XI
Полное определение человека или человеческой природы должно, таким образом, включать внутренние ценности.
Если попытаться определить глубочайшие, наиболее аутентичные, наиболее фундаментальные аспекты подлинного Я, идентичности, аутентичной личности, то окажется, что для полноты этого определения необходимо включить не только конституцию и темперамент, не только анатомию, физиологию, неврологию и эндокринологию, не только способности, биологический стиль, не только базовые инстинктиноидные потребности, но также и Б-ценности, которые при этом являются и личными Б-ценностями. (Это следует понимать как полное отвержение сартровского произвольного экзистенциализма, в котором Я создается волевым решением.) Они являются частью «природы» человека, его определения или сути в неменьшей степени, чем его более «низкие» потребности — по крайней мере у наблюдаемых мной самоактуализирующихся личностей. Эти ценности следует включать в любое полное определение человека, полной человечности, «личности». Действительно, у большинства людей они не вполне очевидны или актуализированы (то есть действительны и функционально действенны). Тем не менее, насколько я это на данный момент себе представляю, они не исключены как потенциальные у любого человека, рождающегося в этом мире. (Конечно же, можно предположить, что в будущем будут обнаружены данные, противоречащие этому взгляду. Также тут действуют и чисто семантические и категориальные соображения — например, какое значение следует придавать понятию «самоактуализация» в случае умственно неполноценного человека.) В любом случае, я считаю, что это предположение верно по крайней мере для части людей.
Всеобъемлющее определение полностью развитого Я или личности включает подобную систему ценностей, которая метамотивирует человека.
XII
Эти внутренние ценности по своей природе инстинктоидны, то есть они необходимы а) для предотвращения болезни и б) для достижения полнейшей человечности или полноценного развития. «Болезни», возникающие в результате депривации внутренних ценностей (метапотребностей), мы можем назвать метапатологиями. «Высшие» ценности, духовная жизнь, высшие стремления человечества, таким образом, являются полноправным предметом научного рассмотрения и исследования. Они относятся к природному миру.
Здесь хотелось бы выдвинуть еще один тезис, также основывающийся на несистематизированных и неспланированных наблюдениях по поводу контраста между моими субъектами и популяцией в целом. Тезис заключается в следующем: я назвал базовые потребности инстинктоидными и биологически необходимыми по ряду причин (Maslow, 1954, глава 7), однако в первую очередь в силу необходимости удовлетворения базовых потребностей человека для того, чтобы избежать болезни, атрофии человечности и, в позитивном аспекте, для того, чтобы двигаться вперед и вверх, к самоактуализации или полной человечности. У меня сложилось прочное убеждение, что нечто аналогичное распространяется и на метамотивацию у самоактуализирующихся людей. Метамотивы представляются мне также биологически необходимыми для того, чтобы (а) в негативном аспекте — избежать «болезни» и (б) в позитивном — достичь полной человечности. Поскольку эти метамотивы являются, по отдельности или в совокупности, внутренними ценностями Бытия, все это приводит нас к тому, что Б-ценности по своей природе инстинктоидны.
Подобные «болезни» (происходящие от депривации Б-ценностей, метапотребностей или Б-фактов) новы и еще не были описаны как таковые, то есть как патологии, за исключением случайных или косвенных описаний и работ В.Франкла (FrankI, 1966), где они описываются в весьма общем и обширном виде, в несистематизированной и потому не пригодной для исследования форме. Веками они рассматривались скорее религиозными мыслителями, историками и философами в понятиях духовных или религиозных проблем, а не врачами, учеными или психологами в понятиях психиатрических, психологических или биологических «болезней», ущербностей или слабостей. В некоторой степени эта область частично совпадает и с социологическими и политическими расстройствами, «социальными патологиями» и т.п. (табл. 3).
Таблица 3
Общие метапатологии
Отчуждение.
Аномия.
Ангедония.
Потеря вкуса к жизни.
Потеря смысла.
Неспособность получать наслаждение. Безразличие. Скука, тоска. Жизнь теряет собственную ценность и самооправдание. Экзистенциальный вакуум. Ноогенный невроз. Философский кризис. Апатия, отстраненность, фатализм. Отсутствие ценностей. Десакрализация жизни. Духовные заболевания и кризисы. «Сухость», бесплодие, застой. Аксиологическая депрессия. Желание смерти, сдача на «волю судьбы». Безразличие к собственной смерти. Чувство собственной бесполезности, ненужности, незначимости. Тщетность. Безнадежность, апатия, поражение, прекращение совладания, капитуляция. Чувство полной детерминированности. Беспомощность. Отсутствие ощущения свободы воли. Абсолютное сомнение. Есть ли хоть что-нибудь стоящее? Есть ли что-нибудь значащее? Отчаяние, мука. Безрадостность. Опустошенность. Цинизм, неверие, потеря веры в высшие ценности или упрощенное их толкование. Метажалобы. Бесцельное разрушение, ярость, вандализм. Отчуждение от старших, родителей, авторитета, любого общества.
Я буду называть эти «болезни» (или, точнее, снижения человечности) «метапатологиями» и рассматривать их как последствия депривации Б-ценностей в целом или каких-либо отдельных Б-ценностей (см. табл. 3 и 4). Путем экстраполяции из моих предыдущих описаний и классификаций Б-ценностей, осуществленных с помощью различных операций, можно составить что-то наподобие периодической таблицы (табл. 4), в которой могут быть обозначены пока не открытые болезни, которые еще предстоит определить. В той степени, насколько они будут открыты и описаны, будут подтверждены и мои гипотезы. (Я рассматривал мир телевидения и, в особенности, мир телерекламы как богатый источник проявлений метапатологии всех типов, то есть вульгаризации или разрушения всех внутренних ценностей, хотя, конечно, легко доступны и многие другие источники данных.) Хаос, непредсказуемость. Потеря безопасности. Настороженность.
Настойчивое чувство незавершенности. Безнадежность. Прекращение борьбы и совладания. Бесполезность попыток.
Беспокойство, гнев, цинизм, недоверие, беззаконие, «закон джунглей», полный эгоизм.
Беспокойство. Настороженность. Утеря чувства безопасности, предсказуемости. Необходимость бдительности, настороженности, осмотрительности, напряженности.
Излишняя сложность, непонятность, замешательство, конфликт, потеря ориентации.
Депрессия, беспокойство, потеря интереса к миру.
Усталость, перегрузка, борьба, неуклюжесть, громоздкость, ригидность.
Унылость, депрессия, параноидальное отсутствие юмора, потеря вкуса к жизни. Безрадостность. Потеря способности наслаждаться.
Зависимость (?) от воспринимающего (?). Ответственность перекладывается на него.
Утрата смысла. Отчаяние. Бессмысленность жизни.
Таблица 4
Б-ценности и специфические метапагологии
; Б-ценности ; Патогенная депривация ; Специфические метапатологии 1. ; Истина ; Бесчестность ; Неверие, недоверие, цинизм, скептицизм, подозрение. 2. ; Добро ; Зло ; Полный эгоизм. Ненависть, отвращение, омерзение. Доверие одному себе; все для одного себя. Нигилизм. Цинизм. 3. ; Красота ; Уродство ; Вульгарность. Специфическая «несчастность», беспокойство, потеря вкуса, напряжение, усталость. Филистерство. Уныние. 4. ; Единство, целостность ; Хаос. Атомизм, разрыв связей ; Дезинтеграция, «мир распадается». Произвол. 4а. ; Трансценденция дихотомий (единство противоположностей) ; Черно-белая дихотомичность. Утрата полутонов, степеней. Навязанная поляризация. Навязанный выбор ; Видение всего черно-белым, «или-или». Все воспринимается как дуэль, война или конфликт. Низкая синергия. Упрощенный взгляд на мир. 5. ; Жизненность, процесс ; Мертвенность. Механизация жизни ; Мертвенность. Роботизация. Ощущение полной детерминированности собственной жизни. Утрата эмоций. Скука; потеря вкуса к жизни. Пустота переживаний. 6. ; Уникальность ; Одинаковость, единообразие, заменимость ; Потеря чувства самости и индивидуальности. Ощущение собственной заменимости, анонимности, ненужности. 7. ; Совершенство ; Несовершенство, неряшливость, некачественность, низкопробность ; Разочарование (?), безнадежность, отсутствие стимулов к работе. 7а. ; Необходимость ; Случайность, окказионализм, непостоянство ; Хаос, непредсказуемость. Потеря безопасности. Настороженность. 8. ; Завершенность, конечность ; Незавершенность ; Настойчивое чувство незавершенности. Безнадежность. Прекращение борьбы и совладания. Бесполезность попыток. 9. ; Справедливость ; Несправедливость ; Беспокойство, гнев, цинизм, недоверие, беззаконие, «закон джунглей», полный эгоизм. 9а. ; Порядок ; Беззаконие. Хаос. Падение авторитетов ; Беспокойство. Настороженность. Утеря чувства безопасности, предсказуемости. Необходимость бдительности, настороженности, осмотрительности, напряженности. 10. ; Простота ; Вводящая в замешательство сложность. Разделенность. Дезинтеграция ; Излишняя сложность, непонятность, замешательство, конфликт, потеря ориентации. 11. ; Насыщенность. Полнота. Богатство. ; Убогость. Безликость ; Депрессия, беспокойство, потеря интереса к миру. 12. ; Легкость ; Трудность ; Усталость, перегрузка, борьба, неуклюжесть, громоздкость, ригидность. 13. ; Игра ; Отсутствие юмора ; Унылость, депрессия, параноидальное отсутствие юмора, потеря вкуса к жизни. Безрадостность. Потеря способности наслаждаться. 14. ; Самодостаточность ; Случайность, окказионализм ; Зависимость (?) от воспринимающего (?). Ответственность перекладывается на него. 15. ; Осмысленность ; Бессмысленность ; Утрата смысла. Отчаяние. Бессмысленность жизни.
Третья колонка в таблице 4 представляет собой лишь весьма предварительную попытку, которую не стоит рассматривать слишком серьезно, разве только в качестве обозначения области будущих задач. Эти конкретные метапатологии представляются фигурой на фоне общей метапатологии. Единственная конкретная метапатология, с которой мне приходилось иметь дело сколько-нибудь продолжительное время, это первая в таблице (см. Maslow, 1962, глава 5), и, возможно, данная работа должна служить стимулом для дальнейших попыток — я думаю, вполне реальных — по описанию и других метапатологии. Как мне кажется, может оказаться полезным изучение литературы по религиозной патологии, в особенности в рамках мистической традиции. Я догадываюсь, что некоторые подходы к проблеме могут быть обнаружены в мире «элитарного» искусства, социальной патологии, гомосексуальной субкультуры, негативистского экзистенциализма (Wilson, 1967). Клинические истории из области экзистенциальной психотерапии, духовные заболевания, экзистенциальный вакуум, «сухость» и «постность» мистиков; дихотомизация, вербализация и сверхабстракция общих семантиков; филистерство, с которым борются творческие люди; механизация, роботизация и деперсонализация, о которых говорят социальные психиатры; отчуждение, потеря идентичности, склонность к карательным мерам, нытье, жалобы и чувство беспомощности, суицидальные тенденции; описанные К.Юнгом религиозные патологии; ноогенные расстройства по В.Франклу; расстройства характера в терминах психоанализа — эти и многие другие расстройства ценностей являются несомненно релевантным источником информации.
Обобщая вышесказанное: если исходить из того, что подобные расстройства, болезни, патологии или атрофии (происходящие от депривации удовлетворения метапотребностей) действительно снижают полную человечность или человеческий потенциал, и если согласиться с тем, что удовлетворение, или осуществление Б-ценностей повышает или реализует человеческий потенциал, то подобные внутренние или конечные ценности несомненно могут рассматриваться в качестве инстинктоидных потребностей (Maslow, 1965, с. 33-47), лежащих в той же области рассмотрения и на той же иерархической шкале, что и базовые потребности. Данные метапотребности хотя и обладают определенными особыми свойствами, отличающими их от потребностей базовых, находятся тем не менее в той же области изучения и исследования, что, скажем, потребность в витамине С или кальции. Они лежат в области науки, в широком ее понимании, и ни в коей мере не являются исключительной компетенцией теологов, философов или художников. Духовная или ценностная жизнь тем самым оказывается в мире природы, а не остается каким-то отдельным, противоположным миром. Она подлежит рассмотрению как психологией, так и общественными науками, и, теоретически, рано или поздно должна стать также проблемой и неврологии, эндокринологии, генетики и биохимии, когда эти дисциплины разработают соответствующие методы.
XIII
Метапатологии среди живущей в достатке и избалованной молодежи происходят отчасти из-за депривации внутренних ценностей, фрустрированности «идеализма» в результате разочарованности обществом, которое им (ошибочно) кажется мотивированным лишь низшими, животными, материалистическими потребностями.
Из данной теории метапатологии вытекает следующее легко поддающееся проверке предположение: я считаю, что значительная доля социальной патологии среди обеспеченных людей (уже удовлетворивших свои потребности более низкого порядка) является следствием нехватки внутренних ценностей. Иными словами, плохое поведение обеспеченных, привилегированных, удовлетворенных в своих базовых потребностях школьников и студентов во многом обусловлено фрустрацией «идеализма», столь часто присущего молодым. Моя гипотеза заключается в том, что подобное поведение может являться результатом сочетания продолжающихся поисков чего-то, во что бы можно было верить, с озлобленностью, вызванной разочарованием. (У некоторых молодых людей я иногда обнаруживал полное отчаяние или чувство безнадежности, связанные с сомнением в самом существовании подобных ценностей.) Конечно же, подобный фрустрированный идеализм и порой безнадежность частично обусловлены влиянием и распространением во всем мире скудоумно ограниченных теорий мотивации. К чему, помимо бихевиористских и позитивистских теорий (или, скорее, антитеорий), являющихся простым отказом попросту увидеть саму проблему и, тем самым, разновидностью психоаналитического отрицания, могут прислушаться идеалистичные юноши и девушки?
Не только вся наука XIX в. и ортодоксальная академическая психология не способны ничего предложить, но и основные теории мотивации, которыми руководствуется большинство людей, могут привести к депрессии и цинизму. Фрейдисты, по крайней мере в своих официальных трудах (но не в успешной терапевтической практике), до сих пор редукционистски трактуют все высшие человеческие ценности. Самыми глубинными и подлинными мотивами считаются опасные и отвратительные, в то время, как высшие человеческие ценности и добродетели считаются в своей основе фальшью, иллюзией, закамуфлированными вариантами «глубинного, темного и грязного». Представители наших общественных наук в большинстве своем вызывают не меньшее разочарование. Тотальный культурный детерминизм и по сей день является официальной, ортодоксальной доктриной значительной, а то и большей части социологов и антропологов. Данная доктрина не только отрицает наличие у человека высшей мотивации, но и катастрофически близко подходит к отрицанию «человеческой природы» вообще. Экономисты — не только на Западе, но и на Востоке — в основе своей материалистичны. В отношении экономической «науки» мы вынуждены решительно констатировать, что она в целом является умелым, буквальным, техническим применением полностью ложной теории человеческих потребностей и ценностей, теории, признающей лишь существование потребностей более низкого порядка, материальных потребностей (Schumacher, 1967; Weisskopf, 1963; Wooton, 1967).
И как молодым не разочароваться и не утратить иллюзии? К чему еще может привести то, что человек, удовлетворив все свои материальные и животные потребности, не достигает счастья, обещанного не только теоретиками, но и житейской мудростью родителей и учителей, настойчивой полуправдой-полуложью, насаждаемой рекламой?
Какова тогда участь «вечных истин»? Высшей правды? Большинство слоев общества передает их в ведение церкви и догматичных, институционализированных, ритуализированных религиозных организаций. Но это также является отрицанием высшей человеческой природы! Этим, по сути, говорится, что ищущий молодой человек решительно ничего не найдет в самой человеческой природе. Абсолютное он должен искать во внечеловеческом, внеприродном источнике, источнике, в который сегодня не верят или который отвергают большинство думающих молодых людей.
«Конечным продуктом подобного пресыщения является то, что на сцене все в большей и большей мере доминируют материальные ценности. В результате жажда ценностей духовных остается неудовлетворенной. Цивилизация, тем самым, оказывается на грани катастрофы» (Э.Ф.Шумахер). Я уделил здесь основное внимание «фрустрированному идеализму» молодежи, поскольку считаю его актуальной исследовательской проблемой сегодняшнего дня. Но, конечно же, любые метапатологии у любого человека я в такой же мере считаю «фрустрированным идеализмом».
XIV
Эта нехватка ценностей и ценностный голод являются результатом как внешней депривации, так и внутренней амбивалентности и контрценностей.
Мы не просто являемся пассивными жертвами метапатологии, вызываемой внешней ценностной депривацией, — мы боимся высших ценностей как в нас самих, так и вне нас. Они нас не только влекут — они нас также пугают, вводят в замешательство, приводят в трепет. Другими словами, мы испытываем амбивалентность и конфликт. Мы защищаемся от Б-ценностей. Против высшего в нас самих мы используем вытеснение, отрицание, реактивные образования и, возможно, все остальные фрейдистские защитные механизмы так же, как мы мобилизуем их против низшего. Смирение и чувство собственной недостойности могут привести к избеганию высших ценностей. Такую же роль может сыграть и ошеломление перед лицом их необъятности.
Есть основания полагать, что метапатологии могут вызываться самодепривацией, равно как и депривацией, обусловленной внешними обстоятельствами.
XV
Иерархия базовых потребностей является доминантной по отношению к метапотребностям.
Базовые потребности и метапотребности существуют в одной иерархической структуре, то есть лежат на одном континууме, находятся в одной области познания. И те и другие обладают общим свойством быть «потребными» (необходимыми, нужными человеку) в том смысле, что их депривация приводит к «болезни» и атрофии, а их «насыщение» благоприятствует развитию в направлении к большей человечности, большему счастью и большей радости, к психологическому «успеху», к большему числу пиковых переживаний и, в целом, к большей жизни на уровне Бытия. Другими словами, они все биологически желательны и все благоприятствуют биологическому успеху. Тем не менее, они также определенным образом различаются. Биологическая ценность или успех рассматривались лишь в негативном аспекте, то есть просто как поддержание существования, жизнеспособности, избегание болезни, выживание индивида и его потомства. Но мы здесь подразумеваем также наличие позитивных критериев биологического или эволюционного успеха, то есть не только ценности выживания, но и ценности осуществления. Удовлетворение базовых потребностей и метапотребностей способствует формированию «лучших особей», биологически высших в иерархии доминантности. Не просто сильнейшее, более доминантное, более успешное животное имеет больше возможностей для удовлетворения, лучшую территорию, большее потомство и т.п.; не просто более слабое, низшее в иерархии доминантности, более заменимое животное с большей вероятностью может быть съеденным или испытывать голод и с меньшей вероятностью способно произвести потомство и т.п., но также лучшая особь живет более полной жизнью с большей удовлетворенностью и меньшей фрустрацией, болью и страхом. Не вдаваясь в описание удовольствия у животных (что я, тем не менее, считаю вполне осуществимой задачей) мы, однако, можем вполне обоснованно поставить вопрос: «Разве нет разницы между биологической, а также психологической жизнью индийского крестьянина и американского фермера, даже если они оба производят на свет потомство?».
Во-первых, ясно, что вся иерархия базовых потребностей доминантна по отношению к метапотребностям, или, другими словами, метапотребности субдоминантны (менее насущны, неотложны или сильны) по отношению к базовым потребностям. Я рассматриваю это как обобщенное статистическое утверждение, поскольку мне известны отдельные люди, которым присущ особый талант или уникальная чувствительность, делающая истину, красоту или доброту более важными и необходимыми, чем некоторые базовые потребности.
Во-вторых, базовые потребности можно считать дефицитар-ными потребностями, обладающими различными уже описанными характеристиками дефицитарности, в то время как метапотребности скорее обладают особыми свойствами, описанными применительно к «мотивации роста» (Maslow, 1962, глава 3).
XVI
Метапотребности обладают равной побудительностью (в среднем). Мне не удалось выявить общей иерархии доминирования. Но у любого конкретного человека они могут быть и зачастую являются организованными иерархически в соответствии с его специфическими талантами и конституциональными отличиями.
Метапотребности (или Б-ценности, или Б-факты), насколько я могу видеть, не иерархизованы по степени доминантности, а, похоже, обладают равной побудительностью в среднем. Если сформулировать это по-иному, более адекватно для других целей, то можно сказать, что каждый человек обладает собственными приоритетами, иерархией или системой доминирования в соответствии с собственными способностями, темпераментом, навыками, возможностями и т.п. Для одного красота может быть важнее истины, для его брата — наоборот, с той же статистической вероятностью.
XVII
Похоже, что любая внутренняя или бытийная ценность полностью определяется большинством или всей совокупностью других Б-ценностей. Возможно, они образуют некоторое единство, в которой каждая конкретная Б-ценность является всем этим целым, рассматриваемым с определенного угла зрения.
У меня сложилось (неопределенное) впечатление, что любая Б-ценность полностью и адекватно определяется всей совокупностью других Б-ценностей. Истина, если определить ее полностью, должна быть красивой, хорошей, совершенной, справедливой, простой, упорядоченной, закономерной, живой, всеобъемлющей, единой, трансцендирующей дихотомии, легкой и увлекательной. (Формула «Правда, вся правда и ничего, кроме правды», несомненно, не вполне адекватна.) Красота, если определить ее полностью, должна быть истинной, хорошей, совершенной, живой, простой и т.д. Это выглядит так, будто все Б-ценности представляют собой некоторое единство, где каждая отдельная ценность подобна грани единого целого.
XVIII
Ценностная жизнь (духовная, религиозная, философская, аксиологическая и т.п.) является аспектом человеческой биологии и лежит на том же континууме, что и «низшая» животная жизнь (они не находятся в отдельных, дихотомизированных или взаимоисключающих мирах). Таким образом, она, возможно, является видовой, надкультурной особенностью, хотя она и должна быть актуализирована культурой для того, чтобы обрести существование.
Все это означает, что так называемая духовная, или ценностная, жизнь, или «высшая» жизнь, находится на том же континууме (является таким же качеством или особенностью), что и жизнь плоти или тела, то есть животная жизнь, материальная жизнь, «низшая» жизнь. То есть, духовная жизнь является частью нашей биологической жизни. Она является хоть и «высшей», но все-таки частью последней.
Духовная жизнь, тем самым, является частью человеческой сущности. Это определяющая характеристика человеческой природы, без которой человеческая природа не будет являться таковой в полной мере. Это часть Подлинного Я, идентичности человека, его внутренней сердцевины, видовой характеристики, полной человечности. Насколько возможны чистое самовыражение, чистая спонтанность, настолько могут проявляться метапотребности. «Раскрывающие», даосистские, экзистенциально-терапевтические, логотерапевтические (Frankl, 1966) или «онтогоги-ческие» техники (Bugental, 1967) должны раскрывать и усиливать метапотребности так же, как и базовые потребности.
Глубинно-диагностические и терапевтические техники должны, помимо прочего, также раскрывать метапотребности, поскольку, как это ни парадоксально, наша «высшая природа» является также нашей «глубинной природой». Ценностная жизнь и жизнь животная не существуют в двух отдельных мирах, как то предполагалось в большинстве религий и философских концепций, равно как и в классической, обезличенной науке. Духовная жизнь (жизнь созерцательная, «религиозная», философская или ценностная) находится в компетенции человеческой мысли и, в принципе, достижима собственными усилиями человека. Хотя она и была исключена из реального мира классической бесценностной наукой, смоделированной по типу физики, она может быть возвращена в качестве предмета исследования наукой гуманистической. Тем самым, подобная расширенная наука, для того чтобы быть «реальной» и естественной, основанной на фактах, а не на желаемом, человеческой, а не сверхчеловеческой, должна признавать вечные истины, абсолютную правду, конечные ценности в качестве полноправных научных проблем, требующих изучения.
На практике, конечно, подобные проблемы исследовать сложно. Низшая жизнь доминантна по отношению к жизни высшей, что означает, что последняя проявляется с меньшей вероятностью. Предпосылки метамотивированной жизни гораздо более многочисленны не только в смысле предшествующего удовлетворения целой иерархии базовых потребностей, но также и в смысле большего числа «благоприятных условий» (Maslow, 1970), необходимых для того, чтобы эта жизнь стала возможной. Для нее требуются гораздо более благоприятные обстоятельства, должно быть преодолено материальное неблагополучие, должен быть доступен широкий спектр выбора наряду с условиями, делающими возможным его реальное и эффективное осуществление; также необходимы и синергичные социальные институты (Maslow, 1965) и т.д. В целом, мы должны говорить лишь о том, что высшая жизнь в принципе возможна, но не о том, что она весьма вероятна, распространена или легко достижима.
Также должен подчеркнуть, что метамотивация является общевидовым свойством и, тем самым, надкультурна и общечеловечна, а не создается культурой произвольно. Поскольку здесь весьма вероятно неправильное понимание, позвольте мне сформулировать это так: метапотребности представляются мне инстинктоидными, то есть имеющими существенную наследственную, видовую детерминацию. Но они являются скорее потенциальными, чем актуальными. Культура обязательно и непременно нужна для их актуализации, но при этом культура может оказаться неспособной актуализировать их, что происходило и происходит на деле в большинстве известных культур. Тем самым, здесь скрыто присутствует надкультурный фактор, способный критиковать любую культуру извне или сверху, а именно в терминах того, насколько она благоприятствует или препятствует самоактуализации, полной человечности и метамотивации (Maslow, 1970). Культура может быть синергична с биологической сущностью человека, или же она может быть антагонистична по отношению к последней — культура и биология в принципе не являются противоположными друг другу.
Можем ли мы, исходя из этого, сказать, что каждый человек жаждет высшей жизни, духовности, Б-ценностей? Здесь мы с разбегу натыкаемся на ограниченность нашего языка. Конечно же, мы можем сказать, что в принципе подобная жажда может считаться потенциальной у каждого новорожденного ребенка, пока не будет доказано обратное. Наиболее адекватным предположением будет то, что если подобная потенциальность утрачивается, то утрачивается она после рождения. Сегодняшние социальные реалии таковы, что можно с высокой вероятностью считать: большинство новорожденных никогда не реализует этот потенциал и никогда не поднимется до высших уровней мотивации из-за бедности, эксплуатации, предрассудков и т.п. В мире на сегодняшний день на деле существует неравенство возможностей. В отношении взрослых также можно обоснованно отметить, что данный прогноз для каждого из них будет зависеть от того, как и где они живут, в каких социальных, экономических и политических условиях, от степени и масштаба психопатологии и т.д. При этом будет неразумным (по крайней мере, в аспекте социальной стратегии) отрицать возможность метажизни вообще и в принципе для любого человека. «Неизлечимое», в конце концов, может «излечиваться» как в психиатрическом аспекте, так и в аспекте самоактуализации — вспомним пример Синанона. И, конечно же, было бы глупо вообще отказаться от этой возможности для будущих поколений.
Так называемая духовная (трансцендентная или аксиологическая) жизнь четко укоренена в биологической природе видов. Это некоторая «высшая» животность, условием которой является здоровье «низшей» животности, то есть эти два образования являются иерархически интегрированными (а не взаимоисключающими). Но данная высшая, духовная «животность» настолько робка, слаба и столь просто утрачивается, столь легко подавляется более сильными культурными факторами, что широко актуализированной она может стать только в культуре, благорасположенной к человеческой природе и, тем самым, содействующей ее полному росту.
Именно это соображение может послужить ключом к разрешению многих ненужных споров и дихотомий. Например, если «дух» а la Гегель и «природа» а la Маркс на самом деле иерархически интегрированы на одном континууме, равно как и обычные варианты «идеализма» и «материализма», то природа данного иерархического континуума обеспечивает целый ряд решений. Так, низшие потребности (животные, природные, материальные) доминантны в конкретных, эмпирических, операциональных, ограниченных аспектах по отношению к так называемым высшим базовым потребностям, которые, в свою очередь, доминантны по отношению к метапотребностям (духовности, идеалам, ценностям). Другими словами, «материальные» условия жизни имеют значительный приоритет (предшествуют, обладают большей силой) по сравнению с высшими идеалами и даже доминантны по отношению к идеологии, философии, религии, культуре и т.п. в четко определяемых, конкретных аспектах. Но при этом высшие идеалы и ценности — отнюдь не эпифеномен ценностей более низкого порядка. Они скорее обладают тем же качеством биологической и психологической реальности, отличаясь при этом своей силой, насущностью или приоритетностью. В любой иерархии доминирования, как в нервной системе или табели о рангах, высшее и низшее одинаково реально и присуще человеку. При желании, можно рассматривать историю с точки зрения стремления к высшей человечности или с точки зрения развертывания имманентной Идеи в духе немецких профессоров — сверху вниз. Или же, с равным успехом, можно искать первую, самую основную или абсолютную причину в материальных условиях, то есть идти снизу вверх. (Тогда можно принять за правду утверждение о том, что «собственные интересы являются основой всей человеческой природы» в том смысле, что они доминантны. Но это подтверждение не будет верным в качестве достаточного определения всех человеческих мотивов.) Обе эти теории полезны, каждая для своих интеллектуальных целей, и у обеих имеется собственное психологическое значение. Не нужно спорить о примате духа над материей» или наоборот. Если русских сегодня беспокоит распространение идеализма и духовной философии, то, на самом деле, это не должно их пугать. На основании того, что мы знаем о развитии индивидов и общества, можно говорить, что определенная доля духовности является вероятным следствием удовлетворения материализма. (Для меня величайшей загадкой является то, почему достаток одним позволяет развиваться, а других фиксирует на строго «материалистическом» уровне.) Но не менее справедливо то, что религиозному деятелю, насаждающему духовные ценности, стоит начать с обеспечения питания, крова, дорог и т.п., того, что является более базовым, чем проповеди.
Размещая низшую, животную наследственность на одной шкале с «высшим», наиболее духовным, аксиологическим, ценностным, «религиозным» (тем самым утверждая, что духовность также животна, то есть относится к высшей животности), мы можем трансцендировать и ряд других дихотомий. Так, голос дьявола, порока, плоти, зла, эгоизма, эгоцентризма, корысти и т.п. был отделен от священного, идеального, добра, вечной истины, высших устремлений и т.п., противопоставлен им. Порой священное или лучшее считалось частью человеческой природы. Но гораздо чаще в истории человечества добро рассматривалось как что-то, лежащее вне человеческой природы, выше ее, как нечто сверхприродное.
У меня сложилось пока не полностью оформленное впечатление, что большинство религий, философий или идеологий с большей вероятностью признавали зло или худшее за изначальное свойство человеческой природы. Но даже наши «худшие» стремления порой экстериоризировались в виде, к примеру, голоса Сатаны или чего-то подобного.
Не менее часто на нашу «низшую» животную природу автоматически клеился ярлык «зла» (Maslow, 1954), хотя, в принципе, с таким же успехом ее можно было бы рассматривать в качестве добра», как то делалось и делается в ряде культур. Возможно, та клевета на нашу низшую животную природу отчасти обусловлена самой тенденцией к дихотомизации (дихотомизация вызывает патологию, а патология способствует дихотомизации, которая, с холистической точки зрения, обычно в своей основе неверна). Если это так, то понятие метамотивации должно обеспечить теоретическую базу для разрешения этих (в большинстве своем) ложных дихотомий.
XIX
Удовольствия и удовлетворения можно упорядочить в уровневую иерархию от низшего к высшему. Таким же образом можно рассматривать и гедонистические теории от низшего к высшему уровню, то есть метагедонизму.
Тоща Б-ценности, рассматриваемые как удовлетворение метапотребностей, являются также высшими радостями или высшим счастьем из всего того, что мы знаем.
В другой работе (Maslow, 1966) я указывал на необходимость и целесообразность осознания того, что существует иерархия удовольствий начиная, к примеру, от избавления от боли, включая удовольствие от горячей ванны, радость от общения с друзьями, наслаждение прекрасной музыкой, счастье от рождения ребенка, экстаз высшей любви и вплоть до слияния с Б-ценностями.
Подобная иерархия позволяет решить проблему гедонизма, эгоизма, долга и т.д. Если отнести высшее удовольствие к удовольствию вообще, тогда вполне справедливым станет то, что и полностью человечные люди тоже стремятся лишь к удовольствию, то есть к метаудовольствию. Можно назвать это «метагедонизмом» и указать на то, что на данном уровне не существует противоречия между удовольствием и долгом, поскольку высший долг человека — это, конечно же, долг правды, справедливости, красоты и т.д., что также представляет собой и высшие радости, которые способны испытывать особи данного вида. И, конечно же, на данном уровне рассуждении эгоизм и альтруизм перестают быть взаимоисключающими. То, что хорошо для нас, хорошо и для всех остальных; то, что доставляет нам удовольствие, является благим; наши желания становятся реалистичными, рациональными и мудрыми; то, что нам нравится, приносит нам пользу; стремление к своему личному (высшему) благу является также стремлением к благу всеобщему.
Разговор о низкопотребностном гедонизме, высокопотребностном гедонизме и метапотребностном гедонизме представляет собой путь снизу вверх (Maslow, 1954), предполагающий различные операциональные и доступные проверке следствия. Так, чем выше лежит рассматриваемый феномен, тем более редок он в популяции, тем выше число необходимых для него условий, тем более благоприятной должна быть социальная ситуация, тем более высоким должно быть качество образования и т.д.
ХХ
Поскольку духовная жизнь является инстинктоидной, для обучения ей могут использоваться все приемы «субъективной биологии».
Поскольку духовная жизнь (Б-ценности, Б-факты, метапотребности и т.п.) является частью Реального Я, по своей природе инстинктоидного, она, в принципе, может быть предметом интроспекции. Она обладает «голосами-импульсами», или «внутренними сигналами», которые, хоть и слабее базовых потребностей, все-таки могут быть услышаны и, в силу этого, попадают в область «субъективной биологии».
Таким образом, по сути все принципы и методы, помогающие развить сенсорное осознание, телесное осознание, чувствительность к внутренним сигналам (посылаемым потребностями, способностями, конституцией, телом и т.д.), применимы также, хотя и в меньшей степени, к нашим внутренним метапотребностям, могут использоваться в воспитании стремления к красоте, законности, истине, совершенству. Пожалуй, можно ввести такой термин, как «богатство опыта» применительно к тем, кто настолько чувствителен к внутренним голосам своего Я, что способен сознательно интроспектировать и переживать метапотребности.
Этому богатству опыта, в принципе, можно «обучить», и его можно восстановить (по крайней мере до определенной степени) с помощью правильного применения психоделических веществ, эсаленских невербальных методов» с медитативными и созерцательными техниками, с помощью дальнейшего изучения предельных переживаний и Б-познания и т.п.
Не хочу, чтобы читатели подумали, что я обожествляю внутренние сигналы (внутренние голоса, «тихий голос совести» и т.п.). Мне кажется, что опытное знание является началом любого знания, но оно ни в коей мере не является концом всякого познания. Оно необходимо, но недостаточно. Внутренний голос порой может ошибаться, даже у самого мудрого человека. В любом случае, подобные мудрые люди при каждой возможности подвергают свои внутренние приказы проверке внешней реальностью. Эмпирическая проверка и верификация опытного знания, таким образом, всегда необходима, поскольку порой внутренняя определенность, даже для настоящего мистика, оказывается голосом дьявола (Huxley, 1959). Неразумно позволять личной совести отдельного человека перевешивать все иные источники знания и мудрости, сколь бы мы ни ценили внутренний опыт.
