Как только движению, выражающему отдачу, создается препятствие блоком панциря, импульс отдачи трансформируется в деструктивную ярость.
Я буду вынужден вернуться к данной трансформации импульса после того, как опишу проявления других сегментов панциря.
Третий сегмент панциря сковывает всю глубинную мускулатуру шеи. Спазматическое сокращение сегмента шеи захватывает также и язык. В терминах анатомии, это вполне объяснимо. По существу, мускулатура языка присоединена к шейной костной системе, а не к нижним лицевым костям. Это объясняет, почему спазмы в мускулатуре языка функционально связаны с придавливанием кадыка и сокращением мускулатуры горла. Наблюдая за движениями кадыка, можно сказать, когда аффект ярости пациента или импульс крика бессознателен и буквально проглатывается. Чрезвычайно сложно устранить эту манеру подавления эмоций. Наилучший способ устранить «глотание» - это освободить «рефлекс кляпа». В «рефлексе кляпа» волна возбуждения в пищеводе противоположна волне возбуждения, которая проявляется в «глотании» слез или ярости. Если «рефлекс кляпа» начинает проявлять себя или даже заходит так далеко, что вызывает у пациента рвоту, те эмоции, которые сдерживались панцирем шеи, высвобождаются.
В результате увеличивается продольное течение эмоционального возбуждения. «Рефлекс кляпа» сопровождается расширением диафрагмы, т. е. поднятием диафрагмы и выдыханием. Работа над сегментом панциря шеи посредством рефлекса кляпа влечет за собой ослабление четвертого и пятого сегментов панциря. Другими словами, мы не устраняем один сегмент панциря за другим механическим и жестким образом. Но ослабление сегмента панциря высвобождает энергию, которая, в свою очередь, помогает устранить блоки панциря на различных уровнях. Поэтому невозможно привести точное описание каждого процесса, используемого для уничтожения мышечного панциря.
Перейдем к четвертому, грудному сегменту. Поскольку функции панциря данного сегмента могут быть подразделены, удобнее рассматривать грудь как целое.
Формирование грудного сегмента панциря проявляется в виде подъема костной структуры, хронической позиции вдыхания, поверхностного дыхания и неподвижности грудной клетки. Мы уже знаем, что позиция вдыхания представляет собой самый важный инструмент в подавлении любых эмоций. Четвертый сегмент является наиболее критическим не только потому, что он представляет основную часть панциря организма в целом, но и потому, что биопатологические симптомы в этой области имеют особенно опасный характер.
Все межреберные мышцы, грудные мышцы, мышцы плеча (дельтовидные мышцы) и группа мышц лопаток включены в грудной сегмент панциря. Позиции «самоконтроля», «сдержанности», «погруженности в себя» представляют собой основные проявления грудного панциря. Вместе с сегментом шеи грудной сегмент выражает также проявление подавленного упрямства, жесткой недоступности. Когда грудь не покрыта панцирем, из-за отсутствия четвертого сегмента проявления аналогичны «свободно текущим чувствам». Когда же она покрыта панцирем, проявления аналогичны «неподвижности» или «равнодушию».
Хроническое расширение грудной клетки сопровождается склонностью к повышенному кровяному давлению, сердцебиением и беспокойством; в тяжелых, хронических случаях наблюдается даже склонность к увеличению сердца. Различные сердечные дефекты происходят непосредственно из этого расширения или косвенно из синдрома тревоги. Легочная эмфизема представляет собой прямой результат хронического расширения грудной полости. Я склонен считать, что предрасположенность к пневмонии и туберкулезу также нужно искать здесь.
Яростный гнев, горький плач, рыдание и невыносимое желание являются необходимыми естественными эмоциями, которые чужды покрытому панцирю организму. Гнев покрытого панцирем человека «холоден»; он видит в плаче лишь впадание в детство, проявление слабости и бесхарактерности. Он рассматривает желание как признак слабого характера.
Большая часть эмоционально выраженных движений рук и особенно кистей также зависит от плазматических эмоций органов груди. У художника, который может свободно раскрыть свои замыслы, эмоция груди переходит в синхронизированные выразительные движения рук и кистей. Это в равной мере верно и для виртуоза-скрипача, и для пианиста, и для живописца.
«Неловкость» рук и, вероятно, отсутствие музыкального слуха у человека также объясняется наличием грудного панциря. Он в значительной степени ответственен за проявления «жесткости» и «недоступности».
У некоторых больных мы находим целую серию жизненных проблем, которые связаны с грудным панцирем. Обычно эти больные жалуются на «узел» в груди. Это ощущение органа приводит нас к мысли, что пищевод является спастическим. Сложно сказать, включена ли сюда трахея, но это весьма вероятно. В процессе ослабления этого внутреннего «узла» в груди, мы узнаем, что в нем сосредоточены ярость и беспокойство. Торможение внутренних органов груди обычно вызывает торможение тех движений рук, которые выражают «желание», «объятие» или «стремление к чему-либо». Это не означает, что эти больные испытывают механические затруднения. Они свободно могут двигать руками. Однако, как только движение рук становится связанным с томлением или желанием, появляется торможение. Иногда это торможение настолько сильное, что ладони и особенно пальцы теряют свой оргонный заряд, становятся холодными и липкими. Весьма вероятно, что омертвение пальцев, исследованное Рейнодом, основано на этой специфической аноргонии. Во многих таких случаях импульс, который отвечает за вазомоторное сокращение пальцев, «задавлен» панцирем в лопатках и в кистях.
Жизненные трудности таких пациентов, включая общее торможение инициативы и неудачи в работе, вызваны их неспособностью свободно пользоваться кистями. Иногда формирование грудного панциря у женщин идет параллельно с отсутствием чувствительности сосков. Расстройство сексуального удовольствия и чувство отвращения к кормлению грудью ребенка появляются в результате возникновения этого панциря.
Между лопатками имеются две болезненные мышечные связки в области трапецевидных мышц. Покрытие их панцирем приводит к поведению, которое лучше всего может быть описано словами: «Я ничего делать не буду».
Когда грудь покрыта панцирем, межреберные мышцы выражают острую чувствительность к щекотке. То, что это не просто боязнь щекотки, а биопатологическое нарастание возбудимости, доказывается тем фактом, что она исчезает, когда грудной панцирь разрушен. Характерная поза неприступности у многих пациентов очень часто сопровождается словами: «Не трогай меня! Мне щекотно».
Я вовсе не стремлюсь поднять на смех эти характерные проявления. Просто мы видим их такими, какие они есть, т. е. не как воплощения «высших» и «благородных» свойств характера, а как проявления именно биофизических условий. Генерал может представлять собой «высокоавторитетную» личность, а может и не представлять. Мы не хотим ни восхвалять, ни осуждать его. Однако мы не лишаем себя права рассматривать его как животное, у которого имеется особый вид панциря. Меня бы нисколько не задело, если бы другой ученый захотел свести мою жажду знания к биологической функции щенка, который идет, принюхиваясь ко всему. Напротив, мне доставило бы удовольствие быть сравненным в биологическом плане с живым и милым щенком. Мне не хочется отделять себя от животного мира.
Итак, не должно быть и мысли об установившемся энергетическом потенциале до тех пор, пока не разрушен грудной сегмент панциря и эмоции ярости, тоски и подлинная скорбь не высвобождены. По существу, функция отдачи связана с движением плазматического потока в груди и шее.
Выше я уже обращал внимание читателя на то, что грудной сегмент составляет центральную часть мышечного панциря в целом. Исторически, это может быть прослежено к важнейшим и наиболее конфликтным поворотным этапам в жизни ребенка, наиболее вероятно к моменту, в значительной мере предшествующему возникновению панциря таза. В связи с этим неудивительно, что воспоминания о всякого рода травмирующем дурном обращении, разочаровании в любви и несбывшихся надеждах формируют личность ребенка. Я уже объяснял, почему зафиксированный травмирующий опыт не существенен для оргонной терапии. Он оказывается полезным разве что только в сопровождении соответствующей эмоции. Эмоции, выраженной в движении, более чем достаточно, чтобы сделать беды пациента понятными, но воспоминания проявляют себя только тогда, когда терапевт работает правильно. Что остается загадкой, так это то, каким образом функции бессознательной памяти могут зависеть от условий плазматического возбуждения, иначе говоря, как память может быть сохранена в плазматическом понимании.
А сейчас перейдем к пятому, диафрагменному сегменту. Сегмент, содержащий диафрагму и нижележащие органы, независим от сегмента груди. Это подтверждается уже тем фактом, что даже после того, как сегмент груди разрушен и ярость и слезы вырвались, диафрагменный сегмент остается незатронутым. Несложно заметить неподвижность диафрагмы с помощью рентгеновского аппарата. Причем верно и то, что из-за вынужденного дыхания подвижность диафрагмы больше, чем до разрушения панциря груди; верно также и то, что до тех пор, пока диафрагменный сегмент не устранен, отсутствует самопроизвольная диафрагменная пульсация. В процессе разрушения диафрагменного сегмента имеются два этапа.
Разрушая грудной сегмент панциря, мы заставляем пациента дышать более глубоко и свободно. В результате диафрагма двигается широко, но не самопроизвольно. Как только это вынужденное дыхание прекращается, движение диафрагмы и, вместе с ним, дыхательное движение полости груди также прекращаются. Мы должны обратить внимание на выразительное движение мышц диафрагмы для того, чтобы выполнить второй шаг, приводящий к самопроизвольной диафрагменной пульсации. Это вновь подтверждает тот факт, что механические средства нельзя применить для реактивации биологических эмоциональных функций. Можно аннулировать сегмент панциря только с помощью биологических выразительных движений.
Пятый мышечный сегмент образует кольцо сокращения, которое простирается выше наджелудочной области, нижней части груди, далее вдоль самых нижних ребер по направлению к задним вставкам диафрагмы, т. е. к десятому, одиннадцатому и двенадцатому грудным позвонкам. По существу, он содержит диафрагму, живот, солнечное сплетение, включая поджелудочную железу, которая лежит в передней его части, печень, и узлы двух выпуклых мышц, простирающихся вдоль нижних грудных позвонков.
Очевидным проявлением этого панциря является лордоз позвоночника. Обычно терапевт может просунуть свою руку между спиной пациента и кушеткой. Нижний передний край ребра сдвинут вперед и выпячен. Нелегко, или даже невозможно, согнуть позвоночник далее. С помощью флюорографии можно увидеть, что диафрагма неподвижна при обычных условиях и что она движется, но незначительно, при вынужденном дыхании. Если попросить пациента дышать сознательно, он обязательно вдохнет. Выдох в качестве самопроизвольного действия ему несвойственен. Если его попросят выдохнуть, он будет вынужден сделать немалое усилие. Если ему удается выдохнуть, его тело автоматически принимает определенную позицию. Голова движется вперед, лопатки выгнуты назад, а руки крепко прижаты к верхней части тела. Тазовая мускулатура напряжена, и спина жестко изогнута.
Диафрагменный сегмент повинен в нарушении многих функций человеческого организма. Разрушение данного сегмента - одна из основных задач терапии.
Уничтожение диафрагменного сегмента панциря влечет за собой преодоление многих трудностей. Почему это так? Организм пациента противостоит свободному расширению и сжатию диафрагмы. Однако если верхние сегменты должным образом были расслаблены, может понадобиться много времени, прежде чем мышцы диафрагмы также расслабятся. Например, вынужденное дыхание в сегменте груди или повторяющееся освобождение рефлекса кляпа может продвигать организм по направлению к энергетической пульсации. Раздражение мышц плеча с помощью щипка может иметь тот же эффект.
Теоретически понятно, почему сопротивление пациента полной пульсации диафрагмы так сильно: организм защищает себя от ощущений удовольствия или тревоги, которые неизбежно вызываются диафрагменным движением. Такое объяснение предполагает, что организм «думает» и «совещается» рационально, примерно следующим образом: «Этот скрупулезный психиатр требует, чтобы я позволил расширять и сжимать диафрагму свободно. Если я уступлю, я испытаю ощущения тревоги и удовольствия, которое я ощущал, когда мои родители наказали меня за наслаждение самим собой. Я примирился с такой действительностью. Поэтому я не уступлю».
Живой организм не думает и не совещается в рациональном понятии. Он функционирует в гармонии с изначальными плазматическими эмоциями, которые имеют функцию удовлетворения биологического напряжения и потребностей. Практически невозможно перевести язык живого организма непосредственно на словесный язык. Чрезвычайно важно понять это, поскольку рациональному мышлению, сформированному механистической цивилизацией человека, свойственно душить и гасить наше представление об отличающемся коренным образом языке живого организма.
Здесь мне хотелось бы сослаться на особенно ясный клинический случай, чтобы проиллюстрировать новизну имеющих здесь место явлений.
Пациента, который имел ясное представление об оргонной терапии и уже достиг успехов в уничтожении существенной части панциря верхней части тела, попросили сделать усилие и прорвать диафрагменный сегмент. Пациент согласился выполнить это задание. Однако как только в панцире диафрагмы появился небольшой разрыв, корпус пациента, от диафрагмы к тазу, начал двигаться в сторону. Мягко говоря, это было весьма неожиданно. И потребовалось немалое усилие, чтобы понять, что должно было выражать данное движение.
В своем движении в сторону нижняя часть корпуса выразила решительное НЕТ.
Можно выдвинуть гипотезу, что плазматическая система, за пределами словесного языка, ответила категорическим НЕТ тому, на что были согласны «кора» и словесный язык. Но такая гипотеза неверна, и она не выведет нас на ступень, более близкую к пониманию живого организма и его выразительного языка. Брюшная полость пациента и таз не «обсуждали» требование, которое получил организм. Они не «решали» отказываться уступить. Шел другой процесс, имеющий здесь место, который соответствовал выразительному языку жизни.
Как уже отмечалось, плазматические движения червя направлены вдоль оси тела. Когда оргонные волны возбуждения двигают тело червя вперед, у нас создается впечатление, что червь действует намеренно, т. е. «по собственной воле». Выразительное движение живого организма червя может быть переведено на словесный язык приблизительно как «хотящий чего-либо», «согласный на что-либо» и так далее. Если теперь взять щипцы и сжать червя где-нибудь посередине, так чтобы оргонное возбуждение было прервано как бы мышечным блоком, единое объединяющее движение вперед и, вместе с тем, выразительное движение «хотящего чего-либо» и «согласного на что-либо» мгновенно прекратятся. Эти движения будут заменены другими, а именно продольными извивающимися движениями передней или задней части тела, в то время как средняя часть заторможена. Впечатления, выраженные этими колебаниями тела из стороны в сторону, выражают боль и неистовое «Нет, не делай этого, я этого не вынесу». Не следует забывать, что здесь мы говорим о нашем впечатлении, т. е. интерпретации наших наблюдений за червем. Однако мы вели бы себя подобно червю, если бы кто-то обвязал наш корпус веревкой. Мы бы непроизвольно втянули голову в плечи и стали бы двигать тазом и ногами.
Подобное понимание процесса не означает, что мы сближаемся с субъективистами, которые утверждают, что мы не ощущаем «ничего, кроме наших собственных ощущений», и что ощущения не соответствуют действительности. В принципе, все живое функционально тождественно. Отсюда следует, что реакция червя на щипцы аналогична нашей реакции в той же самой ситуации. Реакция боли и усилия по ее преодолению также аналогичны. Эта функциональная тождественность между человеком и червем дает нам возможность правильного понимания выразительных движений извивающегося червя. Фактически, нескрываемая выразительность червя показывает, что почувствуем мы в аналогичной ситуации. Однако непосредственно мы не чувствуем боль червя и не слышим его крика НЕТ; мы просто воспринимаем выразительное движение, которое, при любых обстоятельствах, отождествлялось бы с выразительным движением нашей собственной плазматической системы в аналогичной болезненной ситуации.
Отсюда следует, что мы понимаем выразительные движения и эмоциональное выражение другого живого организма на основе тождественности наших собственных эмоций и эмоций всех живых существ.
Мы непосредственно понимаем язык живых организмов, исходя из функциональной идентичности биологических эмоций. После того как мы восприняли это на биологическом выразительном языке, переводим это на словесный язык. И все-таки слово «нет» имеет такой же смысл, фактически весьма незначительный, чтобы оперировать с выразительным языком живого организма, как и слово «кот» для того, чтобы описать жирного кота, который переходит улицу на наших глазах. На самом деле слово «кот» и специфическая оргонная плазматическая система, которая движется перед нами, мало соответствуют друг ДРУГУ. Поскольку слово «кот» ассоциируется с большим количеством качеств, то они просто теряются, произвольно подменяют качества, заложенные в конкретное явление, его движения, эмоции и так далее.
Обычный человек, не склонный к естественной философии, отложит в сторону эту книгу, посчитав, что она не освобождает его от тягот горькой реальности. Читатель, придерживающийся такой позиции, глубоко ошибается. В дальнейшем я продемонстрирую, насколько важно думать правильно и использовать все концепции и слова правильно.
Давайте вернемся к так называемому движению «нет-нет» нашего пациента. Его значение таково: когда плазматический поток не может двигаться вдоль по телу, поскольку он ограничивается поперечными мышечными блоками, то его продольное движение вызывает реакцию, которую на наш язык можно перевести как НЕТ.
«Нет» на человеческом языке соответствует «нет» языку движений живого организма. «Нет» не обязательно может быть выражено отрицательным кивком головы, так же как «да» - положительным кивком. «Нет», которое наш пациент выразил продольными колебаниями таза, исчезло только после того, как блок диафрагмы был расслаблен. И оно регулярно вновь появлялось, когда этот блок возвращался.
Эти факты играют огромную роль в понимании языка тела. Общее отношение нашего пациента к жизни имело также негативную природу. НЕТ представляйте собой основную черту его характера. Несмотря на то, что он страдал и боролся против этой черты своего характера, он не мог избавиться от нее. Неважно, насколько сильно он хотел сказать «да», чтобы быть положительным, - его характер постоянно говорил НЕТ. И исторические и биопсихологические функции этого «нет» со стороны его характера были легко объяснимы. Как и многим другим маленьким детям, его мать постоянно ставила ему клизму. Подобно другим детям, он реагировал на это насилие ужасом и внутренней яростью. Чтобы уменьшить степень своей ярости, он делал над собой усилие: опирался на основание таза, изрядно сокращал дыхание, в общем выражал протест положением тела «нет-нет». Все живое в нем хотело (но ему не позволялось) крикнуть НЕТ этому насилию. С тех пор открытая выразительность его жизненной системы стала по существу отрицать все и всех. И хотя эта отрицательная черта характера представляла собой острый симптом, это было в то же время выражением сильнейшей самозащиты, которая первоначально была рациональна и обоснованна. Но эта самозащита, рационально мотивированная вначале, отразилась на функции мышц, которые постоянно стали напрягаться при любом раздражении.
Я уже объяснял, что опыт детства имеет свойство «влияния прошлого» только лишь в том случае, если это отражается в жестком панцире и в настоящее время. В случае нашего пациента рационально мотивированное «нет-нет» прошло через годы и трансформировалось в невротическое и иррациональное «нет-нет». Другими словами, оно превратилось в постоянное состояние мышц, которое было готово выразить это. Выражение «нет-нет» исчезло с расслаблением мышц в процессе лечения. Таким образом, историческое событие в виде поступка матери потеряло свое патологическое значение.
С точки зрения глубинной психологии, правильным было бы сказать, что в случае этого пациента аффект защиты был подавлен. С другой стороны, рассмотренное с позиции биологического ядра, это «подавление» не дает организму способности сказать ДА. Положительная, утвердительная позиция в жизни возможна только тогда, когда функции организма едины, когда плазматические возбуждения вместе с эмоциями, относящимися к ним, могут пройти через все органы и ткани беспрепятственно; короче, когда экспрессивные потоки плазмы могут двигаться свободно.
Если хотя бы один сегмент панциря ограничивает данную функцию, то выразительное движение утверждения нарушено. Маленькие дети в этом случае не могут полностью погрузиться в игры, подростки безобразничают на работе или в школе, взрослые действуют подобно движущемуся автомобилю с включенным тормозом. У воспитателя, учителя или технического руководителя создается впечатление, что этот человек ленив, непокорен и ни к чему не способен. Заблокированный человек, в свою очередь, везде ощущает провалы, «несмотря на все свое старание». Этот процесс можно перевести на язык живого организма: организм всегда действует биологически правильно, однако при проходе через него органных возбуждений, функционирование замедляется и выражение «я получаю удовольствие в действии» автоматически переводится в бессознательное «я не буду» или «я не хочу.» Короче говоря, организм не отвечает за собственный аварийный режим.
Этот процесс имеет всеобъемлющую важность. Я умышленно выбрал клинические примеры, которые имеют общую применимость. На основе этих ограничений в функционировании человека мы придем к более глубокому и всестороннему пониманию целой серии непонятных общественных явлений, которые останутся невыясненными без их биофизической предпосылки.
После этого длинного, но необходимого отступления вернемся к пятому сегменту мышечного панциря. Мы уже говорили о выразительных движениях, которые проявляются при наличии первых четырех сегментов. Торможение мышц глаза выражает «пустые» или «печальные» глаза, твердо сжатая челюсть - «подавленную ярость». Плач или рев вырывается на свободу из «узла в груди».
Язык тела без труда переводится на словесный язык, и выразительное движение сразу становится понятным, когда мы работаем на четырех сегментах. Ситуация усложняется, когда мы работаем на диафрагменном. Как только диафрагменный сегмент панциря уничтожен, мы больше не в состоянии перевести язык движения на словесный язык. Это требует подробного пояснения. Открытая выразительность, которая следует после того, как мы разрушили диафрагменный сегмент, ведет нас к непониманию глубины жизненной функции. Здесь мы сталкиваемся с новой проблемой: каким именно образом человеческое существо связано с примитивным животным миром и с космической функцией энергии?
Мы достигаем цели в разрушении диафрагменного сегмента, освобождая пациента многократно от «рефлекса кляпа», причем строго следя за тем, чтобы он не задерживал дыхание во время возникновения тошноты, а продолжал с силой вдыхать и выдыхать. Неоднократное освобождение от «рефлекса кляпа» неизбежно приводит к уничтожению диафрагменного сегмента панциря. Однако имеется предварительное условие: панцирь верхних сегментов должен быть уничтожен до этого, т. е. оргонный поток в области головы, шеи и груди должен течь совершенно свободно.
Как только диафрагма расширяется и сжимается свободно, т. е. дыхание функционирует полностью и самопроизвольно, корпус стремится, с каждым выдохом, согнуться в верхней области брюшной полости. Средняя часть брюшной полости сокращена. Это и есть картина рефлекса оргазма. (Это все-таки искаженная картина, т. к. таз еще не в полной мере расслаблен.) Дальнейшее сгибание корпуса, сопровождающееся наклоном головы назад, выражает «отдачу». Понять это выражение не так уж и сложно. Сложности начинаются тогда, когда в движении появляются конвульсии. Выражение конвульсий в рефлексе оргазма не может быть переведено на словесный язык. Сложность возникает по определенной причине. Мы вынуждены предполагать, что имеется некоторое существенное различие между выразительными движениями, с которыми мы знакомились до сих пор, и экспрессивным движением всего корпуса, которое проявляется, когда функции диафрагмы свободны.
Начиная с этого момента, я хотел бы попросить читателя следовать за мной с предельным терпением и не отказывать в доверии преждевременно. Его терпение будет с лихвой вознаграждено результатами, которых мы достигнем. Могу заверить читателя, что я сам должен был набраться огромного терпения в течение многих лет, и полученные за эти годы данные я собираюсь описать. Раз за разом я отчаивался постичь рефлекс оргазма; казалось совершенно невозможным сделать этот основной биологический рефлекс доступным человеческому пониманию. И все-таки я решил не сдаваться, я ни за что не хотел признать, что живой организм, который имеет понятный язык во всех остальных сферах, не в состоянии ничего выразить именно в центральной сфере, рефлексе оргазма. Это казалось столь противоречивым, столь нелепым, что я просто не мог принять этого. Неоднократно я говорил себе, что я был единственным, кто утверждал, что живой организм просто функционирует, что это не имеет никакого «значения». Казалось правильным предположить, что «невыразительность» или «бессмысленность» энергетических конвульсий указывали на следующее: в своей основной функции живой организм не обнаруживает произвольного значения. Однако позиция окружения, которая проявляется в рефлексе оргазма, является как выразительной, так и многозначительной. Несомненно, энергетические конвульсии сами по себе полны выразительности. Я должен был сказать себе, что естественная наука просто еще не постигла эту очень расплывчатую, а на самом деле универсальную, эмоциональную выразительность живого организма. Короче, внутреннее выразительное движение без внешнего эмоционального выражения казалась мне нелепостью.
Рвота представляет собой один из подходов к проблеме, потому что пациента зачастую рвет, когда диафрагменный сегмент панциря уничтожен. Когда у пациента нет способности кричать, то отсутствует и способность рвоты. Данное отсутствие не трудно осмыслить с помощью понятий оргонной биофизики. Вместе с сегментами панциря, лежащими наверху, диафрагменный блок мешает перистальтическому волнообразному движению энергии тела вверх от живота ко рту. В то же время «узел» в груди и «глотание,» вместе с сокращением мышц глаза, мешают плачу. В других случаях диафрагменных блоков, имеется, в дополнение к неспособности к рвоте, постоянная тошнота. Там не может быть сомнений в том, что жалобы на «возбужденный живот» представляют собой непосредственное следствие панциря в данной области, хотя мы все еще не слишком ясно представляли себе связь между ними.
Рвота представляет собой биологическое выразительное движение, в чьи функции входит: судорожное изрыгание содержимого тела. Оно базируется на перистальтическом движении живота и пищевода в направлении, противоположном направлению его нормального функционирования, а именно по направлению к рту. Рефлекс кляпа расслабляет диафрагменный сегмент радикально и быстро. Рвота сопровождается конвульсиями тела, резким сгибанием в области живота, шеи и резкими движениями таза. У маленьких детей рвота часто сопровождается поносом. В терминах энергии, сильные возбуждающие волны идут от центра тела вверх по направлению к рту и вниз по направлению к анусу. Эмоциональная выразительность в этом случае разговаривает на простейшем языке, который имеет несомненно глубокую биологическую природу. Нужно лишь понять ее.
Общее движение, которое захватывает корпус в рвоте, является чисто физиологическим (а не эмоциональным), так же как и в случае рефлекса оргазма. Это подтверждено клиническими исследованиями: разрушение диафрагменного блока приводит к первым конвульсиям корпуса, которые впоследствии развиваются в рефлекс оргазма. Эти конвульсии сопровождаются глубоким выдохом и волной возбуждения, которая распространяется вверх от диафрагмы по направлению к голове и вниз - по направлению к половым органам. Известно, что разрушение верхних сегментов панциря является обязательным предварительным условием для появления обшей конвульсии корпуса. Двигаясь по направлению к тазу. Оргонное возбуждение неизбежно проходит через блок в середине брюшной полости, и поэтому или средняя часть брюшной полости резко и быстро сокращается, или таз движется назад и судорожно колеблется в этом положении.
Это сокращение в середине брюшной полости представляет шестой самостоятельно функционирующий сегмент панциря. Спазм самой большой брюшной мышцы сопровождается спастическим сокращением двух боковых мышц, которые пролегают от нижних ребер к верхнему краю таза. Они легко могут пальпироваться как очень болезненные шнуры мышц. Более низкие мышцы спины, пролегающие вдоль позвоночника (Lafissimus dorsi, sacrospinalis и так далее), соответствуют этому сегменту. Эти мышцы также могут быть пропальпированы как очень болезненные шнуры.
Разрушить шестой сегмент панциря гораздо легче, чем другие сегменты. После того как он аннулирован, легко перейти к седьмому сегменту панциря - тазовому.
В большинстве случаев тазовый сегмент содержит почти все мышцы таза. Таз целиком сжимается. Анальная мышца сфинктера сжата, анус напряжен. Таз «мертв» и невыразителен. Эта «невыразительность» представляет собой «выражение» бесполости. Полностью отсутствуют какие-либо ощущения или возбуждения. С другой стороны, симптомов множество: запор, различные наросты в прямой кишке, воспаление яичников, полипы матки, доброкачественные и злокачественные опухоли. Раздражение мочевого пузыря, анестезия влагалища и поверхности полового члена со сверхчувствительностью мочеиспускательного канала - также симптомы наличия тазового панциря. У мужчин результатом аноргонии таза становится невозможность достичь эрекции или страх сверх-возбудимости, приводящей к преждевременной эякуляции. У женщин наблюдается полная анестезия влагалища или спазм мышц влагалища.
Существует специфический «тазовый страх» и специфическая «тазовая ярость». Оргазмическая импотенция приводит к вторичным импульсам, которые побуждают к достижению полового удовлетворения силой. Неважно, как долго сдерживается биологический принцип удовольствия, - импульсы акта любви могут начаться, результатом чего обязательно будет удовольствие. Но поскольку панцирь не позволяет конвульсиям пройти через тазовый сегмент, ощущения удовольствия немедленно превращаются в импульсы ярости. Результатом является мучительное чувство «получить, несмотря ни на что», которое не может быть названо иначе как садистским. В тазе, как и в других частях живого организма, заторможенное удовольствие преобразуется в ярость, а заторможенная ярость преобразуется в мышечные спазмы. Это без труда может быть подтверждено клинически. Ощущения удовольствия в тазе не могут появиться до тех пор, пока тазовые мышцы не будут освобождены от ярости.
В тазовом сегменте, как и во всех остальных мышечных сегментах, «пульсация» или «прорыв» возникает посредством сильных резких передних движений. Внешняя выразительность этих движений целенаправленна и весьма очевидна. Наряду с выражением ярости также отчетливо очевидно выражение презрения, презрение к половому акту и особенно презрение к партнеру, с которым этот акт совершен. Ярость, которая подавляет первоначальные порывы любви, ненависть и садизм являются частью и предпосылкой презрения современного человека к сексу. Я не говорю о тех случаях, когда половой акт приводит к получению выгоды или средств к существованию. Я говорю о большинстве людей всех слоев общества. Ярость и презрение, которые так исказили выразительные движения сексуальной любви, выражаются распространенными непристойными словами. Я дал тщательное описание полученных данных в первом томе моей книги «Открытие органа». Поэтому здесь я не буду вдаваться в детали.
