НЕКОТОРЫЕ ДОВОДЫ В ПОДДЕРЖКУ ЛАБОРАТОРНЫХ ЭКСПЕРИМЕНТОВ
Проблема валидности
Возражения, основанные на предполагаемой «нереальности» лабораторных процедур, фактически говорят об их валидности — степени реального соответствия параметров оценке предполагаемого процесса или характеристике. Определить валидность не просто2.
______________
2 Для ознакомления с данной проблемой см.: Grosof & Sardy (1985).
Допустим, исследователь решил установить степень валидности параметров, полученных в ходе процедур с машиной агрессии. Его дальнейшие действия будут зависеть от специфического вида валидности, который он хочет оценить. Психологи выделяют несколько типов валидности, из которых отношение к лабораторным показателям агрессии имеют следующие три: очевидная валидность (face validity), конструктная валидность (construct validity) и критериально-ориентированная валидность (criterion-related validity).
Очевидная валидность. Очевидная валидность имеет дело с теми данными, которые дает тот или иной тест, количественный показатель или другой параметр, а не с оцениваемыми характеристиками. Другими словами, очевидная валидность — это то, насколько данный параметр «кажется» валидным. В этом, конечно, заключается главная проблема лабораторных исследований. Если взглянуть на них глазами широкой публики или даже с точки зрения некоторых социологов, данные лабораторных исследований показывают низкую очевидную валидность. Нажатие кнопки электрошока, конечно же, не отражает агрессию в реальной жизни.
Для экспериментаторов тем не менее очевидная валидность не является окончательным критерием. Они считают, что степень агрессии можно определять и в конце концов прояснить сущность термина «агрессия».
Конструктная валидность. Конструктная валидность — это зависимость степени заинтересованности исследователя от других переменных. Можно сказать, что конструктная валидность определяет степень соответствия показателей того или иного типа другим переменным, предсказанных теоретически. Уже упомянутый нами гипотетический исследователь наверняка будет ожидать, что субъекты, умышленно оскорбленные «другим студентом», проявят более сильную агрессивность, чем те, кого этот мнимый студент не провоцировал. Если бы интенсивность шока отражала стремление причинить жертве боль, то оскорбленные субъекты должны были бы применять более интенсивное наказание к обидчику, чем их неспровоцированные коллеги. Обоснование такого вывода усилило бы уверенность исследователя в конструктной валидности параметра интенсивности наказания. Другими словами, конструктную валидность шоковой шкалы можно было бы подтвердить, если бы полученные данные определялись манипуляциями экспериментатора (степенью провокации в данном случае), а не предполагаемыми ожиданиями теории.
Критериально-зависимая (или эмпирическая) валидность. Критериально-зависимая валидность в чем-то схожа с конструктной валидностью. В обоих случаях валидность считается доказанной, когда исследователь обнаруживает, что степень заинтересованности (например, уровень применяемого наказания) во многом соответствует еще одной переменной. Все же, когда специалисты в области развития тестирования говорят о критериально-зависимой валидности, обычно имеется в виду более узкая зависимость от критерия, то есть нужный им результат. Например, исследователь, оценивая показатели шоковой интенсивности, пытается определить, можно ли использовать лабораторную агрессивность для предсказания агрессивности субъектов в других ситуациях или даже для определения их склонности к антисоциальному поведению.
Доказательства валидности в лабораторных процедурах. Сегодня имеется достаточно доказательств, подтверждающих конструктную валидность лабораторных измерений агрессии. В многочисленных и разнообразных экспериментах, лишь малая часть которых обсуждалась в этой книге, были получены результаты, весьма напоминающие те, что предсказывались теорией и более ранними исследованиями. Субъекты во время проведения этих экспериментов реагировали стандартным образом, применяли шок, неприятный звук или другую негативную стимуляцию. Реакция испытуемых была схожа с той, которую следовало бы ожидать, если бы они находились в состоянии агрессии.
Психологи Майкл Карлсон (Michael Carlson), Эми Маркус-Ньюхолл (Amy Marcus-Newhall) и Норман Миллер (Norman Miller) из университета Южной Калифорнии, Лос-Анджелес, продемонстрировали конструктную валидность лабораторных параметров, проведя тщательный и исчерпывающий статистический анализ результатов, опубликованных более чем в ста работах. Ученые отмечали в первую очередь, что все три обычных показателя физической агрессии: интенсивность наказания, выбранного субъектами, число наказаний (количество нажатий кнопки), продолжительность времени, которое испытуемые не отпускали кнопку шока,— все эти данные проявляли тенденцию к взаимной корреляции. Результаты экспериментов в значительной степени выявляли одну и ту же поведенческую тенденцию. Психологи делали вывод, что условия эксперимента, «которые усиливают один тип [физической] агрессивности, также усиливают проявления альтернативных видов [агрессивного] реагирования на один и тот же объект».
Пожалуй, еще более важным можно считать тот факт, что этот статистический анализ показал следующее: во всех проанализированных опытах вариации условий эксперимента приводили к изменению результатов измерения агрессивности. Так, студенты, которых умышленно провоцировали, огорчали или фрустрировали, показывали более сильную агрессивность в применении неприятных стимулов, чем субъекты эксперимента, с которыми обращались нейтрально1.
_______________
1 См.: Carlson et al. (1989). Интересно, что результаты, полученные с помощью измерений агрессии, проводимых в письменной форме (обычно применялся так называемый «questionnaire rating»), подтверждают мой аргумент о том, что агрессия — это не только попытка принудить человека к определенным действиям. Карлсон и его помощники отмечали, что субъекты, которые получали негативные стимулы, обычно демонстрировали более высокие показатели агрессии в письменных измерениях, чем участники контрольной группы, даже когда данные для этих измерений были получены втайне от испытуемых и жертвы не осознавали, что их оскорбляют.
Напомню, что результаты, подтверждающие конструктную валидность, — это не просто факты, очевидные с точки зрения здравого смысла. Возьмем исследования воздействия стимулов боли, которые я упоминал в главе 1. Некоторые авторы (например, Bandura, 1973), р. 194-200) полагали, что повторная атака объекта становится менее, а не более интенсивной, когда субъекты узнают о страданиях своей жертвы. Считая, что причинять боль другому человеку нехорошо, субъекты воздерживаются от наказания, которое они применили, после того как поймут, что сделали жертве больно. Вы, пожалуй, могли бы предсказать тот же самый результат. Однако, как я уже указывал в главе 1, данные реальных исследований показали, что реакции агрессоров на страдания жертвы зависят от их агрессивных намерений в данный момент. Эмоционально возбужденные люди проявляли желание причинить кому-нибудь боль, и первые признаки, демонстрирующие боль жертвы, побуждали их нападать еще сильнее.
Конструктную валидность лабораторных параметров агрессии доказывает еще и поведение субъектов за пределами лаборатории, которое (как упоминалось в главе 5) зачастую соответствует их действиям в условиях эксперимента. Если испытуемые сосредоточиваются главным образом на том, чтобы нарочно причинить жертве боль (не обращая внимания на то, с помощью каких средств это делается), то это люди с сильной предрасположенностью к агрессии в повседневной жизни, ту же агрессивность они проявляют и в лаборатории.
В ряде опытов люди с обычно высокой интенсивностью агрессивных проявлений и в лаборатории назначали интенсивное наказание на машине агрессии (или другом подобном аппарате).
В проводившемся в рамках программы «Движение вперед» (Upward Bound) эксперименте с участием тинэйджеров — как юношей, так и девушек — молодые люди, наказывавшие своего сверстника — «ученика наиболее сурово, были названы своими ровесниками-консультантами агрессивными и в реальной жизни. Похожие результаты были получены и в других опытах со взрослыми и с молодежью1.
_______________
1 См., например: Shemberg, Leventhal & Allman (1968); Wolfe & Baron, R.A. (1971). Недавняя демонстрация конструктной валидности измерений лабораторной агрессии есть в работе Нила Маламута (Malamuth, 1986, р. 954). В этой работе показано, что мужчины — студенты университета, у которых было выявлено благосклонное отношение к агрессии против женщин, некоторое время спустя, в другом эксперименте, «кажущемся никак несвязанным» с предыдущим, более жестоко наказывали именно женщину. (Дополнительные ссылки и рассуждения смотри в: Baron, 1977, р. 57-58; Berkowitz & Donnerstein, 1982, p. 253-254).
Иначе говоря, в этом случае действия в лаборатории дают образец поведения субъекта. Поведение испытуемых во время эксперимента отражает их поведение в других, более естественных условиях — в соответствии с психологическим (а не психическим) сходством реальных и экспериментальных ситуаций. В случае лабораторных измерений агрессии психологическое значение для субъекта имеет намеренное причинение боли. Именно в этом смысле нанесение ударов электрошока уподобляется агрессивной реакции вроде ударов кулаком или ногой2.
_______________
2 Более детально этот вопрос рассматривается в работе: Berkowitz & Donnerstein (1982). Хензель предложил несколько дополнительных совершенно новых аргументов в поддержку лабораторных исследований (см.: Hensel (1980).
О «нерепрезентативности» субъектов экспериментов и лабораторных условий
Другие часто выдвигаемые возражения против лабораторных экспериментов заключаются в том, что ситуации, создаваемые в лаборатории,— искусственные, а про испытуемых в этих опытах нельзя сказать, что они являются обычными людьми. Критики полагают, что даже если мы будем рассматривать поведение субъекта как агрессию, то все равно ведь в большей части опытов принимают участие студенты, а они сильно отличаются от остальной части населения: они моложе, активнее, более склонны к риску и так далее. Другие люди могли бы совершенно иначе отреагировать на условия эксперимента. Так что, по мнению скептиков, мы действительно не можем делать обобщений из этих «нерепрезентативных» лабораторных примеров и применять их к более широким слоям населения.
Такого рода критика относится в равной мере и к ситуации в лаборатории, которая, как полагают, совершенно не похожа на обычные жизненные ситуации. Ссоры, происходящие между людьми дома, в мотелях, на улицах, даже отдаленно не напоминают ситуации в университетской лаборатории. Критики задают вопрос: откуда мы можем знать, что испытуемые в естественных ситуациях будут действовать так же, как и в лаборатории? В итоге критики настаивают на том, что эксперименты совершенно не отражают жизнь за пределами лаборатории. Так как экспериментальные ситуации и субъекты не дают репрезентативных примеров реальной жизни, то, следовательно, подобные эксперименты никак не объясняют поведение обычных людей в реальной ситуации.
Возможности и пределы опытов. В ответ на критику я ограничусь краткими замечаниями по ряду вопросов, уже подробно освещавшихся мною в другом месте (см., например: Berkowitz & Donnerstein, 1982).
Я ни в коей мере не хочу принижать значение репрезентативности исследований. Тем не менее необходимость соответствия участников опытов и ситуаций реальности во многом определяется целями эксперимента. Эксперимент проводится (или должен проводиться) для расследования причинных возможностей, а именно: могут ли отличия переменной А (обычно называемой «независимой переменной») — например, (А1) просмотр фильма с насилием и (А2) просмотр неагрессивного фильма, — привести к отличиям переменной Б («зависимой переменной»), например агрессивного поведения? Отдельный эксперимент может лишь служить образцом работы, которую надо провести, чтобы ответить на этот вопрос о причинно-следственной связи, а результаты данного опыта лишь сделают возможным подобное утверждение, но не дадут окончательного ответа. Так, результат эксперимента может свидетельствовать о возможности предполагать, что просмотр фильмов с применением насилия вызывает у зрителей рост агрессивности.
Но поскольку участники лабораторных опытов и ситуаций не представляют людей вообще и обычные ситуации, ученые с помощью этих экспериментов не могут оценить точную частоту или силу данных эффектов в обычной жизни. На основании опыта они не могут назвать данных о воздействии агрессивных фильмов, как не могут и определить вероятность того, что просмотр таких фильмов вызывает открытые проявления агрессии. Нельзя также определить степень влияния наблюдаемого насилия на последующее агрессивное поведение зрителей.
Это не означает, что исследователи, пользуясь результатами экспериментов, не могут делать приблизительных оценок воздействия независимой переменной (скажем, агрессивности названных фильмов) на изменение зависимой переменной (в данном случае агрессивного поведения зрителей). Как уже говорилось в главе 7, статистиками были разработаны методы оценки силы влияния независимой переменной на зависимую переменную для серии опытов. Используя эти статистические процедуры, Вуд, Вонг и Чечир сделали выводы о том, что в ряде проанализированных ими опытов фильмы с демонстрацией насилия влияли на агрессивное поведение зрителей «от незначительной до умеренной степени» (Wood, Wong & Chachere, 1991). Следовательно, можно говорить о том, что эпизоды с насилием, распространяемые через средства массовой информации, могут повысить уровень насилия своей аудитории от «незначительной до умеренной степени».
Это все же только догадка, так как данная оценка относится к влиянию, которое изучалось в ходе исследований, использованных для анализа Несмотря на тот факт, что результаты статистического анализа ряда экспериментов укрепляют нашу уверенность в том, что независимая переменная действительно влияет на зависимую переменную, статистика ничего не говорит ни о том, какое количество людей поддается этому влиянию, ни какую роль будет играть это влияние в других ситуациях. Мы могли бы получить точные цифры только в том случае, если бы субъекты и ситуации экспериментов являлись миниатюрными копиями людей и ситуаций, относительно которых исследователи хотят сделать обобщения.
В целом данные экспериментов, изложенных в этой книге (равно и в любой другой), надо воспринимать как обоснованные предположения о том, какие факторы влияют на агрессию. Чем лучше эксперимент, чем чаще сходные исследования показывают сопоставимые результаты, тем сильнее можете вы быть уверены в правильности сделанного предположения о причинах данных взаимоотношений. Так как вы не можете быть полностью уверены в том, что сделанное вами предположение верно, то результаты, представленные в этой книге, на сегодняшний день можно считать лишь хорошо обоснованным прогнозом.
О возможных экспериментальных артефактах1
Экспериментаторы сталкиваются и с другой проблемой: участники экспериментов нередко прекрасно понимают, что за ними наблюдают исследователи. Вполне вероятно, что это понимание может сдерживать поведение испытуемых, не давая им вести себя естественно. Например, испытуемые могут руководствоваться стремлением «порисоваться» перед психологами-наблюдателями или пожелают помочь исследователям получить ожидаемый результат. Так как эти мотивы могли бы исказить реакцию субъектов на эксперимент, важно тщательно рассмотреть экспериментальные артефакты.
__________________
1 Артефакт (от лат. arte/actum — искусственно сделанное) — процесс или образование, несвойственное организму в норме и вызываемое самим методом его исследования.
В какой степени участники лабораторных опытов пытаются «выполнить требования» экспериментаторов? Довольно большое количество психологов полагают, что действия субъекта во время эксперимента на самом деле зависят от его желания помочь исследователям достичь своих целей. Как считают эти психологи, поскольку испытуемые согласились участвовать в исследовании, то они хотят помочь экспериментаторам и послужить делу науки. По этой причине они будут пытаться понять гипотезу исследователей и вести себя так, чтобы эту гипотезу подтвердить.
Попробуем с этой точки зрения рассмотреть лабораторные опыты по агрессии. Если бы. испытуемые нажимали на кнопку электрошока только из-за того, что им казалось, будто этого от них хотят экспериментаторы, а не потому, что желали причинить боль человеку в соседнем помещении, лабораторное исследование было бы совершенно неправдоподобным. Тем не менее я сомневаюсь, что многие испытуемые в действительности очень хотят помочь экспериментаторам или оправдать их ожидания.
Предположение о существовании общего желания подтвердить гипотезу исследователя впервые было выдвинуто Мартином Орном, выдающимся исследователем гипноза. (Две наиболее важные работы по этой теме: Orne, 1962, 1970.) Под впечатлением того, с какой охотой субъекты соглашались выполнять почти любое отдаваемое приказание экспериментатора, каким бы глупым и бессмысленным оно ни казалось внешнему наблюдателю, Орн сделал вывод, что многие испытуемые заключают своего рода негласный психологический контракт с ученым, проводящим эксперимент. Согласившись участвовать в опыте, они предположительно молча соглашаются быть «хорошими» испытуемыми и, таким образом, собираются выполнять все, что попросит экспериментатор. Орн развивает мысль о том, что многие участники эксперимента, будучи «хорошими испытуемыми» стремятся помочь ученому подтвердить его гипотезу.
Орн сравнивает испытуемого с покупателем, торгующимся с продавцом подержанных автомобилей. Он заинтересован в «товаре» (эксперименте) и в то же время несколько скептически относится к тому, что ему говорят. Так, настаивает Орн, испытуемые опытов обычно слишком проницательны и опытны, чтобы верить в «легенду» экспериментатора, поэтому они ищут такую разгадку ситуации в лаборатории, которая объяснила бы, что же в действительности имеет в виду экспериментатор. Когда они находят разгадку, которую Орн называл «характеристиками требований» (demand characteristics), то действуют в соответствии с ожиданиями экспериментатора, отчасти чтобы быть хорошими, сотрудничающими испытуемыми, отчасти из любви к науке.
Я затрагивал эту тему в нескольких работах (см., например: Berkowitz & Donnerstein, 1982; Berkowitz & Troccoli, 1986), и мне не обязательно приводить здесь подробное опровержение данной точки зрения. Все же некоторые моменты столь существенны, что о них следует сказать еще раз.
Во-первых, результаты некоторые из исследований, приводимых в поддержку гипотезы выполнения требований (demand compliance), сами по себе сомнительны. В частности, некоторые психологи пытаются обосновать данное понятие, показав, что многие испытуемые могут на самом деле знать, какого поведения ожидает от них экспериментатор в данной ситуации. Они описывали студентам эксперименты с агрессией и просили предсказать, что именно в сложившихся условиях будут делать испытуемые. Во многих случаях студенты совершенно правильно определяли, как поведут себя испытуемые. Тогда критики сделали вывод о том, что испытуемые в реальных экспериментах всего лишь выполняли требования исследователей; они знали заранее, чего от них хочет экспериментатор, и «шли навстречу» его желаниям. (Одну из версий такого вида доводов можно найти в работе: Schuck & Pisor, 1974.)
Если мы рассмотрим этот аргумент более внимательно, то поймем, что его обоснование неудовлетворительно. Демонстрация того факта, что наивные наблюдатели могут предсказать результат опыта, не обязательно означает, что результаты эксперимента основываются на желании испытуемого удовлетворить требования исследователя. Кроме того, люди действительно обладают некоторыми знаниями о человеческом поведении и порой могут предсказать результаты эксперимента, основываясь на этом знании. В качестве иллюстрации представьте себе, что вам говорят об эксперименте, в котором мужчинам — студентам университета демонстрируют фильм, изобилующий эротическими эпизодами, а вам нужно предсказать, будут ли эти мужчины в результате сексуально возбуждены. Разве вы не предположите, что испытуемые будут размышлять на эротические темы и испытывать возбуждение? Конечно, верно и то, что многие испытуемые в такого рода экспериментах в действительности демонстрируют сексуальные реакции на эротические фильмы. Ваша точная оценка, очевидно, не означает, что реальные участники таких экспериментов всего лишь разыгрывали психологов, когда проявляли свои сексуальные мысли и желания. Они и в самом деле сексуально возбудились, и вы знали, что они могут себя так повести.
Доводы в пользу конструктной валидности параметров лабораторной агрессии также противоречат тезису о выполнении требований. Вернемся к экспериментам со стимуляцией боли. Маловероятно, что большинство студентов университета смогут предсказать полученный результат (усиление стимуляции вместе с возрастанием боли жертвы), поскольку и некоторые выдающиеся психологи не ожидали ничего подобного. Данные результаты слишком неочевидны, чтобы их могли предсказать студенты. Таким образом, невозможно, чтобы эти результаты были получены только на основании ожиданий испытуемых.
Проблема опасения оценки (evaluation apprehension) в лабораторных экспериментах. Я все же признаю, что лабораторные эксперименты по понятным причинам не лишены ошибок и артефактов. В действительности поведение испытуемых часто искажается беспокойством, которое охватывает многих участников экспериментов. Юные студенты, незнакомые с психологическими исследованиями и участвующие в одном из первых в своей жизни экспериментов, склонны верить в то, что исследователь изучает их личность — что «их психику анализируют». В частности, находясь в лаборатории, они могут испытывать состояние, именуемое психологами «опасением оценки» (evaluation apprehension). Они хотят выглядеть психологически здоровыми и хорошо адаптирующимися. Эксперимент для них — возможность показать, что они «хорошие», и такие испытуемые не демонстрируют антисоциального поведения.
Опасение оценки — серьезная проблема в экспериментальном исследовании агрессии. Когда субъект пытается казаться здоровым и хорошо адаптирующимся, то обычно он склонен сдерживать нападение на имеющийся в наличии объект. В результате испытуемые проявляют в лаборатории меньшую агрессивность, чем в других ситуациях. Большинство лабораторных экспериментов поэтому направлены на то, чтобы ослабить у испытуемых сдерживающие механизмы. В ходе опыта испытуемым дают какой-нибудь законный предлог, чтобы они могли наказать жертву. В противном случае агрессия в ходе эксперимента едва ли будет заметна.
Лабораторное изучение выполнения требований и опасения оценки. Не имея точных данных, люди могут высказывать разные мнения о выполнении требований и опасении оценки. В конечном итоге необходимо подвергнуть тезис выполнения требований эмпирическому тестированию для того, чтобы определить, действительно ли испытуемые пытаются подтвердить гипотезы экспериментатора.
Один подобный тест, особенно уместный для описываемых в этой книге экспериментов, проверяет эффект оружия, исследование которого Энтони Лепаж и я провели в 1967 году (подробное описание см. в главе 3). Это исследование и несколько последующих экспериментов продемонстрировали, что одно лишь присутствие оружия заставляет людей проявлять более сильную по сравнению с обычной ситуацией агрессивность. Как вы могли бы, пожалуй, предположить, результаты данного эксперимента вызвали противоречивые отклики, ряд критиков считали, что результаты обусловливались главным образом требованиями экспериментаторов. С их точки зрения, студенты ухватились за гипотезу исследователей — что пистолеты сделают их более агрессивными — и затем пытались оправдать ожидания экспериментаторов.
Чарльз Тернер и Лиин Саймоне, которые тогда работали в Университете штата Юта, Солт-Лейк-Сити, попытались выяснить, насколько правомерно данное возражение, умышленно изменяя знания субъектов о заинтересованности экспериментаторов в их реакции на оружие (см.: Berkowitz & LePage, 1967; Turner & Simons, 1974).
Пока очередной наивный субъект ожидал в приемном помещении лаборатории, другой студент (помощник исследователей) входил в эту комнату якобы для того, чтобы взять свои книги, но на самом деле сообщал субъекту некоторую информацию. Одним из испытуемых он говорил только то, что сам участвовал в исследовании, оставляя их неосведомленными. У других субъектов помощник создавал средний уровень осведомленности, сообщая, что не верит в легенду экспериментатора, а еще одна группа получала высокую степень осведомленности — им говорили, что экспериментатор интересовался тем, как они отреагируют на присутствие оружия. Затем помощник уходил из помещения. Входил экспериментатор, отводил каждого субъекта по отдельности в лабораторию и рассказывал легенду, использовавшуюся в первоначальном эксперименте Берковица—Лепажа: что исследование посвящено психологической реакции на стресс. Затем у половины мужчин в каждой из групп с разной степенью осведомленности экспериментатор создавал сильное «опасение оценки», сообщая им, что данное исследование оценивает, насколько они хорошо адаптируются, для того чтобы определить взаимосвязь между психологической реакцией и психологической неприспособленностью.
После того как вся эта информация полностью сообщалась, начинался предполагаемый «реальный» эксперимент. К испытуемому прикреплялись электроды, и ему давали задачу, которую надо было решить. Он записывал ответы таким образом, чтобы «партнер» в соседней комнате смог их оценить. Все субъекты были спровоцированы: они получали по семь ударов электричеством — негативную оценку партнера. Как и в оригинальном эксперименте, испытуемого затем отводили в контрольную комнату с шоковым аппаратом. Там он обнаруживал оружие (предположительно забытое каким-то другим экспериментатором) на столе возле пульта с кнопками для электрошока. Затем каждому испытуемому показывали решение задачи, предложенное партнером, и давали возможность наказать партнера, назначив ему от одного до десяти ударов электрошоком.
 |
|
Рис. 13-2. Среднее число ударов шока дано как функция заинтересованности экспериментатора в агрессии и уровень существующего у субъектов опасения оценки. |
Рис. 13-2 показывает среднее число ударов электрошоком, которое наносил испытуемый в зависимости от уровня своей осведомленности и степени опасения оценки. Шкала показывает, что оба вида изменений в ходе эксперимента влияли на агрессию испытуемых. Как и ожидалось, мужчины, уверенные в том, что исследователи изучают их адаптируемость, наносили партнеру меньше ударов. Еще важнее то, что осведомленность испытуемого в заинтересованности исследователей их реакцией на оружие также снижала их стремление подвергать жертву наказанию. Тогда как интерпретация в духе выполнения требований экспериментатора подразумевала, что наибольшее количество ударов нанесут те испытуемые, которые знали о целях эксперимента, в реальности эта группа мужчин оказалась наименее склонной наказывать партнера.
Оба эффекта были, вероятно, вызваны желаниями испытуемых казаться хорошими. Предполагали ли они, что исследователи интересовались степенью их неприспособленности и/или их реакцией на оружие, эти мужчины, по-видимому, считали, что проявят психическую ненормальность, если будут чересчур агрессивны. Они ограничивали свою агрессию, чтобы произвести на экспериментаторов хорошее впечатление.
Выводы очевидны. Нелегко провести хороший лабораторный эксперимент. В условиях лаборатории присутствуют практически все виды психологических влияний, они могут обусловить поведение испытуемых и даже исказить их реакцию. Внимательный ученый должен попытаться свести к минимуму источники ошибок. Значительную проблему могут представлять мотивы испытуемого в экспериментальной ситуации. Однако отметим, что в основном мотивы, искажающие поведение, работают против исследователя агрессии. Во многих примерах впечатляющие результаты лабораторных исследований были получены именно вопреки осведомленности испытуемых об интересе к их агрессивности, а не благодаря ей.
