Теперь, встретившись со мной, вы наконец нашли ответ на тот тревожный вопрос, который задали Пирсону и Томсон.
Зейг. Что за вопрос?
Эриксон. Что мне делать, когда я встречу его?
Зейг (смеясь). Это был очень тревожный вопрос. В тот день, когда я разговаривал с доктором Пирсоном, я был испуган.
Эриксон. Чем? Я сижу в инвалидной коляске и не могу вас преследовать. У меня нет таких мускулов, чтобы бросить вас на пол.
Зейг (растроганно). Доктор Эриксон, вы меня просто невероятно поражаете.
Эриксон. Ну, единственное, что я могу сказать по этому поводу, это то, что мне, наконец, удалось произвести впечатление на своих детей.
Зейг. Простите?
Эриксон. Мне, наконец, удалось произвести впечатление на своих детей. Они всегда считали меня всегда слегка отсталым. Психически отсталым.
Зейг. Вы невероятная личность.
Эриксон. Нет, я забавная личность.
Зейг. Возможность провести эти четыре часа с вами значит для меня так много, что я не нахожу слов, чтобы это описать.
Эриксон. Знаете, я всего лишь очередной тип на дороге жизни.
(Зейг смеется.)
Эриксон. А теперь, что вы сделали с тех пор, как мы расстались с вами вчера?
Зейг. Я уделил некоторое время прослушиванию пленки с нашей беседой.
Эриксон. Насколько отчетлива моя речь?
Зейг. Очень отчетлива. По сути дела, я яснее понимаю вас, слушая пленку. Я также посвятил некоторое время чтению “Наведения транса с комментарием”, хотя и не дочитал.
У меня есть один вопрос. Когда вы проводили терапию с пациенткой, то сказали: “Я мужчина, я в коляске, а вы женщина”. Почему вы облекли эти идеи в такую форму? Почему подчеркивали, что вы мужчина, а она женщина?
Эриксон. Она привлекательная, замужняя женщина. В этом заключено все — от лучшего до худшего. Наихудшая угроза для привлекательной, молодой, замужней женщины состоит в сексуальных домогательствах.
Зейг. То есть в вашем внушении заключалась некая доля соблазнения.
Эриксон. Не соблазнение, а сексуальная угроза. Весьма отдаленная от самолетов. И хотя я физически прикован к коляске, я все же мог попросить ее раздеться. Я все же мог поиграть ее грудью, попросить поиграть со мной. Я все же мог подавать сексуальные реплики. Я хотел, чтобы она почувствовала себя в безнадежной ловушке — так, как это происходило с ней, когда самолет отрывался от земли.
С пациентами следует обращаться в рамках их собственных затруднений. Моя пациентка не знала, в чем состояло ее затруднение. Я знал: страх полного заключения. И хотя мой предыдущий пациент представлял свою проблему как пребывание на борту самолета, я знал, что дело не в этом.
Еще одно… У всех у нас есть невербальный язык. Когда я пришел на свою первую работу в Вустере, Массачусеттс, клинический директор сказал: “Эриксон, вы прихрамываете. Я тоже. Не знаю, чем вызвана ваша хромота, но свою я заработал на Первой мировой войне. Я перенес 29 операций остеомиелита, и мой опыт научил меня, что физическое затруднение — великое благо в психиатрии. Ты возбуждаешь в женщинах материнский инстинкт, они хотят помочь тебе. Неважно, насколько они психотичны, ты действительно взываешь к их материнским инстинктам, хотя они этого не знают. Что касается мужчин, ты не представляешь для них угрозу: для них ты не соперник, а просто калека. Итак, вам повезло”.
Следующий совет, который я собираюсь вам дать: сохраняйте ничего не выражающее лицо. Знаете, сколько молодых людей сегодня интересуются сексом? Здесь множество неразрешенных вопросов. Если вы не боитесь обсуждать секс, если не делаете это в грубой манере, если вы не пытаетесь перевести обсуждение в русло юмора, если относитесь к предмету, как если бы это было кровяное давление или пульс, на вас будут смотреть как на замечательного человека, которому можно доверять.
Вслушивайтесь в каждый пробный вопрос о сексе. Люди начнут рассказывать вам разнообразные вещи. И прибегать к невербальной коммуникации, равно как и к вербальной. Действуя подобным образом, выражайте свою готовность обсуждать любой без исключения вопрос. Набираясь опыта, вы, вероятно, узнаете больше, чем они. Они станут доверять вам, поскольку будут уверены, что вы знаете больше них: “Он уже это знает, так почему бы не поговорить”?
Зейг. Что говорить на общие темы, сохраняя двусмысленность?
Эриксон. Нет, никакой двусмысленности. “Конечно, я знаю, что происходило недавно”.
Зейг. Понимаю.
Эриксон. Это укор, подразумевающий, что я на самом деле знаю. Может быть, и не знаю. Но поскольку я действительно это знаю, можете тоже это обсудить.
(Приходит следующая пациентка Эриксона.)
Эриксон (обращаясь к пациентке). Входите.
(После окончания сеанса беседа продолжается.)
Эриксон. Последняя пациентка обратилась ко мне со специфической проблемой. На самом деле, у нее искаженное представление о себе. У нее наблюдался особый ритм губ…
Зейг. Ритм движения губ?
Эриксон. Я обратил внимание на излишний ритм движений губ. И ускорение пульса.
Зейг. В области шеи?
Эриксон. Да. На ней была мини-юбка. Я заметил ритмическое движение мышцы на внутренней стороне бедра. И я сказал ей, что она испытывает некоторые сексуальные конфликты.
Зейг. А как она на это отреагировала?
Эриксон. Cказала, что, безусловно, испытывает, и спросила, как я об этом догадался. Я рассказал ей. Она была рада, что я поднял эту тему, поскольку сама она не собиралась мне о ней рассказывать. Первоначально она не хотела, чтобы я знал об этом. Однако ее бессознательное — хотело. Об этом я ей и сказал. И я не требовал никакой информации.
Она собирается прийти на следующей неделе. Я заметил: “А вы слегка нетерпеливы”. Женщина согласилась: “Это моя слабость”. (Смеется.) Она знает, что слишком нетерпелива.
Зейг. Вы согласились встретиться с ней на следующей неделе?
Эриксон. Нет. Я назначил встречу через две недели. Я спросил, устраивает ли ее это, и она в ответ решительно кивнула, причем не заметив этого.
Наблюдайте за своими пациентами и подмечайте, что они делают и говорят, вербально и невербально.
Зейг. Иногда вы предпочитаете реагировать на бессознательное движение косвенным образом. В данном случае вы осуществили прямую интерпретацию.
Эриксон. Это зависит от того, общаетесь вы с достаточно открытым человеком или с пугливой личностью. Моя будущая пациентка достаточно открыта и нетерпелива. Первое, что надо в ней исправить, это ее нетерпеливость. Я не назначил ей встречу так скоро, как она того хотела. А уходя, она нежно коснулась моего плеча.
Зейг. Что имея в виду?
Эриксон. “Вы мне нравитесь”.
Зейг. Еще один вопрос из той же области. Иногда вы проявляете реакции, которые крутятся где-то за пределами осознания пациента.
Эриксон. Да. Одна молодая женщина сказала мне, что боится летать на самолетах. Я не думал, что это так. Я сказал ей, что у нее нет страха перед самолетами. В прошлом году она вышла замуж за немецкого авиаинженера. Она развила в себе страх перед полетом в Германию. Ей было 32 года, это был ее первый брак. Пациентка была весьма привлекательна и мила. Ее немецкий супруг говорил по-английски с едва заметным акцентом. Он явно был влюблен в нее. Ее мужу пришлось возвращаться в Германию по делам своей работы. Здесь, на авиабазе, он завершил дополнительный курс технической подготовки. Прилетев в Германию и уладив дела со своей работой, он вернулся, чтобы забрать жену с собой.
Я сказал, что готов доказать, что у нее нет страха перед самолетами. Я погрузил пациентку на самолет, отправляющийся в Туксон. Она пребывала в ужасе в течение всего полета. Стюардессе пришлось держать ее за руку и успокаивать. Женщина была настолько измучена, что ей пришлось на один день остаться в Туксоне. Весь обратный путь также прошел в истериках.
Пациентка пришла в назначенное время и спросила, куда еще я заставлю ее лететь. Если бы у нее был настоящий страх, она бы не пришла и не стала задавать подобных вопросов. Я сказал ей: “Вас никто не отнимал от груди. Вы боролись за то, чтобы остаться со своими родителями. Фактически вы так и не расстались с ними”.
Недавно я получил от нее открытку. Она была написана по-немецки. В ней говорилось: “С поздравлениями от нашего очага вашему дому”. (Смеется.) Дом — это не очаг. Для нее это просто дом, строение. Ее родители живут в доме в Аризоне. А очаг теперь — это Германия. Вот такая вещица. “Grusse unseren Heim Ihren Haus”. Свести домашний очаг в Фениксе просто к дому и устроить очаг в Германии. Вот такая краткая фраза. Здесь просто достаточно знать разницу между домом и домашним очагом. Она могла бы написать “von Hausen zu Hausen”, но предпочла “Heim zu Hausen”. От очага дому. Это говорит о многом.
Зейг. Она отнеслась к вам как к родителю?
Эриксон. Да.
Зейг. И вы заметили и использовали ее отношение к вам, поставив перед лицом истины.
Эриксон. Я понял, что ее еще не отняли от груди, хотя ей уже 32 года. А тогда зачем беспокоиться об исследовании ее детства? Прошлого не изменить. Ты можешь просветить их по части прошлого, но в образовании по части прошлого толку мало. Ты живешь сегодня, завтра, на следующей неделе, в следующем месяце. Вот что важно. Я говорю подросткам: “Когда вы хотите быть счастливыми — сейчас, в этот короткий период, когда вам пошел второй десяток, когда вам исполнится чуть за двадцать, или вы предпочитаете испытать счастье в последние 50 лет своей жизни?” (Смеется.)
Зейг. Это их поражает.
Эриксон. Правильно. Подростковый и юношеский возраст — действительно короткий период. Последние 50 лет их жизни — это долгое, долгое время.
Зейг. Если нет возможности, чтобы я присутствовал при вашей встрече со следующим пациентом, можно ли записать сеанс на магнитофон и потом изучить его?
Эриксон. Психиатрические пациенты подумали бы: “Какого черта этот психиатр хочет знать обо мне?” Появление магнитофона может нанести ужасное оскорбление. Когда я вижу нового пациента, то не знаю, что он собой представляет. Я не намерен допускать возможность угрозы. Для вас это потеря, для пациента — благо. Пациент хочет безопасности, и эта комната создает такую атмосферу.
Эриксон объявляет небольшой перерыв и вскоре возвращается. Он начинает с обсуждения случая, когда велел нерешительной пациентке “кататься на коньках или убираться с катка”. Она получила еще одно назначение на прием, лишь когда продемонстрировала свою включенность, выполняя работу в течение недели.
Эриксон. Если она проработает всю неделю, то сможет получить назначение еще на один сеанс.
Зейг. Ей предстоит выполнить недельную работу, и это станет катанием на коньках.
Эриксон. Это должна быть целая неделя трудной работы, а не намерение сделать что-то на добровольных началах.
Зейг. В этом-то и проблема — в намерениях: “Я попробую, я попробую”, но ничего не происходит.
Эриксон. Она даже еще не подошла к самым попыткам. (Смеется.)
А терапевт, который работал с ней прежде, терпеливо говорил, неделя за неделей: “Вам действительно стоит попробовать”. Хорошо, теперь она получила ультиматум. Она заплатила за это наличными. Я не намерен терять время зря.
Зейг. Это был гипнотический сеанс? Вы использовали формальный транс?
Эриксон. Пациенту не следует позволять говорить: “Вы провели со мной гипнотическое внушение, и оно не сработало”. (Смеется.) Таким образом, они могут возложить на меня вину. Я делаю внушения, а им самим приходится брать на себя ответственность.
Зейг. Итак, вы представляете идеи и внушения вне пределов их осознания.
Эриксон (как бы обращаясь к пациенту). И вам не нравится проводить время дома, живя на временное пособие в течение последующих лет. Вы продолжаете обещать себе, что подготовитесь к работе. Вы никогда не покидали своего дома, даже чтобы посетить зоопарк, Музей Херда, художественную галерею или Ботанический сад. Вы не сделали ничего, лишь говорили: “Мне действительно стоит попробовать”.
Зейг. Представляя все это таким образом, вы не оставляли пациентке возможности отрицать это, и ей приходилось поворачиваться лицом к реальности.
Эриксон. Просто холодная, мягко высказанная оценка голых фактов. Я сказал ей, что нужно либо кататься на коньках, либо убираться с катка. Она сказала: “Мой прежний терапевт говорил мне это по крайней мере 50 раз”. Я согласился: “Хорошо, сформулирую это по-другому. Либо какайте, либо слезайте с горшка. Говорю это один раз”. (Смеется.)
Зейг. Не так, как в предыдущие 50 раз. Хорошо. У меня вопрос. Вы предпочитаете не принимать людей по жесткому графику, как это делают многие другие терапевты. Люди приходят сюда за 10 минут, за 5 минут, даже за полчаса до назначенного срока, и вы сразу же начинаете работу с ними.
Эриксон. В том случае, если я доступен. Зачем заставлять их ждать?
Зейг. Очень важно не быть угрожающей фигурой.
Эриксон. Они обращаются ко мне за помощью. Если ничто сейчас не требует моего внимания, давайте начнем. Свобода. Слишком много терапевтов расписывают своих пациентов на три месяца вперед. Они проживают 50 минут, а 10 минут отдыхают. Ритуальный, непоколебимый паттерн. Это не есть практикование психотерапии. Психотерапия должна учить людей жить, а не следовать жесткому, требовательному графику.
Мои пациенты понимают меня, когда мне случается отлучаться куда-то в день приема, ведь на этой неделе будет и другой день. Мы не собираемся связывать себя по рукам и ногам. Я намерен быть свободным в своей жизни, такими же надлежит быть и им. Мы должны испытывать разумное уважение друг к другу.
Мне следует быть свободным в выборе решения. А ты должен обладать свободой принимать все, что я желаю тебе дать.
Зейг. Или отвергать.
Эриксон. Ты не получишь больше того, что я желаю тебе дать.
Зейг. Множество возможностей дрейфовать и масса твердости.
Эриксон. Верно. Некая молодая женщина говорит: “Мне очень хочется вас поцеловать”. Ты отвечаешь: “Ваше право. Я недостаточно силен, чтобы вам сопротивляться, но мне нет нужды в этом участвовать”.
Зейг. Вы попадали в такую ситуацию?
Эриксон. О да!
Зейг. А какова была реакция после того, как вы говорили нечто подобное?
Эриксон. Реакция выражалась в повышенном уважении. Я вспоминаю поразительный случай. В один прекрасный день прямо с улицы ко мне ворвалась женщина, не известная миссис Эриксон. Она обняла меня и стала целовать, целовать и целовать. Миссис Эриксон недоумевала, что происходит. В конце концов, женщина отпустила меня и сказала: “Я так рада, что вы заставили меня дать обещание. Большое вам спасибо”. Я сказал: “Я тоже рад, что вы дали то обещание. Я слушал радио и тоже знаю, что произошло”.
Я заставил ее дать обещание, что она разведется с мужем, откажется ездить с ним в автомобиле и не будет разрешать своей дочке кататься вместе с ним. Это обещание было дано в присутствии мужа. Она получила развод. Он пошел и купил новую машину. И сказал своей жене: “Я только что купил эту машину. Может, прошвырнемся вокруг квартала?” Она начала садиться в машину, но остановилась, вспомнив о своем обещании. Когда женщина не села в машину и запретила это своей дочери, муж сказал: “Хорошо, поеду-ка я к своей девчонке”. Сияя от счастья, он отправился к своей девчонке. Однажды, набравшись, стал гнать на бешеной скорости, и его девушка погибла в автокатастрофе. Сам он был парализован. Я верно оценил его. Его бывшая жена находилась в своей машине, где по радио услышала это сообщение.
Зейг. И пришла сюда.
Эриксон. После того, как поняла, насколько близко подошла к смерти. Она даже не дала мне времени, чтобы объяснить ситуацию миссис Эриксон.
Эта странная женщина ворвалась в дом, устроив целое представление. Она находилась всего лишь в квартале от моего дома, когда пришло сообщение. Поэтому добраться до меня не составляло для нее труда. Я слушал радио, осознавая свою удачливость, когда предупреждал его бывшую жену не ездить с ним на машине. Я сделал это в присутствии ее мужа. Я был открыт и честен. Они слышали, что я сказал. Никто не испытал злобы. Это была констатация факта.
Я искренне желал сказать и ему, и его жене: “Ваша жена хочет, чтобы вы поддерживали отношения со своими подружками. Это ее право. Не думаю, что это хорошо для нее, и не думаю, что это хорошо для вас, но вам, возможно, это приятно. Я сомневаюсь, что это приятно для вашей жены. Я не вижу, как данное обстоятельство может упрочить ваш брак. Я полагаю, оно приведет к разводу”. Он не воспринял мой совет. Не было злобы, негодования или враждебности. Им пришлось выслушать меня.
Зейг. Вы проявляете уважение и заботу о людях, с которыми встречаетесь.
Эриксон. Да, это так.
Зейг. На разнообразных уровнях.
Эриксон. Верно. Так легче и гораздо приятнее жить.
Одна из моих дочерей училась в то время в 8-м классе. В воскресенье она села за стол с грязными руками. В тот день на обед было ее любимое блюдо, цыпленок, и я начал подавать на стол. Я сказал ей: “Когда садишься за стол обедать, следует приходить с чистыми руками”. Она посмотрела на свои руки и бросилась на кухню. Подошла к раковине и вернулась, отряхивая с рук капли воды. Уселась за стол и устремила на цыпленка выжидательный взгляд.
Я вновь сказал: “На кухне моют грязную посуду; грязные руки принято мыть в ванной”. Дочь кинулась в ванную комнату, вышла из нее, отряхивая руки и уселась за стол, поглядывая на цыпленка. Я сказал: “Прошу прощения. Когда моют руки, их вытирают полотенцем”.
Итак, она отправилась в ванную, вымыла руки, очень тщательно вытерла их насухо, вернулась в ванную, повесила полотенце на место, села за стол и посмотрела на меня с выражением “Я сделала все, что ты сказал”.
Я сказал: “Когда моешь ладони, следует замечать, не грязны ли запястья и предплечья. И если это так, их тоже следует помыть”. Она действительно вычистила себя до предела. (Смеется.) Я продолжил: “Сейчас настало время для второго блюда и, поскольку я не предложил тебе первое, не знаю, как угощать тебя вторым блюдом. Теперь ты вольна залезть в холодильник и взять там то, что мама еще не приготовила”. Она вытащила бутылку с молоком, подошла к хлебнице, взяла хлеб и удовольствовалась хлебом с молоком. Нет смысла в том, чтобы голодать.
Зейг. Сейчас вы очень твердо говорите, что не намерены допускать вспышек такого рода.
Эриксон. Позволять ребенку пожинать плоды посеянного. Ей не следовало садиться за стол с грязными руками. (Смеется.) Ей это было известно в той же мере, что и мне. Я просто сделал общее наблюдение. Она знала, к кому оно относится.
Зейг. Понимаю.
Эриксон. Однажды один из моих сыновей с вызовом произнес: “Я не собираюсь это есть”. Я не стал возражать: “Конечно, нет. Ты недостаточно старый. Недостаточно большой. Недостаточно сильный”. Мать, защищая сына, сказала: “Он слишком большой. Он слишком сильный”. (Смеется.)
Мы с матерью поспорили насчет этого. Мой сын надеялся, что мать победит. А теперь он проделывает те же трюки со своими детьми. (Смеется.) Почему бы вам не заняться тем же?
Зейг. Устраивать все так, чтобы выбор оставался за ними?
Эриксон. Это их выбор. Я слышал, как мои дети говорят: “Ох, я забыл сделать то-то и то-то”. Другие отроки замечают: “Тебе не следовало забывать. Не знаю, что подумает отец”. (Смеется.) А он, или она, бывало, скажет: “Думаю, мне лучше сделать это прямо сейчас”. (Опять смеется.)
Зейг. Как же можно забыть выполнить работу по хозяйству!
Эриксон. То, что подумает папа, это так неожиданно.
Зейг. А может, еще и хуже.
Эриксон. Всегда так и получается. (Смеется.)
Одна из моих дочерей собиралась в рождественские праздники представить нам своего парня. В нем было
Один из моих младших сыновей пригласил в дом друзей, чтобы сообщить о своей помолвке. У него весьма своеобразное чувство юмора. Очень неожиданное. Его очень трудно уловить. Он рассказал историю о косматой собаке: “Я пригласил вас, чтобы рассказать нечто весьма важное. Однажды, полагаю, это было в марте прошлого года или, может быть, в апреле… Как бы то ни было, я ехал на автомобиле…” И продолжал отклоняться от темы. В конце своего полуторачасового рассказа он сделал еще одно отступление, которое сводилось к тому, что он объявляет о своей помолвке. Я сказал: “А теперь, если у нас есть немного ржаного хлеба, мы могли бы попробовать ветчину”.
Розыгрыши и шутки преследуют нас в течение всей жизни. Психотерапия должна следовать этому порядку.
Когда Берт (старший сын Эриксона) жил в Мичигане, мы находились в Аризоне. Он уволился из ВМС в июне и написал нам письмо (этот случай также приведен в Rosen, 1982a): “Пора заканчивать. Мне нужно увидеться с Делорес”. На следующей неделе пришло еще одно письмо: “Мы прекрасно пообедали с Делорес”. Вот и все. В другом письме говорилось: “Возможно, вы захотите увидеть некоторые снимки Делорес”.
Корреспонденцию подобного типа он отсылал и моим родителям. В сентябре мы получили славное письмо: “Интересно, понравится ли Делорес дедушке и бабушке?” В октябре он написал, что устроил все так, что бабушка и дедушка смогут встретиться с Делорес. Позже, в октябре, он решил отпраздновать День Благодарения вместе с бабушкой, дедушкой и Делорес.
В День Благодарения, в 13.00 — в Мичигане стояли сильные холода — он постучался в дверь моих родителей. Берт умел изображать косоглазие и стоять косолапо, с руками, безжизненно свисающими вдоль тела. А на лице блуждала болезненная ухмылка. Хотелось его ударить из-за этой отвратительной, нездоровой улыбки. Дверь открыл отец. И спросил: “Где Делорес?” Берт стоял — косоглазый, косолапый, со свисающими руками и болезненной ухмылкой. Он ответил: “У меня возникли затруднения с посадкой Делорес на самолет”. Отец удивился: “Затруднения? Что ты имеешь в виду?” Берт продолжал ухмыляться: “Она не одета должным образом”. Отец поинтересовался: “Где же она?” — “Она за дверью. И не одета должным образом”, — продолжал Берт. Моя мама сказала: “Я, пожалуй, пойду принесу купальный халат”. Мой отец сказал: “Приведи эту девушку”. Берт втащил огромную коробку. Он сказал (слабым голосом): “Лишь таким образом я смог пронести ее на самолет. Она не была одета должным образом”. Отец приказал: “Открой”. Берт неспешно открыл коробку. Делорес была внутри — гусь и индейка, по имени Делорес. И бабушка и дедушка полюбили Делорес. (Смеется.) Шутка.
Зейг. И хорошо спланированная и подготовленная.
Эриксон. Бетти Элис летала через всю Европу и преподавала в школе в Детройте. Я читал там лекции. Она явилась на лекцию, и мы пошли пообедать в отеле. Подошла официантка. Моя дочь сделала заказ и сказала, что хотела бы взглянуть на карту вин. Она изучила карту. Я заказал дайкири, как и миссис Эриксон. Официантка с сомнением взглянула на Бетти Элис и спросила: “Извините, не могу ли я взглянуть на ваши документы?” Официантка оказалась весьма вежливой. Бетти пришлось доказывать свой возраст шестью разными способами. Наконец официантка произнесла: “Полагаю, вы можете заказать напиток”. Бетти Элис сказала: “Румяного Дьякона, пожалуйста”. Похоже, что официантка слегка обалдела и пошла к бару. Вернувшись, она сказала: “Бармен говорит, что такого напитка нет”. Бетти Элис продолжала: “Принесите мне Бледного Проповедника”. Официантка опять направилась к бармену, вернулась и сказала: “Бармен говорит, что такого напитка нет”. Бетти Эллис попросила: “Пожалуйста, пригласите сюда управляющего”. Управляющий подошел к столу. Бетти Элис сказала: “Я заказала Румяного Дьякона, но ваш бармен ответил официантке, что такого напитка у них нет. Я пошла на компромисс и сказала, что выпила бы Бледного Проповедника. Бармен отказался приготовить Бледного Проповедника. Не думаете ли вы, сэр, что вам следует купить справочник бармена?” Он ответил: “У нас уже есть один”. И удалился. Бармен просмотрел справочник, потом управляющий поинтересовался: “Как вы готовите Румяного Дьякона?” Бетти рассказала. “Как вы делаете Бледного Проповедника?” — спросил он вновь. Бетти рассказала. (Смеется.) Каждую официантку, которая так долго решает, исполнился ли 21 год 22-летней девушке, можно использовать для маленького безобидного развлечения.
Зейг. Конечно.
Эриксон. А управляющий велел приготовить Румяного Дьякона и сказал: “Я тоже, пожалуй, его попробую”. Присел и отведал Румяного Дьякона. Потом заказал Бледного Проповедника. После этого сказал Бетти Элис: “Я намерен добавить два этих напитка в наш список”. Моя дочь засмеялась.
Я пошел в устричный бар в Новом Орлеане. “Принесите мне дюжину сырых устриц, а пока я их буду есть, приготовьте еще дюжину”. Бармен сказал: “Это устрицы из Миссисипи, они достаточно крупные”. Я сказал: “Знаю. Просто приготовьте вторую дюжину”. Я съел первую дюжину. Бармен принес вторую. Я попросил: “Пока я буду есть эти, подготовьте третью дюжину”. Он поинтересовался: “Сэр, вы что, лишились разума?” Я ответил: “Нет. Я не хочу лишаться устриц”. Я заказал, несмотря на все протесты, пять дюжин устриц. Я съел 60 устриц. Бармен скептически взглянул на меня и произнес: “Шестьдесят устриц из Миссисипи!” “Да, — согласился я, — и 60 дней рождения”. (Смеется.) Почему бы мне не съесть 60 устриц в день моего 60-летия?
Зейг. А сколько вы собираетесь съесть завтра?
Эриксон. Моя жена покупает две дополнительные банки плюс те две, что у нас еще есть.
Зейг. Сколько вам завтра исполняется?
Эриксон. Семьдесят два.
Зейг. С днем рождения вас!
Эриксон. Будучи на Востоке, я пошел в столовую отеля. Мне вручили меню на французском. Я выразил протест, поскольку не читал по-французски. Официант с густым акцентом сказал, что поможет мне. Я указал на один из пунктов и спросил: “Это что?” Он объяснил, что это такое, но его было очень трудно понять. Я указывал на другие названия. Я не дал ему понять, что действительно представляю, что это такое. Наконец я сказал: “Принесите мне бокал колотого льда”. Похоже, он был озадачен, но бокал мне принес. Я попросил: “А теперь принесите мне бутылку французской приправы”. Он был озадачен еще больше. Я вылил немного французской приправы на колотый лед. И сказал: “А теперь, вас не затруднит отнести все это в помойное ведро?” Он сказал (без тени акцента): “Пожалуйста, сэр”. (Смеется.) Он понял, что я догадался о его фальшивом акценте. Зачем ругаться с официантом? Он вешает тебе лапшу на уши, почему бы этим не насладиться?
Пару лет спустя, в Портленде, Орегон, в столовой отеля официант поприветствовал меня и сказал: “Здравствуйте, доктор Эриксон”. Я сказал: “Вы мне незнакомы. Но вы, очевидно, знаете меня”. Он ответил: “Вы вспомните меня к концу вечера”. (К Зейгу.) У меня плохая память на лица.
(Продолжает.) Он принес мне счет. Я его оплатил. Официант вернул сдачу. Я оставил ему чаевые. И он поблагодарил меня с густым французским акцентом. Тогда я узнал его!
Что касается пациентов, то с их проблемами следует обращаться подобным же способом.
Та женщина, которая сказала мне, что до смерти устала находиться в состоянии страшной подавленности… Жизнь ее матери представляла пример полного подавления со стороны жестокого мужа. Она вместе со своими сестрами унаследовала этот паттерн от матери. Они вели подавленную жизнь. Женщина желала преодолеть свою подавленность. Я сказал, что ей следует убраться со льда или кататься на коньках. Именно это она много раз слышала от другого психотерапевта.
Я нанес ей тяжелый удар, заявив: “Хорошо, я скажу это лишь один раз. Слезайте с горшка или какайте”. Но это было гораздо лучше, чем пытаться переучивать ее. И теперь она не может думать о своем прошлом, не представляя его в этих грубых терминах. Отнюдь не легко признаться: “Я подавлена”. Она привыкла думать: “Слезай с горшка или…” (Смеется.) Когда подавленная личность получает такое выражение своей подавленности, ей приходится смотреть на свою проблему именно под этой вывеской.
Пациенты порой рассказывают забавные вещи. Одна пациентка вошла и заявила: “Я обедала с такой-то и такой-то, тоже вашей пациенткой, и она меня страшно смутила. Я с трудом сдерживала свое смущение. Она сказала, что у нее плоская грудь”. Я заметил: “Что же, можно смутиться от плоской груди. (Смеется.) Но по двум разным причинам”.
Несколько недель спустя женщина попала в загородный клуб и оказалась в неловком положении. В разговоре она сказала: “Это был тот, плоскозадый”. (Смеется.) По ее мнению, именно та женщина выражалась вульгарно, говоря про “плоскую грудь”. Теперь же она сама заявила: “Этот плоскозадый”.
Психиатр из другого штата, мой ученик, прислал мне пациентку, с которой работал в течение трех лет. Я записал ее имя, адрес и номер телефона. И спросил о ее проблеме. Я получил всю информацию общего характера.
Я сказал: “Мадам, вы женщина. Я мужчина. Когда я смотрю на женщину, то имею право видеть некоторые выпуклости на ее теле. Если у вас они отсутствуют, вы можете пойти в город и купить накладные. Купите любой желаемый размер — маленькие, средние или слоноподобные. В следующий раз, когда вы войдете в этот кабинет, я хочу видеть на вас накладные груди”. На ней была плотно облегающая блузка. Груди у нее почти не было.
Она появилась на следующем сеансе с накладной грудью среднего размера. Мы беседовали о разнообразных вещах, о ее вдовстве. Она счастливо вышла замуж. Муж умер и оставил ей приличную сумму денег. Примерно месяц спустя я встретил ее психиатра, который воскликнул: “Ради Бога, что вы сделали с этой женщиной? Она пришла домой, как только приехала в Феникс. Она счастлива, в полном порядке и не говорит мне, что вы сделали”. На самом деле она была 50-летней женщиной, всю жизнь мечтавшей иметь пышную грудь, и я сказал ей: “Пойдите и получите ее”. (Смеется.) Вот и вся терапия, в которой она нуждалась.
Зейг. Замечали ли вы какие-то сигналы с ее стороны?
Эриксон. Жесткое, неестественное поведение и слишком обтягивающая блузка… Так почему бы не уцепиться именно за это? “Я — мужчина, вы — женщина. И я, как мужчина, имею право…” Мое право! Я не поднимал вопрос, на что имеет право она или что ей надлежит делать. Я превратил все в вопрос моего права. Она удовлетворила мои права и в ходе процесса заботилась о своих правах, не споря и не вступая в дискуссию.
Зейг. И причем обходным путем.
Эриксон. Моим. Три года терапии. Я выражал это как свое право. Как можно было спорить и утверждать, что это неверно. Это неоспоримо. И поскольку это было неоспоримо, она не могла сопротивляться. И поэтому она беспомощно делала вещи, для себя благоприятные. Люди действительно хотят делать правильные вещи сами, они не собираются позволять другим заставлять их делать это. (Смеется.) Я бы мог годами бестолково уговаривать ее носить накладную грудь. А она — спорить со мной. Я заявил, что это мое право. Оно состояло не в том, чтобы знать, фальшивая грудь или нет, мне просто полагалось видеть некоторые выпуклости.
Зейг. Вы представили это так, чтобы она попалась в ловушку и не смогла сделать ничего, кроме чего-то хорошего для себя.
Эриксон. Кроме чего-то хорошего для себя, под прикрытием того, что это мое право.
Зейг. Угу.
Эриксон. Почему терапию нельзя проводить таким способом? Зачем проявлять вежливость и танцевать вокруг проблемы?
Пожалуй, я лучше вернусь в дом.
