Психотерапевту необходимо расшифровывать то, что говорит пациент
Независимо от того, что именно говорит пациент, даже если он при этом предельно открыт и честен, а то, что он говорит, полностью понятно психотерапевту, опытный психотерапевт осознает неизбежно существующий разрыв между воспринимаемым значением и действительным смыслом слов пациента. Чтобы избежать неправильного понимания и неверной интерпретации, психотерапевту следует воздержаться оценок и мнений до тех пор, пока он не будет уверен, что действительно правильно понимает смысл, который вкладывает в свои слова сам пациент. Как уже не раз отмечалось ранее, каждый человек имеет свое собственное мировосприятие, перспективу и ориентацию в мире, и это придает словам различные смыслы. Понимание может быть достигнуто только после того, как психотерапевт принял точку зрения пациента, слушая его слова и наблюдая за его поведением как бы с его точки зрения. Задача непростая. Принятие отношения к миру другого человека и восприятие событий с данной точки зрения требуют значительных усилий, внимания и постоянной практики. Необходимая при этом концептуальная гибкость не приходит автоматически, а должна быть развита в себе психотерапевтом.
Еще более усложняет дело то, что действительное значение слов пациента и его поведения может быть скрыто в его бессознательном. На сознательном уровне пациент нередко говорит одно, а значение бессознательной информации, скрытой в интонациях его фраз, будет совершенно иным. Поэтому задачей психотерапевта является не только определение и принятие сознательной точки зрения пациента вместе с расшифровкой информации на этом уровне, но и принятие бессознательной ориентации или системы отсчета, реагирование на смыслы, проявляемые также и на этом уровне функционирования.
Бессознательные паттерны почти универсальны, и это означает, что бессознательное психотерапевта скорее всего сможет понять смысл бессознательной коммуникации пациента, достаточно адекватно реагируя на него без какого-либо специального обучения (либо с минимальной подготовкой). Трудности, однако, могут возникать при попытках психотерапевта развить у себя способность действовать таким же образом на сознательном уровне. Способность Эриксона делать это может быть связана, по крайней мере отчасти, с его физиологическими аномалиями, которые препятствовали тому, чтобы его сбивали с толку какие-либо неуместные проявления со стороны пациента, а также долгие годы внимательного наблюдения за людьми с целью понять вербальные и невербальные сигналы их бессознательного. Но гораздо большая степень восприятия и понимания бессознательного пациента может быть достигнута при использовании гипноза. Далее мы подробно обсудим, как именно гипноз может стимулировать понимание психотерапевтом бессознательного пациента и общение с ним.
Даже если психотерапевт не полностью понимает точное значение слов пациента или его поступков, сам факт попыток такого понимания вербальных и невербальных способов поведения может повысить у пациента чувство комфорта. Во время психотерапевтического сеанса должны преобладать понятия и слова самого клиента, а не психотерапевта. Если психотерапевт использует для передачи своих идей стиль общения, присущий пациенту, у того возникает чувство взаимопонимания, безопасности и освобождения от необходимости расшифровывать слова психотерапевта. В результате создается необходимая психотерапевтическая атмосфера, а степень сотрудничества психотерапевта и пациента существенно возрастает.
Я никогда не верил ничему, что слышал от пациентов, пока не находил этому подтверждение. Вам может быть интересно слушать ту или иную историю, рассказываемую пациентом, но не стоит верить этой истории до тех пор, пока вы не убедитесь в ее действительной правдивости. Данный момент чрезвычайно важен.
(ASCH, 1980, Запись лекции, 2.02.1966)
Я имею право быть настолько глупым, насколько возможно. Я вовсе не обязан понимать все. Понимание может приходить постепенно.
(Erickson, Rossi & Rossi, 1976, p. 132)
Я не должен верить всему тому, что мне рассказывают другие люди. Я не верю этому до тех пор, пока сам не пойму смысл их слов.
(Zeig, 1980, p. 158)
Когда вы видите пациента, вам следует прежде всего задать вопрос: «К какому типу ориентации можно его отнести?»
(Zeig, 1980, p. 232)
У каждого пациента есть проблемы, для понимания которых необходимы различные точки зрения [1957].
(Erickson 1980, Vol. IV, 5, p. 51)
Вам надо смотреть на вашего пациента так, как будто вы сидите на более высоком стуле. Но вам необходимо попробовать взглянуть на него и с более низкого. Попробуйте взглянуть на него с другого конца комнаты — с разных точек зрения вы всегда будете получать разную картину. Только при целостном и полном взгляде на пациента вы получите объективную картину.
(Erickson, Rossi & Rossi, 1976, p. 212)
Необходимо, чтобы вы относились к пациенту как к личности, имеющей в данной конкретной ситуации и в данное время свою собственную систему отсчета.
(Haley, 1967, p. 535)
Когда вы слушаете пациента, слушайте именно то, что вы слышите. Потом пересядьте на другое место и снова слушайте — это будет совсем иной аспект его истории.
(Zeig, 1980, p. 169)
Когда вы слушаете пациента, делайте это очень внимательно и пытайтесь представить себе другую сторону его истории. В ином случае вы не узнаете всей полноты этой истории.
(Zeig, 1980, p. 169)
Ваши пациенты рассказывают вам много различных историй, а у вас есть склонность придавать их словам свое значение.
(Zeig, 1980, p. 174)
Я еще раз предупреждаю вас: когда вы слушаете пациента, не следует думать, что вы всегда его понимаете, поскольку вы слушаете своими ушами и думаете об услышанном на своем языке. А язык пациента — нечто совершенно другое.
(Zeig, 1980, p. 58)
Когда вы слушаете своего пациента во время психотерапии, вы знаете, что не можете в полной мере понимать тот личностный смысл, который он вкладывает в свои слова.
(Zeig, 1980, p. 158)
В психотерапии — если вы, конечно, хотите заниматься психотерапией — необходимо прежде всего понять, что каждый из нас вкладывает в обычные, всеми употребляемые слова свой собственный смысл.
(Zeig, 1980, p. 173)
Когда вы проводите психотерапевтический сеанс, вы слушаете то, что говорят ваши пациенты, используете их слова и постепенно приобретаете возможность понимать их. Вы можете вкладывать свой собственный смысл в эти слова, но важно, какой смысл вкладывают в эти слова сами пациенты. Вы не знаете этого, потому что вам не известна система отсчета пациента.
(Erickson & Rossi, 1981, p. 255)
Итак, вы слушаете своего пациента, зная, что он вкладывает в эти слова свой личностный смысл. Он ничего не знает о вашем смысле слов. Попытайтесь понять слова пациента так, как он сам понимает их.
(Zeig, 1980, p. 158)
Я подчеркиваю важность понимания слов пациента — действительного понимания. Вы не должны пытаться интерпретировать слова пациента с помощью своего собственного языка.
(Zeig, 1980, p. 78)
Обычно я не слышу от пациента полной истории. Но тем не менее я хотел бы с первого раза услышать то, что пациент пытается сообщить мне.
(ASCH, 1980, Запись лекции, 2.02.1966)
Вы позволяете пациенту использовать свои собственные слова для описания происходящего.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 381)
Вы пытаетесь найти то, что характерно именно для этого человека.
(Erickson & Rossi, 1981, p. 100)
Никогда не забывайте о простонародном языке. Вы можете отмечать, как этот язык связан с образованием симптомов.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 277)
Способ, которым пациент рассказывает свою историю, может быть даже более важным, чем само содержание данной истории [1944].
(Erickson, 1980, Vol. III, 29, p. 355)
Я надеюсь, что все-таки научил вас чему-то из психотерапии. Важно внимательно наблюдать, тщательно слушать и понимать и при этом следует позволять вашим пациентам делать все, что необходимо.
(Zeig, 1980, p. 158)
Сколько раз пациент должен высказать свои жалобы? Столько, сколько необходимо психотерапевту для их понимания [1966].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 28, p. 277)
Опыт научил меня, что очень важна полностью пассивная роль того, кто задает вопросы, чтобы просто услышать ответы на них вне зависимости от их содержания. Проявление интереса к содержанию будет подобно попыткам вызвать определенный ответ субъекта, как если бы они получали инструкции о том, какой именно ответ им необходимо дать [1965].
Психотерапевт должен признавать реальность проблем пациента
Существует естественная тенденция приуменьшать серьезность специфических обстоятельств пациента или же использовать эвфемизмы при обращении к наиболее неприятным и болезненным аспектам ситуации. Однако важным моментом в желании всех пациентов быть понятым и принятым является стремление найти человека, который будет с ними честным, который с жесткой прямотой примет реальность их видения. Это не означает, что необходимо действительно верить в иррациональные убеждения и страхи пациентов, но терапевт не должен им противоречить и должен полностью соглашаться с тем, что является правдивым в их рассказах. Психотерапевтическая ситуация служит своего рода оазисом правды; тем местом, где два человека могут быть искренними друг с другом, хотя при этом необходимо помнить, что именно сам пациент в большей мере определяет, что является истинным, а что нет. Почти все, что Эриксон говорил своим пациентам, было аксиоматичным, необходимым трюизмом, объективно верифицируемым фактом или же чем-то таким, что пациент считал истинным. Степень истинности зависит от честности и принятия. Когда пациент понял, что психотерапевту можно доверять, пора направлять пациента к темам и переживаниям, которых они обычно избегают.
Эта пациентка стремится к пониманию и принятию; а не к фальсификации ее реальности пусть даже с лучшими намерениями [1958].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 15, p. 176)
Ему не было предложено ни одного утверждения, его не пытались убеждать каким-либо способом, противоречащим его пониманию [1958].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 15, p. 179)
Ему говорилось серьезно и выразительно: «Да, вы полностью правы, абсолютно правы…» [1966].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 20, p. 217)
Такое грубое, с негативными высказываниями, начало беседы, только отчасти уравновешенное благоприятным завершением разговора может убедить пациентку в полной искренности моих намерений.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 381)
Это факт, и вы обращаете на него внимание пациента, чтобы он мог убедиться, что вы действительно говорите правду.
(Erickson, Rossi & Rossi, 1976, p. 39)
Если вы будете называть вещи своими именами, в особенности если станете использовать язык самого пациента, это существенно ускорит процесс психотерапии, так как еще раз убеждает пациента, что психотерапевт не боится его проблемы и хорошо понимает ее.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 433)
Если вы опасаетесь говорить пациенту те или иные слова, он замечает это и настораживается.
(ASCH, 1980, Запись лекции, 2.02.1966)
Такой способ использования метафор, аналогий и аллегорических утверждений применяется для того, чтобы направить внимание пациента от одного его состояния к другому. При этом никогда не следует избегать того, что говорить пациент.
(ASCH, 1980, Запись лекции, 16.07.1965)
Очень важно сказать пациенту, что он может соглашаться с вами и уважать ваше разумное понимание ситуации, оцениваемое им на его собственном уровне [1958].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 15, p. 177)
Предпринималось все возможное, для того чтобы обеспечить необходимое понимание этого пациентом.
(Erickson, 1954d, p. 110)
Как видите, все, что я хотел бы сделать, — это определить, можем ли мы понять друг друга [1964].
(Erickson, 1980, Vol. I, 13, p. 319)
Он с уважением слушает меня, потому что я продемонстрировал, что полностью понимаю ситуацию [1958].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 15, p. 177)
Сначала с пациентом была установлена общность понимания, а затем все темы, являющиеся для него жизненно важными, были тщательно обсуждены одна за другой либо до его полного удовлетворения, либо до приемлемого принятия. В этой ситуации пациент исполнял роль заинтересованного участника, проявляя адекватную реакцию на каждую предлагаемую идею [1958].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 15, p. 179)
Я контролирую всю ситуацию. Я не предлагаю пациенту ничего, что может создать проблемы.
(Erickson & Rossi, 1981, p. 183)
Психотерапевт обеспечивает для пациента защиту и поддержку
С помощью принятия, понимания и использования слов самого пациента психотерапевт проявляет свой подлинный интерес и уважение к его потребностям. При этом психотерапевт должен всеми способами защищать пациента, а не создавать для него ситуации, причиняющие вред. Пациент будет чувствовать себя свободно, доверяя психотерапевту, уважающему его интересы и защищающему его, не ожидая от него большего, чем он может сделать. Психотерапия произойдет лишь в том случае, если психотерапевт позволит ей развиваться в доверительной атмосфере и со скоростью, необходимой пациенту.
Все это — лишь введение; но есть еще одна вещь, чрезвычайно важная в любых формах гипнотерапии. Она состоит в том, что психотерапевт должен всегда являться защитой для пациента, который приходит к вам не просто потому, что вы психотерапевт, а чтобы действительно получить поддержку и помощь. Для человека очень важна его личность, и он не ждет от вас, что вы сделаете все необходимое за в одно мгновение. Вам следует делать эти вещи медленно и постепенно, чтобы пациент мог усвоить их.
(Erickson, 1977b, p. 20)
При обычной психотерапии существует чрезвычайно сильная потребность в защите пациентов. Часто сопротивление является результатом вмешательства психотерапевта в глубоко личные воспоминания и идеи, что вызывает протест. В гипнотерапии психотерапевт может избежать такой ситуации, явно выразив пациенту свои намерения охранять его интересы.
(Erickson, 1977, p. 373)
Подчеркивая, что она должна говорить только то, чем она может поделиться с посторонним человеком, я поддерживаю ее на плаву. Я защищаю ее.
(Ezickson b Rossi, 1979, p. 373)
В традиционной психотерапии существует чрезвычайно большая потребность в защите интересов пациента… Не следует недооценивать возможность того, что вы можете непроизвольно вторгнуться в такие области, которые являются законной частной собственностью пациента.
(Erickson, 1977b, p. 34)
В ситуации, когда пациент чувствует себя серьезно травмированным, у него появляется сильная потребность в компенсаторном чувстве благополучия, дающем ему удовлетворение.
(Erickson, 1980, Vol. IV, 15, p. 178)
Пациенту необходимо предоставлять свободу
Чтобы избежать предъявления пациенту необоснованных требований, а также для создания атмосферы комфорта и доверия, необходимо предоставлять пациенту полную свободу — или, по крайней мере, видимость такой свободы. Даже если внимание пациента уже удалось направить в необходимом направлении, следует предусмотреть альтернативные пути, ведущие к конечной цели психотерапии. Пациенты не должны чувствовать необходимость делать именно то, что им предлагает психотерапевт, но должны ощущать возможность реагировать таким способом, который является для них наиболее комфортным и естественным; их необходимо убеждать в том, что любые формы их реакции вполне уместны. Чувство свободы — одно из наиболее приятных и комфортных, и если психотерапевт будет позволять пациенту пользоваться свободой, то это приятное чувство будет сохраняться постоянно.
В некотором смысле все это — повторение предыдущих рекомендаций по созданию психотерапевтической атмосферы. Основная идея, состоящая в необходимости признания, принятия и использования всего, что проявляет пациент, — это идея свободы. Пациентам позволяется быть теми, кто они есть. Таким образом психотерапевт предоставляет им свободу, обеспечивая в то же время защиту и помощь. Любой психотерапевт, начинающий свою работу с таким отношением и реагирующий на проявления поведения пациента так, чтобы продемонстрировать подобное отношение, будет создавать тем самым обстановку доверия и сотрудничества.
Желательно делать все это непрямым, косвенным образом, чтобы у пациента не возникало чувства, что на него оказывают давление. Так можно обойти защитные механизмы.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 386)
При работе с любыми техниками вам необходимо подбирать такие слова, чтобы избежать сопротивления пациента — интеллектуального, эмоционального и ситуативного.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 221)
Здесь не должно быть никаких произвольных требований, поскольку пациент сопротивляется и это внушение предполагает свободу его реагирования, даже если эта свобода иллюзорна.
(Erickson, 1980, Vol. I, 13, p. 306)
Обычная ошибка, совершаемая в психотерапии, — давать указания пациентам, не учитывая при этом, что они могут просто не доверять вам.
(Erickson, Rossi & Rossi, 1976, p. 216)
Когда пациент приходит ко мне, у меня могут быть любые сомнения. Но мои сомнения идут в правильном направлении, а сомнения пациента — в неправильном.
(Zeig, 1980, p. 46)
Никто не может контролировать вас, и вы можете не повиноваться мне, если захотите. Вы свободный человек, и поэтому будьте свободным, будьте самим собой.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 232)
Психотерапия — это путь, проходя по которому, пациенты начинают в большей мере осознавать себя и свои способности. В сущности, вы даете им свободу использовать собственные возможности. А приходят пациенты к вам именно потому, что не могут свободно использовать свои возможности.
(Erickson, Rossi & Rossi, 1976, p. 292)
Предоставляя ей возможность реагировать многими возможными способами, вы тем самым ослабляете ее сомнения.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 413)
Ваше отношение к пациенту должно полностью позволять любые его формы самопроявления [1976—78].
(Erickson, 1980, Vol. I, 23, p. 486)
Вам необходимо препятствовать их поведению лишь тогда, когда оно саморазрушительно.
(Erickson & Rossi, 1981, p. 12)
Психологически необходимо дать пациенту возможность как принимать, так и отвергать все, что вы ему предлагаете [1976—1978].
(Erickson, 1980, Vol. I, 23, p. 483)
У нее была полная свобода исследовать все возможности, бывшие в ее прошлом — и это все подразумевается.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 413)
Я даю пациенту чувство свободы выбора даже в том случае, когда сам определяю этот выбор.
(Erickson & Rossi, 1981, p. 224)
Я даю ей свободу…
(Erickson & Rossi, 1979, p. 199)
Мне нравится находить подход к своим пациентам — будь то люди с эмоциональными нарушениями или невротики, лица на грани психоза или даже психотики — как бы то ни было, мой подход позволяет им быть свободными в своих проявлениях в той степени, в какой сами они пожелают.
(Erickson & Rossi, 1981, p. 4)
Да, это так. Вы создаете ситуацию, в которой пациенты могут быть свободными и проявлять свою реакцию, чувствуя себя комфортно и в безопасности.
(ASCH, 1980, Запись лекции, 16.07.1965)
Вы же не хотите, чтобы ваши пациенты чувствовали себя несущими тяжкое бремя. Поэтому я предоставляю пациентке шанс дать этот ответ.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 383)
Благополучие пациента — единственная цель психотерапии
Ход и содержание психотерапевтического процесса должны отражать исключительно нужды пациента, так как благополучие пациента — его свобода, получение им пользы и его безопасность — должно быть при психотерапии фактором первостепенной важности. Другие соображения, часто возникающие в ходе психотерапии и замещающие первоначальную установку на осознание и удовлетворение нужд пациента, могут быть следующими: забота психотерапевта о своем престиже и профессиональном имидже, социально принятые нормы этикета и даже такая вещь, как обычная вежливость и щепетильность. Ничто из всего этого не должно становиться препятствием в заботе о благополучии клиента. Психотерапевт должен быть готов временами выглядеть глупо, вести себя «неуместно», а также игнорировать и не принимать во внимание обычное отношение, которое можно выразить словами: «Что подумают другие люди?»
У Эриксона было только одно соображение — благополучие пациентов, и он говорил или делал все, что считал необходимым для увеличения этого благополучия, не принимая во внимание какие-либо другие соображения. Не позволяя всему, что не имело отношения к делу, вторгаться в его психотерапевтическую работу, он оказался способным создать совершенно новую концепцию психотерапевтического процесса. Эриксон поставил на первое место уникальные потребности и нужды отдельного пациента и придерживался данных потребностей с начала психотерапевтического процесса до самого его конца. Его готовность и способность к такому поведению были основаны на осознании необходимости этого, что определяло всю его психотерапевтическую стратегию. Он использовал все, с чем пациент приходил к нему в кабинет, не требуя и не ожидая от него большего, чем клиент мог предложить или совершить.
С другой стороны, его забота о благополучии пациента не мешала Эриксону совершать поступки, вызывавшие иногда у клиентов затруднения, замешательство и расстраивавшие их. Но он делал все эти вещи, если они были действительно необходимы, чтобы мотивировать их использовать свои потенциальные возможности и понять свои переживания. Да, он заботился о благополучии клиентов, но это не значило, что он потакал им или шел у них на поводу. Эриксон старался создать для пациентов комфортные условия. Но не тогда, когда их же благо требовало в данный момент чего-то иного. Защита пациента и его интересов вытесняла все другие возможные соображения, что делает проблематичным наличие жестких терапевтических правил. В этом смысле годится все что угодно, при условии, что пациенты защищены и их благополучие обеспечивается. Это правило оправдывает некоторые странные или даже совершенно неуместные действия, но оно неприменимо, если пациент не извлекает действительной пользы из этих действий, а психотерапевт не стремится искренне заботиться о защите интересов пациента. Может показаться жестоким нарочно оскорблять пациента с повреждениями мозга, но Эриксон делал это с целью мотивировать пациента к компенсаторному обучению. Может показаться совершенно неуместным случай, когда Эриксон ставил в неловкое положение молодую женщину, предлагая ей раздеться и показать пальцем на все части своего тела, произнося их название. Однако Эриксон делал это для того, чтобы прорваться через ее ригидность и многочисленные внутренние запреты. И в каждой такой ситуации он тем или иным образом гарантировал защиту прав и личности пациента. Он делал то, что ему необходимо было сделать для пользы клиента, позволяя в то же время самим пациентам реагировать на его поступки так, как им было необходимо для их блага. Он даже заставлял их платить за то, в чем они нуждались, для их же пользы. Во всех случаях на первом месте для него было благополучие пациента, а не психотерапевта.
Я думаю, вам всегда следует признавать своего пациента как человека, обладающего целостной и неповторимой личностью, по-своему думающего, чувствующего, верящего, желающего и по-своему понимающего некоторые вещи. Ваша задача — установить контакт с ним таким образом, чтобы это дало ему необходимые новые идеи, предлагая ему самостоятельно мыслить, чтобы это могло помочь исправить неправильное понимание. Так, вы с пациентом будете сотрудничать в достижении общей для вас цели. На первом месте должно быть его благополучие, а не ваше; не укрепление вашего профессионального статуса или что-либо подобное, а только его благополучие. И ваша ориентация на интересы пациента как личности, чье благополучие для вас важнее всего.
(ASCH, 1990, Запись лекции, 16.07.1965)
Именно благополучие пациентки было основным руководящим принципом психотерапии, а не симпатия, внимание или общепринятая вежливость [1964].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 30, p. 310)
Во время психотерапии пациентка намеренно направлялась к пробуждению тех способностей к реагированию, которые могли у нее быть или появиться. При этом принимались во внимание не социально одобренные нормы и правила приличия, а только те формы реагирования, которые могли вести к восстановлению существовавших ранее паттернов нормального поведения [1964].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 30, p. 310)
Гарантировать успех может лишь та психотерапия, которая основана на клинических соображениях и учитывает нужды пациента. При этом достигаются лучшие из возможных результатов вне зависимости от социально принятых норм поведения или этикета. В психотерапии может быть только один руководящий принцип — благополучие пациента.
(Erickson, 1980, Vol. IV, p. xxi)
Потребности пациента должны оставаться вопросом первостепенной важности независимо ни от принятых социальных норм, ни от медицинских проблем любого характера, проявляющихся при психотерапии.
(Erickson, 1980, Vol. IV, 30, p. xxii)
Здесь идет речь не о профессиональном достоинстве, а о профессиональной компетентности [1965].
(Erickson, 1980, Vol. IV, 30, p. 213)
Как видите, я считаю, что важнее всего при работе с пациентом делать то, что может ему помочь. Что же касается моего достоинства… ну его к черту! (Смеется) Я проживу и без него. Я не стремлюсь быть профессионалом, культивирующим чувство собственного достоинства. Просто я делаю вещи, которые побуждают пациента поступать правильным образом.
(Zeig, 1980, p. 143)
Психотерапия стремится быть социально ориентированной, чтобы эмоциональные и социальные нужды пациента были на первом месте, и хотя сам я могу производить неприятное впечатление, этот принцип в любом случае заслуживает уважения.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 276)
Я не люблю врачей, которые ходят в своем кабинете в высоком цилиндре и белой рубашке с накрахмаленном воротничком и т.д., стремясь таким образом продемонстрировать свои профессиональные манеры. Кабинет психотерапевта — это место, где два человеческих существа встречаются для того, чтобы разрешить конкретную проблему. Я полагаю, вам нужно прежде всего быть человеком и отбросить профессиональные этику и правила хорошего тона, чтобы пациенты видели в вас именно человека и могли доверять вам. Я думаю, это одна из наиболее важных вещей.
(ASCH, 1980, Запись лекции, 16.07.1965)
Мой подход носит небрежный и непреднамеренный характер даже с этим довольно сложным материалом, что делает его более приемлемым для данной пациентки. Трудно ведь сказать «нет» при небрежном и спонтанном подходе.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 322)
Вы придерживаетесь неформальной позиции, давая пациенту возможность утаивать то, что он считает необходимым скрыть, вне зависимости от того, насколько важными являются эти вещи.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 371)
А сейчас позвольте пациентке действовать свободно. Действительно, почему бы ей не поступать так? Я сам буду приводить пример расслабленности и комфорта, искренне радуясь ее присутствию вне зависимости от того, насколько напряженной она является в этот момент, пока и сама пациентка не почувствует себя, наконец, комфортно.
(ASCH, 1980, Запись лекции, 16.07.1965)
Я всегда сижу на стуле свободно и небрежно, потому что люблю чувство комфорта. Я на самом деле чувствую себя комфортно, потому и сижу так.
(ASCH, 1980, Запись лекции, 16. 07. 1965)
Во время обучения и при психотерапии необходимо использовать юмор, так как пациент обычно испытывает достаточно сильное страдание, переживать которое ему вовсе не обязательно. Помогите ему войти в другое состояние.
(Zeig, 1980, p. 71)
В предлагаемом психотерапевтическом подходе принципиально важную роль играет определенное количество «грубой пищи», так же как оно необходимо при любой диете. Психотерапевт, настаивающий на том, что все предлагаемое им правильно и приемлемо, — и, соответственно, должно безоговорочно приниматься, поскольку предлагается вежливым образом, — явно заблуждается.
(Erickson & Rossi, 1979, p. 436)
Нелепость описанного выше подхода очевидна, однако он обладает замечательным и редким достоинством, так как дает чувство удовлетворения пациенту, адекватным образом соответствуя его симптоматичным потребностям.
(Erickson, 1954d, p. 111)
Такого рода подход приводит лишь к экспериментам с произвольными, нехарактерными, неуместными и непоследовательными замечаниями в отношении отдельных лиц или группы [1964].
(Erickson, 1980, Vol. I, 10, p. 261)
Когда вы начинаете делать вещи, кажущиеся глупыми, это отвлекает ум пациента от погруженности в страдания.
(Zeig, 1980, p. 292)
Первейшей задачей при психотерапии различных расстройств является понимание зависимости успеха лечения от применения подхода, внешне не связанного с действительной проблемой [1943].
(Erickson, 1980, Vol. II, 14, p. 156)
Цель, которую мы пытаемся достичь при психотерапии, часто оказывается гораздо более очевидной, чем сама логика процедуры [1952].
(Erickson, 1980, Vol. I, 6, p. 144)
Она посмотрела на меня так, словно думала, что у меня не в порядке с головой.
(Erickson, 1977b, p. 31)
Я предложил ему повторять мое имя, пока он с удивлением не поинтересовался, кто же здесь, собственно говоря, пациент.
(Erickson, 1977b, p. 22)
Мои руки под вельветовыми перчатками всегда тверды, как железо.
(Rossi, 1973, p. 14)
