рейгана. Именно на таких людях может лежать львиная доля ответственности за рост агрессии и жестоких угроз, который имел место вскоре после совершения этих сенсационных преступлений.

Моя гипотеза состоит в том, что люди реагируют абсолютно по-разному, когда видят, как угрозы приводятся в действие. Большинство видевших фильм Bad Day at Black Rock несомненно расценивают поведение злодеев по отношению к персонажу Спенсера Трейси как бесчестное. Так и подавляющее большинство американцев было потрясено покушениями на Кеннеди, Форда и Рейгана. Их негативная оценка увиденного преступления не дала возникнуть агрессивным идеям и склонностям, которые могли активизироваться, не имей они твердой позиции на сей счет.

Однако чаще в кинофильмах не просто демонстрируются грубые, агрессивные сцены. Обычно создатели фильма идут дальше и под конец показывают героя-триумфатора, наказывающего плохих парней. В Bad Day происходит именно так. После того как к Спенсеру Трейси почти весь фильм приставали бандиты, он наконец решает, что с него довольно, и (под аплодисменты зрителей) внезапно обрушивается на своих обидчиков. Как сказал бы автор викторианской эпохи, он отомстил злодеям сполна. Публика обожает такую развязку. Людям нравится смотреть, как обидчики получают по заслугам, и мысли, возникающие под воздействием этой доставляющей удовольствие жестокости, могут на самом деле повысить вероятность того, что кто- то из зрителей после просмотра кинофильма как минимум оскорбит другого человека.

Рис. 7-3. В эксперименте автора была показана агрессивная сцена из фильма «Чемпион», в которой избивали боксера в исполнении Кирка Дугласа. Зрители получали определенную информацию о его герое и/или их напарнике по эксперименту еще до просмотра отрывка из фильма.

Я совершенно уверен в таком прогнозе, потому что его подтверждают результаты девяти разных экспериментов, начиная с работы, опубликованной мной в соавторстве с Эдной Роулингз (Edna Rawlings) в 1963 году. Проведенные тогда эксперименты неоднократно повторялись, и не только в моей лаборатории. Во всех исследованиях рассерженные испытуемые-мужчины демонстрировали наибольшую агрессивность по отношению к провоцировавшим их ранее лицам после просмотра фильма, в котором обидчики понесли заслуженное, по общему мнению, наказание. Типичным является и опыт, который я описал в 1965 году.

Испытуемому говорили, что он получит несколько заданий и будет решать их вместе с другим студентом, поскольку цель эксперимента — изучение психологических реакций на разные виды деятельности. Обоих студентов подключали к некоему аппарату, объясняя, что тот будет фиксировать физиологические изменения организма. На первом этапе требовалось пройти тест на интеллект, и «другой студент», а на самом деле помощник экспериментатора, либо пренебрежительно отзывался о результатах теста испытуемого (тем самым вызывая его гнев), либо держался нейтрально. На втором этапе, следовавшем сразу за первым, оба студента смотрели 6-минутную сцену боксерского поединка из фильма «Чемпион», где персонажа в исполнении Кирка Дугласа сильно избивали. Но перед началом просмотра испытуемым кратко пересказывали содержание фильма, якобы для того, чтобы они лучше поняли эту сцену. Испытуемым из одной группы героя Дугласа характеризовали как хорошего человека, другой группе его описывали как неприятного, злобного типа. Предполагалось, что испытуемые из второй группы должны прийти к мысли, что избиение Кирка Дугласа в финальном бою за кубок — это справедливая агрессия: он получил «то, что заслужил». Студенты из первой группы, напротив, должны были расценить наказание «хорошего парня» как неоправданное.
На последнем этапе «другой студент» якобы получал задание поработать над задачами в соседней комнате. Настоящему испытуемому говорили, что он должен оценить каждый ответ своего напарника и «наказывать» его, нажимая на механизм, генерирующий электрические разряды, — за каждый ответ полагалось от одного до десяти разрядов в зависимости от качества ответа. Через несколько минут испытуемому показывали мнимую работу «другого студента» (со средними результатами, продемонстрированными в этом эксперименте). На рис. 7-4 показано, сколько разрядов послали напарнику испытуемые из каждой группы; большее число разрядов означает более сильную агрессию.
Как вы видите, люди, которых напарник провоцировал обидными замечаниями, наказывали его более жестоко, чем это делали те, кого не обижали. Но еще важнее, что наиболее агрессивными оказались студенты, считавшие агрессию на экране «справедливой». Образ «плохого парня», получившего по заслугам, заставил их поверить (на время), что они поступят правильно, наказав плохого парня в реальной жизни¹.

__________________

¹ Эксперимент, демонстрирующий, что свидетели предположительно «оправданной» агрессии склонны нападать на других людей чаще, чем в других ситуациях, описан в Berkowitz & Rawlings (1963). Об эксперименте, описанном в этом разделе, сообщается в Berkowitz (1965), Experiment III. Сравнимые результаты получены в исследованиях, перечисленных в Berkowitz (1984), р.421.

Рис. 7-4. Средняя величина агрессии по отношению к напарнику после просмотра фильма, где герой оправданно или неоправданно избит. Агрессия измеряется суммой числа электрических разрядов и длительностью разрядов (Данные из Berkowitz (1965). Copyright 1965 by the American Psychological Association).

Тот же вывод верен и для аудитории фильма Bad Day at Black Rock (или любого фильма, где главный герой наказывает злодеев). Сценаристы и режиссеры могут возразить, что их фильмы преподают хороший урок, например: «Преступление не приносит выгоды» или «Справедливость всегда торжествует». Однако некоторые зрители покинут кинозал с несколько иной мыслью, а именно: иногда агрессия оправданна. Только что оказавшись свидетелями праведной агрессии, эти люди могут полагать, пусть недолго, что с их стороны будет совершенно правильно заставить страдать того, кто их спровоцировал.

Отождествление себя с киноагрессором. Иногда зрители отождествляют себя с теле- и киногероями, что также влияет на силу их впечатлений от увиденного на экране. Отождествляя себя с одним из персонажей, они, по сути, воображают себя этим человеком. Как следствие, люди эмоционально реагируют на все, что бы ни случилось с «их» персонажем. Если герой — мужчина, который вступает в борьбу, они думают, что вместе с ним дерутся и стреляют в экранных врагов. Поскольку они представляют себя агрессивными, в них легко активизируется широкий спектр агрессивных идей и склонностей.

Эксперимент Жака-Филиппа Лейенса и Стива Пикуса (Jacques-Philippe & Steve Picus) продемонстрировал, что агрессия усиливается, когда зрители отождествляют себя с киноагрессором. Испытуемых, студентов университета Мэдисона, штат Висконсин, попросили представить себя одним из двух боксеров в короткой схватке за приз (персонажем, который в итоге побеждает). После того как испытуемые видели, что их герой в фильме избивает соперника, они сами наказывали ранее провоцировавшего их человека более строго, чем наказали бы его в иной ситуации (Leyens & Picus, 1973).

Психологическое дистанцирование от кинонасилия. Если психологическая близость к киноагрессору способна впоследствии усилить агрессивность зрителей, то противоположный эффект может иметь место, если зрители психологически дистанцируются от борьбы на экране. Очевидно, что при таком психологическом отстранении снижается вероятность, что наблюдаемая агрессия будет активизировать агрессивные идеи и желание действовать.

Один из способов достижения эффекта отстранения — сфокусировать внимание на аспектах фильма, не связанных с насилием. Например, Лейенс, Киснерос и Хоссэй (Leyens, Cisneros & Hossay) попросили некоторых испытуемых обратить внимание на художественные аспекты кинокартин, в которых есть агрессия. Позже все участники эксперимента получили возможность наказать человека, обидевшего их до просмотра фильма. Те, кого интересовала эстетика картины, наносили обидчику меньше ударов, чем остальные. Поскольку их занимала не агрессия, а другие вопросы, агрессивное содержание фильма незначительно усиливало агрессивные мысли и склонности (Leyens, Cisneros, & Hossay, 1976).

Думаю, что смогу объяснить, почему профессиональные кинокритики редко выражают беспокойство по поводу насилия, которым часто изобилуют современные фильмы. Когда критики смотрят фильм, их внимание концентрируется на эстетических и художественных аспектах, что не приводит к стимуляции агрессии. Однако они не осознают, что среди зрителей есть люди с совершенно иными интересами, склонные увлечься наблюдаемой жестокостью и становиться более агрессивными от вида драк и убийств.

Осознание нереальности насилия. Зрители могут также дистанцироваться от происходящего на экране, говоря себе, что это всего лишь вымысел или игра. «Это неправда»,— думают они и мысленно отходят от наблюдаемых событий, благодаря чему те меньше на них влияют.

Некоторые люди интуитивно знают, как достичь этого благотворного психологического дистанцирования во время просмотра фильма, нарушающего их эмоциональное равновесие. Одна журналистка рассказывала о том, что в детстве любила смотреть фильмы ужаса, но в самые пугающие моменты ее всегда охватывал страх. Ее тетя, вместе с которой она смотрела эти фильмы, успокаивала ее, напоминая, что это всего лишь кино. «Помни,— говорила она бодрым голосом,— что вокруг там стоят осветительные приборы, камеры и режиссеры с гримерами, но только на экране их не видно. В общем, это просто выдумка» (James, С. New York Times, May 27,1990).

Эта женщина была права, когда пыталась обратить внимание ребенка на нереальность происходящего на экране. Знание о вымышленной природе кинособытий может ослабить их эмоционально- возбуждающую способность — и снизить их способность активизировать связанные с агрессией идеи и побуждения. Эксперименты с участием детей и студентов доказывают, что агрессивные сцены с меньшей вероятностью стимулируют усиленную агрессивность, когда зрителям заранее напоминали, что они увидят всего лишь игру актеров в декорациях. Другим молодым людям говорили, что они увидят хронику реальных событий. Когда те и другие после просмотра фильма получили возможность наказать своих коллег, испытуемые, считавшие происходящее на экране вымыслом, оказывались менее агрессивными (см.: Feshbach, 1972; Geen, 1975; Geen & Rakovsky, 1973. Также см.: Berkowitz, 1984, p. 422-423). Их осведомленность о нереальности наблюдаемой борьбы, по-видимому, снижала влияние увиденной агрессии.

Эти результаты не означают, что вымышленная жестокость всегда менее агрессивна, чем реальные драки и убийства. Для того чтобы психологически дистанцироваться от происходящего, зрители должны быть уверены, что экранные персонажи в действительности не пытаются причинить друг другу вред. Это знание не всегда наличествует.

Опытные зрители могут самопроизвольно напомнить себе, что это художественный фильм, но дети, вероятно, не всегда помнят, что наблюдают за нереальными событиями. Более того, согласно исследованиям, по сравнению с детьми из более благополучных семей дети из неимущих семей менее склонны говорить себе, что кино — это только вымысел. Возможно, это объясняется тем, что в реальном мире им пришлось пережить немало разочарований и что реальность их собственной жизни была чрезвычайно жестока к ним, не давая сбываться их фантазиям. Как бы ни было, дети из неблагополучных семей могут больше других подвергаться «риску», когда по телевизору показывают передачи и фильмы со сценами насилия¹.

______________

¹ См.: Liebert & Sprafkin (1988), p. 89-90. В Заявлении Комиссии о насилии в телевизионных развлекательных программах, опубликованном Национальной комиссией по расследованию причин и предотвращению насилия, было сделано замечание, актуальное не только в 1969 г., но и для представителей следующего поколения: «Многие дети склонны верить, что мир, который изображает телевидение, есть отражение реального мира. Способность дифференцировать факты и вымысел сама собой приходит с возрастом и зрелостью, но от социального окружения ребенка требуется помочь ему развить эту способность… Дети и подростки из семей с низким уровнем дохода верят, что в реальной жизни люди ведут себя так же, как в выдуманном телевизионном мире» (1969 а, р. 6).

Сохранение влияния информации о насилии. Позвольте напомнить вам, что агрессивные мысли и склонности, активизированные картинами насилия в средствах массовой информации, обычно довольно быстро сходят на нет. По данным Филлипса, как вы помните, шквал преступлений-имитаций обычно прекращается примерно через четыре дня после первых широких сообщений о жестоком преступлении. Один из моих лабораторных опытов также показал, что повышенная агрессивность, вызванная просмотрам фильма с жестокими, кровавыми сценами, практически исчезает в течение часа². (Экспериментальные исследования также обнаружили ослабление эффекта прайминга с течением времени.).

_____________

 ² Бьювиник и Берковиц (Buvinic (Si Berkowitz, 1976) пишут о спаде эффекта от наблюдаемого насилия в течение часа, а Дуб и Клайми (Doob & Climie, 1972) подтверждают этот результат только для нерассерженных испытуемых. Еще одно доказательство быстрого исчезновения эффекта прайминга в ситуациях социального взаимодействия представляют Уилсон и Капитмен (Wilson & Capitman, 1982).

И все же влияние информации о насилии не всегда столь скоротечно. Это подтверждает пример Роберта Смита, убийцы, о котором я упоминал в начале этой главы. Хотя Смит заявил, что преступления Спека и Уитмена подали ему идею самому совершить массовое убийство, он ждал три месяца, прежде чем открыть пальбу на курсах косметологии в Аризоне. Почему сообщения о зверских преступлениях Спека и Уитмена имели такой устойчивый эффект? И почему убийство президента Кеннеди вызвало рост насильственных преступлений лишь месяц спустя?

Очевидно, в этих конкретных случаях имело место нечто такое, что продлило усиливающее агрессию влияние сообщений о преступлениях. Мы можем предположить, как все происходило. Вероятно, активизированные агрессивные склонности сохранились у Роберта Смита потому, что у него периодически возникали связанные с насилием фантазии. Упражняясь в стрельбе из спортивного пистолета, подаренного родителями, он мог представлять себе, что стреляет в людей. Это происходило целый месяц после преступлений Спека и Уитмена вплоть до того дня, когда он решил, что пришло время действовать. Воображаемая агрессия с большей вероятностью сохраняет и даже усиливает агрессивные мысли и намерения и с меньшей — вызывает ослабление желания совершить насилие¹.

______________

¹ В работе Buvinic & Berkowitz (1976) явная агрессия, демонстрируемая обиженными испытуемыми, которые смотрели фильм со сценами насилия, не шла на убыль через час, если испытуемые получали возможность выразить свое мнение об обидчике после просмотра фильма, но перед тем, как им разрешали наказать его. Символическая вербальная агрессия явно способствовала пролонгации агрессивных мыслей и склонностей, активизированных видом насилия из фильма.

Возможно, СМИ несут ответственность за то долговременное влияние на умы, которое имело убийство президента Кеннеди. Налицо парадокс. Журналисты печатных и вещательных средств информации, конечно, должны были рассказать миру об этом трагическом событии (точно так же, как они обязаны сообщать о других насильственных преступлениях). Однако, рассказывая о событии, вновь и вновь показывая кадры, запечатлевшие убийство, постоянно рассуждая о том, на самом ли деле президента убил Освальд (и если да, то почему он пошел на это), средства массовой информации могли непреднамеренно подбросить склонным к насилию людям агрессивные идеи, а также помочь сохранить эти агрессивные мысли и склонности и через несколько дней и недель.

Реактивация влияний ассоциируемых с агрессией сигналов. Анализ эффекта прайминга от СМИ, на мой взгляд, может легко объяснить описанные выше результаты. По сути, агрессивные мысли, пришедшие на ум в результате другой (не связанной с получением информации) деятельности вскоре после прайминга агрессии, наступившего после просмотра сцен насилия в кино или по телевидению (или после знакомства с газетными новостями, рассказывающими о случаях насилия), могут реактивировать агрессивные мысли и наклонности, рожденные под впечатлением информации из масс-медиа. Так, фантазии о насилии Роберта Смита во время его упражнений в стрельбе предположительно пробудили и пролонгировали прайминг от информации о преступлениях Спека и Уитмена.

Но еще более удивительно, что определенные виды явно нейтральных стимулов из окружающей среды также способны реактивировать ранее созданный просмотром кинофильма эффект прайминга, даже при том, что эти стимулы неагрессивны по своей природе.

Приведем один пример. После того как в 1963 году был убит президент Кеннеди, а в 1968-м застрелили его брата Роберта Кеннеди, многие считали, что их третий брат, сенатор Эдвард Кеннеди, также может стать жертвой покушения. Предполагалось, что ассоциация с убитыми братьями каким-то образом может побудить эмоционально неуравновешенного человека покушаться на Эдварда Кеннеди. Иначе говоря, сама его фамилия, либо его вид, либо разговор о нем могли бы реактивировать агрессивные идеи и желания, возникшие еще раньше от сообщений о смерти его братьев¹.

_________________

¹ По данным журналиста Тома Виккера (Tom Wicker, 1991), Роберт Кеннеди подозревал, что может стать жертвой покушения. Одному французскому литератору он говорил, что «может быть убит из-за заразности этих настроений, в подражание» другим убийствам (р. 326). Ассоциация сенатора Кеннеди с его убитым старшим братом, вероятно, могла внушить мысль убить его. Есть некоторые свидетельства того, что ассоциация по фамилии самого младшего Эдварда Кеннеди со старшими братьями увеличила вероятность того, что он может стать жертвой насильственного преступления. В 1972 г. автор синдицированной газетной колонки Гай Гарднер сообщал, что за период с конца 1963 по 1971 г. Эдвард Кеннеди получил угроз больше, чем кто-либо. По данным Секретной службы, 355 из этих угроз были настолько серьезны, что по ним были предприняты расследования.

Несколько экспериментов, которые я провел с помощью своих студентов в Висконсине, вполне допускают такой тип реактивации. Я опишу только один опыт, отчет о котором мы с Расселом Гином опубликовали в 1966 году.

В начале эксперимента каждого студента, участвующего в опытах, знакомили якобы еще с одним испытуемым, а на самом деле ассистентом экспериментатора. Этот «другой студент» представлялся одним из трех имен — Бобом Келли, Бобом Данне или Бобом Райли — для того, чтобы варьировать связь имени ассистента с жертвой агрессии из фильма, который предстояло увидеть настоящему испытуемому. Во всех случаях ассистент провоцировал последнего, пренебрежительно отзываясь о результатах выполненного им задания. Затем, как и в других опытах, испытуемому показывали 6-минутный отрывок из фильма — либо сцену боксерского матча из «Чемпиона», либо кадры захватывающих, но неагрессивных автогонок. По окончании просмотра испытуемый получал возможность наказать ассистента электрическими ударами (якобы оценивая качество выполненного тем здания).
Имя ассистента ассоциировалось у испытуемого с одним из персонажей фильма. Когда «другой студент» назывался Бобом Келли, То его имя ассоциировалось с жертвой наблюдаемой агрессии, так как по фильму избитый герой Кирка Дугласа носил прозвище «Келли Карлик». Если же ассистента представляли как Боба Данне, то его имя ассоциировалось с именем агрессора-победителя Данне, который в фильме избивает Келли Карлика. Наконец, поскольку в фильме не было персонажа с фамилией Райли, имя Боб Райли не вызывало у испытуемого никаких ассоциаций с боксом.

Рис. 7-5. Среднее число ударов, посланных обидчику в зависимости от его имени и типа показанного фильма (Данные из Geen & Berkowitz (1966). Name mediated aggressive cue properties, Journal of Personality, 34, copyright Duke University Press 1966).

Из рис. 7-5 видно, что имя обидчика-ассистента действительно влияло на то, сколько ударов он получал, но эта зависимость обнаруживалась только в тех случаях, когда испытуемому показывали фильм о боксе. В итоге он наказывал ассистента более жестоко, если тот ассоциировался с жертвой увиденной агрессии (в среднем 5,4 раза в сравнении с 4 ударами от испытуемых, чей напарник не ассоциировался с жертвой). Рассерженные испытуемые из этого эксперимента, желавшие расквитаться с обидчиком, имели возможность сделать это и намеревались отомстить — и связь их «мишени» с тем, кого на их глазах только что избили, усиливала агрессию. Возможно, когда испытуемый думал об этом человеке, ассоциативная связь последнего с кем-то, кому был причинен ущерб в результате агрессии, усиливала желание наказать его (Geen & Berkowitz, 1966. Также см.: Berkowitz, 1984, р. 422; Carlson, Marcus-Newhall & Miller, 1990).
Этот эксперимент и некоторые другие исследования говорят о следующем: агрессивные склонности, вызванные сценами насилия из фильма, не обязательно направлены в равной степени на всех присутствующих. Целью агрессии скорее всего станут люди определенного типа¹.

______________

¹ В качестве еще одного доказательства этого эффекта еще тридцать лет назад (Berkowitz, 1965, Experiment III) я обнаружил, что человек, которому приписывают агрессивность из-за того, что он является членом университетской команды по боксу, вызывает самые сильные нападки со стороны людей, только что посмотревших фильм о боксе. Причем это происходило даже в том случае, если этот человек не провоцировал испытуемых. Одна лишь его связь с агрессией усиливала агрессивные идеи и склонности, активизированные агрессивной сценой из фильма.

Возвращаясь к вопросу об Эдварде Кеннеди, признаюсь, что не знаю, почему он, к счастью, избежал судьбы своих братьев и не стал мишенью убийцы. Что бы ни явилось его защитой в первые несколько лет после смерти братьев, я предполагаю, что со времени люди перестали автоматически связывать его с братьями. Ослабление этой самовозникающей ассоциации снижает вероятность того, что он станет жертвой покушения.

Еще одно замечание: вызванные кинофильмом агрессивные мысли и склонности могут быть реактивированы также видом неодушевленного объекта, каким-то образом напомнившего о фильме. Объект напоминает зрителям об увиденном — и оживляет идеи, чувства и моторные реакции, возникшие у них во время просмотра. Действие внешних сигналов, связанных с агрессией, демонстрирует эксперимент, проведенный под руководством Венди Джозефсон (Wendy Josephson) в университете канадского города Виннипег, провинция Манитоба.

Нескольким небольшим группам учеников второго и третьего класса средней школы показывали короткие телепередачи со сценами насилия (кадры полицейской операции, в которой бойцы отряда специального назначения SWAT обезвреживают стрелков-убийц) и без таковых (офицеры полиции готовятся к соревнованиям по мотогонкам). После просмотра испытуемым предложили поиграть в хоккей с мячом в спортзале. (Но перед этим всех мальчиков обидели, якобы случайно.) Перед началом игры взрослый инструктор взял у каждого мальчика интервью в стиле прямого репортажа. Для интервью он использовал в одних случаях магнитофон, а в других — переносной радиопередатчик. Таким же передатчиком пользовались в фильме со сценами насилия. Предположительно мальчики, видевшие на экране насилие, должны были вспомнить об агрессии, увидев рацию в руках интервьюера. По окончании интервью началась девятиминутная игра, во время которой два независимых наблюдателя фиксировали все агрессивные действия на площадке.
Главный результат эксперимента заключался в том, что самыми агрессивными оказались именно те мальчики, которые смотрели фильм с кадрами насилия и позже видели рацию (связанный с агрессией сигнал). Эти мальчики не просто подражали показанной на экране агрессии — они толкали, пинали и били друг друга. Конечно, отдельные испытуемые были особенно восприимчивы к влиянию агрессивных стимулов. Тщательно анализируя результаты эксперимента, Джозефсон предположила, что просмотр передачи со сценами насилия наряду с сигналом в виде рации очень быстро вызвали агрессивность в склонных к агрессии мальчиках из каждой группы, а их атакующие действия, в свою очередь, спровоцировали ответную реакцию со стороны остальных. Один вид радиопередатчика явно реактивировал агрессивные мысли и моторные реакции, ранее вызванные наблюдением сцен насилия. Эти реакции оказались легковосстановимы, возможно потому, что несколькими минутами раньше мальчиков расстроили, а также в силу их собственной агрессивности (Josephson, 1987).

Растормаживание и десенсибилизация эффектов от наблюдаемой агрессии

Представленный мною теоретический анализ акцентирует провоцирующее (или подстрекающее) влияние насилия, изображаемого в средствах массовой информации: наблюдаемая агрессия или информация об агрессии активизирует (или генерирует) агрессивные мысли и стремления действовать. Другие авторы, например Бандура, предпочитают несколько иную интерпретацию, утверждая, что агрессия, порожденная кино, возникает в результате растормаживания — ослабления существующих у зрителей запретов на агрессию. То есть, по его мнению, вид дерущихся людей побуждает — по крайней мере на короткое время — предрасположенных к агрессии зрителей напасть на тех, кто их раздражает (см.: Thomas, Horton, Lippincott & Drabman, 1977; Liebert & Sprafkin, 1988, p. 138).

Казалось бы, это два совершенно различных объяснения влияния изображения насилия в СМИ, и они могут развести исследователей в разные стороны. Но вместе с тем их можно совместить, если помнить о главном: вид дерущихся людей способен стимулировать агрессивные мысли. В следующем разделе данной главы я попытаюсь примирить эти точки зрения, но вначале позвольте обратить ваше внимание на еще один эффект от наблюдения агрессии.

Эмоциональное притупление. Результаты некоторых экспериментов по изучению влияния изображения насилия в СМИ могут удивить вас, поскольку па первый взгляд противоречат представленным здесь доводам. Согласно отдельным исследованиям, наблюдаемые драки и убийства могут привести к «эмоциональному притуплению», или десенсибилизации, в результате чего аудитория становится относительно индифферентна к агрессии. Как это возможно, если нанесение увечий и убийства на экране предположительно возбуждают зрителей?

Исследование Маргарет Ханратти Томас, Рональда Драбмена (Margaret Hanratty Thomas, Ronald Drabman) и их коллег наглядно демонстрирует этот эффект десенсибилизации. В одном из их экспериментов дети, смотревшие «агрессивный» фильм, позже не проявили особой обеспокоенности дракой между другими их сверстниками. В отличие от испытуемых из контрольной группы, они явно не торопились разнять ребят, которые всерьез дрались в соседней комнате. Как вы думаете, почему возникшие у зрителей мысли привели к очевидному равнодушию к агрессии? Имея в голове активизированные фильмом агрессивные идеи, эти дети могли полагать (временно), что драка — это нормальное поведение людей.

В ходе другого эксперимента школьников спрашивали, как, по их мнению, дети их возраста реагировали бы на разнообразные конфликтные ситуации. Дети, которые незадолго до опроса видели «агрессивный» фильм, полагали, что их сверстники будут агрессивнее, чем ожидали дети из контрольной группы, смотревшие нейтральный, неагрессивный фильм.

Томас и Драбмен провели и другие эксперименты в надежде получить подтверждение явления десенсибилизации. Если люди считают, что агрессия не является чем-то необычным, то, возможно, вид дерущихся людей их не шокирует и не огорчит. Это предположение подтвердилось результатами опыта: предварительный просмотр сцен агрессии из художественного кинофильма вызвал у студентов колледжа более слабое физиологическое возбуждение, чем при последующем просмотре подлинных кадров уличных столкновений. Обнаружилось также, что люди, которые часто видят сцены насилия по телевидению в повседневной жизни, демонстрируют более слабое физиологическое возбуждение в ответ как на театрализованную, так и на реальную агрессию.

Заключение этих исследователей об изменении эмоционального состояния вполне обоснованно. По их мнению, результаты экспериментов «подтверждают подозрение, что чрезмерно частый показ насилия по телевидению может привести к тому, что население будет все больше привыкать к насилию».

Однако индифферентность к агрессии, вызванная показом фильмов со сценами насилия, вовсе не означает, что у зрителей ослабнет способность нападать на других людей. Пониженное возбуждение в ответ на вид драки говорит лишь о том, что в данный момент зрители не очень сильно обеспокоены агрессией. На самом деле, испытывая меньше возмущения проявлением насилия, они с большей вероятностью способны напасть на ранее провоцировавшего их человека¹.

________________

¹ Доказательства этого см. в: Thomas (1982). Вышеприведенная цитата из: Thomas, Horton et. al. (1977), p. 457.

Растормаживание и десенсибилизация как результат прайминга. Признаки десенсибилизации к агрессии, вызванной фильмами со сценами насилия, можно объяснить исходя из эффекта прайминга. Все виды агрессивных идей активизируются тогда, когда на экране дерутся, стреляют, убивают. Поскольку у зрителей увиденное не вызывает отвращения или тревоги, «жестокое кино» может стимулировать враждебные мысли по отношению к другим людям. Некоторые зрители могут прийти к мысли, что агрессивное поведение свойственно очень многим. У этих зрителей даже может возникнуть эффект растормаживания, так как они временно убеждены в правильности и приемлемости агрессии. Именно из-за подобных спровоцированных идей показ насилия по телевидению может способствовать увеличению общей десенсибилизации населения к насилию.

НАСИЛИЕ В СМИ: ДЛИТЕЛЬНЫЕ ЭФФЕКТЫ ПРИ ПОВТОРЯЮЩЕМСЯ ВОЗДЕЙСТВИИ

Если бы родители могли приобрести комплекс регулярного психологического воздействия на своих детей, то едва ли кто-то из них, будучи в здравом уме, остановил бы выбор на сумасшедших стрелках с Запада [sic], буйных психопатах, душевнобольных садистах, дешевых [sic] фиглярах и тому подобных типах, если только родители не строят специфических планов в отношении своих подрастающих отпрысков. Тем не менее примеры такого поведения мы встречаем в миллионах семей — практически без всякой ответственности со стороны взрослых. …Современная молодежь воспитывается на массированном воздействии агрессии и насилия, демонстрируемых по телевидению¹.

______________

¹ Альберт Бандура написал это в 1963 г. Цит. по: Liebert & Sprafkin (1988), p. 9-10.

Эта цитата — открытое обвинение в адрес телевидения. Еще в далеком 1963 году Бандура пытался довести до нашего сознания, что среди детей всегда есть такие, кто усваивает не приветствуемые обществом ценности и антисоциальные модели поведения, наблюдая за «сумасшедшими стрелками, буйными психопатами, душевнобольными садистами… и подобными типами», наводняющими телевизионные программы. Хотя психологи все еще спорят о силе этого вредного влияния, если учесть всю ту исследовательскую работу, которая была проведена более чем за тридцать лет, прошедших с того момента, как Бандура написал эти слова, то ничего добавлять уже и не придется². «Массированное воздействие агрессии, демонстрируемой телевидением» способно сформировать в юных умах твердый взгляд на мир и убеждения о том, как следует поступать по отношению к другим людям.

_____________

² Кук, Кепдзерски и Томас (Cook, Kendziersky, & Thomas, 1983) предположили, что телевидение может иметь вредное влияние, но не такое сильное, как полагают некоторые психологи. Фридман и Макгвайр (Freedman, 1984; McGuire, 1986) высказывают более решительные сомнения, полагая, что телевидение в лучшем случае может иметь «незначительное» влияние на последующую агрессивность. Фридрих-Кофер и Хьюстон (Friedrich-Cofer & Huston, 1986) отвечают на аргументы Фридмана. Либерт и Спрафкин (Liebert & Sprafkin, 1988) представили обзор многочисленных исследований о возможных долговременных эффектах от частого просмотра сцен насилия по телевизору. Они пришли к выводу, что существует много доказательств того, что массированное воздействие сцен насилия может иметь социально опасные последствия. Тернер, Гессе и Петерсон-Льюис (Turner, Hesse & Peterson- Lewis,1986) также проанализировали публикации на эту тему и попытались привести в соответствие положительные и отрицательные результаты. Они придерживаются мнения, что повторяющееся воздействие изображения насилия в средствах массовой информации обычно увеличивает вероятность агрессивного поведения.

ФОРМИРОВАНИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ ОБ ОБЩЕСТВЕ У ДЕТЕЙ

Тезис о культивировании

Я уже говорил, что фильмы со сценами насилия могут оказывать временное влияние на представления детей об окружающих. Увидев агрессию на экране, многие из них думают, что их сверстники тоже способны действовать агрессивно в конфликтной ситуации. В описанном выше эксперименте Томас—Драбмена (Thomas—Drabman) это предположение родилось у детей в результате просмотра всего одного фильма и, вероятно, было кратковременным¹. Усилится ли ожидание агрессии, если дети будут видеть насилие по телевизору каждый день? Коммерческие телеканалы в Соединенных Штатах рисуют мир, полный драк и убийств. Согласно данным Джорджа Гербнера (George Gerbner) и его коллег из Школы коммуникации Анненберга при Пенсильванском университете, в 1989 году семь из десяти передач, показанных в прайм-тайм, содержали по крайней мере одну-две сцены насилия.

______________

¹ Эксперимент Thomas & Drabman (1977), описанный в Liebert & Sprafkin (1988), p. 13. Также см. исследование Харви Хорнстейна (Harvey Hornstein), описанное в Berkowitz (1984).

Но имеет ли это насилие влияние на представление детей об окружающих их людях? По мнению группы Гербнера, однозначно «да». Частые показы зла и насилия по телевидению «культивируют» устойчивое впечатление о мире как ненадежном, злом и опасном.

Идея Гербнера о культивировании кажется обоснованной, но не следует преувеличивать ее значения. Его исследовательская группа из Пенсильвании представила несколько работ, свидетельствующих о том, что люди, которые часто смотрят телевизор, склонны переоценивать уровень агрессивности общества и полагать, что социальный мир опасен в целом и изначально. Другие исследователи из США, Австралии, Канады и Великобритании возражают против такого обобщения. Некоторые из тех, кто много времени проводит у телевизора, преувеличивают опасности социальной среды, но эта «параноидная» картина мира распространена не столь широко, как предполагает тезис о культивировании. Истина, скорее всего, лежит где-то посередине: ТВ способно влиять на общие представления об окружающем мире, но для телеаудитории в целом эффект культивирования является довольно умеренным².

_______________

² Ссылки см. в: Berkowitz (1984); Liebert & Sprafkin (1988); Rule & Ferguson (1986). Также см.: Cook, Kendziersky & Thomas (1983), где представлен скептический взгляд на тезис культивирования.

Тем не менее было бы ошибкой считать, что телевидение не оказывает никакого влияния на впечатление детей об окружающем мире.

Рассмотрим эксперимент Брайанта, Карвета и Брауна (Bryant, Carveth & Brown), в котором студенты в течение шести недель с заданной частотой смотрели специально отобранные телепередачи. У одних студентов был облегченный режим: они редко садились перед телевизором; другие же проводили перед ним массу времени, причем минимум 28 часов в неделю смотрели программы в стиле «экшн» и приключения. Через шесть недель испытуемые, в больших количествах наблюдавшие боевые действия и приключения (также с немалыми дозами насилия), пришли к мысли, что мир намного более опасен, чем думают их сверстники, которые нечасто смотрят телевизор. По сравнению с контрольной группой постоянные телезрители сильнее верили в то, что сами могут стать жертвами насилия (Liebert & Sprafkin, 1988, p. 130-140).

Проанализируем эти данные в более широком контексте. Телевидение — лишь один из потенциальных источников информации об окружающем нас социальном мире. Некоторые люди смотрят телевизор нечасто и потому представляют себе мир не столь злым и опасным. Другие не мыслят жизни без телевизора, но люди, с которыми они общаются, — родители, друзья, соседи, — не ведут себя как персонажи ТВ-программ: те агрессивны и ненадежны, а люди из своего окружения доброжелательные и отзывчивые. Зрители считают телевизионные истории абсолютно нереальными и потому не верят в правдивость картины мира, рисуемой телевидением.

Однако есть и те, кто более восприимчив к информации, полученной из ТВ-программ. Как правило, это молодые люди из неимущих семей. Молодость и отсутствие образования обусловливают их склонность считать происходящее на экране реальностью. Они с готовностью принимают навязанный телевидением образ человека как ненадежного, подлого и опасного существа, особенно если люди, играющие важную роль в их собственной жизни, вели себя по отношению к ним непоследовательно и жестоко. Чем чаще эти дети сталкиваются с негативной телевизионной картиной социального мира, тем глубже эта картина врастает в их умы, особенно если они не получают иной, противоположной информации¹.

______________

¹ Джером Сингер и Дороти Сингер (Jerome Singer and Dorothy Singer, 1986) обнаружили, что среди детей, чаще других смотревших ТВ-программы о приключениях и в стиле «экшн», было непропорционально много детей из бедных семей, не белых, с коэффициентом интеллектуального развития ниже среднего.

ПРИОБРЕТЕНИЕ АГРЕССИВНЫХ НАКЛОННОСТЕЙ

Помимо передачи идеи о сути окружающего мира, телевидение может научить восприимчивую молодежь тому, как следует действовать в этой угрожающей среде. Этот вывод Национальная Комиссия США по расследованию причин и предотвращению насилия сделала еще в 1969 году. Как заметили специалисты Комиссии, главные герои телевизионных фильмов чаще добиваются успеха, когда нападают на кого-то, чем когда не нападают. «Насилие [часто]… изображается как приемлемое средство достижения желанных целей»¹. Некоторые дети выучивают этот урок назубок.

_______________

¹ National Commission on Causes and Prevention of Violence (1969), p. 194.

Изучение группой Эрона-Хьюсмана долговременных эффектов от телевизионного насилия. Заключение Комиссии по насилию подтверждается столь многочисленными и обстоятельными исследованиями, что рассказать обо всех на страницах книги не представляется возможным. Я познакомлю вас только с результатами, полученными Леонардом Эроном, Роуэллом Хьюсманом и их коллегами в ходе исследований, проведенных в США и других странах².

______________

² См., а частности: Eron (1982); Eron, Huesmann, Lefkowitz, & Walder(1972); Huesmann (1986); Huesmann & Eron (1986).

Исследование в округе Колумбия, штат Нью-Йорк. Это исследование, о котором уже рассказывалось в главе 5, служит одним из лучших доказательств долговременных последствий массированного воздействия насилия, демонстрируемого по телевидению. Группа Эрона, как вы помните, собрала информацию о повседневном поведении третьеклассников, проживающих в округе Колумбия, штат Нью-Йорк, опросив самих детей и их родителей. Затем началось постоянное наблюдение за поведением детей, которое продолжалось до тех пор, пока они не стали взрослыми. Как я уже говорил, главным показателем обычной агрессивности каждого испытуемого было мнение о нем/ней одноклассников. В контексте нашего разговора особенно важно то, что исследователи установили (в третьем классе и вновь десять лет спустя), насколько детям нравится смотреть телевизионные программы со сценами насилия³.

________________

³ По рассказам матерей о любимых передачах их детей было определено, что в третьем классе дети отдавали предпочтение ТВ-программам, изображающим насилие. О зрительских предпочтениях через десять лет судили по собственным рассказам испытуемых. По итоговым подсчетам, ТВ-программы со сценами насилия оказались в тройке самых популярных. См.: Eron et. al (1972).

Как и в ряде других экспериментов, в этом исследовании обнаружилось, что самыми агрессивными третьеклассниками в округе Колумбии — как среди мальчиков, так и среди девочек — оказались приверженцы телепередач, изображающих насилие. Но означает ли это, что агрессивные дети просто любят наблюдать, как люди нападают друг на друга? Или вид драки способствует их агрессивности? Для того чтобы ответить на эти вопросы, психологи сделали подвыборку из 211 мальчиков, о поведении которых имелась полная информация, и скоррелировали их зрительские предпочтения в третьем классе с уровнем агрессивности десятью годами позже.

Рис. 7-6. Взаимосвязь между пристрастием восьмилетних мальчиков к ТВ-программам со сценами насилия и тяжестью совершенных ими преступлений в возрасте 30 лет (Данные из Huesmann (1986). Copyright 1986 by Society for the Psychological Study of Social Issues).

Получились любопытные результаты. Агрессивность третьеклассников не стала прогнозом их будущих зрительских предпочтений. По прошествии десяти лет их уровень агрессивности оставался в основном прежним, но изменились их зрительские предпочтения. Меж тем третьеклассники, обнаружившие самые сильные пристрастия к телепередачам с кровавыми жестокими сценами — предположительно, они смотрели их часто, — к 19-летнему возрасту стали самыми недоброжелательными и агрессивными юношами из выборки. Пристрастие третьеклассников к ТВ-программам, изображающим насилие, оказалось важным показателем их будущей агрессивности, даже когда их исходный уровень агрессивности считался статистически постоянным — этот вывод еще раз подтверждает теоретическую позицию исследователей. Частые просмотры телепередач со сценами насилия очевидно способствовали развитию агрессивных моделей поведения, независимо от того, насколько агрессивными были мальчики в восемь лет.

Рис. 7-6 продолжает этот анализ. Как вы помните из разговора об агрессивных типах личности в части 2, антисоциальность высокоагрессивных индивидов проявляется по-разному и они чаще своих сверстников вовлечены в противозаконную деятельность. Таким образом, можно предполагать, что частые просмотры ТВ-программ со сценами насилия могут способствовать развитию преступных наклонностей, а также предрасположенности к насилию. Мальчики восьми лет, обнаружившие самые сильные пристрастия к кинофильмам с кровавыми драками и убийствами, с большой вероятностью окажутся среди совершивших тяжкие преступления по достижении ими 30-летнего возраста.

Результаты межнациональных исследований: эксперимент в пяти странах. Эрон и Хьюсман (Eron & Huesmann) не удовлетворились описанными выше результатами. Поскольку большинство исследований эффектов от изображения насилия в СМИ проводилось в Соединенных Штатах, они решили проверить истинность полученных результатов для жителей других стран. Они осознавали, что в других культурах могло сложиться иное отношение к агрессии и что, следовательно, частая демонстрация агрессии может не всюду приводить к одинаковым последствиям.

Чтобы выяснить, повторятся ли результаты, полученные в округе Колумбия, Эрон и Хьюсман организовали совместное трехгодичное исследование с участием психологов и испытуемых из Австралии, Финляндии, Израиля, Польши, а также одного из пригородов Чикаго. Как и в предыдущем эксперименте, школьников и их родителей опрашивали и тестировали дважды, в начале и в конце исследования. К концу проекта, в 1982 году, было обнаружено, что в главном новые результаты повторяют полученные ранее, но также проявились интересные и заставляющие задуматься различия.

По некоторым показателям была выявлена положительная взаимосвязь между просмотром телепередач и детской агрессивностью во всех странах, хотя корреляция не всегда была значимой (отчасти по причине небольшого размера отдельных выборок). Во всех странах самые агрессивные дети продемонстрировали, в сравнении с их менее агрессивными сверстниками, следующие особенности: 1) в целом проводили больше времени у телевизора; 2) больше были склонны предпочитать программы со сценами насилия; 3) обычно в большей мере отождествляли себя с телегероями; 4) больше были склонны думать, что насилие, показываемое на экране, правдоподобно.

Хотя эти корреляции служили ободряющим подтверждением результатов эксперимента в округе Колумбия, психологи стремились найти более веские доказательства важной роли телевидения в формировании антисоциального поведения у детей. Поскольку предрасположенность личности к агрессии имеет тенденцию оставаться стабильной с течением лет, ученые предположили, что агрессивное поведение любого ребенка, проявившееся в начале проекта, должно в определенной мере служить прогнозом его/ее агрессивности через три года. Они хотели выяснить, повысит ли исходная информация о просмотре детьми телепередач точность этого прогноза сверх прогноза, обеспеченного одним лишь знанием исходной агрессивности. Если да, то можно было бы предполагать, что просмотр детьми телепередач способствуют усвоению ими антисоциальных моделей поведения.

Исследователям удалось доказать, за некоторыми исключениями, свою гипотезу: «В США, Польше, Финляндии, а также в Израиле у детей, проживающих в городах, ранние привычки, связанные с просмотром ТВ-передач, прогнозировали агрессивность детей, даже когда исходная агрессивность детей была статистически регулируемой» (см. статью Хьюсмана в: Huesmann & Eron, 1986).

Эти результаты, конечно, не означают, что телевидение — это единственный или даже главный фактор, влияющий на поведение подрастающего ребенка. По сути дела, психологи, проводившие это совместное исследование, обнаружили, что поведение родителей также было связано с агрессивностью детей. В большинстве стран — участниц проекта у более агрессивных детей были более жесткие по характеру матери и отцы, которые, в частности, нередко отталкивали от себя своих детей. Судя по статистическому анализу, отношение родителей к детям влияло на ответное отношение к ним детей. Даже при этих условиях чувство разочарования и применяемые родителями наказания, несомненно, также влияли на агрессивность детей, хотя бы до определенной степени.

ПОНЯТЬ «ПОЧЕМУ?»: ФОРМИРОВАНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ СЦЕНАРИЕВ

Описанные результаты, наряду с аналогичными данными других исследований, подтверждают истинность нашей позиции. Частое и массированное воздействие насилия, демонстрируемого по телевидению, не является общественным благом и даже может способствовать формированию Антисоциальных моделей поведения. Однако, как я уже не раз отмечал, наблюдаемая агрессия не всегда стимулирует агрессивное поведение. Кроме того, поскольку взаимосвязь между просмотром ТВ-передач и агрессивностью далека от абсолютной, можно сказать, что частое наблюдение за дерущимися на экране людьми не обязательно ведет к развитию высокоагрессивного характера у любого человека. Для того чтобы понять, почему частый просмотр телепередач со сценами насилия влияет на агрессивные наклонности некоторых детей и какие обстоятельства ослабляют или усиливают этот эффект, мы должны создать адекватную теорию научения, которое имеет место, когда дети видят, как на телеэкране люди дерутся, стреляют и убивают друг друга.

«СЦЕНАРНАЯ» КОНЦЕПЦИЯ ЭФФЕКТОВ ОТ ПРОСМОТРА ТЕЛЕПЕРЕДАЧ СО СЦЕНАМИ НАСИЛИЯ

Роуэлл Хьюсман представил еще одну очень перспективную аналитическую работу, посвященную эффектам от изображения насилия средствами массовой информации¹.

______________

¹ См.: Huesmann (1986); Также см. главы, написанные Хьюсманом и Эроном в: Huesmann & Eron (1986).

Опираясь на психологические концепции получения, обработки и сохранения информации, Хьюсман утверждает, что при виде экранных драк у юных телезрителей развивается определенный способ понимания агрессии. Психологи, изучающие когнитивные процессы, назвали бы это созданием сценария, направляющего их ожидания в релевантных ситуациях — в данном случае ожидания последствий агрессии, а также предположения о способе решения определенных социальных проблем. Столкнувшись с трудностями во взаимоотношениях с людьми, юноша или девушка вспомнят сценарий агрессии, который предскажет вероятный ход событий и предпишет оптимальное поведение в сложившихся обстоятельствах. Люди, создающие в высшей степени агрессивные сценарии, вероятно, выберут агрессивные действия как наилучший способ решения проблемы.

Соглашаясь с формулой «социального научения» Бандуры, Хьюсман подчеркивает, что свои социальные стратегии (т. е. сценарии) дети могут выводить, хотя бы отчасти, из наблюдений за поведением других людей, будь то люди «из плоти и крови» или экранные герои. Хьюсман согласен с анализом Бандуры и в другом: для того чтобы показанное по телевидению насилие дало толчок развитию агрессивных идей, необходимы определенные предпосылки. Во-первых, зрители должны обратить внимание на происходящее на экране. Им не обязательно замечать и анализировать все, что они видят, у них в уме должны отложиться сцены насилия. Хьюсман предполагает,— и это созвучно моему анализу факторов, обусловливающих реакции на насилие, изображаемое средствами массовой информации,— что у некоторых наблюдателей от агрессивной сцены останется особенно яркое впечатление, если они воспринимают ее как правдоподобную и отождествляют себя с экранным агрессором.

Зрители также должны соответствующим образом интерпретировать (или «кодировать») увиденное. Формировать способствующие агрессии сценарии особенно свойственно детям, если они, к примеру, считают наблюдаемую агрессию «правильным» и «выигрышным» поведением.

Однако, какова бы ни была ее суть, эта идея может постепенно исчезнуть из памяти, если телезрители периодически не «повторяют» созданные ими понятия. Следовательно, необходимо также учитывать, от чего зависит сохранение индуцированного телевидением сценария. Чем больше человек смотрит телевизор и напоминает себе о том, чему он уже научился, тем сильнее сценарий вживляется в его память. Далее, чем разнообразнее повторы, тем шире диапазон ситуаций, к которым зритель будет применять сценарий. Например, Роберт Смит (открывший пальбу на курсах косметологии в Аризоне) повторял сценарий, возникший у него под впечатлением от преступлений Спека и Уитмена, практикуясь в стрельбе из пистолета.

Но и сохранение сценария в памяти — это еще не все. Для того чтобы оказать непосредственное действие, сценарий должен быть активизирован. Исходя из эффекта прайминга, Хьюсман полагает, что определенные сигналы (или особенности внешнего окружения) помогают восстановить сценарий в памяти зрителя и привести его в действие. Сценарий агрессивного поведения, информация для которого накапливалась годами, может активизироваться одним лишь видом драки или оружия. Точно так же и вскоре после увиденной по телевизору сцены насилия релевантные ситуационные сигналы могут легко реактивировать давно сформировавшийся у человека сценарий, который отчетливо отпечатался в памяти.

В конечном итоге, заключает Хьюсман, изображение насилия в СМИ «стимулирует развитие новых агрессивных сценариев и подсказывает, как использовать уже имеющиеся общие или специфические сценарии агрессии» (Huesmann, 1986, р. 133). Можно понять, почему очень агрессивны именно те люди, которых сильно впечатляют фильмы со сценами насилия. Они лучше других усвоили и используют хранящиеся в памяти агрессивные сценарии. Их сценарии легко активизируются изображаемым на экране насилием (агрессивным сигналом). Однако нельзя забывать, что большинство людей, даже те из нас, кто не отличается повышенной агрессивностью, приобретают некоторые представления об агрессии и соответствующие стратегии еще в детстве и в процессе взросления. «Агрессивные» фильмы могут активизировать в определенной степени и наши с вами сценарии, особенно если этому не помешают какие-нибудь другие мысли.

Из всего сказанного явствует, что не только теория сценария согласуется с предложенным в этой главе анализом эффекта прайминга, но и формула прайминга может быть включена в более широкий сценарный подход. «Заряжающий» стимул (прайминг) — это сигнал, активизирующий определенные идеи и склонности, заложенные в релевантном, уже сформированном сценарии. Мы представили эти две теоретические концепции по отдельности, потому что понятие прайминга акцентирует краткосрочные последствия наблюдаемой агрессии, в то время как теория сценария изучает ее долговременные эффекты. Несмотря на такую расстановку акцентов, эти два направления анализа близки друг другу.

Ослабление вредного влияния насилия, показанного по телевидению

Как в собственном исследовании Хьюсмана, так и в его совместной работе с Эроном и другими исследователями выделяется ряд факторов, способных ослабить роль часто наблюдаемого насилия в формировании антисоциальных моделей поведения. В частности, о таких факторах говорится в уже упоминавшемся международном исследовании с участием пяти стран.

В Австралии не было обнаружено связи между просмотром телепередач и уровнем агрессивности у детей, как не было ее обнаружено и у израильских детей, проживающих в кибуцах (хотя у городских детей эта связь проявилась). Не вполне понятно, что ослабляет влияние телевидения в случае Австралии. Что же касается Израиля, ученые предполагают (думается, справедливо), что бытующее в кибуце отношение к агрессии подавляет вредный эффект от наблюдаемого насилия. Дело не только в том, что здешние дети смотрят сравнительно мало агрессивных ТВ-программ. В кибуце принято обсуждать социальные последствия драк и убийств, увиденных на экране (Huesmann & Eron, 1986, p. 242). Какие бы идеи поначалу ни внушили детям сцены насилия, последующая дискуссия практически не оставляет у них сомнения, что человек не должен решать свои проблемы с обществом, нападая на других людей.

Разве это не урок и для всех нас? Когда дети видят по телевизору драки и убийства, разве не должны те взрослые, на ком лежит ответственность за детей, напомнить им, что агрессия — не самый подходящий способ уладить свои взаимоотношения с другими людьми?

Эксперимент с участием детей из пригорода Чикаго, проведенный Хьюсманом, Эроном и другими в рамках того же международного исследования, также доказывает важность отношения юных телезрителей к кровавым и жестоким сценам. Следуя своей теории сценария, эти психологии провели два занятия, на которых дети были вынуждены участвовать в дискуссии о нежелательности подражания агрессивному поведению, изображаемому в ТВ-программах. Дети получили задание поразмышлять о том, почему телегерои, участвующие в драках и убийствах, вели себя недостойно. Через четыре месяца исследователи сравнили поведение этих детей с поведением их сверстников из контрольной группы. Обнаружилось, что дети, размышлявшие о последствиях агрессии, вели себя с одноклассниками менее агрессивно, чем другие их сверстники. Для нашей теории особенно важно, что в этом эксперименте не выявилось корреляции между частотой наблюдения насилия на телеэкране и агрессивностью детей, хотя такая взаимосвязь проявилась у не прошедших обучение детей из контрольной группы. Всего два занятия оказались эффективной «прививкой» против вредного влияния показываемых на ТВ драк и убийств. Хотя обученные и необученные дети подвергались воздействию насилия, изображаемого на телеэкране, в равной степени, первые были менее склонны воспринимать передаваемые сценами насилия зловещие сигналы, так как у них сформировалось неблагоприятное отношение к насильственному поведению (Huesmann, Eron, Klein, Brise & Fischer, 1983).

Теперь вы имеете представление об исследованиях, посвященных влиянию сцен насилия, которыми переполнены средства массовой информации. Интересно, согласитесь ли вы, вслед за мной, с заявлениями Национальной Комиссии по причинам и предотвращению насилия. В первом заявлении осуждается позиция коммерческого телевидения: «Телевидение, которое развлекает, показывая насилие, возможно, имеет высокие рейтинги, но это плохая услуга цивилизации» (National Commission on Causes and Prevention of Violence 1969 a, p. 11, 10 соответственно). Второе заявление адресовано родителям: «Родители обязаны прилагать все усилия, чтобы контролировать зрительские предпочтения своих детей и нести полную ответственность за их нравственное развитие». Результаты исследований и обыкновенный здравый смысл говорят о том, что родители — и педагоги — должны сделать все, чтобы свести к минимуму пагубное влияние телевидения. Самое малое, что в их силах,— помочь детям осознать, что агрессия нежелательна, даже если она исходит от «героя», и что лучше всего научиться решать наши проблемы мирным путем.

РЕЗЮМЕ

По мнению общественности в целом и даже некоторых специалистов в области средств массовой информации, изображение насилия на кино- и телеэкране, на страницах газет и журналов имеет весьма незначительное влияние на зрительскую и читающую аудиторию. Также бытует мнение, что только дети и душевнобольные люди подвержены этому неопасному влиянию. Однако большинство ученых, изучавших медиа-эффекты, и те, кто внимательно ознакомился со специальной научной литературой, уверены в обратном. В этой главе я хотел показать, что: 1) изображение насилия и даже информация о нем в новостях увеличивает вероятность того, что аудитория СМИ, взрослые и дети, будут также вести себя агрессивно; 2) это влияние не является незначительным, тем более если учесть, что медиа-аудитория насчитывает несколько миллионов человек; 3) специальные психологические концепции помогают выявить те факторы, которые способны усилить или ослабить вероятность возникновения агрессивных реакций.

Масс-медиа могут иметь как краткосрочное, так и длительное влияние на свою аудиторию. Эта глава начинается с рассмотрения немедленных и скоротечных эффектов изображения насилия в СМИ. Сначала приводятся данные о росте числа преступлений-имитаций. Уделяя особое внимание работам Дэвида Филлипса о «заразности» самоубийств и убийств, я стремился показать, каким глубоким и сложным может быть влияние сцен насилия. Затем я обращаюсь к исследованиям краткосрочных эффектов, согласно которым наблюдаемая агрессия может иметь слабое и среднее влияние на поведение испытуемых. Этот эффект доказало проявление как естественной агрессии, так и «искусственной» агрессии (удары током) в условиях лабораторного эксперимента.

Вводя понятие прайминга, я подразумеваю, что сообщения о насилии или изображение насилия способны активизировать в зрителях связанные с агрессией идеи и склонности. Однако эти идеи и склонности будут активизированы лишь в той мере, в какой полученная информация является релевантной для реципиента. Согласно имеющимся исследованиям, наблюдаемое насилие скорее всего увеличит вероятность агрессивного поведения представителей аудитории при следующих условиях: 1) если они не видят, что агрессор наказан или пострадал каким-либо иным образом; 2) если они не считают агрессию неприемлемой или неоправданной; 3) если они идентифицируют себя с агрессорами, представляя себя на их месте; 4) если они фокусируют внимание на агрессии, а не на других аспектах происходящих событий; 5) если они психологически не дистанцируются от увиденного или услышанного, например, не говорят себе, что все происходящее на экране — неправда.

Даже притупляясь со временем, спровоцированные идеи и поведенческие наклонности могут впоследствии реактивироваться. Ситуационные сигналы, напоминающие зрителям о виденном ранее насилии, способны пробудить — хотя бы в какой-то мере — прежние агрессивные мысли и импульсы.

Я полагаю, что причиной часто обсуждаемых в литературе эффектов десенсибилизации и растормаживания вполне могут быть спровоцированные агрессивные мысли. Наблюдаемая агрессия может обусловить относительное равнодушие зрителей к насилию вообще и/или их желание наказать своих реальных обидчиков. Ввиду того что сцены насилия наводят зрителей на агрессивные мысли, люди на какое- то время начинают думать, будто агрессия — это явление нормальное и часто уместное.

Затем я рассматриваю возможные последствия частого просмотра сцен насилия. Мне ближе несколько скорректированная и менее резкая формулировка тезиса Гербнера о культивировании. По моему мнению, люди, которые часто сталкиваются с информацией о насилии, склонны преувеличивать масштабы насилия в обществе, но такое восприятие может быть обусловлено только отсутствием другой, противоположной информации, исходящей от их реального окружения.

Частый просмотр сцен насилия, демонстрируемых по телевидению, может стимулировать агрессивное поведение у детей. Хотя на такую возможность указывает целый ряд исследований (есть и такие, которые ее не подтверждают), я опираюсь на результаты эксперимента, проведенного в округе Колумбия, и международного исследования с участием пяти стран под руководством Леонарда Эрона и Роуэлла Хьюсмана. Вообще говоря, очень высока вероятность, что дети, которые смотрят много ТВ-программ, изобилующих драками и убийствами, став взрослыми, будут отличаться — за малым исключением — повышенной агрессивностью.

Теория сценария Хьюсмана (в чем-то близкая анализу социального научения Бандуры) удачно объединяет разные идеи, представленные в этой главе. Дети, которые часто видят насилие на экране телевизора, могут усвоить агрессивные сценарии, убеждающие их в том, что насилие — это обычный и приемлемый способ разрешения межличностных проблем. Дети усвоят эти сценарии особенно хорошо, если будут обращать внимание на наблюдаемое насилие и если не найдется авторитетного для них человека, который скажет им, что агрессия является нежелательным поведением. Родители, педагоги и средства массовой информации могут и должны предпринять меры, направленные на ослабление вредных последствий массированного воздействия насилия, заполнившего теле- и киноэкраны.

Глава 8. НАСИЛИЕ В СЕМЬЕ

Объяснение случаев применения насилия в семье. Взгляды на проблему насилия в семье. Факторы, которые могут побуждать к применению насилия в семье. Ссылки на результаты исследований.

Нам хочется думать о своей семье как о надежном убежище, в котором всегда можно укрыться от стрессов и перегрузок нашего беспокойного мира. Что бы ни угрожало нам вне дома, мы надеемся найти защиту и поддержку в любви тех, с кем поддерживаем самые близкие отношения. Недаром в одной старой французской песне есть такие слова: «Где еще можно почувствовать себя лучше, как не в лоне родной семьи!» Однако для многих людей желание обретения семейного покоя оказывается невыполнимым, так как их близкие являются скорее источником угрозы, чем надежности и безопасности.

В главе 1 мы уже указывали на существование подобного явления. Согласно результатам Общенационального исследования проблем насилия в семье (ОИПНС), выполненного на основе репрезентативной выборки американских семей социологами из штата Нью-Гемпшир Мюрреем Страусом, Ричардом Джеллесом и Сюзанной Стейнметц (Murray Straus, Richard Gelles & Suzanne Steinmetz), в 1975 году более чем в 17% семей США один из супругов хотя бы однажды ударил другого. При этом было установлено, что в 60% семей родители били своих детей. Второе общенациональное исследование, выполненное десятилетие спустя, в 1985 году, выявило примерно тот же процент случаев применения насилия среди супружеских пар в США. Чаще это не имело серьезных последствий, так как акт насилия ограничивался нанесением легких ударов и пощечин, однако иногда агрессивность одного из супругов проявлялась в более серьезной форме и сопровождалась ударами ногой, кулаком или даже попытками удушения. На основе результатов исследования, проведенного в 1985 году, Страус и Джеллес установили, что более чем в трех миллионах супружеских пар были отмечены разовые или многократные случаи нападок, имевшие высокую вероятность получения травм. Они также выяснили, что каждая восьмая американская женщина подвергалась физическим нападкам со стороны супруга или партнера на протяжении тех 12 месяцев, в течение которых проводилось исследование. В среднем за этот период каждая такая женщина подвергалась нападению проживавшего с нею мужчины шесть раз. Жизнь детей в стенах родного дома также не была спокойной. Судя по данным другого исследования, выполненного в том же 1985 году, ежегодно один из десяти американских детей подвергался грубому насилию в своей семье¹.

__________________

¹ На основе данных, полученных в 1975 г., Страус, Джеллес и Стейнметц (Straus, Gelles, & Steinmetz, 1980) установили, что 60% американских женщин избивались хотя бы один раз в жизни. Расчеты, выполненные в известной работе Ленора Уолкера (Lenore Walker, 1979), посвященной насилию над женщинами, называли весьма близкую цифру: 50%. Страус и Джеллес (1990) представили результаты сравнения данных, полученных ими в 1975 и 1985 годах. Группа специалистов под руководством Страуса сосредоточилась на широком спектре проявлений физического насилия: от самых легких форм — швыряния домашних предметов в жену и т. д. к самым тяжелым — использованию ножа или пистолета. При этом во всех случаях действия мужчин «выполнялись с осознанным или неосознанным намерением причинить боль или нанести повреждение», хотя в нанесении повреждения не было никакой необходимости.

Ряд наиболее интересных находок Страуса и Джеллеса приведены в табл. 8-1.

Бюро юридической статистики публикует результаты других оценок масштабов применения насилия в американских домах. Я приведу только одну цифру. Согласно результатам, полученным Бюро в ходе общенационального изучения проблем бытовых правонарушений, примерно в 20% случаев противоправного применения силы против личности физическое оскорбление наносилось человеку его родственником².

__________________

² Данные Бюро юридической статистики (1988), табл. 3.36, р. 310.

Но стоит ли удивляться столь частым случаям проявления агрессивности внутри семьи? Ведь люди, живущие в тесном взаимодействии, неизбежно хотя бы изредка входят в резкое противостояние друг с другом.

Как говорят социологи, семьи являются в высшей степени взаимозависимыми сообществами и их члены легко могут расстраивать планы друг друга или даже вступать между собой в серьезные конфликты. И все же подобные обострения внутренней обстановки не всегда приводят к насилию, и немало семей оказываются в состоянии сохранять гармонию отношений или хотя бы не доводить дело до «гражданской войны». Чем же обусловлено такое различие внутрисемейного поведения?

Таблица 8-1

Ежегодные данные об абсолютном и относительном числе случаев применения насилия в семье

Тип внутрисемейного насилия1	Количество случаев на 1000 супругов или детей	Количество людей, подвергшихся насилию2
1. Акт насилия одного супруга над другим
Все случаи применения насилия в течение года (толчки, шлепки и пр.)	161	8 700 000
Грубое насилие (удары ногой, кулаком, нанесение ран и пр.)	63	3 400 000
Все случаи применения насилия со стороны мужа	116	6 250 000
Грубое насилие со стороны мужа (избиение жены)	34	1 800 000
Все случаи применения насилия со стороны жены	124	6 800 000
Грубое насилие со стороны жены	48	2 600 000
2. Жестокое обращение родителей с детьми в возрасте до 17 лет
Все случаи применения насилия в течение	Примерно на уровне 100% года для малолетних детей3
Очень грубое насилие (насилие над ребенком 1-й степени)4	23	1 500 000
Грубое насилие (насилие над ребенком 2-й степени)5	110	6 900 000
3. Жестокое обращение родителей с детьми в возрасте 15-17лет
Все случаи применения насилия	340	3 800 000
Грубое насилие	70	800 000
Очень грубое насилие	21	235 000
4. Акты насилия, осуществленные детьми в возрасте от 3 до 17 лет
Все случаи применения насилия против брата или сестры	800	50 400 000
Грубое насилие, примененное против брата или сестры	530	33 300 000
Все случаи применения насилия против родителей	180	9 700 000
Грубое насилие, примененное против родителей	90	4 800 000
5. Акты насилия, осуществленные детьми в возрасте 15-17 лет
Все случаи применения насилия против брата или сестры	640	7 200 000
Грубое насилие, примененное против брата или сестры	360	4 000 000
Все случаи применения насилия против родителей	100	1 100 000
Грубое насилие, примененное против родителей	35	400 000

Источник: Взято из Straus & Gelles( 1990), Physical Violence in American Families; табл. 6-1, с. 97-98. Все данные основываются на результатах Общенационального исследования проблем внутрисемейного насилия 1975 и 1985 годов. Разрешение на использования результатов исследования получено.

__________________

¹ Цифры раздела 1 основываются на результатах обследования 6002 супружеских или совместно проживающих пар, проведенного в 1985 году. Данные раздела 2 — результат обследования 3232 семей с детьми в возрасте до 17 лет, выполненного в 1985 году. Данные разделов 3 и 4 соответствуют итогам Общенационального исследования проблем насилия в семье, проведенного в 1975 году, так как во время исследования 1985 года сведения о насилии над детьми не собирались.

² Данные графы «Количество людей, подвергшихся насилию» вычислялись путем умножения цифр соседней колонки этой таблицы на численность населения США (54 млн. пар и 63 млн. детей в возрасте до 17 лет), указанную в Statistical Abstract в 1986 году. Число детей в возрасте от 15 до 17 лет было принято равным 11,23 млн. Эта цифра была получена путем умножения на 0,75 числа детей в возрасте от 14 до 17 лет, указанную в табл. 29 в Statistical Abstract.

³  По результатам исследования 1975 года этот показатель для трехлетних детей составил 97%.

⁴ «Насилие над ребенком 1-й степени» подразумевает действия родителей, которые «в любой ситуации воспринимаются как проявление насилия», то есть удары ногой, кулаком, избиение и агрессивные действия с применением оружия.

⁵ «Насилие над ребенком 2-й степени» подразумевает добавление к предыдущему перечню насильственных действий нанесение ребенку ударов каким-либо предметом.

ОБЪЯСНЕНИЕ ПРИЧИН ПРИМЕНЕНИЯ НАСИЛИЯ В СЕМЬЕ

ВЗГЛЯДЫ НА ПРОБЛЕМУ НАСИЛИЯ В СЕМЬЕ

В значительной мере благодаря социальным работникам и врачам наша нация стала проявлять беспокойство по поводу роста случаев применения насилия в американских семьях, отмеченного в 60-х — начале 70-х годов. Неудивительно, что в силу особенностей профессиональных взглядов этих специалистов их первоначальные попытки проанализировать причины избиения жен и детей находили отражение в психиатрических или медицинских формулировках, ориентированных на конкретного индивида, а первые исследования этого явления были нацелены на выяснение того, какие личные качества человека способствуют его жестокому обращению с супругой и/или детьми.

Однако диапазон исследований заметно расширился, когда и представители других общественно-научных дисциплин — главным образом социологи — также обратили свое внимание на проблему агрессивного поведения в семье. Благодаря их усилиям было достигнуто осознание важности влияния социальных факторов, в особенности общественных норм и ценностей, на то, кто из супругов должен занимать главенствующее место в семье и как он может надлежащим образом реализовывать свою власть. В качестве примера можно привести книгу Эмерсона и Рассела Добаш «Насилие против жен» (Emerson Dobash and Russell Dobash, Violence against Wives), изданную в 1979 году, в которой утверждалось, что мужья бьют своих жен главным образом исходя из своих устойчивых представлений о том, что таким образом они могут обеспечить себе традиционно главенствующую роль в семье. «Мужья, избивающие своих жен, — утверждали авторы книги, — живут в соответствии с неписаными законами западного общества, насаждающими агрессивность поведения и главенство мужчин и подчиненность женщин, и поэтому используют физическую силу как средство укрепления своего доминирующего положения». Развивая эту тему, некоторые исследователи семейных отношений утверждали, что общественные нормы изначально устанавливают, кто должен командовать в семье, а кто подчиняться. Они видели во внутрисемейном насилии проявление различий властных полномочий мужчин и женщин в ориентированном на патриархальные традиции обществе, основанном на главенстве мужчин (Dobash & Dobash, 1979; см. также: Gelles, 1987; Kadushin & Martin, 1981; Pagelow, 1984; Straus & Gelles, 1990).

Но данный взгляд на проблему также оказался слишком узким. В настоящее время теоретики и исследователи уделяют основное внимание интерактивной природе факторов, порождающих насилие в доме. Такие внешние условия, как безработица, низкий уровень доходов или обусловленные невысоким культурным уровнем убеждения и жизненные ценности могут сказываться на действиях членов семьи и влиять на их взаимоотношения. Даже поведение жертвы способно повлиять на действия нападающего супруга. Более того, как показывают данные все большего числа исследований, разнообразные знания, полученные учеными о формах и истоках человеческой агрессивности, также могут помочь понять, почему мужья избивают своих жен и детей.

Достаточно очевидно, что спор между проживающими совместно мужчиной и женщиной во многих отношениях отличен от спора двух незнакомых прежде посетителей кабака, однако и в том и другом случае имеется много сходных условий, способных повысить вероятность применения насилия¹.

________________

¹ Страус и его соавторы [например, Straus & Gelles (1990), Straus et al. (1980)] настаивали на необходимости взаимосвязанного подхода, использованного Кадушиным и Мартин (Kadushin & Martin, 1981). См. также Wolfe (1985).

ФАКТОРЫ, ТОЛКАЮЩИЕ К ПРИМЕНЕНИЮ НАСИЛИЯ В СЕМЬЕ

Далее я кратко остановлюсь на доказательстве каждой точки зрения, приведенной выше. По сути, я постараюсь лишь адаптировать более новый подход к проблеме насилия в семье, уделяя особое внимание самым разным условиям, которые могут или повысить, или понизить вероятность жестокого обращения друг с другом людей, проживающих в одном доме. Для удобства рассмотрения я сгруппирую эти факторы так, как это показано на рис. 8-1. (Я отнюдь не собираюсь утверждать, что не существует других факторов — помимо приведенных на этом рисунке,— способных породить насилие, или что схема их воздействия является единственно правильной.)

Кроме того, полезно будет сделать два предварительных замечания. Во-первых, я еще раз напомню о том, что использую понятия «агрессия» и «насилие» в смысле умышленной попытки нанести повреждение другому человеку.

С моей точки зрения, агрессия редко подразумевает действие, совершаемое по неосмотрительности. Умышленное причинение боли ребенку не тождественно проявлению неспособности надлежащим образом заботиться о нем; жестокость и халатность проистекают из разных причин. Невнимательные к своим детям взрослые заметно отличаются от тех заботливых родителей, которые тем не менее бьют своих отпрысков. Однако каким бы предосудительным я ни считал безразличное отношение родителей к ребенку, попытки квалифицировать это безразличие разновидностью «насилия» означало бы, что оба типа поведения родителей обусловливаются одними и теми же психологическими процессами, а поощрение этой ошибочной точки зрения неминуемо привело бы к запутыванию сути данного вопроса¹.

_______________

¹ Пагелоу (Pagelow, 1984) рассматривает отсутствие родительской заботы о детях как жестокое обращение с ними. Он говорит: «Дети, страдающие от отсутствия душевного внимания… лишаются права на полную реализацию личностного потенциала» (р. 21). В главе 1 объяснено, почему я убежден в том, что рассмотрение агрессии или насилия в качестве контрнормативного поведения приводит к серьезной запутанности понятий. Вольфе (Wolfe, 1985) просуммировал результаты исследования различий между безответственными и склонными к проявлению насилия родителями. Некоторые цитируемые им авторы указывают на то, что безответственные родители чаще оказываются апатичными и равнодушными людьми, чем родители, склонные к применению насилия против своих детей. Обычно течение первых лет жизни детей — жертв родительского насилия заметно отличается от течения первых лет жизни их сверстников, страдающих от невнимательного отношения родителей.

Рис. 8-1. Факторы, толкающие к применению насилия в семье.

Во-вторых (и это соответствует моему общему подходу), в обзоре этой главы будут выделены черты, общие для различных форм применения насилия в семье. Хотя время от времени я буду обращаться к проблемам жестокого обращения с женами и детьми по отдельности, я не рассматриваю эти два типа поведения совершенно отличными друг от друга, и мой дальнейший анализ проблемы покажет, что основой для них могут послужить одни и те же условия. Мюррей Страус (Murray Straus) предоставил одно из лучших доказательств правильности этой позиции, которое в его изложении выглядит следующим образом:

Результаты показывают, что одни и те же факторы, которые объясняют жестокое обращение с детьми и избиение жены, объясняют также применение обычного телесного наказания или минимального физического насилия в отношениях между супругами. Таким образом… оказывается, что насилие всегда остается насилием, вне зависимости от степени его жестокости и вне зависимости от того, является ли оно определенным образом узаконенным (как в случае телесного наказания) или незаконным (как в случае проявления жестокости в отношении детей или при избиении жены) (Straus, 1983, р. 231).

ССЫЛКИ НА РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЙ

Социальные нормы и общественные ценности

Доминирующая роль мужчины в семье и обществе. Многие ученые, занимающиеся проблемами американской семьи, убеждены в том, что восприятие обществом мужчин в качестве главы семьи является одной из главных причин применения насилия против жен. В наши дни демократические воззрения распространены как никогда ранее, и все большее число мужчин заявляет, что женщина должна быть равноправным участником процесса принятия семейных решений. Даже если это и соответствует действительности, то, как отмечают Страус и Джеллес, «многие, если не большинство» мужей в душе убеждены, что последнее слово в принятии семейных решений всегда должно оставаться за ними просто потому, что они являются мужчинами. Если супруги не могут прийти к согласию в споре, то мужчина полагает, что для него будет оправданным применение силы в качестве доказательства своей власти в доме — таким образом он обеспечивает за собой право на решающее слово. Один женатый мужчина, с которым беседовали Страус и Джеллес, — говорящий, по всей видимости, от лица многих своих собратьев, — при упоминании случая нанесения им побоев своей жене заявил интервьюерам следующее: «Зато с тех пор у нас нет никаких проблем!» (Straus & Gelles, 1990, p. 514).

Авторы, подчеркивающие, что ожидания общества, несомненно, способствуют росту случаев избиения жен, изначально ошибочно принимают тезис о жестокости не отдельных людей, а общества в целом. Они утверждают, что грубое отношение к женщинам во многом обусловлено существованием патриархальной системы, управление которой основывается на принципе главенства мужчины над женщиной. Как сказали об этом Э. и Р. Добаш: «Проблема заключается в подчиненности женщин, а ее решение — в борьбе против этого явления» (Dobash & Dobash, 1979, приводится в: Straus & Gelles, 1990, p. 385).

Во многом подобные выводы подтверждают и результаты проведенного в 1975 году Общенационального исследования, согласно которым большинство подвергшихся насилию женщин играли у себя дома настолько незначительную роль, что практически не имели влияния на принятие решений в своей семье. Жестокое обращение с женщинами наблюдалось в 11% супружеских пар, в которых муж явно занимал главенствующее положение, и только в 3% семей, где оба супруга обладали примерно одинаковыми правами.

Подчиненность женщины и верховенство мужчины. Мужчина проявляет особую склонность к занятию доминирующего положения в семье в тех случаях, когда женщина сильно зависит от него как экономически (поскольку он обеспечивает основные поступления в семейный бюджет), так и психологически (так как в случае распада брака, по ее мнению, она пострадает больше мужа). Результаты Общенационального исследования 1975 года показали, что акты насилия против жен наиболее часто имели место там, где присутствовали оба типа зависимости.

Интересно отметить, что степень взаимосвязи между подчиненностью женщины и жестоким обращением с ней изменяется в соответствии с изменениями природы ее зависимости от мужчины и степени жестокости насилия. Чем выше психологическая зависимость жены от мужа, тем выше вероятность того, что она станет объектом «умеренного» насилия (толчков или легких ударов). Лишь около 5% психологически более независимых женщин подверглись подобному обращению, в то время как у наиболее зависимых в этом плане женщин данный показатель составил 14%. Экономическая же зависимость, напротив, связана с гораздо более жестокими проявлениями насилия. Доля женщин, обеспечивавших деньгами себя и свою семью и тем не менее подвергавшихся жестоким побоям, составила около 4%, в то время как доля избиваемых женщин, находящихся в полной финансовой зависимости от мужей, равнялась примерно 7%. В отношении обоих видов зависимости исследователи пришли к выводу о том что: «жены, находящиеся в сильной зависимости от мужей, в меньшей мере способны ослабить жестокость насилия или вовсе положить ему конец по сравнению с теми женщинами, в чьих семьях материальные и психологические взаимоотношения супругов оказываются более сбалансированными» (см.: Kalmuss & Strauss в: Straus & Gelles, 1990).

Является ли свидетельство о браке свидетельством на право жестокого обращения с женой?  В начале 70-х годов Джеллес и Страус предложили новую трактовку темы общественных норм поведения. Они высказали предположение, что для мужчины «свидетельство о браке является одновременно и разрешением на жестокое обращение с женой». Исследуя гражданский кодекс средних веков, социологи выяснили, что он давал мужьям «право подвергать телесным наказаниям заблудших жен».

Хотя подобное «право» никогда не признавалось в Соединенных Штатах на законодательном уровне, Джеллес и Страус установили, что в период от средневековья и до XIX века лежащий в его основе принцип пусть в разной мере, но постоянно присутствовал в народной культуре¹.

________________

¹ Это замечание более полно рассматривается в Straus et al. (1980).

Однако я хотел бы знать, является ли это предполагаемое «свидетельство на право применения насилия» действительно важным фактором жестокого обращения с женами. Если подобный социальный феномен играет такую важную роль в применении насилия внутри семьи, то от женатых мужчин можно ожидать более агрессивного поведения в отношениях с женами, чем от фактически холостых мужчин в отношениях с их сожительницами. Неженатые мужчины в таких парах теоретически с меньшей вероятностью по сравнению с женатыми должны верить в наличие у них права бить своих непослушных жен. Однако, проведя в 1985 году второе ОИПНС и сравнив показатели уровня применения насилия для зарегистрированных и незарегистрированных пар, Страус и его помощники выяснили, что поведение последних отличалось большей конфликтностью и агрессивностью. Невыясненным остался лишь вопрос, осуществлялось ли насилие только мужчиной либо только женщиной или имело обоюдный характер. Кроме того, следует отметить, что полученные результаты относились к случаям как умеренного, так и грубого насилия в семьях лишь так называемых «синих» и «белых» воротничков.

По моей оценке, немногое говорит в поддержку идеи о «свидетельстве на право применения насилия». Многие исследователи выдвигают предположения, что муж и жена способны лучше понимать желания друг друга, чем просто совместно проживающие мужчина и женщина. Они считают, что супруги более склонны к мыслям «пойти на компромиссы или жертвы ради сохранения прочности семейных уз»². Брачное свидетельство, по-видимому, в большей мере создает предпосылки для достижения внутрисемейного компромисса, чем для применения насилия с целью «поставить жену на место».

______________

² См. главу, написанную Стетсом и Страусом в: Straus & Gelles (1990, p. 242).

Ожидания проявления родительской власти и жестокое обращение с детьми. Взгляды общества на то, кто должен главенствовать в семье, несомненно, способствуют росту случаев жестокого обращения с детьми. Общество очень долго считало, что дети должны находиться в подчинении у родителей и иметь весьма ограниченные права. В прошлые века отцы и матери могли осуществлять почти неограниченный контроль за действиями своих отпрысков. Так как большинство наших предков были уверены в том, что молодежь склонна к беспорядочной жизни и нуждается в строгом руководстве («недостаточное наказание розгами портит ребенка»), то они всегда были готовы наказать своих детей, если считали их поведение предосудительным.

Ученые заметили, что родители часто обращались не лучшим образом с подрастающим поколением вплоть до самого последнего времени. Ллойд Демаус (Lloyd DeMause), известный исследователь проблем детства, заметил: «Собранные мной свидетельства о дисциплинарных методах воздействия на детей привели меня к убеждению в том, что большинство людей, родившихся до начала XVIII века, считались бы в наши дни "детьми, подвергавшимися насилию со стороны взрослых"». Другой специалист не только согласился с ним, но и заявил, что, по его мнению, жестокое обращение с детьми широко практиковалось по крайней мере до XIX века. «Формы наказания, считавшиеся обычными и даже благотворными в викторианскую и елизаветинскую эпоху,— утверждает он,— в наши дни считались бы проявлением насилия»¹.

_________________

¹ Первое высказывание, принадлежащее Ллойду Демаусу (Lloyd DeMayse), взято из: Kadushin & Martin (1981), p. 1, а второе, принадлежащее Милдреду Арнольду (Mildred Arnold),— из: Kadushin & Martin (1981), p. 5.

Хотя сегодняшние законы наделили детей гораздо большими правами и существенно ограничили власть родителей, общество по-прежнему позволяет отцам и матерям в определенных границах применять к своим детям меры физического воздействия. Согласно результатам опроса Харриса (Harris Poll), проведенного в конце 1988 года, 86% американцев одобрительно отозвались о применении телесных наказаний дома. Школьные учителя, в основной своей массе, также не возражают против такого «воспитательного» средства. Согласно данным Альфреда Кадушина и Джудит Мартин (Alfred Kaduchin & Judith Martin), две трети учителей начальных школ, опрошенных в 1972 году Национальной ассоциацией образования (НАО), положительно отнеслись к использованию телесных наказаний в школе, а половина всех учителей, участвовавших в последнем опросе Гэллапа, также высказалась за предоставление им права наказывать таким образом непослушных учеников².

__________________

² Результаты исследования, выполненного НАО, приведены в: Kadushin & Martin (1981), p. 7. Результаты опросов Харриса и Гэллапа любезно предоставлены мне профессором Кадушиным при личной встрече. Более 80% всех респондентов Общенационального исследования проблем насилия в семье, проведенного в 1975 г. Страусом и его помощниками (Straus et al., 1981), сочли вполне нормальным шлепнуть 12-летнего ребенка, при этом чуть более четверти из них заявили, что подобная мера допустима и в отношении супруга или супруги.

Благодаря широко распространенному мнению о том, что физическое наказание является необходимым — и эффективным — средством контролирования детского поведения, многие родители прибегают к нему хотя бы однажды в жизни в тех ситуациях, когда, по их убеждению, ребенок нарушил правила, установленные взрослыми. Как отмечают Кадушин и Мартин, агрессия родителей обычно носит умеренный характер, но иногда может принимать жестокие формы. В табл. 8-1 показано, что не далее как в 1985 году, согласно результатам второго ОИПНС, более 2% американских детей в возрасте от 15 до 17 лет получали от родителей такие серьезные удары, которые позволяли считать их подвергшимися насилию. Этот показатель возрастает до 11%, когда мы добавляем к нему ситуации, в которых родители били своих детей каким-либо предметом, например половником. В результате агрессивных действий родителей избиению подвергается такое количество детей, что по крайней мере в одном правительственном исследовании, посвященном жестокому обращению с несовершеннолетними членами семьи, определение физического насилия пришлось ограничить лишь теми случаями, в которых «травма или повреждение были настолько серьезными, что проявляли свои последствия минимум в течение 48 часов»¹.

________________

¹ См.: отчет Управления здравоохранения и социальной помощи № 81-30326, октябрь 1981 г.

На мой взгляд, в подобных ситуациях родители очень редко верят, что нанесение физических повреждений детям оправдано тем, что они оказали открытое неповиновение или совершили плохой поступок. Специальное исследование случаев жестокого обращения с детьми, проведенное Кадушиным и Мартин (результаты которого сотрудники службы защиты прав ребенка штата Висконсин сообщили властям), позволило установить, что большинство детей, ставших объектом жестокого обращения со стороны родителей, предварительно совершили предосудительные поступки. Более того, почти в 21% всех инцидентов несовершеннолетние сами вели себя агрессивно до того, как их начинали бить родители. Другие сведения, собранные этими специалистами, дают еще больше информации о подобной линии поведения. Так, когда исследователи стали более подробно опрашивать мужчин и женщин, признавших факт своего жестокого обращения с детьми, оказалось, что свыше 60% родителей были убеждены в оправданности использованных мер физического воздействия. С точки зрения этих взрослых, дети оказали им открытое неповиновение. Поэтому как родители они сделали только то, что следовало сделать. Очевидно, что в этом случае они защищали свой авторитет теми способами, которые допускались принятыми в их среде общественными нормами².

__________________

² См. раздел «Намерения родителей в случаях применения насилия» в: Kadushin & Martin (1981), p. 188-199. См. также повторный анализ данных интервью, взятых Кадушиным и Мартин, в Dietrich, Berkowitz, Kadushin & McGloin (1990).

Внутренний смысл этих результатов представляется весьма интересным. Так как многие американцы считают наказание непослушных детей нормальным явлением, то они не рассматривают себя в качестве лиц, совершающих насилие, в тот момент, когда бьют ребенка, нарушающего родительские запреты. Большинство из них даже не воспринимают в качестве насилия те жестокие наказания, которые применяли к ним в детстве их собственные родители. «Насилие», по мнению таких людей, противозаконно, однако оправданные шлепки и подзатыльники представляют собой нормальное явление. Хотя вполне очевидно, что плохое обращение должно перейти определенные границы, чтобы рассматриваться в качестве насилия, я буду следовать определению Мюррея Страуса, трактующего это понятие как действия, вызывающие физическое повреждение или же способные его вызвать.

Постарайтесь понять меня правильно. Я вовсе не защищаю людей, бьющих своих несовершеннолетних детей, и не утверждаю, что их агрессивные действия являются оправданными. Я также убежден в том, что проблема жестокого обращения с детьми не ограничивается одними лишь вопросами следования принятым в обществе нормам поведения. Многие склонные к насилию родители агрессивно ведут себя и по отношению к своему супругу или супруге, а некоторые готовы проявить свою жестокость и вне дома¹. В дальнейшем я смогу рассказать о качествах склонных к проявлению насилия родителей более подробно.

_________________

¹ Вольфе (Wolfe) опубликовал полезный обзор работ, подтверждающих эту точку зрения.

Различия в возможностях проявления власти. Однако другая теория, объясняющая насилие в семье с точки зрения существующих общественных норм, утверждает, что агрессия порождается главным образом различием в возможностях проявления власти. Один член семьи, например муж или отец, имеет возможность заставлять остальных домочадцев выполнять свою волю вследствие наличия у него большей физической силы или существования в обществе определенных норм поведения. Его жена и дети не имеют экономических, социальных, психологических или физических возможностей, чтобы оказать ему реальное сопротивление. Это различие в возможностях проявления власти, вероятно, и позволяет доминирующей в семье личности третировать более слабых домочадцев, не выполняющих его желаний.

Жестокое обращение с детьми как форма злоупотребления властью. Проблему жестокого обращения с детьми удобно рассматривать с точки зрения реализации возможностей проявления власти. Согласно результатам ОИПНС, выполненного в 1975 году, родители проявляют все меньше склонности к жестокому обращению со своими детьми по мере их взросления, вероятно потому, что относительное превосходство взрослых в использовании своих возможностей со временем становится все меньше и меньше. Кроме того, результаты других исследований указывают на то, что мальчики чаще девочек становятся жертвами грубого обращения родителей в доподростковом возрасте, зато среди тинэйджеров картина меняется на прямо противоположную. По-видимому, как утверждает социолог Милдред Пагелоу (Mildred Pagelow): «Родительская власть уменьшается по мере роста физической силы мальчиков, однако по-прежнему остается относительно высокой для девочек. Похоже, что некоторые родители, чаще жестоко обращающиеся с сыновьями, будут направлять свою агрессию на ранее не привлекавших их внимание дочерей, так как мальчики становятся настолько большими, что оказываются способными дать сдачи» (Pagelow, 1984, р. 76).

Избиение жен. Пагелоу и другие специалисты также убеждены в том, что разница в возможностях проявить свою власть у супругов во многом позволяет объяснить случаи насилия в семье, направленного против женщин. Они ссылаются на статистические данные, показывающие наличие связи между доминирующим положением мужчины и случаями избиения жен, в качестве свидетельства тяжелых последствий различия властных полномочий супругов. Согласно Пагелоу:

«Эти и другие результаты противоречат представлениям людей, убежденных в том, что женщина избивается чаще всего там, где наблюдается жесткая конкуренция за главенствующее положение в доме между мужем и женой…. Напротив, результаты Страуса и его последователей демонстрируют, что чем меньшими возможностями обладает жена, тем с большей вероятностью муж станет злоупотреблять своей властью; и наоборот, чем больше будет равноправия в отношениях супругов, тем менее вероятно применение насилия со стороны одного из них» (Pagelow, 1984, р. 77).

Нормы не являются достаточными предпосылками насилия

Общественные нормы и различия в возможностях проявления власти, несомненно, способствуют применению насилия в семье. Однако в большинстве случаев более важным является агрессивное поведение индивида, чем просто социальные нормы, декларирующие главенствующее положение мужчины в доме. Сами по себе правила поведения не могут адекватно объяснить то множество новых сведений об агрессивном поведении в семье, которые были получены в результате исследований.

Некоторые часто получаемые результаты. Несколько лет тому назад Джеральд Хоталинг и Дэвид Шугармен (Gerald Hotaling & David Sugarman) проанализировали 52 работы, в которых избиваемые женщины и их мужья сравнивались с соответствующей группой не подвергающихся насилию женщин и их мужей, с целью определить, в чем же состояло различие между супружескими парами этих двух групп (Hotaling & Sugarman, 1986). Я назову только основные результаты этого сопоставления:

• Избиваемые женщины по сравнению с не подвергавшимися побоям: 1) чаще были свидетельницами случаев применения насилия в семьях, в которых они росли (в 73% работ, исследовавших этот фактор); 2) чаще сами были жертвами насилия в детстве (в 69% исследований, делавших подобное сравнение).
• Агрессивные мужья по сравнению с не прибегавшими к насилию: 3) чаще были жестоки к своим детям (в 100% работ, учитывавших эту характеристику); 4) чаще были свидетелями случаев применения насилия в семьях, в которых они росли (в 88% работ, рассматривавших этот фактор); 5) чаще были объектами насилия в детском возрасте (в 69% работ, делавших подобное сравнение).
• Пары, в которых отмечались случаи внутрисемейного насилия, по сравнению с другими семьями: 6) чаще ссорились (в 100% работ, исследовавших эту характеристику); 7) жены в таких семьях чаще имели более высокий образовательный уровень, чем их мужья (в 67% работ, анализировавших этот фактор); 8) получали сравнительно низкие доходы и/или имели невысокий социально-экономический статус (в 78% исследований, рассматривавших этот фактор).

Давайте поразмышляем над этими различиями. Во-первых, я считаю важным, что избиваемые женщины с большей вероятностью были как свидетельницами, так и жертвами насилия в детстве (характеристики 1 и 2). Такой ранний опыт знакомства с подобным явлением не обязательно означает правоту сторонников теории различий в возможностях проявления власти, утверждающих, что эти женщины не могли защитить себя вследствие своей пассивности и безволия. Напротив, многие из них давали отпор мужьям, что нередко приводило к возникновению семейных ссор (характеристика 6). Разве это не возможно, чтобы раннее знакомство женщины с таким явлением, как насилие, увеличило агрессивность ее поведения, хотя бы в ответ на провоцирующие действия?

Вполне вероятно, что мужья избиваемых женщин имели склонность к применению насилия. Они угрожали своим женам, но при этом нередко били и своих детей (характеристика 3). Далее, эти мужчины слишком часто были свидетелями или объектами насилия в детстве (характеристики 4 и 5).

Эти данные указывают на то, что по меньшей мере в некоторых случаях применения насилия в семье оба супруга были предрасположены к агрессивному поведению. Кроме того, поскольку значительная часть подвергавшихся побоям женщин была более образованна, чем их мужья (характеристика 7), то можно предположить, что этот факт был по крайней мере потенциальной причиной конфликта между мужем и женой по поводу того, кто из них должен занять господствующее положение в семье¹.

________________

¹ Во время своего первого исследования, опросив 80 семей из штата Нью-Гемпшир, Джеллес (Gelles, 1987) установил, что случаи насилия чаще наблюдались в тех семьях, где профессиональный и образовательный уровень мужа был ниже, чем у жены. Джеллес предположил, что такое несоответствие статусов супругов «способствует тому, что муж становится чрезмерно озабоченным доказательством того, что он действительно является главой семьи». См. с. 137-139.

Таким образом, везде, где Пагелоу стремится минимизировать значение фактора борьбы за верховенство в семье в качестве причины агрессивного поведения мужа по отношению к жене, неизбежно возникает основание для уверенности в том, что этот вид конкуренции во многих случаях как раз и приводит к возникновению внутрисемейного насилия. Некоторые женщины, ставшие жертвами рукоприкладства своих мужей, действительно страдали от своего подчиненного положения в доме, однако другие подвергались побоям в результате ссор, возникших на почве неудовлетворенности сложившимися внутрисемейными отношениями.

Женщины также могут быть нападающей стороной. Другая важная особенность отношений между мужем и женой в подверженных вспышкам насилия семьях заключается в том, что жены в них также могут быть нападающей стороной. Обычно они оказываются менее предрасположенными к физическому насилию по сравнению с мужчинами, но тем не менее временами способны демонстрировать явную агрессивность. Подобное случается чаще всего тогда, когда мужчины провоцируют их или разражаются угрозами, побуждая к принятию защитных мер; однако, даже находясь в возбужденном состоянии, не многие из жен в действительности наносят удары своему супругу.

Возможно, вы удивитесь, узнав, как много женщин способны действовать таким образом. Проанализировав данные ОИПНС 1975 года о семьях, в которых к насилию прибегал только один из супругов, Мюррей Страус и его сотрудники обнаружили, что муж в них выступал в качестве единственного источника агрессии в 28% случаев, а жена,— в 23%. Сведения о частоте совершения агрессивных действий рисуют во многом сходную картину. Согласно результатам того же исследования 1975 года, жены нападали на своих супругов, нанося им как легкие, так и серьезные повреждения, примерно так же часто, как это делали их мужья. При этом оказалось, что женщины получили серьезные травмы в 8,9%, а мужчины — в 8,0% подобных случаев.

Как бы ни различались статистические сведения о совершении насильственных действий мужчинами и женщинами вне дома, в собственной семье жены не меньше мужей наносили удары своим супругам или угрожали им ножами или пистолетами.

Страус и Джеллес уверяют нас, что в этих результатах нет ничего необычного. Исследование 1985 года показало, что агрессивность женщин не уступала агрессивности мужчин, а может быть, и несколько превышала ее, как это можно увидеть из данных, приведенных в верхней части табл. 8-1. Другие исследователи также указывали на то, что в целом женщины «в равной мере с мужчинами склонны к агрессивному поведению в семье»¹.

_______________

¹ См.: Straus & Gelles (1990), p. 119-120 — список других работ, результаты которых говорят в пользу выводов исследователей из Нью-Гемпшира. Когда Stets & Straus [Straus & Gelles (1990), p. 234] объединили данные исследований 1975— 1985 гг. с целью выяснить, кто же является основным агрессором (для тех случаев, когда основным источником насилия являлся только один из супругов), они обнаружили, что чаще им оказывается жена.

Р. Л. Мак-Нили и Глория Робинсон-Симпсон (R. L. McNeely & Gloria Robinson-Simpson) указывали на отсутствие различий в агрессивных действиях мужей и жен в своей работе, опубликованной в одном известном журнале, освещающем проблемы социологии. Краткое резюме по результатам их независимого исследования позволяет понять основную идею сделанных ими выводов: «Жены сообщали о фактах нанесения ударов своим мужьям почти так же часто, как мужья о фактах избиения своих жен, при этом доля мужчин, признавшихся в получении ударов от жен, была выше, чем доля женщин, признавшихся в получении побоев от своих мужей». В итоге эти авторы утверждали, что не только жены избивались своими мужьями, но и «мужья также становились жертвами насилия со стороны своих жен» (McNeely & Robinson-Simpson, 1987, p. 486).

О чем же говорят эти статистические данные? Разумеется, как справедливо указывают Страус и Джеллес, если муж и жена обмениваются ударами в домашней стычке, то вероятность того, что мужчина, обладающий, как правило, большей физической силой, нанесет больше повреждений женщине, чем она ему, будет выше. Однако супруги не обязательно дерутся только руками или ногами. Они могут использовать также различные предметы, например ножи или пистолеты (так как огнестрельное оружие легкодоступно в нашей стране), которые способны наносить гораздо более тяжкие повреждения, чем голый кулак. Более того, во многих случаях именно женщина прибегает к использованию оружия. Результаты исследования Мак-Леода (McLeod), приведенные у Мак-Нили и Робинсон-Симпсон, основывались на анализе более чем 6000 случаев применения насилия в семье (о которых также сообщалось правоохранительным органам или специалистам, проводившим в 1973, 1974 и 1975 годах по заказу правительства Национальное исследование проблем преступности) и позволяют понять, кто же из супругов получал во время конфликта более серьезные повреждения. Согласно выводам исследователей, оружие применялось примерно в 25% случаев, в которых жертвой насилия становилась женщина, и в 80% случаев, в которых жертвой оказался мужчина. Таким образом, мужчина с большей вероятностью мог получить серьезные ранения в ссоре со своей супругой. Этот результат позволил Мак-Леоду сделать следующий вывод: «Ясно, что акты насилия против мужчин имеют более разрушительный характер, чем акты насилия против женщин. <…> При этом жертвы-мужчины травмируются чаще и серьезнее, чем жертвы-женщины»¹.

___________

¹ Цитата из: McLeod (1984), приведенная в: McNeely & Robinson-Simpson (1987), p. 487. Многие авторы оспаривали утверждение о том, что во время семейной ссоры мужчина чаще получает более серьезные повреждения, чем женщина. См.: Berk, Berk, Loseke & Rauma (1983). Там же показывается, что существуют группы, в которых получившая побои женщина является главной жертвой, хотя подобное наблюдается не всегда.

Я не собираюсь утверждать, что женщина является главным агрессором или что она всегда прибегает к насилию первой. Довольно часто женщина лишь отвечает физическими действиями на оскорбления и угрозы. Однако независимо от того, была ли она инициатором конфликта или нет, женщина может нанести своему супругу серьезные повреждения. В качестве примера, подтверждающего этот вывод, можно привести следующие слова одной женщины, проинтервьюированной Джеллесом:

Он всегда от меня что-нибудь хотел. Причем эти требования носили необычный характер, например «прибраться в доме» в три часа ночи. Если же я этого не делала, он начинал швыряться всем, что попадало ему под руку. Он бросал в меня настольную лампу и даже журнальный столик. Однажды я пошла за ним с ножом и сделала это… Его отправили в больницу, где он и умер (Gelles, 1987, р. 163).

Вне зависимости от того, кто страдает от насилия сильнее, в обсуждении этой проблемы важно отметить сравнительно высокий уровень агрессии, проявляемой в семье некоторыми женщинами. Они не всегда оказываются беспомощными жертвами общества, которое предписывает мужчинам прибегать к насилию в качестве средства «поставить женщину на место». Все сказанное выше говорит не о том, что общественные нормы не играют никакой роли в насильственных случаях в семье, а лишь о том, что эти нормы и порождаемые ими ожидания, возможно, не всегда реализуются так, как это представляют себе многие теоретики. Если муж избивает жену, руководствуясь нормами и ценностями той социальной группы, к которой он принадлежит, то, вероятно, это происходит по следующим причинам: 1) он думает, что от него ожидают действий, подтверждающих его главенство в семье; 2) он испытывает беспокойство по поводу угрозы его доминирующему положению. Разумеется, муж может быть убежден в том, что общественные нормы позволяют ему наказывать жену, однако мне представляется более важным то, что сами по себе эти нормы уже являются источником его внутренней неудовлетворенности. Поэтому муж входит в состояние эмоционального возбуждения, видя, что в действительности он не занимает той позиции в семье, которую должен занимать, и/или что возникает угроза его авторитету.

Предыстория семьи и личная предрасположенность

В соответствии с подходом, которого я стараюсь придерживаться на протяжении всей этой книги, представляется, что применение насилия в семье в значительной мере является эмоциональной реакцией на ситуацию, которую человек воспринимает как возникшую в результате нарушения сложившегося порядка. Оно во многом сходно с применением насилия вне дома. Любой полный и точный отчет об агрессивном поведении в семье должен учитывать эмоциональные реакции, которые являются источником агрессивного возбуждения, а также особенности людей, склонных к ответным агрессивным действиям. Я начну следующий раздел с описания особенностей характера людей, склонных к нападению на других членов семьи, так как этой теме уделяют большое внимание многие исследователи.

Насилие порождает насилие. Почти все исследователи проблем семьи отмечали одну особенность ее членов, склонных к проявлению насилия: многие из этих людей сами были жертвами насилия в детстве. Фактически внимание ученых обращалось на эту черту так часто, что в наше время стало вполне привычным говорить о цикличности проявления агрессивности или, другими словами, о передаче склонности к агрессии от поколения к поколению. Насилие порождает насилие, так утверждают эти исследователи проблем семьи. Люди, которые подверглись насилию в детстве, обычно также приобретают склонность к агрессии. Разумеется, у этого правила есть и исключения, и некоторые специалисты по проблемам семьи задаются вопросом о том, имеются ли реальные доказательства того, что формы жестокого поведения передаются от поколения к поколению (например, Pagelow, 1984; Widom, 1989). Однако накапливаемые результаты исследований дают нам все больше свидетельств в пользу обоснованности существования понятия цикла насилия. Ниже приводится краткий обзор работ, поддерживающих данную концепцию.

Избиение жены. Ранее я уже упоминал некоторые результаты исследования Хоталинга и Шугармена, посвященного проблемам избиения жен. Как следовало из 88% работ, проанализированных этими учеными, склонные к проявлению агрессии мужья чаще других в детстве становились свидетелями случаев применения насилия в своей семье. Подобным образом, в 69% исследований было установлено, что мужья, избивающие жен, также получали в детстве побои от своих близких.

Рис. 8-2. Зависимость между показателем случаев применения насилия у взрослых и частотой, с которой они подвергались своими родителями мерам физического воздействия в 13-летнем возрасте. (Взято из Straus (1983), р. 227, 228. Адаптировано с разрешения издателя, Sage Publications.)

ОИПНС 1975 года предоставило более подробную информацию по данной проблеме. Страус, Джеллес и Стейнметц задавали мужчинам и женщинам вопрос о том, как часто в 13-летнем возрасте они получали шлепки и толчки от родителей. Затем исследователи подсчитывали, сколько респондентов каждого пола прибегали, с учетом степени жестокости обращения родителей, к актам насилия против своей супруги (супруга) в год проведения опроса. Полученные результаты приведены на рис. 8-2. Зависимости между опытом, полученным в детстве, и поведением в самостоятельной семейной жизни мужчин и женщин показаны соответственно на графиках А и Б.

Верхняя кривая обоих графиков соответствует обычным мерам физического воздействия, таким, как шлепки, толчки и бросание вещей. И мужчины, и женщины, которые подвергались в детстве подобным воздействиям, более часто и сами впоследствии прибегали к этой форме относительно умеренной агрессии. Важно отметить, что подобная зависимость с небольшими вариациями в основном сохранялась и для более серьезных случаев применения насилия. Например, чем чаще мужчина или женщина подвергались мерам физического воздействия в детстве, тем выше была вероятность их жестокого обращения с будущей женой или мужем (Straus, 1983).

Жестокое обращение с детьми. Теперь давайте вернемся к вопросу о том, как часто люди, бьющие своих детей, подвергались в детстве насилию со стороны своих родителей. В этом случае прослеживается та же закономерность — агрессия порождает агрессию.

Для ее иллюстрации воспользуемся результатами обследования пациентов психиатрической больницы города Айова-Сити, выполненного специалистами местного университета под руководством Джона Кнутсона (John Knutson). Анализ историй болезни 169 детей, имевших отклонения в поведении, показал, что примерно четверть из них со всей очевидностью подвергались насилию со стороны одного или обоих родителей. Беседуя с отцами и матерями этих детей, исследователи выяснили, что большинство прибегавших к насилию родителей также жестоко наказывались в детстве. Если отец и мать сообщали, что их избивали в детстве, то с вероятностью 50% они сами жестоко обращались со своими детьми. В то же время если в детстве телесным наказаниям подвергался только один из родителей, то вероятность применения насилия против детей снижалась до 32%. Если же родители не подвергались в детстве мерам физического воздействия вовсе, то вероятность применения насилия к детям составляла 17% (Zaidi, Knutson & Mehm, 1989).

Проведенное в 1975 году ОИПНС показало, что эффект порождения насилия насилием можно наблюдать не только у людей, обследованных в психиатрической больнице в Айове. Полученные в его ходе результаты указывали на то, что родители, наиболее часто подвергавшиеся телесным наказаниям в своей семье (согласно их собственным воспоминаниям), оказались среди тех, кто с наибольшей вероятностью были способны на жестокое обращение со своими  детьми.

Подвергшиеся насилию дети становятся склонными к проявлению агрессии. Я привел результаты лишь нескольких работ, хотя общее число посвященных этой теме исследований является довольно огромным. Несмотря на наличие отклонений от средних результатов и определенных методологических проблем, преобладающее число полученных данных говорит в поддержку правильности концепции цикла насилия. Этот вывод не покажется удивительным, если вы вспомните результаты исследований поведения и развития агрессивных личностей, рассмотренные в главах 5 и 6: родители, грубо обращающиеся со своими детьми, порождают в них склонность к насилию. Более того, значительная часть этих агрессивных детей не только будет склонна к агрессивным действиям по отношению к своим сверстникам в раннем детстве, но и сохранит подобные привычки в отрочестве и в первые годы взрослой жизни.

Исследования случаев применения насилия в семье позволяют сделать аналогичные выводы. Например, результаты исследования, выполненного в 1975 году под руководством Страуса, подтвердили проявление агрессивности у постоянно подвергающихся телесным наказаниям детей. Три четверти мальчиков, часто подвергавшихся родительским побоям, грубо обращались со своими братьями и сестрами, в то время как подобное поведение было отмечено лишь у 15% мальчиков, не подвергавшихся телесным наказаниям. Многие из имевших склонность к проявлению насилия мужчины, указавшие в процессе обследования 1975 года, что с ними грубо обращались их родители, нередко избивали и жен, и детей. Как я уже упоминал выше, Хоталинг и Шугармен в ходе анализа печатных работ установили, что в каждом проанализированном ими исследовании, затрагивавшем проблему сравнения склонных и несклонных к насилию мужей, утверждалось, что большинство избивающих своих жен мужчин проявляли агрессию и против своих детей.

Эти тенденции применения насилия не всегда ограничивались стенами дома (как в тех случаях, когда агрессия отражала попытки сохранить главенствующее положение в семье). Хотя лишь сравнительно небольшое число ученых пыталось затронуть эту тему, в качестве примера можно привести одну работу, указывавшую на существование значительного процента мужчин, которые подвергались побоям в детстве и затем проявляли склонность к агрессии против посторонних людей¹.

______________

¹ Fagan (1983). Тем не менее следует признать, что встречаются склонные к насилию люди, чья агрессия проявляется либо исключительно в семье, либо исключительно вне дома. См., например: Shields, McCall & Hanneke (1988).

Страус, Джеллес и Стейнметц были поражены полученными ими свидетельствами взаимосвязи случаев применения насилия на протяжении нескольких поколений. Оно позволило им сделать следующий вывод:

Каждое поколение знакомится с насилием, сталкиваясь с ним в своей семье. Мы проследили процесс приобретения подобного опыта на примере трех поколений. Дети склонных к применению телесного наказания дедушек и бабушек из опрошенных нами семей впоследствии сами, с большей вероятностью, становились агрессивными женами и мужьями, жестоко обращающимися со своими детьми. Эти дети, в свою очередь, стремились придерживаться образцов поведения своих родителей. Чем более грубыми были отношения супругов в опрашиваемых нами семьях, тем агрессивнее вели себя дети по отношению к родителям, а также своим братьям и сестрам. «Насилие порождает насилие» (Straus etal., 1980, p. 121-122).

В общем случае, я могу сказать о последствиях жестокого обращения с детьми то же, что я говорил ранее о влиянии жестокого обращения с их родителями: насилие, пережитое человеком в детстве, порождает риск проявления агрессивности в более зрелом возрасте. Эта будущая агрессивность не является предопределенной, а имеет лишь вероятностный характер. Не все люди, подвергавшиеся жестоким наказаниям в семье, обязательно будут грубо обращаться со своими детьми. Об этом свидетельствуют результаты как уже упоминавшихся нами, так и многих других исследований. Когда два ученых проанализировали все работы, затрагивавшие проблему передачи от поколения к поколению склонности к применению насилия, они установили, что с вероятностью примерно 30% все взрослые, имевшие жестоких родителей, сами грубо обращались со своими детьми. Несомненно, что эта вероятность может меняться в зависимости от многих факторов, например от степени конфликтности отношений в семье или подверженности родителей тем или иным стрессам. Однако в общем случае применение насилия к ребенку увеличивает вероятность того, что, став взрослым, он будет вести себя агрессивно по отношению к другим людям, в том числе и членам своей семьи¹.

___________

¹ Оценка вероятности на уровне 30% заимствована из: Kaufman & Zigler (1987) и приведена в: Zaidi. Knutson & Mehm (1989), p. 121.

Насколько справедливо утверждение о том, что грубое обращение родителей с ребенком не обязательно означает, что он станет жестоким отцом или матерью, настолько же справедливо и утверждение о том, что не каждый использующий телесные наказания взрослый обязательно подвергался мерам физического воздействия со стороны своих родителей. Как мы уже отмечали в главе 6, люди могут приобрести привычки агрессивного поведения самыми разными способами. В частности, они могут многократно наблюдать агрессивное поведение авторитетных для себя людей и воспринимать его в качестве примера для подражания.

Наблюдение насилия, совершаемого родителями. Истории жизни многих жестоких людей указывают на то, что в детстве они наблюдали примеры агрессивного поведения. Один заключенный, находившийся в тюрьме за совершение тяжкого преступления, рассказал психиатру о многочисленных случаях насилия, которые он наблюдал на протяжении своей жизни. Вот краткое изложение его слов:

Уроки жестокости усваиваются человеком как бранные слова: чему-то я научился в семье, а что-то постоянно наблюдал в сценах уличной жизни. …Насколько себя помню, вокруг меня всегда господствовала жестокость: мать била своих детей, старшие братья и сестры били не только младших, но и нашу мать, сосед снизу постоянно колотил свою жену итак далее (Steele, 1977; приведено в: Straus etal., 1980, p. 121).

Указания на влияние подобных примеров имеются и в научной литературе по проблемам насилия в семье. Согласно результатам ОИПНС 1975 года, мужчины, видевшие в детстве дерущихся родителей, становились агрессивными мужьями в два раза чаще, чем мужчины, не наблюдавшие в детстве подобных семейных сцен. Эти результаты не представляются чем-то необычным. Например, в исследовании Хоталинга и Шугармена в 90% проанализированных ими работ было установлено, что избивающие своих жен мужья чаще, по сравнению с нормальными мужчинами, были свидетелями случаев проявления агрессии в своей семье. Те же авторы установили, что избиваемые женщины также часто наблюдали в детстве сцены насилия в своих семьях.

Почему знакомство с насилием в детстве способствует проявлению агрессии во взрослом возрасте. Поскольку эта книга затрагивает все аспекты агрессии, имеет смысл задать вопрос, почему взрослые люди, видевшие сцены насилия в своих семьях в детском возрасте, чаще демонстрируют агрессивное поведение в отношении супруги (супруга) и детей. Несомненно, на то существует несколько причин. Одна из них была фактически названа в рассказе уголовника, приведенном выше (она упоминается также в исследованиях о влиянии показа сцен насилия в кино или по телевизору). Люди, часто видящие сцены насилия, становятся относительно индифферентными к агрессивному поведению. Их способность к подавлению внутренней агрессивности может оказаться довольно слабой ввиду отсутствия представления о том, что недопустимо нападать на других людей ради достижения собственных интересов.

Известная теория Альберта Бандуры о научении через наблюдение идет еще дальше. Как я уже упоминал ранее, Бандура продемонстрировал, что дети учатся правильным действиям в конкретной ситуации через наблюдение действий других людей. Так, мальчики, видя драку взрослых, усваивают, что и они могут решать свои проблемы путем нападения на другого человека.

Этот процесс, возможно, повлиял на результаты эксперимента, участниками которого стали студенты университета штата Айова. Исследователи показывали испытуемым изображения детей, занятых различными предосудительными с общепринятой точки зрения делами (от брызганья виноградным соком на ковер до разрезания автомобильных шин ножом). Затем они попросили студентов рассказать о том, как бы они поступили с детьми в каждой конкретной ситуации. Позже психологи, распределив ответы на группы в зависимости от того, подвергались ли студенты в детстве строгим наказаниям или нет, обнаружили, что строго наказывавшиеся студенты чаще изъявляли намерение прибегнуть к физическому наказанию детей (Zaidi, Knutson & Mehm, 1989. См. также: Wolfe, Katell & Drabman, 1982).

Люди могут также копировать поступки своих родителей. Когда матери и отцы били их в детстве, то этими действиями они как бы говорили им: «В будущем поступай как я». Таким образом, они приучали своего сына или дочь к мысли о необходимости строгого наказания ребенка в случае нарушения им существующих правил. Возможно, что при этом они убедили своих детей в том, что агрессия является эффективным способом решения многих проблем. Исследование, выполненное Национальной комиссией по изучению проблем возникновения и предотвращения насилия, позволило установить, что люди, многократно наблюдавшие случаи применения насилия в юности, став взрослыми, не видели ничего предосудительного в использовании силовых методов воздействия на того, с кем у них возникали конфликты. Кроме того, эти люди не только одобряли использование шлепков и затрещин для вразумления непослушных детей, но были уверены в том, что муж вправе ударить жену, посмевшую оскорбить его или даже лишь высказавшую ему малейшее возражение (Owens & Straus, 1975).

Ошибки воспитания и конфликты между родителями. Мальчики, которые становятся свидетелями многочисленных случаев агрессивного поведения в своих семьях, возможно, испытывают влияние и других факторов помимо научения через наблюдение. Например, вполне возможно, что их родители не смогли выработать у них навыков самодисциплины. Результаты исследования, выполненного Джеральдом Паттерсоном, Джоном Рейдом (Gerald Patterson & John Reid) и их помощниками из Орегонского центра социальных исследований (они суммируются в главе 6), указывают на то, что многие придирчивые и склонные к рукоприкладству отцы и матери оказывались настолько неспособными к воспитанию детей, что фактически приучали их к агрессивной манере поведения¹.

____________

¹ Кроме доказательств, упомянутых в 6 гл., см. другие исследования, на которые ссылается Вольфе (Wolfe, D. А., 1985).

Правильность этого вывода подкрепляется наблюдениями многих социальных работников за склонными к конфликтам семьями. Сделанные ими описания позволяют установить определенные симптомы, которые могут развиться у детей из подобных семей: ночное недержание мочи, ночные кошмары, депрессия, психосоматические проблемы, внезапные вспышки гнева, частые конфликты с братьями, сестрами и одноклассниками, а в некоторых случаях даже склонность к правонарушениям. Эти отчеты настолько хорошо согласовывались друг с другом, что оба автора пришли к заключению о том, что «открытая ссора родителей… является определяющим фактором развития детских проблем в конфликтных семьях» (Fantuzzo & Lindquist, 1989, p. 78; см. также: Kempton, Thomas & Forehand, 1989).

Я должен сразу же добавить, что стычки родителей не обязательно наносят серьезную душевную травму каждому ребенку. Некоторые дети могут не испытывать серьезных последствий семейных ссор или, по крайней мере, испытывать их в такой форме, которая не сразу становится понятной постороннему наблюдателю. Но если даже это и так, то открытые столкновения отца и матери могут рассматриваться в качества фактора риска, повышающего вероятность того, что их ребенок, став взрослым, также будет проявлять склонность к агрессии.

Прочие персональные особенности: социальный класс и проблемы пьянства. До сих пор, рассматривая личные качества человека, регулярно агрессивно нападающего на других членов семьи, я уделял основное внимание его долгосрочным тенденциям поведения. Однако и другие характеристики подобных личностей также являются объектами исследования ученых. Двумя такими личными особенностями этих людей, связанными с возникновением внутрисемейного насилия, являются принадлежность к определенному социальному классу и степень, в которой они могут рассматриваться в качестве алкоголиков.

Роль социального класса. Средства массовой информации постоянно заявляют, что внутрисемейное насилие наблюдается во всех слоях общества. «Синие воротнички» и неквалифицированные рабочие не являются единственными социальными группами, в которых происходит избиение жен и жестокое наказание детей. Высококвалифицированным специалистам и топ-менеджерам также свойственны подобные виды агрессивного поведения, по крайней мере, об этом сообщают многие популярные газеты. Подобные заявления, безусловно, справедливы, если воспринимать их буквально, но это не обязательно означает, что насилие в семье с равной вероятностью наблюдается на всех социально-экономических уровнях общества. Люди, чья профессиональная подготовка, уровень образования и/или доходов позволяют им занять лишь невысокое место на социальной лестнице, с большей вероятностью демонстрируют агрессивное поведение, чем те, кто находится на ее высших ступенях.

Эта вероятность, по-видимому, зависит от особенностей семей, в которых, как сообщается в прессе, наиболее часто допускается жестокое обращение с детьми. Кадушин и Мартин утверждают, что значительная часть семей, члены которых склонны к агрессивному поведению, имеют «недостаточные доходы», поскольку родители в них имеют низкий уровень образования и профессиональной подготовки. «Хотя насилие присутствует во всех социально-экономических группах, — заявляют эти авторы,— наиболее часто оно наблюдается среди бедных». Мы должны с осторожностью рассматривать связь социальных различий и склонности к насилию. Кадушин и Мартин видят серьезные основания для уверенности в том, что «даже после принятия… объяснений, оправдывающих расхождения в сообщениях прессы, члены групп с более низким социально-экономическим статусом имеют непропорционально большое представительство среди людей, допускающих насилие, так что фактически оно не является "внеклассовым" феноменом».

Обзор работ, выполненный Хоталингом и Шугарменом, указывает на то, что феномен избиения жен тоже не обязательно носит «внеклассовый» характер. Во многих работах, проанализированных этими исследователями, отмечалось, что избивающие своих жен мужья имели в среднем более низкий образовательный и профессиональный уровень по сравнению с не прибегавшими к насилию мужчинами. Факт существования подобного различия подтверждается и данными ОИПНС 1975 года. Согласно полученным в ходе этого обследования результатам, удалось установить, что «синие воротнички» чаще били своих жен, чем «белые воротнички»¹.

__________________

¹ Kadushin & Martin (1981), p. 10-11. Повторный анализ результатов, полученных группой Страуса в 1975 г., выполнен в: Howel & Pugliesi (1988).

Употребление алкоголя. Вне зависимости от мнений, которых мы придерживаемся в вопросе о роли социальных различий в проявлениях насилия в семье, всем нам приходилось слышать истории о рабочих, приходящих домой пьяными из кабака и избивающих своих жен и детей. Сообщения о случаях применения насилия к членам семьи, происходящих после приема спиртного, часто встречались в американских газетах в период, предшествовавший началу Второй мировой войны. Однако существуют ли весомые доказательства того, что в наше время пьянство по-прежнему влияет на частоту применения насилия в семье?

На этот вопрос нет простого ответа, так как результаты исследований не всегда согласуются между собой. Тем не менее большинство результатов действительно указывают на то, что употребление спиртного нередко приводит к разжиганию семейных ссор. Например, обзор работ, выполненный Хоталингом и Шугарменом, позволил установить, что более чем в двух третях исследований, затрагивавших проблему возможного влияния пьянства на склонность к жестокому обращению с женой, делался положительный вывод о наличии подобной зависимости. Несмотря на то что, несомненно, есть и исключения из этого правила, факты избиения жены чаще наблюдались в тех семьях, где муж регулярно предавался пьянству.

Однако исследователи проблем насилия в семье также хотели бы выяснить, имеются ли доказательства в пользу существования особого типа агрессивного, находящегося в состоянии алкогольной зависимости представителя рабочего класса. Другими словами, действительно ли злоупотребление спиртным приводит к фактам применения насилия в семьях, имеющих низкий социально-экономический статус. Гленда Кантор и Мюррей Страус убеждены в том, что проведенный ими анализ результатов ОИПНС 1985 года позволяет утверждать о наличии подобной связи.

Участвовавшие в этом обследовании респонденты-мужчины были разделены на две группы по следующим признакам: 1) род их занятий (относились ли они к синим или белым воротничкам); 2) частота употребления спиртного; 3) одобрительное или неодобрительное отношение к проявлению агрессии против жены (то есть возможны ли, с их точки зрения, ситуации, в которых они бы одобрили использование мужем мер физического воздействия на супругу). Как видно из рис. 8-3, влияние каждого из этих факторов было пропорционально числу мужчин той или иной группы, признавшихся в нанесении побоев своим женам в течение текущего года. В общем случае оказалось несущественным, каким были род занятий мужчины и его отношение к жестокому обращению с женой, так как постоянно пьющие мужья избивали своих жен чаще, чем те, кто употреблял алкоголь лишь эпизодически. Что очень важно в обсуждении данной проблемы, так это то, что наивысший показатель применения насилия был отмечен среди рабочих, с одобрением относившихся к использованию мер физического воздействия на своих жен и одновременно регулярно участвовавших в попойках. Эти мужчины почти в восемь раз чаще наносили побои своим женам, чем представители «белых воротничков», редко употреблявшие спиртное и не одобрявшие применения насилия против супруг¹.

_____________

¹ Kantor & Straus в: Straus & Gelles (1990). Между тем Кантор и Страус также подчеркивали, что не каждый случай насилия происходил на почве употребления алкоголя и что пьянство не всегда порождало агрессивное поведение. Тщательный анализ данных о связи между потреблением спиртного и употреблением насилия в быту, опубликованных Murdoch, Pihl & Ross (1990), предоставляет еще больше доказательств того, что пьянство увеличивает вероятность возникновения «семейного конфликта с физическими последствиями».

Таким образом, не должно возникать серьезных сомнений в том, что многие жестокие преступления совершаются под влиянием алкоголя.

Рис. 8-3. Показатель частоты актов насилия как функция склонности к употреблению алкоголя, профессионального статуса и взглядов на возможность силового решения семейных проблем (Straus & Gelles (1990), Physical Violence in American Families. Графики построены на основе данных табл. 12.2 в главе 12. Адаптировано с разрешения авторов).

В главе 12 будет показано, почему подобное утверждение может считаться справедливым. Пока же я сообщу только то, что, по-видимому, многие мужчины, агрессивно ведущие себя в семье, употребляют алкоголь для того, чтобы забыть о своих текущих проблемах. При этом они надеются, что спиртное ослабит их чувство тревоги, облегчит душевную боль и поможет избавиться от стрессов повседневной жизни (Fagan, Barnett & Patton, 1988). Однако мужчинам не всегда удается добиться желаемого эффекта, и их внутреннее напряжение не ослабевает. Они пытаются обрести спокойствие с помощью спиртного, которое на самом деле может еще более повысить их эмоциональное возбуждение. В результате тем или иным образом алкоголь увеличивает вероятность их агрессивных действий по отношению к причиняющим им беспокойство людям.

Влияние стресса и негативной эмоциональной реакции на применение насилия в семье

Наличие связи между употреблением алкоголя и агрессивным поведением позволяет сделать следующий важный вывод: во многих случаях применение насилия в семье является реакцией на тот или иной стресс. Хотя такое утверждение может показаться достаточно очевидным, я думаю, все же стоит обсудить те различные способы, которыми стресс влияет на возникновение и характер семейных конфликтов.

Как я уже отмечал, основная мысль данной книги заключается в том, что большинство случаев проявления агрессии, которые мы наблюдаем вокруг себя, являются эмоциональной реакцией на неудовлетворительное состояние дел. Люди, чувствующие себя несчастными по той или иной причине, могут испытывать повышенное раздражение и проявлять склонность к агрессии. Я применял это положение для объяснения многих формам насилия и могу с полным основанием использовать его и в данном случае. В сущности, я утверждаю, что многие (но, разумеется, не все) ситуации, в которых муж применяет насилие против жены и детей и/или подвергается нападению своей супруги, могут начинаться с эмоционального взрыва, порожденного отрицательными чувствами мужа или жены к объекту агрессии в момент ее проявления. Однако я также указывал на то, что негативный импульс, приводящий к насилию, нередко возникает с запаздыванием по времени. Исключения наблюдаются лишь в тех случаях, когда человек имеет серьезные агрессивные намерения, а его внутренние ограничения на применение силы являются слабыми.

Я постараюсь подробнее раскрыть эту тему, рассмотрев некоторые из причин, способствующих возникновению у членов семьи тех негативных чувств, которые в итоге могут привести к взрыву от малейшей искры неудовольствия.

Стрессы, обусловленные экономическими и бытовыми причинами. Разумеется, основным источником тревожного состояния могут стать материальные проблемы. Представители «синих воротничков» часто набрасываются с кулаками на своих жен просто потому, что испытывают раздражение, вызванное нехваткой денег. Озлобленные невозможностью приобрести многие необходимые им и их семье вещи и испытывающие вызванные этим обстоятельством уколы самолюбия, они находятся в состоянии неустойчивого психического равновесия, которое легко может быть нарушено неосторожными поступками жены или детей. Их готовность к нападению на задевших их людей легко выливается в открытое насилие, если: 1) они имеют сравнительно высокую предрасположенность к агрессии, обусловленную опытом, приобретенным в детстве; 2) находятся в данный момент под воздействием выпитого спиртного; 3) способность к самоконтролю ослаблена уверенностью в том, что муж имеет право бить свою жену, а родители имеют право бить детей.

Многие из этих рассуждений о стрессе применимы также и к женщинам. Материальные проблемы семьи одинаково тяжело сказываются и на мужьях, и на женах и могут внести свой вклад в развитие агрессивных наклонностей у женщин. Как указывали Хоталинг и Шугармен, пары со сравнительно низкими доходами с большей вероятностью применяют силу при выяснении отношений, чем более обеспеченные супруги.

Проблемы на работе также могут быть важным источником стрессов, причем они не обязательно могут быть вызваны сложностями взаимоотношений с сотрудниками или начальством. Необходимость завершить задание к установленному сроку или постоянное выполнение бесконечной рутинной работы также могут привести к нарушению душевного равновесия. У рабочих, занятых на конвейерных линиях однообразными операциями, может накапливаться внутреннее напряжение, в результате чего нередко они приходят домой раздраженными. Даже неуверенность работника относительно того, что же ему необходимо сделать для выполнения своих обязанностей, также может стать причиной серьезного беспокойства. В одном исследовании удалось установить, что матери наказывали своих детей особенно часто, когда те мешали им выполнять порученное задание, смысл которого был этим женщинам не до конца понятен (Passman & Mulhern, 1977).

Разумеется, трудности на работе и нехватка денег являются не единственными источниками стрессов. Глубокое расстройство может быть вызвано смертью любимого человека, болезнью или враждебными действиями близких нам людей. В определенной степени мы можем быть обеспокоены изменениями дневного распорядка, связанными с новыми служебными обязанностями или переездом на новое место жительства. Возникающее при этом душевное смятение может повысить чувствительность к угрозам, новым проблемам или разочарованиям. Подобные вещи способны снизить возможности самоконтроля и повысить вероятность того, что человек начнет неадекватно резко реагировать на поступки других членов семьи.

Как отмечала на основе результатов ОИПНС 1975 года Мюррей Страус, многие люди с трудом справляются с подобными стрессами. Чем большему числу стрессов подвергался респондент (из списка из 18 событий, отдельные из которых мы уже упоминали ранее), тем выше была вероятность того, что он сообщал об оскорблении, нанесенном своей жене или мужу в текущем году. Хотя подобная закономерность наблюдалась и у мужчин, и у женщин, все же результаты исследования указывали на то, что количество перенесенных стрессов наибольшим образом сказывалось на агрессивном поведении именно женщин. В частности, среди мужчин и женщин, имевших мало проблем, последние проявляли агрессивное поведение в два раза реже, однако среди людей с серьезными проблемами жены гораздо чаще нападали на мужей, чем мужья на жен. Вне зависимости от причин этих различий нетрудно заметить, что и мужчины и женщины особенно легко приводятся в ярость своими партнерами по браку в те моменты, когда утрачивают состояние душевного равновесия¹.

_______________

¹ Straus (1980 b). Перечень из 18 стрессов начинался «смертью близкого человека» (его испытало 40% респондентов) и заканчивался «арестом и осуждением за серьезное преступление» (он был знаком 1,3% респондентов). Кроме того, в этот список входили «серьезные проблемы со здоровьем или поведением членов семьи» (26%), «плохие отношения с сотрудниками» (20%), «ухудшение финансового положения» (14%), «перемена места жительства» (17%). Страус также сообщает, что каждый источник стрессов связан с актами применения насилия в семье, хотя наибольшее влияние на него оказывают «супружеский стресс» и «стресс, вызванный материальными и профессиональными проблемами».

Ситуационный стресс может также сказываться и на отношениях с детьми. В исследовании, проведенном Кадушиным и Мартин среди взрослых жителей штата Висконсин, на вопрос о применении к детям мер физического воздействия 68% респондентов заявили о том, что они били своих детей, находясь в стрессовом состоянии, вызванном потерей работы, финансовыми затруднениями, болезнью и/или личными проблемами. При этом некоторые родители испытывали такое нервное напряжение, что даже малейший проступок детей мог стать причиной вспышки насилия. Мать-одиночка с четырьмя детьми рассказала о таком случае:

Это было в воскресенье вечером. У меня было отвратительное настроение. Еще утром я снова легла в постель, потому что дети отказались прибраться на столе. Они не хотели помогать мне по дому. Я чувствовала себя усталой и расстроенной. Мне хотелось на какое-то время отдохнуть от своих детей, отправить их в этот лагерь, но они были против. Я пала духом и ощущала гнетущее беспокойство — как будто я отдала что-то ценное и ничего не получила взамен. К тому же моя зарплата была совсем невелика. В довершение всего мне никак не удавалось за - кончить внешнюю обшивку нашего дома алюминиевыми листами — как я ни прикрепляла их, все равно я не могла сделать это достаточно ровно. Градус моего настроения опустился до самой нижней точки. Я испытывала полный упадок душевных сил. Мы ужинали, когда он сказал, что ему попала кость в горло, и выплюнул ее. Тогда я сказала: «Не смей так делать»,— и вонзила в него нож. Я старалась, чтобы он вошел как можно глубже. В тот момент я действовала как сумасшедшая (Kadushin & Martin, 1981, p. 228).

Интересно, что анализ интервью, взятых Кадушиным и Мартин, позволил сделать вывод о том, что многие взрослые, бившие детей в порыве гнева, возникшего на фоне испытываемого ими эмоционального стресса, впоследствии сами стыдились подобных поступков. По-видимому, они понимали различие между агрессией, направленной на восстановление семейного статус-кво, и эмоциональной агрессией, вызванной внешними проблемами. Эти родители считали вполне разумным ударить проявляющего сознательное непослушание ребенка, но с неодобрением относились к попыткам «распускать руки» и бить детей лишь по причине собственного плохого настроения (Dietrich et al., 1990, p. 228).

Другие источники отрицательных эмоций: погода и выбросы вредных веществ. Нет ничего удивительного в том, что испытывающие серьезные проблемы люди часто оказываются раздражительными или даже озлобленными и легко срываются на применение насилия. Не столь очевидно то, что почти все способное вызвать у нас отрицательные эмоции также может инициировать появление агрессии и, как следствие, семейные конфликты.

Впервые высказав эту мысль в главе 3, я обратил внимание на существование таких факторов дискомфорта, способных породить агрессию, как непривычно высокая температура воздуха и социальный стресс. Теперь я хотел бы добавить к ним выброс вредных веществ в атмосферу, ухудшающий внутреннее состояние людей и, значит, увеличивающий вероятность применения насилия в семье.

Занимаясь одним из направлений комплексной программы исследования психологических последствий для населения выбросов вредных веществ в атмосферу, Джеймс Роттон и Джеймс Фрей (James Rotton & James Frey) фиксировали все случаи домашних ссор, о которых ежедневно в течение всего 1975 года сообщалось в полицию города Дейтон, штат Огайо. Кроме того, от местного управления контроля за состоянием окружающей среды они получили данные о выбросах в городскую атмосферу в течение этого периода. После выполнения чрезвычайно сложной статистической обработки полученной информации исследователи пришли к выводу, что полиция получала наибольшее число сигналов о семейных конфликтах именно в те дни, когда температура воздуха повышалась, скорость ветра падала, а уровень содержания озона в атмосфере увеличивался. При этом ученые обращали внимание на то, что концентрация загрязняющих воздух веществ, также способных повысить раздражительность людей, достигала своего пикового значения, когда содержание озона в атмосфере было высоким, а скорость ветра — недостаточно большой, чтобы отнести от города вредные выбросы.

Роггон и Фрей утверждали, что эти данные следует рассматривать не только с точки зрения роста числа конфликтов внутри семьи. Многие социологи и криминалисты неоднократно заявляли о влиянии погодных и атмосферных условий на повышение частоты социальных контактов между людьми, приводящих к увеличению числа тяжких преступлений против личности. По мнению этих специалистов, чем чаще люди вступают в контакт друг с другом, тем выше вероятность возникновения ссоры между ними. Однако Роттон и Фрей отмечали, что, несмотря на то что члены одной семьи должны иметь наибольшее число взаимных контактов в холодную погоду, когда все они находятся дома, число обращений в полицию в прохладные дни было минимальным. По-видимому, наилучшее объяснение этого феномена заключается в том, что выбросы в атмосферу отрицательно сказывались на многих жителях города, которые в результате с большей вероятностью проявляли свою агрессивность (Rotton & Frey, 1985).

Особенности конфликта, способные стать катализаторами насилия

Хотя возникновение у человека неприятных ощущений может быть обусловлено его склонностью к агрессивности, обычно этот стимул оказывается слишком слабым, чтобы перерасти в открытое нападение. Нередко побуждение к свершению акта насилия получает дополнительное подкрепление за счет возникновения новых тревожных обстоятельств или появления факторов, напоминающих о негативных моментах в прошлом, которые приводят к возникновению агрессивных намерений.

Эту функцию может выполнять спор или неожиданный конфликт. Ричард Джеллес собрал много результатов интервью с членами семей, в которых отмечались насильственные случаи. В частности, многие мужья и жены сообщали о том, как они сами или их партнеры по браку выражали недовольство, досаждали придирками или допускали открытые оскорбления, провоцируя таким образом реакцию с применением насилия. Придирки и ворчание иногда приводили к резкому взрыву эмоций, «интенсивность которого зависела от глубины стресса, под влиянием которого находился в данный момент супруг», и некоторые жены признавали, что если бы они не «пилили» своих мужей, то те не стали бы прибегать к рукоприкладству. «Я не могу взять всю вину за произошедшее на себя,— призналась одна женщина,— но во многих случаях, чтобы избежать побоев, мне просто следовало прикусить язык. Я сама шпыняла мужа до тех пор, пока он не набрасывался на меня с кулаками». Однако очень часто жены утверждали, что их мужья были виноваты перед ними, по крайней мере отчасти — либо из-за своих проступков (чрезмерного употребления спиртного, проигрыша денег или оскорбительного поведения), либо из-за того, что они не выполняли ожидаемых от них действий (например, не зарабатывали достаточного количества денег, не занимались поисками работы или не уделяли должного внимания своим супругам). Джеллес также отмечал, что в отдельных случаях сильное неудовольствие возникало в результате «недостаточной или неумело проявляемой сексуальной активности партнера» (Gelles, 1987, р. 158-163).

Каким бы ни был источник неудовольствия супругов, их чувство обиды нередко приводит к возникновению ссоры. Обмен резкими словами будет учащаться по мере обострения конфликта, в результате чего он может перейти в стадию открытого применения насилия. В результате такого развития событий любое проявление агрессии, в форме ли словесных оскорблений или же мер физического воздействия, способно породить ответную агрессию. Подобная «контрагрессия» — явление широко распространенное, на что указывают, в частности, результаты ОИПНС 1975 года. При этом нападки жены на мужа являются более важным фактором ответной реакции супруга, чем его отношение к подобным действиям со стороны других людей. Чрезвычайно возбужденные агрессивными действиями супруга или супруги, муж или жена, нередко забывая о возможных последствиях стычки, импульсивно стараются нанести ответное оскорбление обидчику (Dibble & Straus, в: Straus & Gelles, 1990).

Мюррей Страус указывал на этот вид обмена агрессивными действиями в своей критике метода, используемого в школе терапии супружеских отношений, суть которого может быть выражена следующими словами: «Ничего не скрывайте — выражайте свои чувства открыто». Попросив своих студентов описать последний конфликт в их семье между отцом и матерью, он обнаружил, что когда один из родителей внезапно начинал произносить оскорбительные слова в адрес другого, то подобные действия с большой вероятностью вызывали ответную реакцию в виде физического насилия. Таким образом, вместо того чтобы дать возможность обоим участникам ссоры излить свое недовольство с помощью крика или даже битья посуды, вербальная агрессия чаще приводит к физической агрессии, чем к миру и гармонии. При этом сходный результат обычно наблюдался вне зависимости от того, исходила ли первоначальная агрессия от мужа или от жены (Straus, 1974). (Я собираюсь обсудить этот вопрос более подробно в главе 11 «Психологические процедуры контролирования агрессии».) Подобная катализация насилия иногда происходит и в тех случаях, когда родители пытаются физически воздействовать на ребенка. Кадушин и Мартин выявили одну особенность, которая хорошо вписывается в картину агрессии, нарисованную в этой книге. На основе интервью, взятых у родителей, бивших своих детей, эти ученые установили, что существует различие между «экспрессивным» наказанием (то, что я называю «эмоциональной агрессией») и сознательно контролируемой, ориентированной на достижение определенной цели агрессией. Большинство взрослых в данном опросе (свыше 60%) демонстрировали склонность именно к такой целенаправленной агрессии, применяя наказания к своим детям ради того, чтобы дать им урок на будущее и заставить изменить поведение. Однако почти четверть всех родителей описывали свои действия в более экспрессивных и эмоциональных выражениях, подчеркивая, что они действовали импульсивно, поскольку находились в возбужденном состоянии или просто хотели причинить боль непослушному ребенку. Одна мать, признавшая, что ее агрессия носила именно такой характер, описывала свои действия по отношению к ребенку как не обусловленные никакой осознанной целью. «На самом деле я ни о чем не думала,— сообщила она,— мои действия были просто импульсивной реакцией на сложившуюся ситуацию».

Какими бы ни были исходные намерения взрослых, во многих случаях, начав бить ребенка, они приходят в неистовое возбуждение и их агрессивность начинает стремительно нарастать. Жестоко наказывавшая своего ребенка мать, о которой я сообщал в главе 1, отмечала, что все происшедшее с ней в описанном случае было в определенном смысле ее ответом на вызывающую реакцию дочери Джулии на примененные к ней меры физического воздействия.

Я схватила дочь и пристально посмотрела на нее. Однако она даже не взглянула на меня. Но на самом-то деле она следила за мной. На ее лице было такое выражение, как будто я была не ее мать, а какая-то отрава. Тогда я принялась бить Джулию. Я била и била ее, и казалось, чем дольше я это делала, тем больше испытывала потребность бить ее еще и еще. Мне было не остановиться (см.: Kadushin & Martin, 1981, p. 189, 196).

Очевидно, в нашей жизни было бы меньше инцидентов с применением насилия, если бы мы могли каким-то образом снизить степень эмоционального дистресса людей и научить их уменьшать или хотя бы контролировать степень их душевного смятения, порожденного последствиями конфликта с членами семьи. В главе 11 мы познакомимся с некоторыми процедурами, позволяющими добиться этой цели.

РЕЗЮМЕ

Круг тем психологических и социологических исследований проблем применения насилия в семье в последнее время заметно расширился и уже не ограничивается изучением «дефективных» личностей, наносящих побои своим близким. Теперь ученые уделяют пристальное внимание вопросам роли социальных норм и общественных ценностей в семейных отношениях, а также признают растущую важность взаимосвязанного влияния множества внешних и внутренних факторов. Результаты проведенных исследований показали, что положение дел в обществе в целом и в жизни каждого человека в отдельности, характер семейных взаимоотношений и даже особенности конкретной ситуации, все вместе могут влиять на вероятность того, что один из членов семьи станет применять насилие в отношении другого. Придерживаясь теоретической ориентации этой книги, я провел анализ этих взаимодействующих между собой факторов в главе 1. Основное мое предположение состоит в том, что многие случаи применения насилия в семье по своей сути подобны другим видам проявления агрессии, рассмотренным ранее. Многие факторы, влияющие на вероятность нападения одного человека на другого вне дома, влияют и на возможность воспроизведения подобного сценария в домашней обстановке.

Это исследование начинается с анализа роли социальных норм и общественных ценностей, главным образом тех, которые касаются вопросов главенства мужчины в семье, его возможностей проявить свою власть. Доминирующее положение взрослого мужчины в доме и его большие, по сравнению с остальными домочадцами, физические возможности могут повысить вероятность применения им силовых методов решения конфликтов. Все растущее число работ показывает, что социальные нормы и общественные ценности ни в коем случае не являются единственными или даже основными причинами насилия в семье. Теперь, помимо прочего, мы знаем, что женщины, так же как и мужчины, могут быть агрессивными, что насилие может быть результатом внутрисемейного конфликта, что значительная доля людей, применивших насилие, сами были его жертвами или свидетелями в детские годы и что многие склонные к рукоприкладству люди нередко бьют не только своих жен и детей, но и других людей вне своего дома.

Фактически немалое число проявляющих высокую склонность к насилию взрослых людей имеют высокую предрасположенность к агрессивному поведению. В настоящее время получены серьезные доказательства того, что агрессивное поведение некоторых людей нередко наблюдается и у их детей — результат, который согласуется с результатами исследований по проблеме формирования агрессивной личности, приведенными в главе 6. Помимо приведения данных в поддержку данного представления, сформировавшегося в процессе исследования случаев применения насилия в семье, данная глава предоставляет некоторые объяснения того, почему насилие, испытанное или увиденное человеком в детстве, способствует проявлению его агрессивности в будущем. Кроме того, в ней рассматривается роль личных качеств человека и отмечается, что основная часть людей, склонных к применению насилия, принадлежит к общественным слоям с низким социально-экономическим статусом, а также что многие из них являются алкоголиками.

Ситуационный стресс, либо сам по себе, либо, что более вероятно, вкупе с личной предрасположенностью к применению насилия, также может содействовать учащению случаев агрессивного поведения в семье. С учетом моего утверждения о том, что отрицательные эмоции являются основным источником эмоциональной агрессии, я предполагаю, что тяжелые чувства, вызванные материальными и иными проблемами (а также нередко и неблагоприятные климатические и экологические факторы), способны повысить вероятность того, что конфликт или иное раздражающее событие приведут к вспышке агрессии, в особенности у людей, которые имеют к этому повышенную склонность и/или не обладают способностями к достаточному самоконтролю.

Любая достаточно объективная точка зрения на проблему насилия в семье должна учитывать тот факт, что катализатором агрессии могут быть и некоторые особенности возникшего конфликта. Личная предрасположенность и ситуационные стрессы способны лишь породить состояние готовности к проявлению агрессии. В дальнейшем же эта готовность должна активироваться тем или иным неприятным событием. Хотя не многие исследователи уделяли внимание каталитическим особенностям исходного конфликта, все же большинство имеющихся в нашем распоряжении данных указывают на то, что грубость порождает еще большую грубость, а агрессивные действия одной стороны вызывают ответную агрессию другой. Таким образом, существует множество способов, посредством которых насилие порождает насилие.

Глава 9. УБИЙСТВА

Введение. Условия, при которых совершаются убийства. Личная предрасположенность. Социальное влияние. Взаимодействие при совершении насилия.

В 8 ИЗ 20 КРУПНЕЙШИХ ГОРОДОВ США ПРОИЗОШЛО РЕКОРДНОЕ КОЛИЧЕСТВО УБИЙСТВ

В 1990 году молодые жители городов убивали из-за наркотиков, одежды, небольшой суммы денег, любви, ненависти и без каких-либо видимых причин. Их жертвами были друзья, родственники и невинные прохожие. Соседство с ними становилось виртуальной тюрьмой для законопослушных граждан.

New Уогк Times, декабрь 1990 года

Реальная картина убийств, совершенных в американских городах, несомненно, отличается от той, которую рисуют авторы криминальных романов. Герои книг, побуждаемые либо страстью, либо хладнокровным расчетом, для достижения цели обычно просчитывают каждый свой шаг. Приведенная цитата в духе художественной литературы говорит нам о том, что многие преступники ожидают получить выгоду (возможно, путем ограбления или продажи наркотиков), но тут же указывает, что иногда люди убивают по самым ничтожным поводам: «из-за одежды, небольшой суммы денег… и без каких-либо видимых причин». В состоянии ли мы разобраться в столь разных причинах убийств? Почему один человек лишает другого жизни?

В этой главе предлагается краткий обзор того, что известно социальным психологам об убийствах. Это отнюдь не широкий обзор данной темы. Он сконцентрирован лишь на случаях убийств в Соединенных Штатах Америки. Такой выбор частично обусловлен доступностью большого объема информации о преступлениях в США, но на него повлияло и то обстоятельство, что в США предумышленные убийства являются гораздо более серьезной социальной проблемой, чем во многих других развитых странах. В середине 60-х годов один из критиков американского общества заметил, что насилие «типично для Америки так же, как яблочный пирог». Цифры, представленные на рис. 9-1, подтверждают этот, в общем-то, довольно циничный комментарий. Число убийств, совершенных в США молодыми людьми в возрасте от 15 до 24 лет (в США наибольшее число преступлений со смертельным исходом совершается именно этой возрастной группой), намного превышает показатели других развитых стран (сведения из: Fingerhut & Kleinman, 1990).

Рис. 9-1. Количество убийств на 100 тыс. человек, совершаемых молодыми людьми в возрасте от 15 до 24 лет (1986-1987) (Сведения из Fingerhut & Kleiman (1990), Journal of the American Medical Association. Vol. 263, p. 3292-3295).

В обзоре не рассматриваются убийства, совершаемые психопатическими личностями, например параноидальными шизофрениками, которые «слышат» голоса, повелевающие им уничтожить кого-либо, или омерзительными типами, совращающими и убивающими несовершеннолетних детей. К сожалению (с моей точки зрения), придется исключить из рассмотрения и серийных убийц. Обзор будет ограничен более типичными случаями убийств, которые преобладают в статистических отчетах.

ВВЕДЕНИЕ

В качестве основы обсуждения я в первую очередь приведу определение нескольких важных правовых концепций, затем основные статистические данные, комментарии к которым будут даны далее, в этой же главе.

Закон, убийство, предумышленное убийство

С точки зрения закона убийством в очень широком смысле является любое лишение жизни одного человека другим. Далеко не всякий смертный случай в равной степени предосудителен в глазах закона. Лишение жизни не несет за собой наказания, если закон признает это действие оправданной или простительной мерой. Оправданные убийства имеют место в случаях соответствия требованиям закона, например когда полицейский стреляет в убегающего подозреваемого, отказавшегося остановиться, тогда как простительный смертный случай является результатом случайности законного действия, например когда водитель автомобиля не успевает затормозить и сбивает ребенка, внезапно выскочившего на проезжую часть. Законом наказываются только убийства с преступной целью, за которые кто-либо несет уголовную ответственность.

Тяжесть убийства с преступной целью, с точки зрения закона, зависит от того, относится оно к предумышленному или к непредумышленному. Различие состоит в том, насколько осознанными были намеренность и злой умысел при совершении убийства. В случае непреднамеренного убийства смерть, предположительно, не замышлялась или убийство было совершено неосознанно, даже если его можно было предполагать. Автомобилист признается виновным в непредумышленном убийстве, если в результате его (или ее) опасного вождения гибнет человек. Чтобы признать преступника виновным в тяжком убийстве первой степени, необходимо доказать, что в его намерения входило не только совершение преступления и планирование его исполнения, но и желание убить жертву. С другой стороны, для признания тяжкого убийства второй степени необходимо доказать только желание убить (заранее обдуманный злой умысел). Данный обзор будет рассматривать главным образом предумышленные убийства первой и второй степени, хотя некоторые статистические данные, о которых было упомянуто выше, включают и преднамеренные, и непреднамеренные убийства (так как они не подразделяются в статистике, приводимой Министерством юстиции США в Sourcebook of Criminal Justice Statistics).

Какие типы убийств чаще всего совершаются в Соединенных Штатах Америки

Статистика преступлений дает общее представление, какие типы убийств наиболее вероятны в США, так как большинство преступников арестовывается и информация об этих случаях становится доступной. Например, совершенно ясно, что, как правило, это инцидент между двумя людьми, в котором один человек убивает другого. Также ясно, что большинство убийц относительно молоды — с этим мы еще не раз столкнемся в настоящей главе. Далее отметим, что в большинстве случаев и убийца и жертва являются мужчинами. О том, насколько мужчины опаснее женщин, говорят следующие данные: в 1987 году из 10 ООО убийств 86% совершили мужчины. Этот показатель остается без изменений. Более того, свыше 70% жертв — также мужчины¹.

_______________

¹ Статистика тендерного распределения взята из: U. S. Department of Justice (1988). Sourcebook of Criminal Justice Statistics. Washington: U. S. Department of Justice, p. 453.

Кроме перечисления статистических данных я привожу в этом разделе открытия выдающегося криминолога Марвина Вольфганга (Marvin Wolfgang), опубликованные им в 1958 году в ставшем классическим исследовании убийств (Wolfgang, 1958,1967). В них приведено множество фактов, которые необходимо сопоставить, чтобы понять, почему люди сознательно лишают друг друга жизни.

Убийства в Филадельфии и других городах. Статистические данные. Чтобы получить исходную статистическую базу, Вольфганг изучил в полицейском управлении Филадельфии 588 уголовных дел с зарегистрированными убийствами за 5-летний период — с 1948 по 1952 год. Он выявил наличие определенных закономерностей, даже в том преобладающем большинстве случаев, когда смертельный исход не планировался.

Некоторые из этих закономерностей напрямую связаны с общими предпосылками преступлений. Так, большинство убийств совершались в выходные дни, одна треть — в субботние ночи. Как и можно было предполагать, почти две трети преступлений совершались после принятия алкоголя.

Но в контексте данной главы наиболее интересны открытия о природе преступников и их жертвах. Статистика показывает, что в большинстве случаев один или оба участника инцидента имели давно укоренившуюся склонность к насилию. Относительно высокий процент убийц мужского пола ранее арестовывались за преступления против личности. Это вовсе не означает, что убийства неизбежны или что почти каждый может стать жертвой. Гораздо чаще жертвами были люди, в чем-то похожие на преступников. Характерное сходство заключалось в том, что и злоумышленник, и его жертва были бедны и/или из рабочего класса и более чем в 90% случаев принадлежали к одной этнической или расовой группе. Необходимо отметить значительное преобладание случаев преступлений среди афро-американцев, мы еще вернемся к этому. Хотя за рассмотренный период только 18% жителей Филадельфии были чернокожими, три четверти преступников и почти такой же процент жертв принадлежали к этой расе. Кроме того, статистика показывает, что большинство злоумышленников были молоды: от 20 до 30 лет, и их жертвы — того же возраста или чуть старше.

Наконец, часто участники инцидента были знакомы до убийства, а во многих случаях и не просто знакомы. Более чем в половине столкновений это были друзья или родственники, и почти в 60% жертвой становился человек, схожий с убийцей психологически.

Насилие, спровоцированное жертвой. Вольфганг не только проанализировал статистические данные. Он также продемонстрировал, что значительное количество жертв играют активную роль в агрессивных столкновениях, приводящих к их смерти. Такое мнение высказывалось впервые. До публикации работы Вольфганга большинство социологов изучали только преступников, их культурное и физическое развитие. Исследователи не принимали во внимание возможную роль жертвы. По словам одного из психологов, «жертвы убийств рассматривались как пассивные и подчиненные индивиды, которым судьба предназначала стать объектами воздействия активности центральных участников событий — злоумышленников» (Braucht, Loya & Jamieson, 1980, p. 316).

Оспаривая мнение, что только незначительное меньшинство жертв действительно инициировали насилие, Вольфганг вносит необходимые коррективы в этот односторонний взгляд. Результаты его изучения уголовных дел показали, что примерно в четвертой части преступлений именно убитые первыми вытаскивали оружие или применяли силу. Вольфганг говорит об этих случаях как об убийствах, спровоцированных жертвой. В подтверждение этого тезиса он отмечает, что в большинстве таких инцидентов жертвы ранее задерживались полицией как участники уголовных преступлений. Ясно, что они не были пассивными и невинными мишенями отпетых уголовников.

Мотивы преступлений. Стремясь не просто дать описание случаев применения насилия и задействованных в них лиц, Вольфганг попытался также определить мотивы поведения убийц. Опираясь на материалы уголовных дел, он пришел к выводу, что причинами большинства смертельных случаев являлись ссоры, возникающие на основе домашних раздоров, споров из-за денег или из ревности. Лишь минимальная часть инцидентов по большей части или всецело были хладнокровными и немотивированными.

Аналогичные открытия в других работах. В различных регионах США было проведено множество других сравнительных исследований, охватывающих разные временные периоды между окончанием Второй мировой войны и серединой 70-х годов. Результаты их в целом совпадали с выводами Вольфганга, хотя не всегда повторялись в деталях (см.: Braucht etal., 1980; Gibbons, 1987).

Различия в деталях могут иметь важное значение. Изучение убийств в Хьюстоне, штат Техас, среди белого населения выделяло латиноамериканцев (чего не было у Вольфганга) и показало высокий уровень убийц и жертв в этой этнической группе. Другими словами, оно говорило, что помимо афро-американцев и другие неблагополучие в социально-экономическом плане группы ощущают уколы стрел насилия. Кроме того, анализ преступлений в Чикаго за 1965 год выявил, что по сравнению с данными десятилетней давности, полученными Вольфгангом, увеличился процент смертельных случаев в результате применения огнестрельного оружия. Последующее изучение убийств в этом городе за период с 1965 по 1970 годы, проведенное Ричардом Блоком (Richard Block) и Франклином Зимрингом (Franklin Zimring), показало устойчивый рост убийств в течение всех пяти лет. Больше всего возрос удельный вес смертных случаев в результате вооруженных ограблений и убийств огнестрельным оружием, совершаемых афро-американцами от 15 до 24 лет¹.

_____________________

¹ Исследования, упоминаемые в этих двух параграфах, цитируются в: Braucht et al. (1980).

Различные случаи провоцирования убийств

Убийства знакомых и незнакомых преступнику людей. Приведенная выше статистика наводит на мысль о росте убийств незнакомых преступнику людей. Если это так, то отсюда следуют важные выводы. Убийство знакомого человека во многих случаях отличается от убийства случайного встречного; чаще всего оно является результатом взрыва эмоций вследствие ссоры или межличностного конфликта. Вероятность лишения жизни человека, которого видят первый раз в жизни, наиболее высока в процессе совершения кражи со взломом, вооруженного ограбления, угона автомобиля или при торговле наркотиками. В данном случае смерть жертвы не является главной целью, она — более или менее вспомогательное действие в ходе достижения других целей. Таким образом, предполагаемый рост убийств незнакомых преступнику людей может означать увеличение количества «производных» или «побочных» убийств.

Некоторые свидетельства подтверждают эти выводы. Давайте разграничим смертные случаи, произошедшие в результате ссор или эмоциональных конфликтов, с одной стороны, и явившиеся результатом таких уголовных преступлений, как кражи со взломом, воровство, ограбления, поджоги и прочее, с другой. (Учитывая концепции, ранее представленные в данной книге, последние можно отнести к инструментальным действиям, так как обычно они совершаются главным образом для достижения определенной цели, а не для причинения физического увечья жертве.) Социологи Керк Уильяме (Kirk Williams) и Роберт Флюеллинг (Robert Flewelling) из университета Нью-Гемпшира, изучив отношения преступник—жертва в разных типах преступлений со смертельным исходом, провели аналогичное разграничение.

Рис. 9-2. Различия взаимоотношений между жертвой и преступником в предумышленных и непредумышленных убийствах, происходящих вследствие конфликтов и инструментальных преступлений.

Рассматривая только американские города с населением более 100 тысяч человек, так как насилие с летальным исходом посторонних наиболее часто случается в крупных промышленных центрах, они изучили около 48 тысяч уголовных дел, возбужденных по предумышленным и непредумышленным убийствам за период с 1980 по 1984 год. Ученые подразделили смертные случаи на две категории: конфликты — например, любовные треугольники или ссоры; и убийства, совершенные в процессе уголовного преступления, которые я называю «инструментальными». Затем они определили взаимоотношения между преступником и жертвой в каждой категории преступлений. На рис. 9-2 обобщены выводы данного исследования.

Из рисунка видно, что при конфликтах в процентном отношении количество убийств незнакомых преступнику людей очень мало. Фактически из 21 тысячи жертв 87% были знакомы со своим убийцей. И наоборот, при «инструментальных преступлениях» наибольшую вероятность стать жертвой имели посторонние для преступника люди¹.

__________________

¹ Williams & Flewelling (1988). Следует понимать, что категория преступлений, совершаемых после возникновения конфликтов,— это нечто более широкое, чем упоминающиеся в настоящей дискуссии. Тут и дети, убитые нянями, и любовные треугольники, и шумные ссоры после совместного распития алкоголя или приема наркотиков и т. д. «Другие» категории включают в себя изнасилования, ночные кражи со взломом, воровство, грабежи, угон мотоциклов и автомашин, безнравственные поступки, спекуляцию и организованные убийства.

Анализ преступлений последующего периода, проведенный на национальном уровне с охватом и крупных и небольших городов, дает сходную картину. По материалам Sourcebook of Criminal Justice Statistics за 1988 год, во всех 18 тысячах убийств, предумышленных и непредумышленных, известных полиции в 1987 году, жертва и злоумышленник были: членами одной семьи — в 16% случаев, друзьями или знакомыми — в 40%, и только в 13% инцидентов они были незнакомы. В остальных случаях их знакомство осталось невыясненным. Еще более важно то, что посторонний человек имел гораздо большую вероятность стать жертвой при совершении злоумышленником уголовного преступления, чем в случае насильственных инцидентов из- за ссоры или ревности. Так, случайный человек становился жертвой убийства в процессе совершения другого преступления почти в 30% подобных случаев, по сравнению с 11% в случае преступлений из-за ревности, 7% — ссор на финансовой основе и 9% другого рода инцидентов (из: U. S. Department of Justice, 1988, op. cit., p. 448).

Статистика подтверждает рост убийств, жертвами которых становятся незнакомые преступнику люди. Например, в Чикаго в 1965 году жертва была в какой-то степени знакома с убийцей в трех четвертях случаев. Однако через 10 лет преступник знал жертву только в 58% убийств. Статистика также отражает заметный рост убийств, совершаемых в процессе другого преступления. В 1960 году только пятая часть всех убийств относилась к этой категории, но к концу десятилетия они составляли уже 30%. К концу 70-х годов, как заметил Франклин Зимринг, «хотя в большинстве убийств жертвами становятся друзья или знакомые, постоянно возрастает число "нового американского убийства" — результата ограбления — инцидента, при котором жертва и преступник, как правило, абсолютно неизвестны друг другу»¹.

______________

¹ Данные, указывающие на снижение числа убийств в Чикаго, в которых жертва была известна убийце, позаимствованы из: Block (1977), р. 40. Заявление о росте убийств в 60-х годах взято из: Rose (1979), р. 10-11, а последняя цитата - из: Zimring (1979), р. 31.

Что же происходит? Почему имеет место такой рост убийств в ходе совершения другого преступления? Вероятно, это обусловлено многими факторами. Окружной прокурор Филадельфии, которого мы цитировали в начале третьей части книги, возлагает всю вину на «легкую доступность ручного огнестрельного оружия и влияние наркотиков». Однако такое объяснение было бы слишком примитивным. Хотя распространенность наркотиков действительно играет большую роль в насильственных преступлениях против личности, по-видимому, значительный рост убийств — это не прямое следствие применения наркотиков. Согласно данным Управления полиции Вашингтона, округ Колумбия, в 1988 году примерно две трети убийств в городе были связаны с применением или продажей наркотиков, но в 1990 году эта цифра снизилась до 39%, хотя количество убийств в течение двух лет постоянно росло. Аналогичную картину представляют собой и преступления в Нью-Йорке за тот же период¹. Если жертвами убийц в большинстве случаев становились посторонние люди, это, возможно, не просто потому, что люди были так или иначе связаны с наркотиками.

________________

¹ Статистические данные взяты из редакционной статьи Fight guns, not just drugs в New York Times, Dec. 8, 1990.

Более успешно можно уяснить роль оружия в росте числа убийств. Когда Зимринг проанализировал полицейские отчеты о вооруженных нападениях в Детройте с 1962 по 1974 год, он выявил не только значительный рост этого вида преступлений в течение всего периода, но и еще более высокий уровень роста убийств в ходе подобного рода преступлений. Большая часть смертных случаев, связанных с вооруженным ограблением, явилась результатом более частого использования при этом огнестрельного оружия (Zimring, 1979). Можно сделать вывод, что резкий рост убийств незнакомых людей за последние два десятилетия частично объясняется частотой применения огнестрельного оружия при совершении других видов преступлений.

Интересно отметить, что Зимринг считал, что в тот период в Детройте на 150 вооруженных ограблений приходился один смертельный случай, и относил их в большей степени к «случайным», чем к инструментальным, так как они не являлись средством достижения целей преступников. При столкновении преступника и жертвы происходило что-то, что заставляло злоумышленника выстрелить. Возможно, жертвы сопротивлялись или слишком медленно реагировали на приказания грабителей. По крайней мере в некоторых из таких столкновений эмоционально взвинченные и находящиеся на грани нервного срыва правонарушители могли открыть огонь просто импульсивно.

Необходимо выделить еще одно открытие Зимринга: широко распространено мнение, что типичное вооруженное ограбление заключается в нападении чернокожего злоумышленника на белую жертву. Действительно, в начале 60-х годов большинство людей, убитых грабителями в Детройте, были белые, погибшие от рук чернокожих. Однако во второй половине десятилетия картина резко изменилась. К 1974 году две трети жертв были чернокожими, и большая часть из них были убиты также чернокожими. Это положение сохраняется и в настоящее время.

Убийства, совершаемые афро-американцами. Горожане, полицейские власти и социологи весьма озабочены высоким уровнем убийств, совершаемых афро-американцами. Статистика действительно удручает. Напомню, что исследование Вольфгангом преступности в Филадельфии показало, что почти три четверти злоумышленников и почти столько же жертв были чернокожими, хотя чернокожее население города составляло только 18% общей численности. Цифры констатировали, что уровень преступлений, совершаемых чернокожими мужчинами в расчете на 100 тысяч жителей, составлял 42%, в то время как белыми — 3%. Изучение убийств в других городах Америки, как уже упоминалось, открывало аналогичную картину.

Более высокая преступность со смертельным исходом, при которой и злоумышленник и жертва являются афро-американцами, характерна и в наши дни. Об этом говорит хотя бы тот факт, что за 1987 год из 10 тысяч инцидентов, при которых преступник-одиночка убил человека, в половине случаев полицией была установлена афро-американская расовая принадлежность убийц, хотя эта расовая группа составляет только около 12% населения США. Среди жертв также преобладали чернокожие: среди убитых при столкновении один на один их было 88% (US Department of Justice 1988, op. cit., p. 453).

Однако здесь важно иметь в виду, что высокий уровень убийств совершается главным образом в конкретном сегменте чернокожего населения: среди молодежи мужского пола. По данным американских Centers for Disease Control (CDC, Центры контроля заболеваний), уровень убийств среди этой категории населения с 1978 по 1987 год «в 4-5 раз выше, чем среди молодых чернокожих женщин, и в 5-8 раз — чем среди молодых белых мужского пола». На рис. 9-3 представлен уровень убийств (в расчете на 100 тысяч человек) за данное десятилетие, совершаемых молодыми чернокожими мужчинами в возрасте от 15 до 24 лет. На рисунке также отражено применение огнестрельного оружия в трех четвертях убийств этого периода.

Недавно CDC выпустили обновленные данные. С 1987 по 1990 год уровень убийств продолжал расти, что отмечают и статьи в газетах, которые я цитировал. Рост в основном обусловлен увеличением числа преступлений, совершаемых чернокожими тинэйджерами. В 95% убийств применялось огнестрельное оружие.

Необходимо учитывать, что большинство жертв также были чернокожими и примерно той же возрастной группы. В настоящее время эта категория преступлений так многочисленна, что по данным эпидемиологов CDC убийства становятся основной причиной смерти чернокожих мужчин от 15 до 24 лет. Как заметил один из работников CDC: «В настоящее время в некоторых регионах страны вероятность насильственной смерти черного мужчины в возрасте от 15 до 25 лет выше, чем вероятность смерти американского солдата во время выполнения им воинского долга во Вьетнаме»¹.

__________________

¹ Статистические данные и приведенные утверждения взяты из сводок CDC Weekly Morbidity and Mortality Report, опубликованных вJournal of the American Medical Association, Jan 9, 1991, p. 183-184, и отчета CDC, 7 декабря 1990 года, опубликованного в New York Times. В добавление к нерадующим сведениям, сообщаемым в этом разделе, Рихтер (1992) отмечает, что в 1988 году чернокожих молодых людей из огнестрельного оружия убивали в одиннадцать раз чаще, чем их белых сверстников.

Рис. 9-3. Уровень убийств с применением и без применения огнестрельного оружия (в расчете на 100 тысяч человек), совершаемых молодыми чернокожими мужчинами в возрасте от 15 до 24 лет.

Подумайте об этом. Именно сейчас центральные районы многих крупных американских городов намного опаснее для этой категории граждан страны, чем были джунгли и рисовые поля для их отцов и старших братьев во время войны во Вьетнаме.

На высокий уровень убийств, совершаемых чернокожими американцами, могут влиять и другие факторы. Среди преступников, как белых, так и чернокожих, высокий процент составляют люди, находящиеся на нижних ступенях социально-экономической лестницы. Кроме того, велик шанс, что алкоголь играет важную роль в случаях убийств, которые распространяются как чума в этом сегменте населения. Обобщая эти факты, Лоуренс Гари (Lawrence Gary) из университета Говард, Вашингтон, говорит:

Можно утверждать, что при убийствах, совершаемых среди людей с доходами ниже средних, как правило, убийцей является чернокожий мужчина моложе 30 лет и что более чем в 50 случаях преступление совершается после употребления алкоголя. …Убийства, связанные с употреблением алкоголя, реже случаются среди чернокожих мужчин со средними или выше чем средними доходами (Gary, 1986, р. 25).

УСЛОВИЯ, ПРИ КОТОРЫХ СОВЕРШАЮТСЯ УБИЙСТВА

Главная задача, стоящая перед современным обществом,— понять и использовать статистические данные, рассмотренные мною в этой главе. Отдельного изучения требует вопрос, почему в Америке столь высок процент чернокожих и малоимущих убийц. Является ли подобное преступление результатом озлобленной реакции на нищенскую жизнь и дискриминацию? Если да, какие другие социальные факторы влияют на него? Какие социальные причины воздействуют на вероятность совершения физического насилия одного человека над другим? Какую роль играют личностные качества преступников? Действительно ли убийцы обладают определенными особенностями, которые увеличивают шансы, что они лишат жизни другого человека — например, в припадке ярости?

На рис. 9-4 представлена схема рассмотрения мною этих вопросов, которая во многом схожа со схемой, приведенной в главе 8. Мы начнем с исследования личной предрасположенности к насилию, затем рассмотрим основные социальные факторы, развивающие агрессивные наклонности и/или ослабляющие сдерживающие начала. В заключение мы рассмотрим взаимодействие преступника и жертвы.

Как отмечалось в начале главы, данный обзор не будет полным и всеохватывающим; например, он не включает анализ психиатрических и неврологических состояний преступников. Тем не менее я полагаю, что для рассматриваемых факторов влияния будет вполне достаточно имеющихся в нашем распоряжении показателей.

Рис. 9-4. Факторы, оказывающие влияние на случаи убийства

ЛИЧНАЯ ПРЕДРАСПОЛОЖЕННОСТЬ

Склонны ли убийцы к насилию?

Много лет назад бывший начальник одного хорошо известного исправительного учреждения написал ставшую популярной книгу о том, как в доме его семьи, располагавшемся на тюремной территории, в качестве слуг работали отбывающие срок убийцы. Он убеждал читателей, что эти люди не представляли опасности. Скорее всего, они совершили убийство под влиянием повышенных стрессовоздействующих обстоятельств, которыми они не могли управлять. Это был одноразовый выплеск насилия. После того как их жизнь стала протекать в более спокойной и мирной обстановке, вероятность того, что они снова прибегнут к насилию, была очень мала. Такой портрет убийц успокаивает. Однако характеристика автора книги известных ему заключенных чаще всего не подходит людям, сознательно лишающим жизни другого человека. Большинство преступников, совершающих убийства, совсем не похожи на людей, описываемых автором книги. Напротив, их уголовные дела фиксируют факты их частого агрессивного и антиобщественного поведения. Например, Вольфганг в своей работе отмечал, что примерно две трети убийц ранее арестовывались. Причем наиболее часто за «преступление против личности». Совершенно очевидно, что они были антисоциально настроены и склонны к насилию.

Другие исследования дают нам примерно такой же образ преступников-убийц. Когда Миллер (Miller), Динитц (Dinitz) и Конрад (Conrad) изучили «преступную карьеру» большей части осужденных в штате Огайо за тяжкие преступления, связанные с насилием (например, нападения при отягчающих обстоятельствах), они установили, что только около 30% этих людей прекратили преступную деятельность после одного насильственного преступления. Исследователи отмечали, что у этих индивидов в юном возрасте были «личные проблемы или порочные модели поведения для подражания», это привело к развитию антисоциального поведения, которое часто наблюдалось и в среднем возрасте (Miller, Dinitz & Conrad, 1982, p. 106).

Такую же картину мы видим, анализируя жизни мужчин с высокой степенью агрессивности. В главе 8 отмечалось, что большинству людей, жестко обращающихся с членами своей семью, свойственна устойчивая склонность к насилию, а исследование агрессивных личностей, обобщенное в главе 5, Доказывает, что люди, склонные к насилию, могут прибегать к нему в самых разнообразных антиобщественных действиях. К сказанному можно добавить, что, когда социолог Анн Готтинг (Ann Goetting) изучила биографии мужчин, убивших в Детройте с 1982 по 1983 год своих жен или приятелей своих дочерей, она выявила, что почти две трети таких преступников как минимум однажды арестовывались и до этого преступления.

Можно ли разделить убийц на категории?

Существуют ли различные типы убийц? Многие убийцы имеют свою историю насилия и антисоциального поведения, но, возможно, другие имеют совсем другую. По крайней мере, внешне они могут быть обыкновенными законопослушными и миролюбивыми гражданами.

Убийцы со сверхконтролируемой агрессивностью. Эдвин Мегарджи (Edwin Megargee) предположил, что такой тип преступников, прибегающих к насилию, достаточно распространен. Соглашаясь с авторами многочисленных газетных репортажей о совершенно неожиданном применении насилия со стороны людей, казавшихся абсолютно мирными и безопасными, Мегарджи утверждал, что эти люди относятся к личностям со сверхконтролируемой агрессивностью, в противоположность хорошо известным и более предсказуемым личностям с низкоконтролируемой агрессивностью. По его словам, личности со сверхконтролируемой агрессивностью носят в себе скрытую, но активно побуждающую к проявлению агрессию, хотя они и подавляют каждое проявление демонстрации импульсов насилия.

Человек с повышенной склонностью к физическому насилию — часто спокойный, многострадальный индивид, скрывающий свои чувства под жестким, но хрупким контролем. При определенных обстоятельствах он может выплеснуть всю накопившуюся агрессию в одном, часто с пагубными последствиями, действии. После этого он возвращается в обычное для него защитное состояние сверхконтроля (Megargee & Hokanson, 1970, p. 111).

Точка зрения Мегарджи получила поддержку в многочисленных работах английских и американских психологов. Британский психолог Рональд Блакберн (Ronald Blackburn) расширил анализ этого типа личности. На основе проведенного исследования он выдвинул предположение о двух типах убийц со сверконтролируемой агрессией: «сверхконтролирующий себя репрессор», тип с сильным «контролем импульсов» и крайне редкими или вообще непроявляемыми признаками эмоциональных проблем; и «депрессивно сдерживающий» себя тип личности с высокой степенью сдерживания, склонный также к подавленности и постоянному самообвинению¹.

______________

¹ См.: Hollin, 1989, р. 75-78, о подведении итогов исследований, имеющих отношение к данной теме, включая исследования Блэкберна (Blackburn).

Тема сверконтролируемой агрессивности требует тщательного изучения. Насколько мне известно, этот тип личности был выявлен посредством личностного тестирования, а не при оценке реального поведения. Хорошо было бы знать, действительно ли такие люди никак не проявляют признаков агрессии до тех пор, пока не грянет «гроза». Кроме того, в отличие от интерпретации Мегарджи, я полагаю, что эти личности склонны к тягостным размышлениям о своей беззащитности и о тех несправедливостях, от которых, по их мнению, они страдают. Зачастую они раздражены, хотя и не проявляют обиду открыто. Частые воспоминания о несчастьях и агрессивные мысли могут быть главными причинами их агрессивных выплесков.

Реактивный убийца с низким самоконтролем. Независимо от характерных особенностей поведения и возможной распространенности сверхконтролирующей себя личности, склонной к насилию, у многих убийц предположительно отсутствует подавление своей агрессивности. В соответствии с портретом эмоционально реагирующего, склонного к насилию индивида, обрисованного в главе 5, а также с точкой зрения Джеймса Уилсона (James Wilson) и Ричарда Гернстейна (Richard Herrnstein), предполагающих, что многие опасные преступники крайне импульсивны, я считаю, что большинству убийц свойственно сочетание ярко выраженных антисоциальных наклонностей и низкого подавления собственной агрессивности. Как отмечалось в главе 5, эти качества, несомненно, присущи психопатическим личностям, но кроме психопатов в большой степени они должны присутствовать и у людей с высоким уровнем реактивности (см.: Wilson & Herrnstein, 1985).

Здесь поднимается очень важная теоретическая тема. С моей точки зрения, относительно небольшое число преступников со склонностью к насилию всегда готовы к нападению на других людей; у них нет постоянного стремления убивать или увечить кого-либо. Здесь самое главное, как они реагируют. У них могут мгновенно появиться агрессивные мысли. Они обладают повышенной склонностью к трактовке действий других людей как враждебных им, но делают это преимущественно при вполне определенных обстоятельствах: когда сталкиваются с вещами, которые кажутся им агрессивно окрашенными; при эмоциональном возбуждении из-за того, что не могут получить желаемое; когда перед ними встает проблема или угроза; или когда они просто неважно себя чувствуют. Эти причины возбуждения могут также активировать в них относительно сильные агрессивные наклонности, которые довольно трудно подавить сразу же в момент их проявления.

Здесь важно словосочетание сразу же в момент их проявления. Людям с высокой степенью агрессивности трудно сдерживать себя в момент эмоционального возбуждения, но они могут подавить возбуждение, если в это время не слишком напряжены или если имеют сильные стимулы к сдерживанию.

Нравится ли некоторым людям увечить других? Позвольте поразмышлять на эту тему. Считая, что многим склонным к насилию личностям свойственны описанные выше качества, я также полагаю, что увеличение нападений на людей со стороны агрессивных личностей происходит главным образом потому, что их не волнует боль, причиняемая другим. Им могут даже нравиться их страдания. В главе 1, вспоминая «дикие шалости» в 1989 году в Центральном парке Нью-Йорка, я говорил о такой возможности. В ходе этого инцидента группа подростков из 6-12 человек стала преследовать женщину, совершавшую пробежку, «просто так, потому что это было весело». К счастью, женщине удалось убежать. Вспомним упомянутую в той же главе группу бандитов, которая напала на бездомных. Согласно отчету полицейских, молодые люди жестоко избили их, в возбуждении забив одного человека до смерти «просто потому, что им нравилось атаковать беспризорных». Какие бы еще чувства ни проявлялись в этом случае, очевидно, что нападающие искали удовольствия в причинении страдания другим людям.

Желания такого рода могут присутствовать и при некоторых убийствах, обозначенных в начале главы словами «без каких-либо видимых причин». Рассмотрим два случая: один — из жизни, второй — весьма вероятный. Представьте себе банду молодых хулиганов, врывающихся в вагон метро и наводящих страх на пассажиров, представителей среднего класса. Они разгуливают по вагону с вопящими на всю мощь приемниками и бьют и пинают любого, кто имеет смелость (или глупость) поднять на них взгляд. Теперь вспомните (или представьте себе) сцену жестокого насилия в фильме Стэнли Кубрика «Заводной апельсин», вышедшем в 1972 году: воображаемое и ужасное видение будущего Великобритании. В одном эпизоде «герой» фильма Алекс и его приятель-тинэйджер, врываясь в дом пожилой семейной пары, нападают на несчастных стариков. Ясно, что не деньги или секс являются целью злоумышленников, а просто унижение, запугивание и даже причинение боли и страданий беззащитным жертвам.

По-видимому, на такую бесчувственную жестокость должны влиять многие факторы. Некоторые специалисты сказали бы, что Алексу присущи черты психопатической личности. Независимо от диагноза, такие агрессивные люди настолько жестоки, что не могут сочувствовать своим жертвам. Для них имеет значение только их цель и их удовольствие. Их может также радовать иллюзия своей власти над испуганными и подавленными людьми. Они переживают из-за своей незначительности в этом мире и хотят доказать, что с ними необходимо считаться. Жестоко избивая человека, они видят свою силу и власть и ощущают себя «хозяевами Вселенной».

Интересно, действительно ли люди, беспричинно нападающие на других; ищут только возможности проявить свою власть. Агрессия, проявляемая хулиганами в метро, вполне может быть мотивирована желанием обретения власти и контроля над людьми. Кажется, что этих юнцов больше интересует подавление пассажиров, чем нанесение им увечья. Мотивы Алекса и его банды до некоторой степени могут быть такими же. Они явно в равной степени жаждут и власти, и причинения страдания. Может ли Алекс действительно считать себя доминирующей личностью и хозяином положения — «настоящим мужчиной» — только потому, что он запугал и жестоко избил двух стариков? А реальные молодые люди, напавшие на бездомных? Неужели они убили беспомощную жертву, неспособную противодействовать, только для того, чтобы доказать свою силу? Мое предположение, совпадающее с мнением полиции, заключается в том, что, помимо способа самоутверждения, нападающие искали повышенного возбуждения и дополнительного удовольствия, которое получали в причинении страданий и даже смерти одной из жертв.

Некоторые размышления по поводу предсказания опасности

Я уже несколько раз отмечал в этой книге, что относительно небольшое число людей ответственны за многие серьезные акты насилия, охватившие нашу страну. Можем ли мы, используя то, что нам известно об этих людях, идентифицировать их и наблюдать за ними — до того, как они совершат преступления?

Законодательная система США долго надеялась, что психиатры смогут выявлять личности с высокой агрессивностью. Автор широко известной книги Predicting Violence Behavior («Предсказание жестокого поведения») Джон Монахан (John Monahan), психолог, профессор права, психиатрии и общественной политики юридического колледжа университета штата Вирджинии, г. Щарлоттсвилл, отмечает, что «на всех этапах исторического развития каждое общество» принимало превентивные меры к людям, представляющим потенциальную опасность. Этих людей заключали в тюрьмы или другими способами ограничивали их свободу не в качестве наказания за совершенные преступления, а потому, что «считалось, что они могут принести серьезный вред в будущем»¹.

________________

¹ Цитата взята из статьи Dershowitz (1974), ее приводит Monahan (1981), р. 21.

Верховный Суд США считает конституционным правом каждого штата выносить смертный приговор некоторым типам убийц в тех случаях, когда местные судьи приходят к мнению, что эти люди склонны к проявлению жестокости и в будущем (Моnаhаn, 1981, р. 23). Могут ли психологи и психиатры сделать то, на что надеется закон: точно определить вероятность того, что данный индивид «склонен причинять боль» или при случае проявить жестокость в будущем?

Очень трудно определить даже реальную способность специалистов предсказывать опасность. Любое всеохватывающее обсуждение этого вопроса должно исследовать множество аспектов, начиная от статистических и заканчивая юридическими и этническими проблемами. Однако, уже сейчас многие представители властей приходят к выводу, что общество чрезмерно и необоснованно оптимистично относится к способностям специалистов прогнозировать опасность того или иного человека.

Основная сложность состоит в том, что к таким специалистам обращаются только в очень редких случаях. Высокий уровень жестокости и насилия в США хорошо известен, так же как и то, что слишком много людей становятся жертвами убийц. Однако представьте, что вы психиатр и к вам обратились с просьбой определить, представляет ли опасность конкретный 19-летний юноша. Насколько сильна вероятность, что в будущем он убьет кого-либо? Вернемся еще раз к рис. 9-1. Хотя уровень убийств в Америке очень высок, только 22 человека из 100 тысяч молодых людей этого возраста совершили убийства. Убийства по-прежнему остаются исключительными случаями, и такие случаи очень трудно прогнозировать.

Проблема не становится легче, даже если человек уже совершал преступление. Допустим, что к вам как к психиатру обратились за диагнозом: будет ли опасен вот этот заключенный, если удовлетворят его просьбу о досрочном освобождении? Он отбывает срок за тяжкое уголовное преступление, а статистика говорит, что 68% преступников, совершив аналогичное преступление, в дальнейшем снова арестовывались. Нападет ли он на кого-либо, если его выпустить из тюрьмы? Обработав большой объем информации, исследователи подсчитали, что только 3 из 100 осужденных за тяжкое преступление впоследствии Обвинялись в убийстве или изнасиловании. Другими словами, даже среди людей, относящихся к группе высокого риска, вероятность совершения убийства довольно мала¹.

______________

¹ Сведения взяты из: Steadman (1987), р. 8.

Психиатры и психологи могут просчитать вероятность проявления жестокости и агрессивности со стороны людей, обладающих определенными особенностями (например, на основе получения ими высоких баллов в специальных тестах, на основе их принадлежности к конкретной этнической или расовой группе или на основе официальной информации об их преступных действиях), но обычно правдоподобность таких подсчетов слишком мала, чтобы с уверенностью предсказать действия этого человека в будущем.

Другая причина сложности предсказания проявления жестокости состоит в сильном влиянии ситуации на агрессивность поведения. Наиболее часто жестокое поведение является реакцией на определенные обстоятельства. Следовательно, для точного прогнозирования специалисты должны учитывать воздействующие факторы. Но в действительности никто не может сказать, что же произойдет при возникновении непредвиденных обстоятельств.

Независимо от того, что послужило основанием для прогнозов — беседы в клиниках или стандартные личностные тесты,— психиатры и психологи нередко ошибаются в предсказаниях возможного жестокого поведения².

______________

² Подробный обзор литературы, имеющей отношение к делу, см.: Monahan (1981, 1988). Говоря об эффективности предсказаний, Monahan приходит к заключению, что психологи и психотерапевты слишком часто ошибаются, даже тогда, когда учитывают предысторию совершения насилия и психического заболевания.

Слишком часто они приходят к «ошибкам включения» — прогнозам применения насилия, которые не подтверждаются. Большинство людей, которые по результатам интервью или тестирования показывают устойчивую склонность к насилию, при общении с другими людьми никак ее не проявляют. Обычно получаемые в ходе этих процедур показатели недостаточны для исследовательской работы. Они могут дать важную информацию о корнях и функционировании предрасположенности человека к жестокости. Однако в целом их нельзя использовать для прогноза серьезного антиобщественного поведения любого из отдельно взятых индивидов.

СОЦИАЛЬНОЕ ВЛИЯНИЕ

Наибольшего прогресса в деле борьбы с жестокостью и насилием в Америке можно достичь принятием действенных мер по улучшению условий жизни семей и общин в городах, особенно для бедных, живущих в трущобах своих гетто. Именно эти нищие гетто порождают жестокие преступления.

Быть бедным молодым человеком; не иметь хорошего образования и средств, чтобы вырваться из гнетущего окружения; желать обрести права, предоставляемые обществом(и доступные для других); видеть, как другие незаконно, а часто и жестоко действуют для достижения материальных целей; наблюдать безнаказанность этих действий — все это становится тяжелым бременем и оказывает ненормальное влияние, которое толкает многих к преступлениям и правонарушениям. Если к тому же этот молодой человек принадлежит к афро-американской, пуэрториканской или другой латиноамериканской расе, то, помимо прочего, он испытывает на себе давление дискриминации и сегрегации, усиливающих воздействие криминогенных сил¹.

__________________

¹ То establish justice, to insure domestic tranquility. December 1969. Washington, D. C.: U. S. Government Printing Office, p. xxi-xxii.

В этом заявлении Национальная комиссия по изучению причин и способов предотвращения жестокости перечислила основные факторы, вносящие свой вклад в высокий уровень тяжелых преступлений в американском обществе. Мы видим здесь обвинение неблагоприятному влиянию семьи и констатацию факта, что в большей степени насильственное поведение ассоциируется с молодым возрастом и мужским полом. Однако более чем в каких-либо других документах Комиссия акцентирует внимание на том, что я называю «социальные стрессоры»: тяжелые социальные условия, вызывающие дистресс и страдания. По моим предположениям, неблагоприятные жизненные условия могут активировать враждебное мышление, формировать наклонность к жестокости и способствовать развитию антиобщественных форм поведения.

Социально-экономические факторы, вызывающие стресс

Социологи давно высказывают мнение, что насилие в американском обществе во многом зависит от неблагоприятных материальных обстоятельств в сочетании с социальными условиями. Например, мы знаем, что преимущественную часть жестоких преступлений совершают представители рабочего класса или люди, занимающие невысокое общественное положение. В ранее приведенном примере из работы Готтинга больше половины мужчин, совершивших в Детройте убийство жен или приятелей своих дочерей, занимали относительно невысокое социальное положение. Почти две трети из них были безработными. Демографические характеристики городских районов, в которых совершается большое количество убийств, также подчеркивают криминогенное влияние нищеты. Согласно показательному исследованию, проведенному в Кливленде, штат Огайо, самый высокий уровень убийств наблюдается в самых бедных районах города. Для жителей этих районов характерны: низкий средний уровень доходов; низкий уровень образования; жители, работающие на низших должностях; разваливающиеся и перенаселенные дома (Bensing & Schroeder, 1960; резюме в: Braucht et al., 1980, p. 319).

Изучение взаимосвязей между уровнем преступности и социальными и экономическими характеристиками районов проживания крупных городов страны выявили аналогичную картину. Это исследование особенно интересно, так как оно, по всей видимости, глубже других проникает в проблему.

Джудит Бло (Judith Blau) и Питер Бло (Peter Blau) сопоставили уровни убийств и нападений, совершенных в 1970 году в 125 районах крупнейших метрополий Соединенных Штатов Америки с различными социальными и экономическими статистическими данными. Они выявили, что в общинах с наиболее бедными людьми, а также с наибольшей концентрацией афро-американцев самое высокое соотношение числа совершенных убийств к численности общины. Удивительнее всего было то, что эта связь между нищетой и уровнем убийств имела тенденцию исчезать, когда социологи брали в расчет разницу в доходах в данном районе. Другими словами, количество тяжких преступлений в данной общине в большей степени представлялось результатом неравенства в доходах между ее жителями, чем зависело от доли населяющих ее бедняков.

Джудит и Питер Бло, как и другие исследователи, установили, что во всех районах с большим удельным весом чернокожего населения уровень убийств выше. Чтобы выяснить, влияет ли на взаимосвязь между расой и тяжкими преступлениями расовое неравенство в доступности хороших и дорогих вещей, социологи с помощью компьютера вывели индекс социально-экономического неравенства между белыми и чернокожими для каждого района метрополии. Действительно, этот показатель во многом, но не во всем, играет важную роль в соотношении процентного количества проживающих в районе чернокожих и тамошним уровнем жестоких преступлений.

Рассмотрев полученные результаты, Джудит и Питер Бло делают следующий вывод:

Высокий уровень тяжких преступлений — отчасти цена расового и экономического неравенства. В обществе, построенном на принципе «все люди равны изначально», экономическое неравенство… [особенно связанное с расовой принадлежностью] попирает дух демократии и может стать причиной отчуждения, безысходности и конфликтов. …Социально-экономическое неравенство между расами и внутри их непосредственно влияет на высокий уровень преступлений, связанных с насилием над личностью (Blau & Blau, 1982, p. 126).

Акцент на социально-экономическом неравенстве как источнике социального стресса кажется весьма обоснованным, но, возможно, эти ученые поторопились свести к минимуму неблагоприятное влияние самой бедности. Другие ученые получили более серьезное подтверждение связи роста нищеты с ростом уровня насильственных преступлений со смертельным исходом. Так, Керк Уильяме подтвердил связь высокого уровня убийств в районе с наличием ярко выраженного расового неравенства в социально-экономическом статусе, выявленную Джудит и Питером Бло, но он также установил прямую связь бедственного социального положения с относительно высоким уровнем убийств. Уже упоминавшаяся работа Уильямса и Флюеллинга по изучению убийств в крупных городах страны также подтверждает влияние бедности на убийства. Воспользовавшись некоторыми из индексов, введенных Бло, эти ученые установили, что в общинах с высоким уровнем числа убийств на душу населения, как правило, самый высокий процент проживающих бедняков и самая высокая плотность населения. После обобщения этих данных появляются все основания утверждать, что бедность способствует росту преступлений, связанных с насилием.

Необходимо отметить, что не только экономические лишения формируют неблагоприятные социальные последствия. Как уже неоднократно отмечалось в этой книге, по-видимому, все, что усиливает бедственное положение, может воздействовать на формирование жестокого отношения к окружающим. Мы определенно можем рассматривать неравенство в доходах как источник раздражения. Люди, неудовлетворенные жизненными условиями, которые большинство из нас воспринимают как само собой разумеющееся, вполне способны обижаться на существующие различия, и эти обиды могут сильно воздействовать на формирование агрессивных наклонностей. Помимо этого, согласно некоторым исследованиям, инфляция, так же как и высокий уровень безработицы, способствуют появлению неуверенности в своем экономическом положении, что также может внести определенный вклад в дистресс, а следовательно, и в рост числа убийств¹.

_____________

¹ Williams (1984); Williams & Flewelling (1988). Devine, Sheley & Smith (1988) сообщают, что рост безработицы в стране почти всегда сопровождается ростом числа убийств.

Вспомним, что изнуряющая жара может вызывать стресс. Проявление жестокости имеет тенденцию возрастать при неблагоприятных атмосферных условиях. Психолог Грег Андерсон (Graig Anderson) из университета Миссури, Колумбия, провел последовательное изучение этого вопроса и получил лучшие из имеющихся на сегодняшний день свидетельства влияния высокой атмосферной температуры на агрессивность. Одна из его работ, проведенная совместно с Донной Андерсон (Dona Anderson), тесно связана с рассматриваемыми вопросами. Ученые проанализировали ежедневное число агрессивных преступлений (убийства и изнасилования) и неагрессивных (вооруженные ограбления и поджоги) в Хьюстоне, штат Техас, за двухлетний период (с 1980 по 1982 г.) и затем исследовали взаимосвязь числа преступлений и высокой атмосферной температуры. Они установили, что количество неагрессивных преступлений не зависело от температурных условий, тогда как самое большое количество преступлений, связанных с насилием над личностью, приходилось на самые жаркие дни (Anderson & Anderson, 1984).

Я считаю ошибкой игнорирование этих открытий под предлогом того, что в жару большее число людей выходит на улицы. В настоящее время имеется достаточно много свидетельств, полученных и путем лабораторных экспериментов, и исследованием в естественных условиях, подтверждающих, что высокая температура воздуха действительно неблагоприятна и активизирует агрессивные наклонности (см.: Anderson, 1989). Следовательно, разве нельзя предположить, что человек, страдающий от жары — а может быть, и от других неблагоприятных факторов, например нищеты, безработицы и расовой дискриминации,— может легко раздражаться от того, что он воспринимает как аномальное поведение? Если такая личность имеет устойчивую склонность к агрессии, если сдерживающие факторы в это время ослаблены, а оружие окажется под рукой, в припадке гнева он может убить предмет своего раздражения.

Социальная дезорганизация

Помимо положения, что агрессия нередко является реакцией на неблагоприятные обстоятельства, я неоднократно подчеркивал, насколько важно сохранить самообладание в управлении такими реакциями. По большей части я уделял внимание индивидуальным различиям в склонности к агрессии, но очевидно также, что внешние социальные условия могут в равной степени влиять и на степень самообладания, и на частоту его ослабления. Обстоятельства могут, прямо или косвенно, сказать людям, что данное агрессивное действие является правонарушением и если они проявят жестокость или насилие, то могут понести наказание. С другой стороны, в иных ситуациях некоторые люди могут посчитать, что будет правильно ударить другого и что вероятность наказания за нападение на сверстников или представителей власти невелика.

Социальная дезорганизация имеет тенденцию снижать сдерживание проявления агрессивности. Как уже давно признано социологами (и подчеркивается некоторыми теоретиками), контроль в естественной среде и в исправительных заведениях помогает сохранять общественный порядок. Людей, склонных к нарушению закона — к грабежам, воровству, к нападению на своих врагов,— угроза наказания во многом сдерживает от активной противозаконной деятельности. Влияние агентов социальных служб (куда входят члены семьи, соседи, сотрудники и специалисты агентств по принудительному выполнению закона) обычно ослабляется экономическими и социальными стрессорами. Люди, страдающие от плохих жизненных условий, становятся недоверчивыми, особенно к посторонним. Частично основой недоверия может стать реальное опасное окружение, но недоверие может формироваться и на основе раздражения и враждебных мыслей. Так как такие люди погружены в размышления о собственных разочарованиях и тревогах, они относительно безразличны к мнению других членов общества. Некоторые из них склонны к выработке установок и ценностей, благоприятствующих совершению преступления. С их точки зрения, обществу доверять нельзя. Окружающий мир наполнен жадностью, лживостью, взяточничеством и развращенностью. Они думают, что должны создать собственные правила жизни и сами позаботиться о себе, если хотят получить то, что им надо. Общество унижает их достоинство, следовательно, множит их проблемы, а официальные власти уделяют им слишком мало времени и внимания.

Многие чикагские социологи хорошо известны своими новаторскими работами по проблемам социальной дезорганизации в центральных районах крупных американских городов. По словам двух из этих авторов, это «районы с разрушающимися зданиями, перенаселенные людьми… экономически зависимыми, живущими в арендуемых домах… и поддерживающими связь только с некоторыми организациями и ведомствами» (Sutherland & Cressey, 1960, p. 159-160).

Такие условия характерны для многих городских негритянских гетто, и зачастую именно в них социальный контроль весьма низок. «В широком смысле американское общество никак не присутствует в различных гетто, если не считать телевидения, — отмечает один из исследователей. — Полицейские избегают совершать там обходы, большинство школ ничему не учат, отцы не живут с семьями, преступления остаются безнаказанными» (Lemann, 1991, р. 20).

Помимо переполненных и разрушающихся домов, школ, в которых нет никакого порядка, и семей без отцов, превалирующих в гетто, социальная дезорганизация проявляется и другим образом. Некоторые социологи указывают на конфликт между существующими нормами и ценностями как на фактор, вносящий основной вклад в социальную дезорганизацию. Люди просто не знают, что думать. Они путаются, тревожатся и возмущаются, когда общество требует от них законопослушания и тяжелой работы для преуспевания в жизни, а они видят, что честные труженики ничего не добиваются, тогда как ни в чем не отказывающие себе криминальные личности имеют деньги и социальное положение. Когда людей рвут на части такие противоречия, их приверженность к установленным правилам ослабевает. Дезорганизация проявляется также в большом количестве юношей, бросающих школу и остающихся без образования; в высоком уровне незаконнорожденных детей; и, согласно некоторым Исследованиям, в высоком уровне разводов.

Какими бы ни были отдельные индикаторы этого состояния общества, по данным всех социологов со времен Эмиля Дюркгейма (Emile Durkheim), работавшего в конце XIX — начале XX веков, и до наших дней, и особенно по материалам специалистов так называемой Чикагской школы криминологии, социальная дезорганизация является основой распространения преступности и роста числа убийств. Ее влияние можно проследить по статистике взаимосвязи частоты разводов и количества убийств в районе. Независимые исследования Джудит и Питера Бло и Керка Уильямса и Роберта Флюеллинга показали, что в городских районах с высоким уровнем разводов также довольно высок уровень убийств на душу населения, даже при исключении влияния фактора уровня доходов. Несомненно, что в общинах с часто распадающимися семьями ослаблены социальные правила и нормы и агрессия, вероятнее всего, не подавляется (Blau & Blau, 1982, Williams & Flewelling, 1988).

Влияние субкультуры, общих норм и ценностей

В чем причины высокого уровня убийств среди чернокожего населения? Чтобы стать всеохватывающим, рассмотрение социального и экономического влияния на уровень убийств должно учитывать и крайне высокий уровень предумышленных и непредумышленных убийств, совершаемых афро-американцами. Фактически в каждом из исследований влияния социальных факторов на насильственные преступления со смертельным исходом отмечается относительно высокий уровень подобного рода преступлений среди данной этнической группы. Кроме Вольфганга, этот факт подтвердили и другие ученые, исследовавшие убийства в крупных американских городах. Более современные работы также отмечают тенденцию сравнительно более высокого уровня убийств среди чернокожих (Blau & Blau, 1982; Williams, 1984; Williams & Flewelling, 1988).

He только нищета. Связь между расовым составом населения и уровнем убийств не является простым и прямым следствием одной только бедности. Упомянутые ранее исследования преступности в крупных городах говорят нам о том, что в районах с высокой концентрацией чернокожих высокий уровень убийств прослеживается даже там, где уровни доходов людей практически не отличаются друг от друга, и это подтверждается многими другими работами. Один из представителей власти сделал такой вывод: «Принадлежность к определенному социальному классу и уровень доходов не являются причинами несоразмерной разницы в уровнях серьезных преступлений и правонарушений, совершаемых расовыми меньшинствами и белыми» (Curtis, 1989, р. 140).

Социальное неравенство. Отсюда очевидно, что помимо нищеты на высокий уровень убийств должны воздействовать и другие социальные факторы.

Как я отмечал ранее, одним из таких дополнительных факторов может быть социальное неравенство. Позвольте привести подтверждение этому предположению.

Эндрю Генри (Andrew Henry) и Джеймс Шорт (James Short), пионеры в области изучения взаимосвязи экономических циклов и уровня убийств, установили, что с 1900 по 1947 год тяжелые экономические времена по-разному влияли на белых и чернокожих. В этот период сокращение деловой активности приводило к росту убийств, совершаемых белыми, и даже к большему числу самоубийств среди них. По-видимому, экономические трудности не только до некоторой степени повышали агрессивные наклонности белых (по предположению Генри и Шорта, особенно белых с низким социальным статусом), но и формировали у многих из них самообвинения в возникших финансовых проблемах.

И наоборот, спад деловой активности приводил к снижению уровня убийств, совершаемых чернокожими, и имел сравнительно небольшое влияние на уровень самоубийств в этой расовой группе. Не могло ли быть так, что при наступлении тяжелых времен неимущие чернокожие видели меньше различий между своим положением и положением других людей? То есть можно сказать, что экономически трудные времена становились «уравнителями». Не только чернокожие, но и большинство людей другой расы имели финансовые трудности. Следовательно, самооценка чернокожих в эти периоды была выше, чем во времена экономического благополучия, и выплески возмущения и агрессии были реже¹.

______________

¹ Henry & Short (1954). Могу высказать предположение, что чернокожих американцев, скорее всего, возмутят столь неблагоприятные для них сравнения с белыми. Но при спаде деловой активности неравенство действительно уменьшалось в несколько раз. Blau & Blau (1982) также обнаружили, что внутрирасовое и межрасовое неравенство положительно связано с уровнем убийств в столичных районах.

Существуют ли субкультуры насилия? При проведении анализа разницы между уровнями убийств среди этнических и расовых групп Вольфганг объяснял частоту убийств широко распространенными в общинах национальных меньшинств убеждениями и отношениями, благоприятствующими проявлению агрессии. Он предположил, что в этих группах существует субкультура насилия — ряд убеждений и норм, которые учат, как трактовать конкретные ситуации, и предписывают, как на них реагировать. То есть, согласно выдающемуся криминологу, люди, выросшие в субкультуре склонности к насилию, обычно легко выходят из себя, так как быстро классифицируют ссоры или другие межличностные противоречия как провокационные факторы и считают, что если они хотят сохранить свое положение среди окружающих, то должны реагировать агрессивно. По-видимому, люди этой субкультуры нападают на других главным образом потому, что от них ждут таких действий. Если их провоцируют, единственный способ, который обеспечит им признание и одобрение,— это нападение на провокатора.

Вольфганг полагает, что эта субкультура распространена не только в общинах чернокожих. Он считает вероятным наличие норм такого рода в большинстве групповых меньшинств с высокой склонностью к насилию и в определенном сегменте низкого социального слоя.

Другие ученые также исследовали причины частого проявления агрессии среди некоторых групп американского общества, например бандами молодежи в городских гетто или же в целых регионах страны (Wolfgang, 1967, Wolfgang & Ferracuti, 1967).

Есть ли субкультура насилия на Юге? В разных регионах США наблюдается различный уровень насильственных преступлений со смертельным исходом. Так, в южных штатах уровень убийств белых, по отношению к численности населения региона, намного выше, чем, например, в Новой Англии или в центральных штатах, и эта картина сохраняется в течение всего столетия. В 1958 году, когда Вольфганг опубликовал свою работу, отчет Федерального Бюро Расследований (ФБР) Uniform Crime Reports отмечал, что уровень убийств на южном побережье Атлантики в шесть раз выше, чем в Новой Англии. Хотя в настоящее время этот разрыв сокращается, Юг по-прежнему остается самой смертоносной частью страны, особенно для белых молодых людей.

В 1987 году во многих южных штатах, особенно в Техасе, Флориде и Алабаме, уровень применения насилия со смертельным исходом среди белых молодых людей от 15 до 24 лет намного превышал среднестатистический показатель по стране. (Интересно отметить, что уровень убийств на Юге, совершаемых чернокожими того же возраста, был в целом довольно низким)¹.

________________

¹ Fingerhut & Klemman (1990) предоставили сведения о случаях убийств молодых чернокожих и белых мужчин в Америке за 1987 год. В них трудно найти подтверждение, что уровень убийств молодых белых людей сравнительно выше в западных штатах. Greenberg, Carey & Popper (1987) предоставляют большую информацию о высоком уровне смертей молодых белых мужчин в западной части Соединенных Штатов Америки. Сверх того они показывают, что сельские западные штаты имели наивысочайший уровень смертей молодых людей в возрасте между 15 и 24 годами во всех случаях. Они сообщают, что «общий уровень насильственных смертей белых мужчин в шести наиболее криминальных сельских западных деревнях был на 13% выше, чем уровень насильственных смертей чернокожих в шести восточных городах».

Социологи по-разному объясняют высокий уровень убийств, совершенных белыми жителями Юга. Некоторые приписывают этот феномен бедности и экономическому неравенству, характерному для данного региона, другие же считают, что убийства стимулируются «региональной культурой». Вот как комментирует это один из историков:

Образ насильственного Юга, в разных одеяниях, предстает (перед нами) на каждом шагу: поединок между джентльменами и рабовладельцами, избивающими рабов, судовладельцами, потворствующими грубым и беспорядочным схваткам… Этот образ настолько распространен, что подчиняет любого, кто стремится к пониманию Юга (Hackney, 1969, р. 505).

Некоторые социологи полагают, что такой образ — это не просто стереотип. Считается, что многие южане сохранили свои установки и убеждения, способствующие насилию и жестокости. Тот же историк предполагает: «Насилие на Юге — это стиль жизни, который переходит от отца к сыну вместе со старой охотничьей винтовкой и семейной Библией». С учетом этого нетрудно нарисовать себе образ молодого белого южанина из сельской местности. Легко обижающийся на слова или поступки, воспринимаемые как угроза или оскорбление, он быстро впадает в гнев и, более того, верит, что принцип чести требует принятия насильственных действий против человека, с его точки зрения, нанесшего оскорбление.

Сторонники влияния южной субкультуры насилия аргументируют свою позицию сложным статистическим анализом. Хотя проведенные исследования часто дают противоречивые результаты, в основном они демонстрирует, что убийства, совершаемые в конкретном регионе страны (районе метрополии или в штате), особенно белыми, имеют позитивную корреляцию с соотношением в данном районе белых выходцев с Юга. Более того, эта взаимосвязь сохраняется даже с учетом бедности и социально-экономического неравенства. На основании этого группа ученых пришла к выводу, что субкультура насилия «частично ответственна за высокий уровень на Юге насильственных случаев со смертельным исходом» (Huff-Corzine, Corzine & Moore, 1986, p. 921. См. также: Blau & Blau, 1982).

Однако эти выводы, наводящие на размышления, только косвенно поддерживают тезис субкультуры насилия. Насколько я знаю, нет прямых свидетельств, показывающих, что способствующие насилию убеждения, отношения и ценности в действительности преобладают на Юге сильнее, чем в других регионах страны. Есть некоторые основания считать, что жители Юга как группа более других американцев склонны к применению насилия для соблюдения «закона и порядка», но это еще не означает, что они считают насилие правомерным способом решения споров или защиты чести. Исследователи, искавшие различия в этом вопросе между южными и другими регионами, не смогли их выявить. Тогда может быть, как предполагают другие авторы, гипотетическая южная культурная традиция способствует только случаям применения насилия со смертельным исходом, а не всем физическим нападениям, и только при определенных обстоятельствах (Erlanger, 1976).

Наличие субкультуры насилия в узко определенных группах. Определенно выглядит правдоподобным, что некоторые групповые и территориальные различив уровне убийств являются следствием установок и ценностей, благоприятствующих проявлению агрессивности. Существуют и определенные доказательства этого. Тем не менее практические исследования показывают, что убеждения, поддерживающие применение насилия и положительное отношение к нему, сейчас не так распространены в беднейших слоях общества, в том числе и в сообществах чернокожих, как предполагали Вольфганг и другие ученые. Вероятно даже, что ценность жесткости и мужественности не стоит на первом месте у преступников, совершающих насилие, как это утверждают сторонники теории субкультуры (см.: Ball-Rokeach, 1973, Erlanger, 1974).

Даже если большинство людей, пользующихся меньшими социальными и экономическими правами, не попустительствуют агрессии как способу решения межличностных проблем, мировоззрение части из них, возможно, является проводником насилия. Как отмечалось в главе 6, в некоторых городских подростковых бандах США придерживаются кодекса личной чести, акцентирующего неприкосновенность мужского достоинства, которое трактуется ими по-своему. Разделяя эти убеждения и ценности, члены банды быстро переходят в наступление, когда не получают требуемого уважения. Они убеждены, что должны наказать обидчика, чтобы доказать свою мужественность и сохранить честь. С имеющимся или легкодоступным оружием они запросто могут убить тех, кто, как они думают, нанес им оскорбление.

Еще хуже (а это становится все более очевидным), что некоторые молодые люди, особенно из бедных слоев и меньшинств общества, имеют еще более радикальные взгляды на агрессию. Кажется, что они совершенно равнодушны к боли или смерти других. Эти ожесточенные, бесчувственные агрессоры переполнены почти нескрываемым негодованием и враждебностью. Они сосредоточены только на себе и своих желаниях. Совершенно явно, что их очень мало заботит или вообще не заботит вид или даже причинение страданий. Когда несколько таких человек собираются вместе, они поддерживают друг друга в проявлении бессердечности и агрессивности. Они считают это в порядке вещей, что это хорошая идея. Они веселятся, нападая на богатого спортсмена-любителя в парке. Они решают, как им лучше развлечься: напасть и ограбить подростков, одетых в кожаные куртки и кроссовки марки Nike, или просто избить пожилого подвыпившего прохожего.

Нам неизвестно, сколько такой молодежи в Америке. Отчеты полиции и газетные статьи, цитаты из которых я приводил, предполагают, что их число возрастает. Недавно один горожанин пожаловался журналисту на то, как изменился его микрорайон за последние годы. В годы его молодости оскорбления при случайных столкновениях были редкостью. «А сейчас, если вы заденете чью-то машину, вас просто убьют»,— говорит он. Хотя это утверждение несколько преувеличено, оно подтверждает данные криминологов о росте числа убийств, совершаемых городскими молодежными бандами вследствие «легкомысленного отношения к человеческой жизни». Вполне возможно, что эти ожесточенные бандиты появляются в результате распространения внутри городов относительно небольшой и ограниченной субкультуры «полного разочарования и привычного насилия», о которой говорят социологи¹.

______________

¹ Мнения жителей городов и наблюдения криминологов приведены в New York Times, Dec. 9, 1990. Наблюдения социальных работников, имеющие отношение к развитию субкультуры «полного разочарования и привычного насилия» в урбанистических негритянских гетто, взяты из: Pally & Robinson (1988).

Эффекты стимулирования в обстановке насилия. Нормы, ценности и убеждения субкультуры, формирующей склонность к насилию, могут возникать не так, как развиваются и передаются общепринятые социальные нормы поведения, передаваемые от отца к сыну «вместе с охотничьей винтовкой и семейной Библией». Данные убеждения и установки в большей степени есть косвенные продукты жизни, вырабатываемые в обстановке жесткости, бессердечности и насилия.

Во втором разделе книги мы видели, что у холодных и безучастных родителей вероятней всего будут агрессивные дети. Очевидно, что суровый, наполненный стрессами, беспорядочный мир городских гетто мало подходит для проявления родительских чувств. Неудивительно, что необразованные, забитые стрессами, трудностями и бедностью и часто сталкивающиеся с дискриминацией и социальной дезорганизацией родители редко могут дать своим детям необходимые любовь и внимание. Неудивительно и то, что они безразличны или чрезмерно суровы с ними.

Ощущение неблагоприятного влияния такого родительского отношения на рост насилия подтверждают все большее число городских детей. Джон Ричтерс (John Richters), исследователь Национального института психического здоровья, проверил, насколько часто такие дети становятся свидетелями сцен насилия. Он провел опрос детей и матерей, проживающих в бедном, «умеренно агрессивном» районе Вашингтона, и установил, что 72% пятнадцати-шестнадцатилетних были свидетелями применения насилия, 11% видели, как люди стреляли, 6% были мишенями стрельбы и 4% своими глазами видели совершение убийства.

Разумеется, перестрелки и убийства оказывают сильное воздействие на детей. Опрос Ричтерса показал взаимосвязь между частотой наблюдения сцен насилия и неблагоприятными психологическими симптомами у детей. Еще хуже то, что, как мы знаем из главы 6, эмоциональное смятение может развить наклонности к применению насилия. Ученые из Колумбийского университета Нью-Йорка, исследовавшие ливанских детей из разрушенного войной Бейрута, установили у них не только чрезвычайно высокий уровень тревожности и стресса, но и высокий уровень агрессивности¹.

________________

¹ Об открытиях Ричтерса сообщается в: Richters & Martinez (1992). Еще одну сводку результатов и наблюдений касательно бейрутских детей можно увидеть в: Shuchman, New York Times, Feb 21, 1991.

Следовательно, городской чернокожей молодежи и другим меньшинствам вовсе не требуется специально обучаться насилию у своих сверстников или взрослых. Многие из этих молодых людей на себе испытали плохое обращение и противодействие в кругу семьи, в окружающей обстановке гетто. Часто они начинают воспринимать окружающий социальный мир как джунгли, где ценятся только преступление и агрессия. Доступность оружия повышает и без того высокие шансы, что в будущем они совершат нападение на другого человека или убийство.

Краткосрочное влияние на агрессивные установки. До настоящего момента в этой главе рассматривались только те факторы влияния, которые могут формировать относительно долговременные убеждения и установки, способствующие агрессивному поведению. Однако общество имеет под рукой и более краткосрочные способы влияния, которые способны как минимум на короткий срок воздействовать на человеческую агрессивность.

В главе 7 «Насилие в средствах массовой информации» эти факторы влияния рассматривались более подробно. Люди могут воспринимать агрессивные идеи из кинофильмов и телевизионных передач и даже из газетных статей о насилии, и та часть аудитории, которая имеет слабую подавляемость собственной агрессивности, может реализовать эти мысли, нападая на окружающих. Рассмотрим, какое влияние могут оказать на подростков из бедных городских районов американских городов фильмы о жестокости и насилии. Стрельба на экране может легко активизировать агрессивные идеи и воздействовать на агрессивные наклонности юношей: 1) обладающих повышенной агрессивностью и слабой способностью подавления антисоциального поведения; 2) имеющих невысокое умственное развитие и, вследствие этого, мало осознающих вымышленность жизни на экране и расположенных к восприятию насильственного мира в кино как отражения реального; 3) склонных, по крайней мере отчасти, отождествлять себя с героем для обретения иллюзии власти и господства над другими; 4) характеризующих насильственные действия героя как справедливое и благое дело. Все это увеличивает вероятность временного самооправдания их собственной агрессивности.

Кроме кинофильмов и телевизионных передач, репортажи в новостях о войнах, стрельбе и убийствах также могут повысить вероятность усиления агрессивности впечатлительных людей. Поэтому нас не должен удивлять рост насильственных преступлений в странах в послевоенный период.

Со времен исследования Эмилем Дюркгеймом последствий франко-прусской войны 1870-1871 гг. социологи высказывали различные предположения о том, как вооруженный конфликт между государствами влияет на общественный порядок в сражающихся странах. В контексте рассматриваемого вопроса особый интерес представляют предположения ученых о том, что граждане воюющих государств переживают катарсис в период нахождения своей страны в состоянии войны. Предположительно, когда люди думают о сражениях, в них ослабляется собственное побуждение к применению насилия и они более миролюбиво ведут себя с посторонними, членами семьи и соседями. Как показано в главе 7, кино не оказывает такого благотворного влияния, но, возможно, происходящие в реальной жизни убийства действительно высвобождают агрессивную энергию.

Ден Арчер (Dane Archer) и Розмари Гартнер (Rosemary Gartner) исследовали эти и другие предположения ученых, сравнив уровень убийств во многих странах до и после их участия в войне. В табл. 9-1 обобщены итоги проведенного ими анализа. Независимо от победы или поражения страны и от многочисленности или относительной малочисленности погибших граждан, в большинстве воевавших странах наблюдался рост, а не снижение уровня убийств в послевоенный период.

Однако в послевоенный период не обязательно происходит повышение агрессивности у людей. Из таблицы видно, что этого не произошло в США после Второй мировой войны (хотя имело место после войны во Вьетнаме). В целом Арчер и Гартнер делают следующие выводы:

Большинство исследованных стран, принимавших участие в войнах, испытали значительный послевоенный рост случаев убийств. В контрольной группе стран, не участвовавших в войнах, такой рост отсутствовал. Учащение случаев убийств было распространенным и имело место как после длительных, так и после коротких войн, в странах победивших и потерпевших поражение, в странах с усиленной и с ослабленной послевоенной экономикой, среди мужчин и женщин и в нескольких возрастных группах¹.

________________

¹ Archer & Gartner (1984), p. 96. В этой работе исследователи сравнивали уровни убийств на протяжении пяти лет до войны и после нее.

Таким образом, участие страны в войне способствует расширению сферы насильственных преступлений, совершаемых ее гражданами, а не разряжает сдерживаемые агрессивные побуждения. Так же как и оправдываемая некоторыми зрителями агрессия в кинофильмах может вызывать у них убеждение в правомерности собственных насильственных действий, межгосударственные и национальные конфликты могут подтверждать мнение отдельных граждан о законности нападения на их врагов.

ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ПРИ СОВЕРШЕНИИ НАСИЛИЯ

Итак, пока мы рассматривали только общую картину случаев убийств. Я идентифицировал различные факторы, которые влияют на вероятность того, что человек осознанно лишит другого жизни. Но перед тем как это произойдет, потенциальный преступник должен столкнуться с тем, кто станет жертвой, и эти два индивида должны вступить во взаимодействие, которое приведет к смерти жертвы. В этом разделе мы и обратимся к характеру этого взаимодействия.

Различные типы взаимодействия при совершении насилия

При дальнейшем чтении этой главы необходимо иметь в виду различия между инструментальной и импульсивной, эмоциональной агрессией.

Таблица 9-1

ПОСЛЕВОЕННЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ УРОВНЯ УБИЙСТВ КАК ФУНКЦИЯ ОТНОСИТЕЛЬНОГО КОЛИЧЕСТВА ПОГИБШИХ В СРАЖЕНИЯХ И ИСХОДА ВОЙНЫ

	Изменение уровня убийств
	Снижение	Без изменений	Увеличение
А. Более 500 погибших в сражениях на 1 млн. довоенного населения
Страны-победители	США (II)*	Канада (II) Англия (I) Франция (I) Япония (в русско-японской войне 1905г.)	Австралия (II) Бельгия (I) Англия (II) Франция (II) Италия (I) Нидерланды (II)* Новая Зеландия (II) Норвегия (II) Португалия (I) Южная Африка (II) США (I)
Страны, потерпевшие поражение	Финляндия (II) Венгрия (I)		Болгария (I)+ Германия (I) Венгрия (II) (1956, после конфликта с СССР) Италия (II) Япония (II)
В. Менее 500 погибших в сражениях на 1 млн. довоенного населения
Страны-победители	Израиль (1956, война в Синае) Италия (1896, война с Эфиопией) Италия (1936, война с Эфиопией)	Япония (1932, конфликт с Манчжурией)	Израиль (1967, Шестидневная война) Япония (1894, первая японско-китайская война) Япония (I) Пакистан (1965, вторая война в Кашмире)
Страны, потерпевшие поражение	Индия (1962, приграничная война с Китаем)	Египет (1956, Синайская кампания) Индия (1965, вторая война в Кашмире)	Иордания (1967, Шестидневная война)

* Для США (II), Канады (II) и Нидерландов (II) данные включают предумышленные и непредумышленные убийства.

⁺ Данные по Болгарии относятся к преступлениям, совершаемым против личности, включая убийства.

Обозначения: I — до и после Первой мировой войны; II — до и после Второй мировой войны.

Инструментальное убийство, при котором преступника в первую очередь интересует достижение какой-либо иной цели, а не смерти жертвы, далеко не то же самое, что совершение убийства под воздействием эмоций. Несколько исследователей криминальных убийств оспаривают такое разграничение. Как уже отмечалось, Вильяме и Флюеллинг выделяют убийства, совершаемые в процессе других уголовных преступлений (которые я называю «инструментальными»), и убийства, являющиеся следствием напряженного межличностного конфликта. В том же духе и Ричард Блок говорит о «двух моделях поведения». Анализируя убийства в Чикаго, он отмечает:

Первая модель, инструментальное действие, характеризуется тем, что и жертва и [конкретный] преступник действуют с целью максимизации своих выгод и минимизации своих издержек в опасной ситуации. Убийство во время грабежа рассматривается как инструментальное действие.

Вторая модель, импульсивное действие, характеризует неинструментальное поведение. При ней соотношение издержки/выгода не имеет значения, важно только желание причинить боль или убить¹.

_________________

¹ Block (1977), р. 9. Предыдущая сноска относится к Williams & Flewellmg (1988).

Убийство незнакомого человека: инструментальная агрессия

Как отмечалось ранее, межличностное взаимодействие, приводящее к инструментальному насилию, может по многим своим аспектам отличаться от взаимодействия, дающего толчок усилению эмоциональных кризов. В случае инструментального насилия агрессор более заинтересован в достижении конкретной цели, а не в причинении зла или убийстве жертвы ради наслаждения от самого зрелища боли или умерщвления. Как и Блок, я могу сказать, что убийства, совершаемые в ходе грабежей, обычно являются инструментальными действиями. Преступники считают, что, лишив жертву жизни, они легче достигнут своей преступной цели. Жертва инструментальной агрессии — это помеха, которую необходимо убрать, или некто, угрожающий безопасности агрессора, и, следовательно, от него надо избавиться.

Это ни в коем случае не означает, что инструментальные убийства всегда хладнокровно рассчитаны и совершаются полностью сознательно. Смерти при грабежах наиболее вероятны, когда жертвы сопротивляются вооруженным злоумышленникам (Block, 1977). Вспомним также точку зрения Франклина Зимринга. Он говорил о том, что значительная часть таких убийств является следствием повышенного эмоционального напряжения преступников в тот момент. Они импульсивно реагируют на действия, воспринимаемые как угрозы, например на кажущееся сопротивление жертвы. Тем не менее, так как их главная цель — безопасный захват денег или другого имущества жертвы, убийства совершаются в основном для достижения именно этой цели.

Хотя я предполагаю, что большинство людей, ставших жертвами инструментальных убийств, ранее не имели близких отношений со своими убийцами и даже могли быть совершенно незнакомы с ними, из этого не следует делать вывод, что при всех без исключения убийствах родственников, друзей или любовников полностью отсутствуют инструментальные аспекты. В жизни, как и в кино, убийца может хорошо знать свою жертву и получить от ее смерти ожидаемую выгоду. После войны в Персидском заливе в теленовостях сообщалось об убийстве только что вернувшегося с войны солдата, которое произошло, когда он грузил в машину вещи из своего дома. Первоначально говорили, что он стал жертвой ограбления, но впоследствии выяснилось, что преступление организовали жена жертвы и ее любовник, заинтересованные в его смерти.

Данное убийство было рассчитанным средством достижения целей убийц. Хотя оно и было продиктовано ожиданием сексуальных и материальных выгод, оно не являлось следствием эмоционального взрыва гнева или страсти и по своему характеру относилось скорее к инструментальным, чем к эмоциональным.

Убийство при конфликте: эмоциональная агрессия

Напряженный конфликт, приводящий к лишению жизни члена семьи, друга или знакомого, обычно формирует совсем другой тип взаимодействия. В ситуации такого рода жертва, как правило, играет гораздо более активную роль и, как отмечал Вольфганг и другие ученые, временами может ускорять обмен агрессивными действиями. Неважно, кто начал этот обмен, однако очень часто он накаляется до такой точки, что раздражение, выплескиваясь, приводит к насилию.

Как отмечалось при рассмотрении насилия в семье в главе 8, некоторые авторы рассматривают этот вид агрессивного взаимодействия между знакомыми людьми как борьбу за власть или влияние. Согласно этой теории, большая часть людей, предрасположенных к насилию, боятся выглядеть незначительными в глазах окружающих и считают, что не имеют возможности влиять на то, что с ними происходит. Например, когда человек с таким самовосприятием вступает в спор с соседом, он будет пытаться компенсировать воображаемую слабость, стараясь доказать свою силу и показать, кто здесь хозяин.

Другие теории выдвигают несколько отличное объяснение причин конфликта. Оно состоит в том, что обе стороны чересчур озабочены сохранением престижа. Дэвид Лакенбилл (David Luckenbill) на основании анализа семнадцати убийств дает превосходный пример такой интерпретации. Согласно Лакенбиллу, одна из сторон взаимодействия вызывает обмен агрессией, совершая что-либо, воспринимаемое другим индивидом как «оскорбление его достоинства, то есть покушение на имидж, о котором человек заявлял в конкретном случае или социальном контакте». Часто это оскорбительное или принижающее замечание, но может также быть и отказ исполнить требование. Обиженный не отступает или не пытается успокоить другую сторону, главным образом потому, что это еще больше повредит его имиджу. Вместо этого он пытается спасти свою честь и респектабельность, выражая гнев и/или презрение, прежде всего высказывая свое мнение о противнике как о «человеке, ни на что не годном». Происходит эскалация конфликта, так как каждая сторона боится показать свою слабость или потерять лицо. Лакенбилл также отмечает, что каждый участник в такой ситуации считает применение насилия единственной правильной реакцией (Luckenbill, 1977).

Я нисколько не сомневаюсь, что желание сохранить лицо (и/или утвердить свою власть) присутствует во многих конфликтах с обменом насильственными действиями. Показателен один из примеров Лакенбилла:

Пример 4. Преступник, его жертва и трое их приятелей ехали на автомобиле за город и пили вино и пиво. В какой-то момент жертва начала смеяться над машиной преступника, которую он, жертва, неделю назад поцарапал. Преступник спросил, почему он смеется. Он ответил, что эта машина просто старый хлам. Преступник остановил автомобиль, и все вышли. Он попросил жертву повторить сказанное. Когда жертва повторила свое мнение о машине, преступник ударил этого человека и сбил с ног. (После этого жертва была убита.) (Luckenbill, 1977, р. 182)

Однако, по моему мнению, чаще насильственные действия являются импульсивными по своему характеру. Это относительно безрассудные реакции, приводимые в движение высоким внутренним напряжением. Эти реакции не являются необычными при преступлениях, связанных с насилием над личностью. Когда мы с коллегами проводили опрос 71 заключенного, отбывающих наказание за подобные преступления в Шотландии, мы получили очень немного явных подтверждений, что эти мужчины попали в тюрьму из-за попыток сохранить свое лицо. На вопрос, чего они хотели добиться в схватке, которая привела их в тюрьму, большинство ответили, что хотели причинить боль другому человеку, и только 12% ответили, что хотели защитить свою репутацию или добиться одобрения. Идеи, высказанные заключенными во время опроса, были еще более разоблачающими. Тогда как большинство открыто говорило о желании причинить боль своим противникам и/или защитить себя, только около 20% упомянули о самоудовлетворении или социальном одобрении (Berkowitz, 1986).

Вот еще один из примеров, приведенных Лакенбиллом, который дает повод также поговорить о причине убийства:

Пример 28. Когда преступник вошел домой через черный ход, его жена сказала своему любовнику, жертве: «Это — …». Жертва вскочил на ноги и начал торопливо одеваться. Преступник, крича имя жены и не получая ответа, вошел в спальню. Он обнаружил раздетую жену и полуодетую жертву. Ошарашенный муж спросил: «Почему?» Жертва ответил: «Разве вы никогда не любили? Мы любим друг друга». Позднее преступник утверждал: «Если бы они были пьяны или еще что-нибудь в этом роде, я бы заметил это. Я имею в виду, что сам знаю, как это бывает. Но когда он сказал, что они любят друг друга, тут я и сделал это» (Luckenbill, 1977, р. 180).

Я полагаю, что преступник потерял самообладание, когда услышал ответ. Если учесть последующее объяснение, его явно мало беспокоила неверность жены. (Разве мужчины непременно теряют лицо при измене жены?) Совершенно очевидно, что его спровоцировала угроза потери этой женщины. «И я сделал это», как он сам признался. По-видимому, вследствие сильного возбуждения, вызванного мыслью о потере, в приступе ярости он убил противника.

Мы не можем быть уверены в том, что все произошло именно так или, сказать точнее, что именно это мотивировало убийство; но несомненно, что большинство убийств, как и многие другие насильственные действия, являются высокоэмоциональными взрывами, управляемыми сильной страстью.

РЕЗЮМЕ

При рассмотрении криминальных убийств в Америке, имеющей самый высокий уровень такого рода преступлений среди технологически развитых стран, в этой главе предлагается краткий обзор важнейших факторов, приводящих к осознанному лишению жизни одного человека другим. Хотя роли личностей, склонных к насилию, уделяется большое внимание, анализ не включает рассмотрение более серьезных психических расстройств или серийных убийц.

Основные статистические данные, требующие объяснения, были хорошо известны с опубликования в 1958 году классической работы Марвина Вольфганга, анализирующей убийства в Филадельфии: наиболее часто убийца и его жертва имели низкий социально-экономический статус, были мужского пола и принадлежали к одной этнической или расовой группе. Большая часть убийц и их жертв были чернокожими и обычно хорошо знали друг друга до преступления. В преобладающем большинстве случаев имело место влияние алкоголя. Кроме того, в значительной части инцидентов, в которых жертвы явно играли активную роль при столкновении, по-видимому, убийства провоцировались со стороны жертвы. Согласно Вольфгангу, для большинства случаев характерно высокое эмоциональное напряжение участников, только незначительная часть убийств кажется хладнокровными и бесстрастными.

Хотя другие работы в основной своей массе подтверждают открытия Вольфганга, статистика за последние несколько десятилетий показывает рост числа убийств незнакомых преступнику людей. Можно предположить, что убийцы посторонних для них людей по многим важным аспектам отличаются от тех, кто лишает жизни своих знакомых. На основе концепций данной книги я предполагаю, что убийства незнакомых людей являются особыми случаями инструментальной агрессии, тогда как убийства знакомых, вероятней всего, являются последствием эмоциональной агрессии. Свидетельства в пользу такого разделения приводятся в настоящей главе вместе с открытиями, предполагающими, что рост числа убийств людей в процессе инструментальных, криминальных преступлений (особенно ограблений) является следствием более частого применения огнестрельного оружия.

Я пытаюсь объяснить упомянутые выше статистические данные описанием персональных наклонностей преступников и социальными факторами, которые усиливают и/или ослабляют подавление агрессивности. Открытия многих ученых, включая Вольфганга, показывают, что убийцы чаще всего имеют свою историю агрессивных проступков и наклонности к применению насилия. Хотя некоторые исследователи говорят о «личностях со сверхконтролируемой агрессивностью», свидетельства в пользу наличия и частоты такого типа людей среди убийц малоубедительны. По-видимому, большинству признанных виновными в тяжких насильственных преступлениях свойственны высокий уровень эмоциональной реактивности и слабо подавляемая агрессивность. Я также считаю (хотелось бы ошибаться), что, вероятно, на данный момент имеет место рост числа людей, не только безразличных к страданиям других, но и причиняющих боль просто ради собственного удовольствия. Однако независимо от числа людей, склонных к насилию, и того, что нам о них известно, психиатрам и психологам невероятно сложно (а может быть, и невозможно) с помощью этой информации предсказать, совершит ли такой человек насильственное преступление — главным образом, из-за исключительности самих действий.

Рассматривается также роль причин, особенно тех, которые выступают в качестве социальных стрессоров. В целом характерна тенденция наиболее высокого уровня убийств для регионов страны с низким уровнем доходов, разваливающимися и перенаселенными домами и процентным преобладанием чернокожего населения. Социально-экономическое неравенство в конкретном районе определенно вносит вклад в высокий уровень насильственных преступлений, но справедливо и то, что на него, видимо, влияет и бедность сама по себе. В соответствии с тезисом настоящей книги, я предполагаю, что любая причина, вызывающая неудовлетворенность и раздражение,— нищета, расовая дискриминация, перенаселенность дома или изнурительная жара,— может дать толчок агрессивным наклонностям, которые могут привести к убийству.

Социальные причины, способствующие высокому росту числа убийств, обычно не только приводят к выплеску агрессии; большинство из них являются также факторами снижения подавления агрессивности. Социальная дезорганизация проявляется в слабом общественном контроле, ее отличительным признаком являются перенаселенные районы с забитыми нищетой, физически ослабленными людьми. В некоторой степени она может иметь место в районах с высоким уровнем разводов, так как уровень распада семей связан с уровнем убийств даже при статистически одинаковом уровне доходов.

Я рассматриваю также вероятность влияния субкультур, подразумевая главным образом возможное влияние на уровень убийств норм и ценностей, признаваемых определенной группой людей. При рассмотрении этой проблемы возникает следующий вопрос: является ли высокий уровень убийств, характерный для районов метрополий с высокой концентрацией чернокожего населения, следствием существования субкультуры насилия, которая поощряет или разрешает прибегать к агрессии? Согласно ряду проведенных статистических анализов, относительная частота убийств в данных сообществах неадекватно объясняется нищетой или социальным неравенством. Я предполагаю, что если бы субкультуры насилия действительно существовали,— а прямые свидетельства, подтверждающие их наличие, отсутствуют, — то их влияние ограничивалось бы определенными сегментами сообщества: малочисленными группами городской молодежи, которая расположена к насилию вследствие разочарования и отчуждения от общества. Модифицируя распространенную трактовку возможных субкультур, я полагаю, что положительное отношение к насилию и ценности, разделяемые данными молодыми людьми, не обязательно сознательно прививаются им взрослыми. Вероятнее, что формирование такого отношения и ценностей является результатом воспитания человека в атмосфере жестокости и разочарования, где насилие является распространенным.

Хотя данная глава сфокусирована в основном на факторах длительного воздействия на агрессивность, я выделяю также краткосрочные факторы влияния, которые могут способствовать совершению убийства. Тенденция роста уровня убийств в послевоенный период, выявленная Арчером и Гартнером, является одним из примеров краткосрочного влияния. Однако еще более очевидное краткосрочное влияние можно увидеть в случаях взаимодействия, которое приводит к насильственной смерти. До некоторой степени в инструментальных убийствах, то есть совершаемых в ходе других уголовных преступлений, но гораздо чаще при эмоциональных столкновениях со знакомыми, проявление агрессивных наклонностей тем или иным образом провоцируется противоположной стороной. Люди с обостренным реагированием и низким самоограничением могут убивать тех, кого воспринимают как врагов, особенно когда оружие легкодоступно.

Читайте далее: Часть 4. Контроль над агрессией