Долгосрочные опасности удовлетворения агрессивных чувств
Нападение на провоцирующего вас человека не обязательно окажется хорошим выходом из возникшей ситуации вне зависимости от того, какое удовлетворение может принести вам эта агрессия. Начав атаку на своего обидчика, первоначально мы можем получить удовольствие от своих действий: помимо достижения агрессивных целей мы можем надеяться на то, что дадим ему хороший урок на будущее и сможем показать другим людям (а возможно, и себе), что никому не позволим помыкать собой.
Однако за подобное удовольствие все равно придется платить. Люди, подвергнувшиеся нашему нападению, могут ответить нам в том же духе, что неминуемо приведет к длительному обмену агрессивными и контрагрессивными действиями. Существует и другая, не такая очевидная возможность развития событий. Как я указывал в главе 6 «Развитие склонности к насилию», агрессоры нередко испытывают удовольствие, когда видят, что им удалось причинить вред атакованным им людям.
Благодаря получению подобного подкрепления они с большей вероятностью будут готовы нападать на других людей, даже если возникшая в будущем ситуация окажется существенно иной. Поэтому хотя наши агрессивные побуждения и могут ослабнуть после наказания провоцировавших нас людей, но при этом возникнет лишь краткосрочное уменьшение вероятности новых проявлений нашей агрессивности.
В долгосрочном плане мы, скорее всего, станем еще более агрессивными, чем были в прошлом.
Может оказаться полезным поговорить с кем-нибудь о своих проблемах
Не исключено, что вас не убедили мои аргументы, приведенные в данной главе. Вы можете размышлять приблизительно следующим образом: «Вероятно, не существовало бы такого широко распространенного убеждения в преимуществах открытого выражения агрессивных чувств, если бы проявление эмоций не имело какого-либо значения». Я спешу убедить вас в том, что вы правильно поняли то, что я хотел сказать в этой книге.
Я постоянно подчеркивал, что выражение чувств может происходить различными способами, но оспаривал лишь допустимость такой формы проявление раздражения, при которой провоцируемый человек начинает угрожать другим людям или даже нападать на них. Я не возражаю против демонстрации раздражения с помощью мимики или жестов (если только эти действия не содержат в себе прямой угрозы) или же против высказывания своих чувств в неагрессивной манере. Задумаемся еще раз над строчками Уильяма Блейка, приведенными ранее: «Враг обиду мне нанес —/Я молчал, но гнев мой рос». Возможно, что в этом случае поэт открыто высказал претензии своему другу, не прибегая при этом к оскорбительным выражениям.
Выгоды, которые вы получаете от того, что делитесь своими проблемами с другими людьми. На мой взгляд, Блейк не обязательно был эмоционально экспрессивным с точки зрения выразительности тона, которым он произносил слова, обращенные к другу. Напротив, скорее его речь имела информативный характер, когда он говорил этому человеку о своих чувствах и о тех поступках, которыми тот так досадил поэту. Впечатляющие результаты исследования, выполненного Джеймсом Пеннебейкером (James Pennebaker) из Южного Методистского университета г. Далласа, штат Техас, наглядно показывают различие между этими двумя способами проявления эмоционального состояния. Данные, полученные Пеннебейкером, наглядно показывают, что один из этих способов демонстрации чувств может принести гораздо больше выгод по сравнению с другим.
Кое-кто из нас крайне неохотно рассказывает другим людям о своих душевных травмах, личных трагедиях или глубоких разочарованиях. Полагая, что такие события являются нашим частным делом, что, сообщая о них, мы можем выставить себя в нежелательном свете и что они просто могут оказаться неинтересными нашему собеседнику, мы стараемся не проявлять своих чувств и ничего не говорить о том, что с нами случилось. Большинство психиатров не одобряют нежелание людей делиться своими проблемами с другими людьми, и результаты исследования Пеннебейкера указывают на то, что для такого отрицательного отношения есть серьезные основания. Молчание может лишь усилить наше эмоциональное расстройство и, таким образом, отрицательно сказаться на физическом и психическом здоровье.
В одном своем исследовании Пеннебейкер проводил опрос мужчин и женщин в возрасте от 25 до 45 лет, чьи мужья или жены недавно погибли в результате автомобильных аварий или самоубийств. Как легко было предположить, неожиданная смерть мужа или жены была серьезным ударом для большинства из опрошенных людей, и многие из них отмечали, что за год, прошедший после трагедии, состояние их здоровья ухудшилось. При этом наименее серьезные проблемы со здоровьем возникали у тех мужчин и женщин, которые рассказывали другим людям о внезапной смерти своих близких. Интересно отметить, что, согласно полученным данным, чем больше они рассказывали о своей беде, тем реже у них наблюдалось ухудшение здоровья и тем меньше они думали об ушедших из жизни супругах в последующие годы.
Воодушевленные подобными результатами, Пеннебейкер и его помощники провели серию экспериментов с целью установить характер изменения физического и психического здоровья испытуемых (включая изменения на нейрофизиологическом и биохимическом уровнях), рассказывавших о полученных ими душевных травмах другим людям. Один из этих опытов особенно хорошо иллюстрирует приведенные мною выше рассуждения.
В ходе этого эксперимента здоровые студенты в течение четырех дней писали либо о произошедших с ними тривиальных событиях (они получили название контрольной группы), либо о пережитых ими стрессовых ситуациях. Затем студенты, писавшие о своих душевных травмах, подразделялись на три подгруппы: 1) писавшие лишь о самом факте душевной травмы, но ничего не сообщавшие о своих чувствах; 2) писавшие только о своих чувствах в момент травмировавшего их психику события; 3) рассказывавшие и о несчастном случае, и о пережитых ими ощущениях.
Когда экспериментатор спрашивал студентов о чувствах, испытанных ими сразу же после завершения этого задания, то его вопросы больше всего расстраивали тех из них, кто описывал свои ощущения в момент наступления стрессовой ситуации (то есть отнесенные ко второй и третьей подгруппам). Кроме того, у этих студентов наблюдался наивысший рост систолического кровяного давления. Очевидно, что они испытывали сильное эмоциональное волнение, когда вспоминали о пережитых ими событиях.
Однако это эмоциональное возбуждение, по-видимому, шло на пользу только тем испытуемым, которые были хорошо знакомы с фактической стороной инцидента, ставшего причиной их душевной травмы. Когда психологи стали интересоваться здоровьем студентов спустя шесть месяцев, они установили, что те из них, кто сообщал и о фактической стороне события, и о своих переживаниях в момент его наступления, чувствовали себя более здоровыми, имели меньше заболеваний и реже посещали специалистов университетского лечебного центра, чем члены двух других подгрупп. Данные о частоте посещения врачей этого центра приведены на рис. 11-4. Из их рассмотрения видно, что важным для здоровья студентов оказалось не только желание описать пережитые чувства, но и готовность рассказать о них в контексте реально происходивших событий.
Теперь давайте вернемся к первому из описанных мною исследований Пеннебейкера и постараемся ответить на вопрос о том, почему же так ухудшалось здоровье некоммуникабельных людей после внезапной смерти их супруга или супруги. По мнению Пеннебейкера, основной причиной подобного явления было то, что эти люди постоянно испытывали сильный эмоциональный стресс. Помимо того что они никому не рассказывали о перенесенных ими душевных травмах, они, по-видимому, старались не думать о произошедших трагических событиях. Попытки подавления нежелательных мыслей требовали значительных затрат психической энергии, и эта внутренняя работа изматывала их также и физически. Из-за своего постоянного стремления заблокировать тяжелые воспоминания они не имели возможности расслабиться и все время находились в беспокойном состоянии. Для того чтобы отвлечь себя от размышлений о произошедшей трагедии, они должны были помнить о своих утратах практически все время, хотя и не во всех подробностях. Поскольку опасные мысли и воспоминания обычно сохранялись в глубине их сознания, эти оставшиеся одинокими супруги постоянно испытывали психологическое напряжение, причину которого они не до конца понимали. В то же время более коммуникабельные вдовы и вдовцы, по-видимому, не ощущали этого дополнительного стресса. Сознательно ставя себя перед реальностью факта смерти своих близких, они не должны были с таким трудом и так часто удерживать себя от воспоминаний о невосполнимых утратах.
Результаты второго рассмотренного нами исследования Пеннебейкера позволяют понять, что еще следует подразумевать под более адекватным восприятием душевной травмы. Когда люди начинают подавлять свои мысли о трагических инцидентах и о пережитых ими тяжелых ощущениях, согласно Пеннебейкеру, они не только держат себя в постоянном напряжении, но и оказываются неспособными интегрировать свои печальные воспоминания в работу своей психической системы. Попытки рассказать другим людям о полученных душевных травмах или даже просто изложить историю трагических событий на бумаге могут помочь осуществлению этой благотворной интеграции. Таким образом, возможно, что в то время как субъекты второго исследования Пеннебейкера писали о несчастных случаях и пережитых ими тяжелых ощущениях, они достигали лучшего понимания произошедших событий, а также могли успешнее справиться с их последствиями и обеспечить более адекватный контроль над своими чувствами. За счет реализации такого подхода они становятся способны лучше воспринимать реальность случившегося и, выражаясь словами Пеннебейкера, «добиться прекращения переживаний». В первом исследовании Пеннебейкера те оставшиеся в живых супруги, которые рассказали другим людям о потере своих близких, более редко вспоминали своих погибших мужей или жен. Они закрыли тему.
 |
|
Рис. 11-4. Число посещений врачей в течение месяца в зависимости от характера изложения трагических событий (Pennebaker & Bell, 1986) (Copyright 1986 by the American Psychological Association. Приводится с разрешения авторов). |
Результаты работ Пеннебейкера показывают, что выгоды, получаемые при раскрытии человеком его эмоционального состояния перед другими людьми, обеспечиваются не за счет освобождения накопившихся чувств. При этом важным оказывается не обнажение эмоций и не разрядка накопившейся нервной энергии, а использование слов для описания причинивших страдания событий и сопровождавших их ощущений. Этот вывод полностью признается современной теорией психоанализа. Согласно утверждениям многих нынешних психоаналитиков, улучшение состояния их пациентов происходит не за счет достижения катарсиса, а за счет лучшего понимания смысла произошедших событий. Когда пациенты полностью осознают случившееся, то их воспоминания о пережитых тяжелых событиях и испытанных чувствах перестают существовать помимо их собственного «я» и становятся естественной частью их внутреннего мира. Кроме того, эти чувства становятся более контролируемыми1.
_____________________
1 Полное описание исследований Пеннебейкера и изложение его теоретических взглядов можно найти в: Pennebaker (1989).
Самосознание и самоконтроль
Самосознание, несомненно, может помочь людям ограничить воздействие враждебных и агрессивных импульсов, активируемых негативными ощущениями. Представьте себе, что вам как руководителю предстоит оценивать качество работы своего подчиненного. Предположим также, что к моменту начала аттестации у вас начали болеть зубы. В результате даже легкая зубная боль может сделать вас раздражительным (то есть отрицательные эмоции могут создать стимул для начала агрессии точно так же, как и враждебные мысли и чувство гнева). Поэтому вы можете с большей вероятностью дать неблагоприятную оценку работе своего подчиненного. Посмотрим теперь, что может произойти, если вы начнете полностью осознавать то, что говорите о другом человеке, и если вы будете намеренно стараться не позволить этим словам повлиять на выносимое вами решение.
Результаты серии экспериментов, выполненных мною совместно с Бартоломью Трокколи (о которых рассказывалось в главе 3), указывают на то, что самосознание с большой вероятностью может привести к возникновению самоконтроля. В одном из наших опытов (не упоминавшихся ранее) мы просили одну группу студенток нашего университета вытянуть горизонтально левую руку (для левшей — правую) и держать ее в таком положении несколько минут. В течение этого времени студентки должны были выслушивать сведения, которые сообщала им другая женщина (считалось, что эти сведения сообщаются в процессе интервью, осуществляемого при приеме на работу). Другая же группа студенток, выслушивая эту женщину, просто держала руки на столе. Студентки первой группы, которым приходилось держать свои руки вытянутыми вперед, вскоре начинали ощущать мышечную усталость, в то время как студентки второй группы не испытывали никакого физического дискомфорта. Затем мы попросили половину студенток из каждой группы постараться оценить свои ощущения в то время эксперимента для того, чтобы повысить их осведомленность о собственных чувствах. Каждой из оставшихся половин обеих групп было дано специальное короткое задание, которое должно было отвлечь их от анализа собственных ощущений. Наконец, всем участницам эксперимента предлагалось заполнить опросный лист, в котором им следовало 1) оценить проходившую интервью претендентку, перечислив те качества, которыми она обладала, и 2) описать, насколько дискомфортно каждая студентка чувствовала себя в конце эксперимента. При этом в качестве меры враждебности принималось число негативных характеристик, которые студентки приписывали соискательнице работы, выбирая из списка позитивных и негативных черт, приведенных в опроснике.
 |
|
Рис 11-5. Связь между негативными чувствами и выраженными негативными оценками как функция активности внимания, привлекаемого к ощущениям испытуемых (Графики построены на основании данных, взятых из Berkowitz & Troccoli, 1990, эксперимент 2). |
На рис. 11-5 отражены результаты этого эксперимента, хорошо согласующиеся с результатами других экспериментов этой серии. Степень внимания, с которым студентки следили за своими ощущениями, в значительной мере влияла на взаимосвязь между глубиной испытываемого ими дискомфорта и числом негативных суждений об интервьюировавшейся женщине. Другими словами, чем менее комфортно чувствовали себя испытуемые студентки, вынужденные отвлекаться на другие действия, тем более враждебно они были настроены по отношению к претендентке на рабочее место. По-видимому, из-за того что они не пытались осуществлять необходимый самоконтроль, их негативные чувства становились причиной явного проявления враждебности. Однако подобный вывод не распространялся на студенток, которые могли осознавать свои отрицательные чувства. Как можно видеть из рис. 11-5, чем хуже они себя чувствовали, тем менее негативно они относились к претендентке на рабочее место, как будто они ударялись в другую крайность и старались ни в коем случае не допустить несправедливого отношения к ней1.
Внимание, которое испытывавшие дискомфорт студентки привлекали к своим умеренно негативным ощущениям, заставляло их сдерживать себя и делать то, что, по их мнению, считалось в данных условиях желательным с социальной точки зрения. Я предполагаю, что их осведомленность о собственном, в какой-то мере неожиданном для них эмоциональном состоянии заставляла их думать о той ситуации, в которой они оказались. При этом они рассматривали всю доступную им информацию и делали то, что, по их мнению, считалось правильным.
_________________
1 Berkowitz & Troccoli (1990), Эксперимент 2. Многофакторный регрессионный анализ взаимосвязи между оценками испытуемыми степени дискомфорта в конце эксперимента (например, напряжения, мышечной боли, утомления) и числом отрицательных характеристик, приписанных претендентке на рабочее место, позволил установить, что отвлекающие действия по сравнению с действиями, привлекающими внимание к собственным ощущениям, значительно ослабляли эту зависимость. Графики рис. 12-5, рассчитанные на основании данных регрессионного анализа, наглядно демонстрируют эту зависимость. [Результаты регрессионного анализа в Berkowitz & Troccoli (1990) не приведены.]
