РЕЗЮМЕ
Так как многие идеи, изложенные в этой книге, основываются на лабораторных экспериментах, в данной главе я изложил некоторые pro и contra лабораторных исследований в сфере социальной психологии, и в особенности в экспериментах, посвященных изучению агрессии. Большинство экспериментов в данной области использовали процедуру с применением машины агрессии Басса, но применялись и другие методы. Возникает законный вопрос о том, имеют ли что-то общее между собой различные методы измерения агрессии. Однако, как показывает недавний статистический анализ результатов исследований, по большей части индикаторы гипотетической лабораторной агрессии действительно отражают силу агрессивных тенденций.
Обращаясь к вопросу валидности лабораторных измерений, отмечу отличия, проводимые психологами между очевидной валидностью, конструктной валидностью и критериально-связанной валидностью. Доказательства, представленные в этой главе, показывают, что, несмотря па то что поведение в условиях лаборатории может и не напоминать «реальную» агрессию (то есть эти измерения демонстрируют низкую степень очевидной валидности), в целом они обладают конструктной валидностью (то есть поведение испытуемых в лабораторных условиях напоминает их обычные агрессивные поступки). В работах по этой тематике данные экспериментов обладают и критериальной валидностью (то есть они имеют отношение к какому-то определенному критерию, в данном случае — к агрессивности в реальной обстановке). Что касается поведения в условиях лаборатории, то важно отметить его значение для испытуемого (то есть отражает ли оно стремление испытуемого причинить другому человеку боль), а не физическое проявление агрессии.
Критики указывали на недостаточную репрезентативность лабораторной ситуации и испытуемых, утверждая, что поведение студентов университета в помещении лаборатории почти ничего не объясняет в поведении большинства людей в обычной жизни. Отвечая на это возражение, замечу, что цель эксперимента — проверить каузальную гипотезу, поэтому при проведении опытов особенное значение имеет экспериментальный контроль, а не репрезентативность испытуемых или ситуаций. С другой стороны, однако, так как лабораторные испытуемые и ситуации чаще всего не отражают реальных людей и естественные ситуации, их нельзя применять для оценки величины или частоты данных явлений в реальной жизни.
Последняя проблема, рассматривавшаяся в данной главе, относится к влиянию артефактов, которые могут исказить поведение испытуемых в лаборатории. Я настаиваю на том, что критические замечания по поводу данных лабораторных экспериментов, якобы полученных в результате стремления испытуемого выполнить требования исследователя, сильно преувеличены. Доводы в пользу такой критики сомнительны, есть очень мало свидетельств о том, что предполагаемое выполнение требований действительно может исказить общую картину эксперимента. Мои аргументы подтверждает тестирование в эксперименте с влиянием оружия. Но, сводя к минимуму значение проблемы выполнения требований, я признаю, что важным артефактом является опасение оценки. Многие испытуемые в экспериментах действительно пытаются произвести на исследователей хорошее впечатление и сдерживают свои социально неодобряемые тенденции. Это означает, что позитивные результаты лабораторных опытов с агрессией получены вопреки подозрительности испытуемых и их предположений о реальных целях исследователей, а не благодаря этим догадкам.
Глава 14. ЗАКЛЮЧЕНИЕ НЕКОТОРЫЕ ПОЛУЧЕННЫЕ УРОКИ
Различные виды агрессии: инструментальная и эмоциональная агрессия. Неизбежно ли насилие? Факторы риска. Контроль насилия.
Разработки и теоретические выводы, изложенные мной в данной книге, ведут к очень существенным допущениям. Цель настоящей главы — оговорить данные предположения, а также подвести итог основным вопросам, обсуждавшимся мной, и выдвинуть гипотезы о факторах, влияющих на эмоциональную реакцию людей вообще и на агрессивное поведение, в частности.
РАЗЛИЧНЫЕ ВИДЫ АГРЕССИИ: ИНСТРУМЕНТАЛЬНАЯ И ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ
Одна из моих основных тем — это разнообразие видов агрессии. Попытки причинить боль или уничтожить других людей происходят неодинаково и вызваны разными биологическими и психологическими процессами, хотя всякая агрессия направлена на умышленное причинение боли другому человеку. Ученые, занимающиеся исследованиями процессов, участвующих в выработке агрессии, не всегда единодушны в определении основных видов агрессии.
Существует тем не менее хороший способ разграничения инструментальной и аффективной, или эмоциональной, агрессии. Нападения и насилие, совершаемое человеком в надежде достичь отличную от причинения ущерба цель — например, получить деньги, социальный статус, подтвердить идентичность своего «я» или выйти из неприятной ситуации, — во многом отличны от насилия, вызванного эмоциональным возбуждением. Важно разграничить эти два вида насилия, оба из которых вносят свою лепту в страдания и горе, присутствующие в обществе, и рвут ткань нормальных социальных отношений. Тем не менее, рискуя принизить роль инструментальной агрессии, в этой книге я сосредоточил свое внимание на насилии, мотивированном сильными чувствами.
Многие социологи отказываются признать разницу между инструментальной и эмоциональной агрессией. Довольно часто это случается из-за того, что их собственные теории человеческого поведения оказываются несостоятельными, когда требуется охарактеризовать невольные или автоматические аспекты поведения эмоционального. Некоторые исследователи человеческого поведения безусловно согласны с Зигмундом Фрейдом и другими теоретиками психодинамической ориентации, когда утверждают, что любое поведение мотивировано. Для них каждое действие или, по крайней мере, каждый социально значимый акт сопряжены с достижением какой-либо цели: агрессоры не просто причиняют боль или убивают. Социологи, поддерживающие эту позицию, верят, что их главная задача — выявить скрытые цели, подталкивающие людей к нападению на других. Они хотят узнать, что еще имеет значение, кроме причинения боли или уничтожения, — что же нападающие «действительно» хотят сделать.
Другие исследователи иначе формулируют свои доводы, однако подтекст их предположений очень похож. Они любят говорить о том, что поведение определяется главным образом побудительными мотивами, вознаграждениями, которых ожидает человек за совершение тех или иных действий. С этой точки зрения ребенок, который бьет свою сестру, муж, оскорбляющий или наносящий удары жене, грабитель, убивающий свою жертву, — все они действуют одинаково, так как считают, что подобное поведение принесет им какую-то пользу. Эти исследователи стремятся определить, какие побудительные мотивы скрываются за агрессивностью, и выясняют, как действуют эти ожидаемые выгоды.
Мое предположение состоит в том, что отказ признать импульсивную и зачастую бездумную природу эмоциональной агрессии имеет еще одну причину, помимо приверженности ученых специфической психологической теории, — фрейдистской, бихевиористской или когнитивной. Многие социологи ищут скрытую цель в любом агрессивном поведении, так как они хотят увериться в том, что люди по большей части рациональны — имеется в виду, что не все действия обязательно основаны на сознательно принятых решениях, но что все имеют смысл с точки зрения того, кто их совершает. Для этих социологов отрицать существование основного мотива агрессии было бы тем же самым, что и незаслуженно унижать агрессоров да, пожалуй, и все человечество. Конечно, как они сами и утверждают, люди должны быть не просто бездумными роботами или животными. Даже убийца, неважно, насколько он груб и жесток, должен думать о том, что он делал и почему, и должен был совершать насилие по причине, которая имела для него смысл.
Как я понимаю, все же настаивать на базовой рациональности любого значимого человеческого поведения — значит не видеть его удивительно сложной и разнообразной природы. Мысли и подсчеты, анализ затрат и выгод, который мы делаем, по большей части действительно регулируют наши действия, но не всегда. Порой мы можем быть чрезвычайно эмоциональны — охвачены чувствами и эмоциональными импульсами данного момента. Мы многогранны, мы — существа «со множеством красок», отрицать нашу эмоциональность — значит отрицать часть нашей человечности.
Теперь, когда я определил свою позицию, напомню, каким образом, по моему мнению, действуют механизмы эмоциональной агрессии.
Разграничивая инструментальную и эмоциональную агрессию, я не имею в виду, что насилие, мотивированное эмоциональным порывом, бесцельно. Такие действия на самом деле имеют цель: причинить боль жертве (или, в более крайних случаях, убить). Мое убеждение состоит в том, что причинение вреда или уничтожение — главная цель эмоциональной агрессии даже в том случае, когда остальные цели тоже можно идентифицировать. Испытуемые в лаборатории, причиняющие электрошоком боль «другому студенту», могут хотеть выполнить указания экспериментатора. Но, несмотря на то что их спровоцировали, они все-таки в первую очередь желают причинить другому боль. Сходным образом, охваченная яростью жена, стреляющая в своего жестокого мужа, вероятно, хочет заставить его прекратить ее избивать, и в то же время она хочет сделать ему больно.
Я считаю также, что степень и сила эмоционального насилия во многом определяется интенсивностью внутреннего возбуждения агрессора; как я уже предполагал, внутренняя стимуляция подталкивает человека к нападению, часто в совершенно бездумной манере. Взбешенная жена не рассчитывает, каковы будут долгосрочные затраты и выгоды. Она знает только то, что хочет ранить (или, может быть, даже убить) своего мучителя, и, когда набрасывается на него, ее действия вызваны сильным внутренним возбуждением.
Это не означает, что все эмоциональные нападения обязательно несдержанны. Запреты, по крайней мере частично, могут блокировать стимулированное нападение в том случае, если человек хорошо понимает, что проявлять агрессию — плохо или что она может повлечь за собой наказание. Мать, рассердившаяся на дочь за то, что та ее не слушается, может не задумываясь накричать на нее или даже шлепнуть. Все же мало кто из взрослых пинают своих детей ногами или бьют их дубинками. Большинство запретов против агрессии до некоторой степени активизируются, даже когда люди впадают в ярость, и эти запреты удерживают их от причинения серьезного вреда. Чем сильнее возбужден человек, тем слабее активизация этих относительно автоматических преград и тем меньше их эффективность. По той же логике чем сильнее обычные сдерживающие агрессию ограничения, тем менее вероятно, что какая бы то ни было степень возбуждения побудит мужчину или женщину к неконтролируемой вспышке насилия. Я еще вернусь в данной главе к теме самоограничений.
НЕИЗБЕЖНО ЛИ НАСИЛИЕ?
Пожалуй, трудно или даже невозможно целиком исключить насилие из социальной жизни. Вовсе не потому, что человеческие существа от природы злы или обладают врожденным желанием убивать и уничтожать. Есть ясные и неоспоримые доказательства того, что агрессивного инстинкта, предполагаемого Зигмундом Фрейдом, Конрадом Лоренцом и другими теоретиками, в действительности не существует. Но следует признать, что какой-то уровень насилия всегда будет составной частью человеческой жизни по крайней мере по двум причинам: во-первых, потому, что люди слишком быстро понимают, что время от времени агрессия вознаграждается; и во-вторых, если я прав относительно негативного аффекта — заранее запрограммированного у человека побуждения к эмоциональной агрессии, — то тогда никто не может быть застрахован от горя и страдания.
Мы склонны использовать агрессивную тактику в той степени, в какой она представляется нам результативной. Удивительно не то, как мы учимся использовать агрессию инструментально, а как порой точно люди понимают, что нападать на других может быть выгодно. Например, многие из нас знают из своего детства, что иногда нападение помогает прекратить досадные и неприятные приставания других людей. Наши родители, вероятно, давали нам нагоняй или запрещали бить досаждавших нам сверстников, однако мы то и дело видели, что наша агрессия достигает цели — что она прекратила беспокойство, по крайней мере на время. Так мы узнавали, что агрессия иногда действительно вознаграждается и прекращает или снижает беспокойство. Помимо этого, эмоционально возбужденные агрессоры вознаграждаются болью и несчастьем жертвы. Брат, рассердившийся на сестру, чувствует удовлетворение, когда видит, что она плачет после того, как он ее ударил. А если этих мотивов недостаточно, вспомните хотя бы, как часто взрослые усиливают агрессивность своих детей, когда сами кричат и каким-то образом проявляют гнев, давая таким образом детям возможность подражать себе.
В описанных мною случаях вознаграждаются собственные действия агрессоров, однако эта награда может усилить агрессивную тенденцию, даже когда мы видим, как агрессию совершает кто-то другой. В нескольких главах я отмечал, что порой мы выражаем благосклонное отношение к агрессии, когда просто присутствуем и наблюдаем, как агрессоры берут то, что им нужно с помощью угроз, оскорблений или нанесения ударов другим людям.
Все это означает, что мы можем рассматривать выгоды агрессии с разных сторон. Благоприятный исход — когда мы сами получаем желаемый результат или видим, как это делают другие, — может усилить вероятность того, что если представится возможность и наши внутренние запреты ослабнут, то в будущем мы нападем на кого-то вербально или физически.
Не забывайте, однако, что агрессия производится не только в надежде на внешние блага. Она может быть также стимулирована негативными чувствами. В данной связи вспомним многочисленные неприятные ситуации, вызывающие гнев, враждебность и даже насилие при стечении неблагоприятных обстоятельств. Например, ситуации, когда люди испытывают фрустрацию, экономический стресс, воздействие высокой температуры, влияние загрязнения атмосферы, скверные запахи, переживают печальные события. Несмотря на то что мысли человека могут модифицировать или даже подавлять гневное или агрессивное эмоциональное состояние, вызванное негативными чувствами, такое воздействие более высокого порядка не всегда результативно. Мы можем быть поставлены ситуацией в тупик или настолько охвачены интенсивными неприятными ощущениями, что не будем учитывать всю имеющуюся у нас информацию. Мы, вероятно, проигнорируем причины наших плохих чувств или даже не сделаем попытки продумать наиболее подходящий для данной ситуации способ поведения. Вследствие этого негативные чувства могут привести нас к импульсивным враждебным действиям или проявлениям агрессии. Несмотря на то, что если мы хорошо подумаем, то можем регулировать и изменять влияние негативного опыта на свое поведение, мы отнюдь не всегда размышляем о том, как же нам следует поступить.
Информация также может вызывать агрессию. Нам в голову могут приходить враждебные мысли, а агрессивные склонности, во всяком случае на короткий период времени, могут быть активизированы, когда люди просто видят или слышат о чем-то, имеющем агрессивное значение. Самые разнообразные объекты и инциденты (пистолеты, ножи, зрелище или звук драки, истории о жестоких преступлениях, атлетические состязания, истолкованные как агрессивные стычки, военные репортажи), — все это может ассоциироваться с агрессией и вызвать у нас вспышки враждебных чувств и агрессивные импульсы.
Когда столько различных факторов способствуют проявлению агрессии, разве представляется хоть малейшая возможность исключить насилие в современном обществе?
