Глава 5. Ненависть и презрение к себе
Мы проследили, как невротическое развитие, начинаясь с самоидеализации, с неумолимой логикой шаг за шагом ведет к превращению системы ценностей в феномен невротической гордости. Это развитие на самом деле сложнее, чем было показано до сих пор. Оно усугубляется и осложняется другим, одновременно протекающим процессом, на вид противоположным, но сходным образом запущенным в ход самоидеализацией.
Попытаюсь объяснить вкратце. Когда человек смещает "центр тяжести" своей личности на идеальное я, он не только возвеличивает себя; в неизбежно неверной перспективе предстает перед ним и его наличное я: он сам, каким он является в настоящий момент, его тело, его сознание, здоровое и невротическое. Возвеличенное я становится не только призраком, за которым он гонится, оно становится мерой, которой мерится его наличное существо. И это наличное существо, рассматриваемое с точки зрения богоподобного совершенства, предстает таким невзрачным, что он не может не презирать его. Хуже того, динамически более важно, что человек, которым он является в действительности, продолжает мешать ему, причем значительно мешать в его погоне за славой, и поэтому он обречен ненавидеть "его", то есть – самого себя. И поскольку гордость и ненависть к себе на самом деле представляют одно целое, я предлагаю называть всю совокупность этих факторов обычным словом: гордыня. Однако ненависть к себе представляет собой совершенно новую для нас грань всего процесса, меняющую наш взгляд на него. Но мы намеренно откладывали до сих пор вопрос о ненависти к себе, чтобы сперва получить ясное представление о непосредственном влечении к воплощению в жизнь идеального себя. Теперь нам предстоит дополнить картину.
Неважно, насколько неистово наш Пигмалион пытается переделать себя в сверкающее, великолепное существо – его попытки обречены на неудачу. В лучшем случае он может устранить из поля своего зрения некоторые досадные расхождения с идеалом, но они продолжают лезть ему в глаза. Факт остается фактом – ему приходится жить с самим собой: ест ли он, спит, моется, работает или занимается любовью, он сам всегда тут. Иногда он думает, что все было бы гораздо лучше, если бы он только мог развестись с женой, перейти на другую работу, сменить квартиру, отправиться в путешествие; но от себя все равно не уйдешь. Даже если он функционирует, как хорошо смазанная машина, все равно остаются ограничения – времени, сил, терпения; ограничения любого человека.
Лучше всего ситуацию можно описать, представив, будто перед нами два человека. Вот уникальное, идеальное существо, а вот – чужой, посторонний человек (наличное я), который всегда рядом, всюду лезет, мешает, все путает. Описание конфликта, как конфликта между "ним" и "чужим", представляется вполне уместным, очень подходящим к тому, что чувствует наш Пигмалион. Более того, пусть даже он сбрасывает со счета фактические неувязки, как не относящиеся к делу или к нему самому, он никогда не сможет так далеко убежать от себя, чтобы "не отмечать" их (См. "Невротическая личность нашего времени", где я использовала термин "отмечать" для описания того факта, что мы в глубине души знаем, что происходит, пусть даже происходящее и не достигает нашего сознания). Он может иметь успех, дела его могут идти очень неплохо, или он может уноситься на крыльях фантазии к сказочным достижениям, но он, тем не менее, всегда будет чувствовать себя неполноценным или незащищенным. Его преследует грызущее чувство, что он обманщик, подделка, уродец – чувство, которое он не может объяснить. Его глубинное знание о себе недвусмысленно проявляется в его сновидениях, когда он близок к себе настоящему.
Наяву эта реальность вторгается болезненно и тоже узнаваема безошибочно. Богоподобный в своем воображении, он неловок в обществе. Он хочет произвести неизгладимое впечатление на этого человека, а у него трясутся руки, он заикается или краснеет. Ощущая себя героем-любовником, он может вдруг оказаться импотентом. Разговаривая в воображении с шефом как мужчина, в жизни он выдавливает только глупую улыбку. Изумительное замечание, которое могло бы повернуть спор и все раз и навсегда уладить, приходит ему в голову только на следующий день. Как ни хочется ему сравниться с сильфом в гибкости и изяществе, это никак не получается, потому что он переедает, и не в силах удержаться от этого. Наличное, данное в опыте я становится досадной, оскорбительной помехой, чужим человеком, с которым случайно оказалось связанным идеальное я, и оно оборачивается к этому чужаку с ненавистью и презрением. Наличное я становится жертвой возгордившегося идеального я.
Ненависть к себе делает видимым раскол личности, начавшийся с сотворения идеального я. Она означает, что идет война. И действительно, это – существенная характеристика каждого невротика: он воюет с самим собой. На самом деле, имеют под собой основу два различных конфликта. Один из них – внутри его гордыни. Как станет ясно позднее, это потенциальный конфликт между влечением к захвату и влечением к смирению. Другой, более глубокий конфликт, это конфликт между гордыней и подлинным собой. Подлинное я, хотя и оттесненное на задний план, подавленное гордыней при восхождении к власти, все еще потенциально могущественно и может при благоприятных обстоятельствах вновь войти в полную силу. Характеристики и фазы его развития мы обсудим в следующей главе.
Второй конфликт в начале анализа вовсе не очевиден. Но по мере того как слабеет гордыня и человек становится ближе к самому себе, начинает понимать, что он чувствует, знать, чего он хочет, постепенно отвоевывает свою свободу выбора, принимает решения и берет на себя ответственность, – противостоящие силы выстраиваются в боевом порядке. Начинается открытый бой гордыни с подлинным я. Ненависть к себе направляется уже не на ограничения и недостатки наличного я, а на вышедшие из подполья конструктивные силы подлинного я. Это конфликт большего масштаба, чем любой другой невротический конфликт, о котором говорилось до сих пор. Я предлагаю называть его центральным внутренними конфликтом (Вслед за доктором Мюриэл Айвимей (Muriel Ivimey)).
Я бы хотела вставить здесь теоретическое замечание, помогающее более четкому пониманию конфликта. Когда ранее, в других моих книгах, я использовала термин "невротический конфликт", я имела в виду конфликт между двумя несовместимыми компульсивными влечениями. Но центральный внутренний конфликт – это конфликт между здоровыми и невротическими, конструктивными и деструктивными силами. Поэтому мы должны расширить наше определение и сказать, что невротический конфликт может быть как между двумя невротическими силами, так и между здоровыми и невротическими силами. Это важное различие не только в смысле прояснения терминологии. Есть две причины, по которым конфликт между гордыней и подлинным я обладает большей властью расколоть нас, чем другие конфликты. Первая причина – в различии между частичной и полной вовлеченностью в конфликт. По аналогии с государством, это различие между столкновением групповых интересов и гражданской войной. Вторая причина лежит в том факте, что за свою жизнь борется самая сердцевина нашего существа, наше подлинное я со своей способностью к росту.
Ненависть к подлинному я более удалена от осознания, чем ненависть к ограничениям наличного я, но она создает вечный подземный источник ненависти к себе, пусть даже на передний план выступает ненависть к ограничениям наличного я. Следовательно, ненависть к подлинному себе может проявляться почти в чистом виде, тогда как ненависть к наличному себе – всегда смешанное явление. Если, например, наша ненависть к себе принимает форму беспощадного осуждения за "эгоистичность", то есть за любую попытку сделать что-либо для себя, она, может быть (и даже наверное), является как ненавистью за несоответствие абсолюту святости, так и способом раздавить наше подлинное я.
Немецкий поэт Христиан Моргенштерн очень точно изобразил природу ненависти к себе в стихотворении "Растет моя горечь" (сборник "По многим путям". Мюнхен, 1921):
Я стану жертвой самого себя –
Во мне живет другой, тот, кем я мог бы быть,
И он меня пожрет в конце концов.
Он словно конь, что вскачь летя,
Волочит по земле беднягу, к нему привязанного,
Словно колесо, в котором я верчусь, не взвидя света.
Он фурии подобен, что вцепилась
В окаменевшую от страха жертву. Он – вампир,
Мне сердца кровь сосущий каждой ночью.
Поэт в немногих строках передал весь процесс. Мы можем, говорит он, возненавидеть себя обессиливающей и мучительной ненавистью, настолько деструктивной, что окажемся беспомощны против нее и можем физически себя разрушить. Но мы ненавидим себя не потому, что ничего не стоим, а потому, что нас тянет вылезти из кожи, прыгнуть выше головы. Ненависть, заключает поэт, происходит от расхождения между тем, кем я мог бы быть, и тем, что я из себя представляю. И это не просто раскол, это жестокая, убийственная битва.
Власть и упорство ненависти к себе удивительны даже для аналитика, знакомого с путями ее воздействия. Пытаясь найти причины ее глубины, мы должны понять ярость возгордившегося я, чувствующего, что наличное я на каждом шагу унижает его, мешает взлететь. Мы также должны принять во внимание, какое предельно важное значение имеет эта ярость. Ведь сколько бы невротик ни пытался относиться к себе, как к бесплотному духу, его жизнь и, следовательно достижение славы зависит от наличного я. Если он убьет ненавистное я, он убьет и возвышенное я, как Дориан Грей, вонзивший нож в свои портрет, отражающий его деградацию. Если бы не эта зависимость, самоубийство было бы логическим завершением ненависти к себе. На самом деле самоубийство случается сравнительно редко и происходит в результате сочетания факторов, из которых ненависть к себе – далеко не единственный. С другой стороны, зависимость делает ненависть к себе более жестокой и беспощадной, как это бывает в случае любой бессильной ярости.
Хуже того, ненависть к себе является не только результатом самовозвеличивания, но и служит для его поддержания. Точнее, она служит влечению воплотить идеальное я и обрести цельность на подобном возвышенном уровне, исключая все, что этому противоречит. Самое осуждение несовершенств подтверждает богоподобные нормы, с которыми человек себя отождествляет. Эту функцию ненависти к себе мы можем наблюдать при анализе. Когда мы открываем ненависть пациента к себе, у нас может возникнуть наивное ожидание, что пациент очень захочет от нее избавиться. Иногда подобная здоровая реакция действительно наблюдается. Но чаще мы встречаемся с двойственностью пациента. Он не может не признавать обременительность и опасность ненависти к себе, но может считать восстание против своего ярма более опасным. Он будет с большой убедительностью говорить о ценности высоких норм и опасности распуститься, относясь к себе снисходительно. Или же он постепенно откроет нам свое убеждение, что вполне заслуживает того презрения, с которым относится к себе, а такое убеждение указывает, что он еще не способен принять себя на более мягких условиях, чем его жесткие завышенные нормы.
Третий фактор, делающий ненависть к себе столь жестокой и беспощадной, мы уже упоминали. Это отчуждение от себя. Проще говоря, невротик не испытывает никаких чувств к себе. Прежде чем осознание того, что он ломает себя, приведет его к конструктивным шагам, он должен хотя бы почувствовать свои страдания, пожалеть себя. Или, беря иной аспект, он должен откровенно признаться себе в собственных желаниях, прежде чем осознание, что он сам себя фрустрирует, начнет беспокоить его или хотя бы интересовать.
Но сознается ли ненависть к себе? То, что выражено в "Гамлете", "Ричарде Третьем" или в приведенном выше стихотворении, не просто проницательный взгляд поэта на муки человеческой души. Многие люди в течение долгого или короткого промежутка времени переживают ненависть к себе или презрение к себе как таковое. В них может вдруг ярко вспыхнуть чувство "Я ненавижу себя" или "Я презираю себя", они могут быть в ярости на себя. Но такое яркое переживание ненависти к себе случается только в периоды несчастья и забывается, когда беда проходит. Как правило, вопрос о том, не были ли эти чувства или мысли чем то большим, чем временной реакцией на "неудачу", "глупость", ощущение плохого поступка или на осознание внутрипсихического препятствия, даже не возникает. Следовательно, не возникает и осознания гибельной и постоянной ненависти к себе.
