Доступ к внутреннему знанию: пространство как будто.
(Этот раздел был написан для журнала "Изменения" гештальтистского института в Торонто, в июне 1980).
В 1960 году, предлагая тест Роршаха пациенту, затрудняющемуся в выражении своих мыслей, я не получил ответа ни на одну из карточек и не знал, что делать. Я взял снова первую карточку и сказал пациенту: "Я знаю, что вам это не кажется похожим на что-то, но если бы это было на что-то похоже, то на что?" Он сразу же ответил: "О, если бы это было на что-то похоже, это было бы похоже на бабочку". "О, - сказал я, - если бы это была бабочка, где именно она была бы расположена на карточке?" Мы снова прошли все карточки с этим новым вопросом, и он давал весьма сложные ответы.
Таков был мой первый опыт использования "техники" или, скорее, способа обращения с опытом, который я называю "пространством "как если бы". Это оказалось чрезвычайно полезным во многих формах. Кроме того, в этом есть интересные и поистине глубокие моменты относительно того, как люди представляются и что они есть. Эта техника довольно близко соответствует, теоретически и практически, гештальтистскому подходу (книга О.Бейнигейма "Философия "как если бы" была одной из опор раннего гештальтизма). Я сотни раз использовал буквально ту форму, которая была описана ("Если бы вы знали ответ, каким бы он был?"
Постепенно возникало все больше вариаций, часто с такой удивительной спонтанностью, как первая находка. Я начал обнаруживать, что люди, по-видимому, знают гораздо больше о своем будущем, чем они знают, что знают. Например, человек говорит, что ему кажется, что жена собирается его бросить, но он не знает, так ли это. Я предлагаю ему на минуту притвориться, что он знает, неожиданно из этой позиции он оказывается вполне уверен, что это так.
Будучи очень "рациональным" в эти ранние дни, я много думал об этом феномене, пытаясь как-то "разобраться" в нем. Одна формулировка показалась мне схватывающей суть, и сегодня она кажется значимой. Ответить на этот вопрос в контексте, так сказать, "определенности" ("На что похоже чернильное пятно?" -"Оно похоже на бабочку") - значит быть открытым к тому, что ты ошибешься. В таком случае я, тестирующий, могу сказать: "Что за глупости ты говоришь, какая же это бабочка?" - и тестируемый в ловушке. Если же он отвечает в контексте, так сказать, "возможности", говоря: "Если бы это было на что-то похоже, это могло бы быть похоже на бабочку", - он в безопасности. Если я выступлю со своими упреками, он может просто сказать: "Я же не сказал, что оно похоже на бабочку, я только сказал, что если бы это было похоже на что-то, то могло бы быть похоже на бабочку". Человек таким образом избегает дилеммы "правильно-ошибочно", в которой большинство людей безнадежно путаются.
Сущность подхода "как будто" в том, чтобы отойти от ограничивающих сторон повседневного практического эго, которое слишком буквально, слишком реалистично и подвержено проблеме "правильно-ошибочно". Все эти качества прекрасны для определенных целей, но мешают широте и свежести взгляда. Почти что сигнал того, что вам удалось совершить этот прыжок в "как будто" - внезапная свежесть и новизна мышления и восприятия, а также парадоксальным образом - ощущение уверенности и определенности. В действительности это чувство уверенности не парадоксально: если ошибаться нехорошо (а так оно и есть в повседневном мире) - нужно быть осторожным и проверяющим. Если можно ошибаться, если это "о'кей" (точнее, если правильное и ошибочное не оцениваются), тогда я могу позволить себе безопасно чувствовать уверенность. Не удивительно, что одно из использований этой техники - ограничение сомнений. Клиент говорит: "Я хочу оставить работу, но не знаю, когда это лучше сделать", я прошу его найти дату, которая очевидно преждевременна: клиент не может предположить, что сделает это так скоро. После этого я прошу установить возможную самую позднюю дату, время, когда он уверен, что уже оставит работу. Когда мы установили промежуток ("Ясно, что не раньше 1 апреля и уж конечно не позже августа") , я начинаю двигаться от обеих границ к середине ("Как насчет 1 мая?" "Раньше чем в июле, - кажется это возможным?"). Когда людей спрашивают таким образом, варьируя форму вопросов, оказывается, что человек может быть очень точно чувствует, когда именно он собирается сделать нечто, и "сомнения" исчезают. Подобная процедура работает и в других случаях.
Вот другая подобная техника. Когда клиент кончает описание проблемы, я спрашиваю вполне серьезно и прямо, разрешима ли проблема так, как она поставлена. После разных уверток и избегания прямого ответа весьма часто люди начинают понимать, с удивлением, что на каком-то уровне знания они считают проблему неразрешимой, хотя на другом уровне они только что закончили развернутое ее описание. Поразительно - для меня и для них - пережить два столь различных друг другу способа организации всех данных.
Один из способов представить себе эти одновременно существующие противоречащие друг другу организации - это "особые сознания". Коротко говоря, предполагается, что способы думать, чувствовать отношения и позиции, и формы действования связываются в "упаковки" или "роли", существующие как самостоятельные целые, (не спрашивайте, в каком пространстве!). Так, если обычно бережливый человек вдруг проявляет щедрость, это не значит, что он неожиданно стал щедрым, а все остальное в нем не изменилось. Скорее, он соскользнул в другое такое целое, и внимательный наблюдатель может при этом заметить множество других изменений в его чувствовании, мышечном тонусе, движении и пр. Он сейчас не "старый скряга Джо", а "Джо щедрый". Многие теории личности придерживаются этой точки зрения. Например, трансактный анализ называет это "эго-состоянием" (мне из трансактных описаний больше всего нравится "маленький профессор - эго-состояние наблюдающего, лишенного предрассудков ребенка, который видит то, что есть, т.е. Голого Короля). Психосинтез называет это "суб-самостями". Эти состояния привязаны к определенным стимулам и могут быть вызваны только ими, так женщина перестает быть студенткой и превращается в мать, как только она слышит плач своего ребенка. (Прим. перев. - странным образом автор не упоминает первый, пожалуй, в европейской литературе источник и наиболее внятное изложение этой точки зрения - все тот же Гурджиев в изложении Успенского ("Поиски чудесного" и др.), где представление о "множественности я" является одной из фундаментальных теоретических истин, которые ученику предлагается превратить в практическое посредством честного самонаблюдения. Эрик Берн ссылается на П.Д. Успенского в другом контексте, но, судя по форме описания "эго-состояния", он был знаком с "Поисками").
Пространство "как если бы" может позволить принять "частные личности" (назовем их так для удобства на русском языке -прим. перев.), которые еще не существовали организованным образом до этого момента, даже как потенциальные. Так, если клиент отрицает способность к чувству определенного качества, уверенности в себе, я спрашиваю, знают ли они кого-нибудь, кто уверен в себе, - конечно, да, иначе у него не было бы такого представления. "Становясь" этим человеком в порядке ролевой игры, он начинает принимать и организовывать элементы чувствования и действия, которые необходимы для этого опыта и уже есть в такой степени, что это удивляет его. Имя представителя качества во внутренней картинке может быть временным якорем для образования этой "группировки", пока она не начнет более устойчивое собственное существование.
Одна из наиболее разработанных и сложных форм использования этой идеи называется "консультант". Когда клиент кажется безнадежно запуганным в множестве пересекающихся проблем, я драматически довожу ситуацию до кульминации и говорю с подчеркнутой значительностью, что крайне сложные проблемы требуют крайних решений, объявляю, что решил обратиться к "Консультанту". Затем я рассказываю, как замечательно мудр, компетентен и знающ этот консультант. Я отмечаю, что формальная обученность здесь не существенна, но важна точная и глубокая осведомленность в обстоятельствах жизни клиента. Я учу клиента оказывать должное уважение консультанту, организую для него удобное место, подчеркивающее его значимость. К этому моменту намеки, которые я использую при подготовке, уже делают свое дело в сознании клиента, так что он не слишком удивляется, когда оказывается, что он-то и будет играть роль консультанта. Я объясняю ему, что в данный момент он не знает, как это делать, но когда он будет сидеть в надлежащем месте и когда ему будут задавать вопросы правильным образом, он будет знать. Затем я обсуждаю с клиентом, какие именно вопросы больше всего нуждаются в помощи консультанта. После этого мы оставляем какой-нибудь физический символ присутствия клиента на его стуле, он выходит из комнаты, стучится, вновь входит, встречаемый надлежащим образом как КОНСУЛЬТАНТ. Затем мы более или менее подробно обсуждаем проблему, причем консультант указывает решения, предлагая что-то и т.п. Часто таким образом возникают примечательные решения, и люди очень часто удивляются тому, что возникает у них самих в этом состоянии. Некоторые клиенты отмечают, что они сохраняют эту игру и в дальнейшем (создавая таким образом новое состояние), другие удовлетворяются результатами одного сеанса.
Временами я просто теряюсь перед возможностями, которые открывает этот подход. Почти любое состояние, какое только можно вообразить, потенциально может быть организовано, закреплено и сделано приемлимым. Временами я сам перехожу в некую "трансперсональную суб-самость, которая полагает, что, может быть, любое знание доступно любому человеку, если он может организовать и укрепить походящее состояние (я сам, как более трезвая и критичная личность, в это не верю … но все же). Я начинаю смотреть на гипноз как возможное средство расширения этих возможностей, но, к счастью, многое возможно и без таких вспомогательных средств. Вы можете начать использовать эти идеи и способ работы прямо сейчас, в вашей текущей жизни и практике, если уже не начали. Что? Вы говорите, что вам негде его применить? Хорошо, а если бы было где, то где бы это было?
Глава 6. Заметки о практике гештальт-терапии
Большая часть этой книги посвящена Гештальту как философии жизни, как отношению к жизненному опыту, а не как терапии, "осуществляемой" по отношению к другим. Поскольку, однако, Гештальт используется и таким образом, в этой главе я соединяю некоторые заметки, писавшиеся для практикующих терапевтов, будь-то гештальтистов или нет. Некоторые из этих заметок написаны специально для этой главы, некоторые появились ранее.
1-й раздел - заметка, написанная для симпозиума "Психотерапия стрессовых реакций", июнь 1974 г. в Калифорнийском университете, в Медицинской школе Сан-Франциско, где участников попросили написать несколько тезисов для дальнейшего обсуждения.
Гештальт-терапия синдромов стрессовых реакций
Вместо того, чтобы рассуждать на тему психотерапии синдромов стрессовых реакций, я изложу несколько предположений относительно человека, лежащих в основе работы гештальт-терапевтов.
Принято думать - это респектабельно и "научно" - что человек в значительной степени или целиком определяется силами, находящимися вне его контроля: генетическими, силами среды, социальными силами и т.п. С этой точки зрения имеет смысл изучать повторяющиеся паттерны поведения и синдромы, обнаруживать их кореляции, формировать гипотезы, прогнозировать течение болезни, предписывать лечение и пр. Такого рода феномены могут быть изучаемы с большой степенью точности.
С другой точки зрения, человек в конечном счете является ответственным, постоянно выбирающим, центром собственной вселенной, причиной собственного опыта и творцом событий, которые с ним происходят.
Нет способа показать правоту или неправоту каждой из этих точек зрения, обе имеют свои аргументы. Выбор между ними осуществляется на эстетических и прагматических основаниях. Я предпочитаю вторую, мне кажется, что так жизнь интереснее и значительнее. Более того, мне кажется, что есть что-то, что происходит с людьми, с которыми я работаю, иногда они двигаются в определенном направлении, и их жизнь становится лучше.
Важно отметить при этом, что эти две точки зрения трудно соединить. В частности, если человек старается работать со второй точкой зрения, информация с первой точки зрения может быть деструктивной для него, и терапия, проводимая с первой точки зрении, может принести ему вред.
Если я присоединяюсь к утверждению, что у кого-то "синдром" или, что прогноз такой-то, я действую в сторону превращения этого прогноза в более реальный и определенный и уменьшаю возможность человека самому все это преобразовать. Если человек определенно выбирает первую точку зрения, рассматривает себя как "пациента" с "болезнью", я, конечно, приму его выбор. Но пока он не сделает этого, я не хочу делать ничего такого, что уменьшит или ослабит ответственность, которую он готов принять сам. Иными словами, я буду работать с ним все время как с ответственным выбирающим организмом, пока он не сообщит мне, что он предпочитает быть реактивным, детерминированным.
Перефразируя вышесказанное, "бытие пациента" - это дело не состояний тела, а отношения к ним. Человек может иметь множество "симптомов" и оставаться выбирающим человекам, движущимся вопреки им, признающий свой выбор по поводу них и дающий им уйти, когда он находит лучший способ действования. Другой человек, с подобным же набором симптомов, может рассматривать их как "навязанных" ему или "случившихся" с ним и будет пациентом.
Другая фундаментальная предпосылка гештальт-терапии - что организм напротив него является очень искусным и адаптивным и всегда делает наилучший для него выбор в мире, как он его видит. Любое кажущееся противоречие этому - симптом, неприятное или деструктивное поведение - должно рассматриваться с той точки зрения, что несмотря на кажущуюся деструктивность, на деле это поведение каким-то образом адаптивно. С точки зрения своего эго пациент может утверждать, что симптом или поведение неприятны или нежелательны, не "являются частью меня", несмотря на это, всегда имеет смысл рассмотреть его с точки зрения, что оно в каком-то отношении адаптивно. Парадокс состоит в том, что когда человек обнаруживает и признает, насколько "симптом" в дейстительности адаптивен, высвобождается энергия для изменения, в принятии человеком того, где и как он находится, немедленно становится возможным изменения и дальнейшая адаптация.
Гештальт-терапевт принимает совершенно всерьез часто утверждаемое, но редко принимаемое утверждение, что лечить можно только человека, а не симптом (название данного симпозиума показывает, насколько распространена противоположная точка зрения. Невозможно изменить один фрагмент жизни, не меняя всего остального, вся жизнь пациента входит в офис вместе с ним.
Кроме того, предполагается, что источник возникновения симптома или поведенческого паттерна представляет гораздо меньший интерес, чем вопрос, что удерживает его, функция, выполняемая в данный момент симптомом - его, в моей терминологии, "прибыль" - вот что прежде всего подлежит рассмотрению. Все организмы инстинктивно и эффективно уходят от неприятных стимулов и ситуаций, за исключением двух случаев: если нынешний дискомфорт сулит больше удовольствия в будущем или если он дает возможность избегнуть большей неприятности. Если человек сохраняет нежелательное поведение, мы знаем, что в этом есть какая-то "прибыль", какое-то невидимое приобретение, ради которого организм и сохраняет это поведение. Часто сам выбор не сознается, и задача терапии - вернуть выбор в полное сознавание, так что человек может выбрать, сохранять ли ему эти паттерны поведения и его "прибыль" или отказаться от того и от другого. История возникновения симптома часто используется как способ тянуть время, отвлечение или как перекладывание ответственности на другого, вместо того, чтобы принять ее самому.
Использование Гештальта в необычной среде
Часто во время обучения гештальт-терапии возникают вопросы, применима ли она к людям и группам с сильными отклонениями от нормы - тюремным заключенным, психотикам, умственно неполноценным и пациентам с клиническими нарушениями. Часто вопрос сопровождается страшными историями: "Я испробовал технику "пустого стула" в тюрьме, и можете себе представить, что из этого вышло". Я стараюсь как можно лучше ответить на такие вопросы, даю демонстрации, рассказываю анекдоты из собственного опыта подобной работы, но при этом я часто чувствую некоторую неудовлетворенность. Со временем я стал испытывать странное чувство, когда задается такой вопрос. Хотя люди обычно задают его искренно, вопрос кажется неоправданным.
а). Гештальт как техника или Гештальт как основа бытия?
Наконец я стал понимать, что сам вопрос задается с точки зрения определенного представления о Гештальте, т.е. в предположении, что Гештальт состоит из или определяется как набор техник! Если терапевт использует пустой стул, избегает языка "это-оно", спрашивает: "Что вы испытываете?"' достаточно часто работает определенным образом со снами
- это гештальт-терапевт и занимаясь всем этим, он "осуществляет гештальт-терапию". Я понимаю это прямо наоборот. Для меня - и я полагаю, что для большинства гештальтистов - Гештальт - это не набор техники, а основа бытия. Не то, что вы "делаете", делает вас гештальтистом, а цели, с которыми вы делаете нечто. Еще точнее, даже не цели, а состояние сознания, в котором вы делаете то, что вы делаете. Много написано про "технику Гештальта" (я сам написал главу под таким названием) и действительно, определенные действия более подходят для Гештальта, как основы бытия. Не в этом суть Гештальта.
Задача Гештальта - в расширении сознавания, в большей интеграции, большей целостности, большей внутриорганизмической коммуникации. Все, что делается с подобными целями - это Гештальт. Все. что делается с другими целями - нет. Если у вас подобные цели, вы можете пользоваться вопросами в языке "это-оно", интеллектуально говорить о прошлом и все же "осуществлять гештальт-терапию". Если же вашей целью является приспособление, самоуправление или изменение чего-то - это не гештальт-терапия, даже если вы пользуетесь пустыми стульями, говорите о фигуре и фоне и прекрасно используете "язык ответственности".
Нет ничего плохого в "других целях". Все это может случиться и в результате гештальт-терапии, и это даже весьма вероятно. Они тоже вполне справедливо могут быть целями клиента. Терапевт может иметь любую из этих целей в течение определенного отрезка времени - но работая на эти цели он не "гештальтист". Терапевт может свободно менять стиль и задачи, он может в течение 40 минут заниматься приспособлением или десенситивизацией (уменьшением чувствительности) и 10 минут гештальтом. Но, занимаясь Гештальтом, терапевт не может ставить перед собой фиксированную задачу, он должен быть готов принять то, что возникает спонтанно, цели работы остаются открытыми.
Однажды студент спросил: "Если вы движетесь в определенном направлении с клиентом во время гештальт-терапии, а ваш со-терапевт слева говорит…" - я прервал его, ибо ответ был ясен: если "вы движитесь в определенном направлении", то вы не занимаетесь Гештальтом, что бы ни говорил вам ваш со-терапевт слева.
Если мы принимаем Гештальт как основу бытия, тогда "техника" становится просто вопросом стратегий, тактик и приемов, в которых эта основа бытия воплощается в той или иной ситуации, иная ситуация потребует иной техники, и она естественно будет разработана.
Гештальт посредством ролевой игры и самораскрытия.
Я полагаю, что если мы применим Гештальт как основу бытия - цели сознавания, интеграции и большей внутри-организмической коммуникации
- к дезорганизованным, запутавшимся, фрагментированным людям, которых называет "шизофрениками" или "пограничниками", мы перенесем акцент на ролевое моделирование посредством самораскрытия.
Я не имею в виду самораскрытие "здесь и теперь", практикуемое многими гештальтистами. Скорее речь идет о раскрытии фактуры собственной жизни - не только фактов, но контекста и значения событий.
Однажды в Лангли-Портере молодой человек с диагнозом "шизофрения" быстро шел к улучшению и был близок к выписке. Врачи полагали, что должен встать вопрос о работе, а поскольку он нигде не работал, то возникающая из-за этого зависимость от родителей составляла часть его проблематики. Однажды он пришел на группу, похожий на только что откачанного утопленника и готовый весьма драматично возобновить шизофренические симптомы, которые он ранее демонстрировал. Я спросил его, что происходит, он отрицал, что дело плохо, по ходу беседы выяснилось, что на следующее утро у него назначен разговор по поводу работы. Я предположил, что его могло взволновать это, но он отрицал такие чувства. Когда он говорил это, я внезапно вспомнил себя много лет назад, когда я только что получил мою степень и написал в госпиталь с просьбой об учебной аспирантуре. Вспомнился мне тот момент, когда я получил ответ: "У нас нет ничего подобного, но мы можем предложить вам работу". У меня екнуло под ложечкой на мгновение от перспектив после 31 года отказаться от щита "ученичества" и быть обнаженным в мире, где от меня будут ждать, чтобы я стоял на собственных ногах и выполнял реальную работу. Я заколебался, нужно ли рассказывать об этом юноше, казалось, что это так далеко от его ситуации, но воспоминание настаивало на своем, и я рассказал. Двое других членов группы рассказали о похожих событиях в их жизни, и все мы поговорили о неизбежности для человека такого рода волнения перед шагом в мир работы. Послушав это все, молодой человек смог поделиться своей тревожностью, пережил и выразил ее более подходящим образом, недели демонстрация симптома. Он оставил группу все еще в некоторой тревоге, но уже без опасности декомпенсации.
Как назвать эти разговоры "про прошлое" (мое прошлое) в гештальт-терапии. Человеку нужны связность и значение, а не данные и не изолированные фрагменты сознавания. Ему нужно было понять, что что-то, что в нем происходит, это простые чувства, они не являются ни странными ни неестественными - они составляют часть обычного человеческого опыта. Может быть, он не знал этого потому, что люди вокруг были ему непонятны, такого рода знания могли прийти только если бы он видел людей целиком и в действии - и это он увидел в нас.
Я мог бы, наверное, обнаружить все это в рамках более традиционной гештальтистской техники, но более собранный человек не нуждался бы так отчаянно в этом знании!
Для людей с серьезными нарушениями может быть затруднительно принимать свое сознавание, так сказать, прямо. Чтобы быть ассимилированным, оно должно приходить в человечески окутанных формах: в контексте всей жизни - иначе его (сознавание) невозможно увидеть. Достаточно интегрированный человек может принять изолированный момент сознавания, хоть во время семинара, и заняться приспособлением этого фрагмента к целостности своей жизни. Менее интегрированные люди в большей степени нуждаются в жизненном контексте, чтобы фрагмент сознавания был полезен.
