Ключевые стимулы (сигналы), ассоциированные с аверсивными событиями

И еще один фактор, по видимости совсем другого свойства, также может способствовать агрессивным реакциям: ассоциации с неприятными событиями. Это не должно нас удивлять. Если аверсивные условия могут стимулировать агрессивные наклонности, то стимулы, связанные в нашем уме с этими негативными событиями, также могут иметь подобный эффект. Они могут вызывать негативные чувства, напоминая о наших прошлых страданиях. Этот негативный эффект может продуцировать враждебные мысли и агрессивные побуждения. Кроме того, такие негативные стимулы могут активизировать враждебные или агрессивные мысли и воспоминания, а также связанные с агрессией моторные реакции, действуя независимо от неприятных чувств.

Эмпирические доказательства. Исследования на животных показали, что стимулы, ассоциированные с аверсивными событиями, могут вызывать у них драки. Предположим, что паре крыс, находящейся в одной клетке, многократно наносят удары электрическим током и каждый раз при этом включается зуммер. Боль побуждает животных атаковать друг друга. После Того как зуммер несколько раз звучал одновременно с ударами электрического тока, достаточно уже одного его звучания, чтобы крысы начинали драться. Зуммер вследствие ассоциирования с аверсивным событием — электрошоком — становится негативным стимулом и в результате уже сам по себе может стимулировать агрессию.

Подобный эффект был продемонстрирован также и в экспериментах с людьми. Польский психолог Адам Фрачек (Adam Fraczek) провел эксперимент, в котором у испытуемых вырабатывалась ассоциация желтого цвета либо с сигаретами (приятная связь для данных субъектов), либо с получением ударов электрического тока (неприятная ассоциация). Вскоре после этого их просили наказывать другого человека в условиях, включающих восприятие либо желтого, либо какого-то другого цвета. Испытуемые были более агрессивными, когда они видели желтый цвет и когда этот цвет был ассоциирован с болевым воздействием. Особенность среды (желтый цвет) стала негативным стимулом в результате ее ассоциирования с болезненным событием и таким образом усилила интенсивность агрессивных реакций¹.

____________

¹ Эксперимент, проведенный на животных, описан в работе: Ulrich and Favell (1970). Обзор исследований на людях представлен в работе: Leyens and Fraczek (1983).

Связь доступной мишени с неудовольствием

Ассоциации с аверсивными событиями играют весьма важную роль в том, что жертва может подвергаться сильнейшей атаке. Если бы мы но какой-то причине чувствовали себя плохо, то с большей вероятностью направляли бы свою агрессию на тех, кого можем обвинить в своих несчастьях. Перефразируя формулировку Долларда и его коллег (1939), мы можем сказать (как показано на рис. 3-6), что агрессия, возбужденная неприятным событием, с наибольшей силой бывает направлена на того, кто воспринимается как источник неудовольствия.

Существует как минимум две причины этого эффекта. Атака частично может быть попыткой устранить или уменьшить аверсивную стимуляцию. В дополнение к этому воспринимаемый источник теперь ассоциируется с негативным аффектом; как результат, его простое присутствие может возбуждать враждебные мысли и воспоминания, равно как и внутреннюю стимуляцию к агрессии. Это положение можно сформулировать в более общем виде следующим образом: люди, получившие в глазах окружающих негативное значение (может быть, в связи с происшедшими ранее неприятными инцидентами), могут с особенной легкостью стать жертвами аверсивно генерированной агрессии.

Исследования животных свидетельствуют в пользу этой возможности. По крайней мере в одном эксперименте животное легко становилось жертвой агрессии просто потому, что оно сталкивалось с животным-агрессором, которое перед этим подвергалось воздействию электротоком. Люди могут вести себя подобным образом. Так, например, Риордан и Тедеши показали, что участники эксперимента проявляют большую враждебность к человеку, который просто присутствовал, когда у испытуемых вызывали страх, и который, в отличие от них, не подвергался аналогичному воздействию (см.: Ulrich, Hutchinson and Azrin, 1965; Riordan and Tedeschi, 1983).

Применение анализа к интерперсональным отношениям. Смещенная враждебность и феномен «козла отпущения». Смещение враждебности, на мой взгляд, часто имеет место, когда невиновный индивид или группа становится жертвой агрессии, проистекающей из другого источника. Несомненно, подобное вам знакомо. Всем нам известна история о том, как человек, рассерженный своим боссом, придя домой, накричал на жену, которая дает подзатыльник сыну за какую-то мелкую провинность, который, в свою очередь, даст пинка своей собаке. Все эти персонажи были спровоцированы, но, не в силах или не желая атаковать своего мучителя, разряжали агрессию на ком-то другом. Иногда мы называем невинную жертву козлом отпущения.

Обычная интерпретация феномена козла отпущения исходит из того, что жертва подвергается атаке, потому что он или она доступна и ее безопасно атаковать. Частично такое предположение верно. Муж вполне мог резко выговаривать своей жене просто потому, что она «попалась под горячую руку» (и, быть может, также потому, что делала что-то такое, что его раздражало). На мой взгляд, однако, здесь имеет место смещение враждебности. Почему некоторые этнические группы или группы меньшинств с особой легкостью становятся козлами отпущения? По моему мнению, во многих случаях мишенью оказывается некто, кто уже вызывает антипатии и, таким образом, наделен негативным значением.

Какие бы еще факторы ни играли свою роль, описанный процесс вносит свой вклад в порождение такого явления, как превращение негров и евреев в козлов отпущения (см.: Berkowitz, 1962, chapt. 5, а также Miller, N. Е., 1948). Неблагоприятное состояние дел генерирует агрессивное побуждение, которое направляется на доступную, безопасную и вызывающую антипатию группу.

Связанные с экономическими трудностями нападения белых южан на негров явно обусловливались подобным образом, по крайней мере вплоть до 30-х годов текущего столетия. До того как экономика Юга стала многоотраслевой, как в настоящее время, экономическое благополучие этого района было прямо связано с ценами на его главную продукцию — хлопок. Целые сообщества страдали от тяжелых финансовых кризисов, когда цена на хлопок падала. Исследователи нашли, что до конца 30-х годов за резкими падениями цен на хлопковом рынке в этом регионе страны нередко учащались случаи линчевания(см.; Hovland and Sears, 1940; Mintz, 1946). Другие статистические данные говорят о том же. Так, например, в 1930 году произошел 21 случай линчевания. Южные графства, в которых происходили эти акты насилия, были экономически более отсталыми сравнительно с теми, в которых случаев линчевания не было (см.: Berkowitz, 1962, р. 136-137). Во всех этих случаях чернокожие, ставшие жертвами насилия, могли, разумеется, сделать что-то, оскорбившее белых. Однако небогатые фермеры привыкли враждебно относиться к неграм вообще. Они находили в них готовую мишень для своих агрессивных побуждений, порождаемых тяжелым экономическим положением.

Возможно ли, что предшествующая антипатия способствовала также смещенной агрессии, которая веками была направлена против евреев? Люди, переживавшие возмущение, обиду, негодование из-за лишений и всевозможных жизненных трудностей, нападали на евреев, обвиняя их во всех своих бедах, в большей степени просто потому, что они еще детьми научились ненавидеть эту социальную группу. Другими словами, евреи (и некоторые другие национальные меньшинства) становились мишенью для смещенной враждебности, по крайней мере частично, по причине их негативного значения — ранее установившейся ассоциации с неблагоприятным положением дел.

Люди с физическими недостатками как аверсивные стимулы. Не только чернокожие и евреи могут ассоциироваться с неблагоприятным положением дел. Подумайте о людях с физическими недостатками или страдающих тяжелыми длительными заболеваниями. Для многих «нормальных» эти несчастные люди также связаны с негативными вещами по причине их нетрудоспособности и/или страдания. Разумеется, большинство из нас относится с сочувствием к больным или имеющим физические дефекты людям. Мы их жалеем и иногда даже идем на какие-то жертвы, чтобы им помочь. Однако где-то в глубине души они могут вызывать у нас неприятные ассоциации, и в результате мы относимся к ним, по сути дела, амбивалентно. До настоящего момента я не сказал ничего оригинального. Ряд социальных ученых отмечали это явление — смешение позитивных и негативных чувств к людям с физическими дефектами. Я, однако, иду дальше. В силу их негативного значения люди с физическими недостатками нередко подвергаются дурному обращению со стороны «нормальных», особенно если последние не задумываются о том, что делают.

Подтверждение необдуманного дурного обращения получено в двух проведенных мной и Энн Фроди экспериментах (Berkowitz & Frodi, 1979). Во втором из них студенток университета, которых вначале подвергли оскорблению, просили «осуществлять надзор» за мальчиком, которого они наблюдали на телеэкране. В половине случаев на телеэкране показывали мальчика с внешностью скорее «странной», нежели нормальной, а некоторые из испытуемых также слышали, что мальчик, разговаривая, заикается. После того как телевизор был выключен, мальчик якобы начинал выполнять серию учебных заданий, а испытуемым сообщали о каждой ошибке мальчика. Выполняя роль осуществляющих контроль, они должны были за каждую ошибку наказывать мальчика включением неприятного шумового «удара». По схеме использования «машины агрессии» Басса испытуемые были свободны в выборе интенсивности наказания (шума) в диапазоне 10-балльной шкалы, начиная от мягкого до решительно неприятного. Важно отметить, что испытуемые, осуществляя надзор, в то же время должны были выполнять еще и другое задание, так что они не были целиком сконцентрированы на своих действиях, когда нажимали на включающие шум кнопки.
На рис. 3-9 показана средняя интенсивность наказания, которому подвергали мальчика эмоционально возбужденные испытуемые за якобы допущенные им ошибки при выполнении всех 10 заданий. Читатель может видеть, что несколько рассеянные испытуемые проявляли большую готовность или желание наказывать, когда они воспринимали мальчика как страдающего двумя физическими недостатками: как имеющего странную внешность и заикающегося. У несчастного ребенка, имеющего оба дефекта, были все шансы быть подвергнутым импульсивному дурному обращению со стороны все еще рассерженных испытуемых, по-видимому, в силу того, что для женщин он обладал наибольшим негативным значением.

Рис. 3-9. Средняя интенсивность наказания мальчика (шумовые «удары» по 10-балльной шкале) как функция его внешности и речи (Berkowitz and Frodi, 1979).

РЕЗЮМЕ

Продолжая обсуждение эмоциональной агрессии, автор посвятил эту главу усиливающим агрессию влияниям негативного аффекта. Исследования на людях так же, как и на животных, показывают, что разного рода аверсивные стимулы, включая болезненные удары электротоком, ненормально высокую температуру и гнилостные запахи, могут стимулировать враждебность и агрессию. Агрессия не является неизбежной; испытывающее страдание животное или человек может предпочесть борьбе бегство, а открытая (явная) агрессия может включать защитный компонент. Во многих случаях, однако, как люди, так и животные, подвергаемые воздействию неприятными стимулами, проявляют тенденцию атаковать подходящую жертву, особенно если альтернативный способ действия оказывается невозможен. Важно отметить, что такое случается, даже когда агрессия не может ослабить аверсивную стимуляцию.

Теоретическая модель, основанная на подобных наблюдениях, предполагает, что и переживание гнева, и проявление агрессии осуществляется в виде последовательного процесса. Сначала, как предполагается, негативный аффект, порождаемый аверсивным стимулом, возбуждает как тенденцию к борьбе, так и тенденцию к бегству. Относительная сила этих противодействующих тенденций определяется биологическими факторами, научением и ситуативными факторами. Рудиментарное переживание гнева возникает из порожденных негативным аффектом физиологических, экспрессивно-моторных и когнитивных изменений, ассоциированных с тенденцией к борьбе, в то время как первичное чувство страха основывается на связанных с бегством физиологических, моторных и когнитивных реакциях. Эти чувства протекают параллельно их соответствующим поведенческим проявлениям, но не детерминируют их. С этой точки зрения, гнев скорее сопровождает, нежели создает подстрекательство к агрессии.

Данная модель также предполагает, что но крайней мере у человека, а возможно, и у других видов животных, экспрессивно-моторная готовность напасть на жертву сопровождается желанием причинить вред или даже уничтожить ее. Это подтверждается результатами эксперимента, показывающими, что люди, испытывающие боль, обнаруживают тенденцию причинять ущерб другим. Я полагаю также, что негативный аффект с особой легкостью может возбуждать чувство гнева и агрессивные наклонности, когда негативный аффект интенсивен, имеются специфически подходящие и доступные жертвы и когда индивид изначально не намеревался избегать неприятной ситуации.

Согласно проведенному в этой главе анализу, первые автоматические и непроизвольные реакции на негативный стимул могут быть быстро модифицированы, если эмоционально возбужденный человек будет думать о своих чувствах, о вызывающих их событиях, о том, как он понимает свое состояние, и о социальных правилах, касающихся эмоций и действий, которые могут соответствовать данным обстоятельствам. Таким образом, начальное рудиментарное переживание гнева может быть интенсифицировано, обогащено и дифференцировано, подавлено или вообще устранено.

Я полагаю, что полезно представлять эмоциональное состояние как сеть специфических чувственных составляющих, экспрессивно-моторных реакций, мыслей и воспоминаний, организованных таким образом, что активизация любого из компонентов имеет тенденцию к распространению и таким образом активизирует другие связанные с ним составляющие. Мысли и/или воспоминания, имеющие агрессивное значение, таким образом, могут генерировать агрессивные чувства и даже тенденции к агрессивным действиям.

Данные исследований, согласующиеся с этой формулировкой, показывают, например, что аверсивная стимуляция продуцирует враждебные и/или связанные с агрессией мысли, даже если никто намеренно не обращался плохо с испытуемыми, что печальные обстоятельства часто порождают не только печаль, но и гнев и что депрессивное состояние может возбуждать гнев и вызывать импульсивные акты агрессии. Однако, уделяя внимание своим чувствам, переживающие негативные эмоциональные состояния люди могут осуществлять самоконтроль, сдерживая свои порожденные негативным аффектом побуждения и, может быть, также уменьшая воспринимаемый ими собственный гнев.

Исходя из того факта, что эмоциональная агрессия подвержена автоматическим ситуационным влияниям, и развивая связанные с ним представления, глава заканчивается обстоятельным обсуждением роли определенных внешних стимулов (агрессивных ключевых сигналов). Я полагаю, что определенные стимулы окружающей ситуации могут интенсифицировать или даже активировать агрессивные наклонности, если стимулы имеют агрессивное значение и/или ассоциированы с болью и страданием. Эффект оружия является примером первого вида влияний, и довольно много исследований подтвердили его присутствие, особенно если испытуемые в данный момент находились в относительно возбужденном состоянии. Второй вид влияний проявляется в импульсивных и необдуманных актах агрессии, которые «нормальные» люди часто совершают в отношении лиц с физическими дефектами, по-видимому, в силу того, что вид этих несчастных напоминает «нормальным» о страдании и других неприятных состояниях.

Глава 4. МЫШЛЕНИЕ, И НЕ ТОЛЬКО

КОГНИЦИИ И ЭМОЦИИ

Теории эмоций. Чем определяется эмоциональное состояние? Когнитивные концепции эмоций. Экспериментальное подтверждение роли атрибуций в детерминировании эмоций. Свидетельства о некогнитивных влияниях на эмоции. Следствия экспрессивных реакций. Телесные реакции и когниции: модель ассоциативной сети. Значение мыслей.

В главах 2 и 3 подчеркивался относительно безотчетный и импульсивный характер многих актов гневной агрессии. Однако очевидно, что люди порой все же думают о том, что с ними происходит и как они могли бы поступать в данных обстоятельствах. Несомненно, что эти мысли могут влиять на то, что люди чувствуют и как они будут действовать.

В этой главе я сконцентрируюсь в основном на роли познавательных процессов, в частности мыслей, в формировании как эмоциональных состояний, гак и обусловленного ими поведения. Много внимания будет уделено обсуждению того, как на специфические чувства и поведение людей могут влиять их представления о причинах эмоционального возбуждения и о том, что может случиться в следующий момент.

Кроме того, я буду говорить о том, каким образом возникающие у нас в определенный момент мысли могут влиять на наши истолкования поведения других людей и на то, как мы будем вести себя по отношению к ним. Хотя акцент и будет сделан на когнитивных процессах, я продемонстрирую также, что и телесные реакции вносят свой вклад в эмоциональные переживания. Не все определяется только мыслями.

Для того чтобы прояснить некоторые теоретические вопросы понимания эмоций, с которыми мы будем в дальнейшем сталкиваться, я представлю результаты исследований и собственную аргументацию в контексте исторически сложившихся и современных теорий эмоций.

ТЕОРИИ ЭМОЦИЙ

ЧЕМ ОПРЕДЕЛЯЕТСЯ ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ?

С самого начала читатель должен ясно представить себе различия между взглядами, о которых я буду говорить здесь, и формулировками, излагавшимися мной в предыдущих главах. Я предполагаю, что когда люди сталкиваются с неприятными событиями (с тем, что неприятно по своей сути, либо с тем, что интерпретируется как негативное), то у них активируются разнообразные реакции: мыслительные, мнемические и телесные. Я также считаю, что идеационные, физиологические и экспрессивно-моторные реакции образуют основу эмоционального переживания. Мысли и убеждения, по-видимому, вступают в действие после того, как возбуждаются инициальные базовые эмоциональные реакции. Когнитивные концепции, описанные в этой главе, отличаются существенно иным подходом. Будучи значительно ближе к повседневному пониманию эмоций, они расценивают мысли как необходимые детерминанты эмоциональных реакций. Мы, вероятно, становимся рассерженными, только когда думаем, что с нами обошлись дурно или что кто-то намеренно нам угрожает, но желание причинить ущерб другому лицу появляется у нас как следствие гнева.

Я не хотел бы в целом отрицать такой подход; он представляется верным для большинства из нас, и имеет солидную эмпирическую основу. С моей точки зрения, этот подход, однако, страдает существенной неполнотой. Можно сказать, что развитие эмоционального переживания значительно сложнее того, что видится при когнитивном/повседневном подходе. Прежде всего, давайте кратко рассмотрим, как понимаются эмоции с позиции когнитивного подхода.

КОГНИТИВНЫЕ КОНЦЕПЦИИ ЭМОЦИЙ

Какие интерпретации продуцируют гнев?

Хотя психологи, принимающие когнитивный подход, расходятся в деталях, все они придерживаются одной и той же базисной предпосылки: интерпретация вызывающего возбуждение события играет важнейшую роль (Weiner, 1985). Давайте рассмотрим в качестве иллюстрации следующую ситуацию:

Джейн Смит, незамужняя женщина лет 35, познакомилась с симпатичным мужчиной. Они, похоже, понравились друг другу и договорились встретиться после работы в расположенном неподалеку ресторане. Джейн приходит первой. Прождав около часа, она решает, что мужчина на свидание не придет.

Как будет реагировать Джейн? С точки зрения здравого смысла и когнитивных теорий, ее чувства — будет ли она испытывать ярость, печаль или подавленное настроение — зависят от того, как она интерпретировала случившееся. Это представляется очевидным. Но какой вариант интерпретации приведет к чувству гнева, а какой вызовет иную эмоцию? Сначала я приведу некоторые варианты ответа на этот вопрос, предлагаемые когнитивистами, а затем представлю собственную точку зрения.

Оценки и атрибуции. К сожалению, не псе когнитивистски ориентированные теоретики пользуются одной и той же терминологией при попытках объяснить, как различные виды перцепции порождают различные эмоции. Некоторые из авторов, занимающихся данной проблематикой, говорят об оценках применительно к почти любому случаю интерпретации или оценивания ситуации, в то время как другие предпочитают говорить об атрибуциях, под которыми обычно имеются в виду убеждения личности относительно причины возбуждающего эмоцию события. Анализ эмоций, предлагаемый Бернардом Вайнером, представляет хороший пример последнего из этих вариантов словоупотребления. Он говорит, что люди склонны приходить в состояние гнева, когда сталкиваются с неприятным опытом и приписывают его внешней причине (нечто иное, нежели они сами), которая могла бы быть контролируема ответственным за нее субъектом или объектом. В нашем примере Джейн была бы рассержена в той степени, в которой она обвинила бы мужчину за то, что он не явился на свидание, и полагала бы, что он мог прийти, если бы действительно хотел этого.

Один из возможных способов преодолеть терминологическую путаницу в данной области состоит в том, чтобы применить дефиницию, сформулированную Ричардом Лазарусом (см.: например, Lazarus & Smith, 1989). Он считает необходимым различать «знание» и «оценку». Знание означает убеждение (мнение) относительно фактов, с которыми человек имеет дело. Истолкование Джейн того, почему мужчина не пришел на свидание, является примером такого знания (или убеждения, мнения). Многие атрибуции представляют примеры знания в этом смысле. Оценка, согласно Лазарусу, должка быть ограничена убеждениями (мнениями) относительно личного значения данного события для благополучия индивида. Лазарус доказывает, что сильные чувства не возникают, если подобного рода оценка отсутствует. С его точки зрения, Джейн не была бы сильно возбуждена, если бы поведение мужчины не оказалось лично высоко значимым для нее в плане ее «я»-концепции.

Дименсии убеждения (мнения) в эмоциональных ситуациях. Следуя примеру Лазаруса, исследователи когнитивистской ориентации (см.: Roseman, 1984; Scherer, 1984; Smith & Ellsworth, 1985) полагают, что связанные с эмоциями знания (или убеждения) могут быть описаны в терминах относительно небольшого числа подлежащих им дименсий. Локализация любого из убеждений относительно этих когнитивных дименсий детерминирует результирующее эмоциональное переживание.

Примером этого вида анализа служит эксперимент Смита и Элсворта, которые просили студентов университета вспомнить и описать различные возбуждающие эмоции ситуации. Исследователи нашли, что ситуации, воспринимавшиеся их респондентами, могли быть охарактеризованы в значительной степени следующим образом: 1) насколько приятными они были; 2) как много усилий потребовалось, чтобы справиться с ними; 3) в какой степени ситуации требовали их личного внимания и активного участия; 4) степень определенности в понимании индивидом происходящего; 5) степень, в которой данный индивид скорее, чем кто-либо другой, ответствен за случившееся; 6) степень, в которой никто из участников не мог контролировать или влиять на то, что случилось.

Не все из дименсий важны для каждой эмоции. Смит и Элсворт в основном согласны с анализом провоцирующих гнев событий, предложенным Вайнером. Они нашли, что, когда люди испытывают чувство гнева, обычно они оценивают возбуждающую эмоции ситуацию как обусловленную чьими-то действиями (т. е. кто-то ответствен за неприятное событие) и думают, что случившееся могло быть подконтрольным (т. е. от кого-то зависело, произойдет оно или нет). Однако Смит и Элсворт расширили концепцию Вайнера следующим положением: большинство людей рассматривает возбуждающую гнев ситуацию как решительно неприятную и требующую значительных усилий. (По существу, это означает, что индивид, оказывающийся в подобной ситуации, испытывает интенсивное возбуждение и должен прилагать усилия, чтобы справиться с неприятным событием.) Теоретически Джейн была бы рассержена в такой степени, в какой она была бы уверена, что мужчина был лично ответствен за то, что не явился на свидание, и был в состоянии контролировать случившееся. Ситуация также была бы исключительно неприятной для нее и, по всей вероятности, вызвала бы у нее сильное эмоциональное возбуждение.

Вне зависимости от того, говорят ли они об «оценках» или об «атрибуциях», другие теоретики доказывают, что необходимы еще и другие убеждения (суждения, мнения) для того, чтобы вызвать у субъекта чувство гнева. Как я уже отмечал в главе 2, Джеймс Эверилл утверждает, что гнев — это обвинение в том, что с нами поступили дурно. Мы, вероятно, будем испытывать гнев не только потому, что нам не удалось получить то, что мы хотели, и обвиняем кого-то за эту неприятность (т. е. мы считаем, что кто-то был ответствен и мог повлиять на то, что случилось), но также и потому, что считаем действия этого другого человека несправедливыми или нарушающими социальные нормы. Иными словами, согласно Эвериллу, Джейн была бы рассержена в той степени, в какой она считала бы, что этот мужчина намеренно поступил с ней нехорошо. Лазарус идет еще дальше. С его точки зрения, гнев возникает только лишь в том случае, если событие трактуется как лично значимое, а также когда подвергающийся воздействию человек неуверен в своей способности справиться с ситуацией. Джейн испытывала бы чувство гнева лишь в той степени, в какой она думала бы, что поведение мужчины, не пришедшего на свидание, представляет для нее какую-то угрозу (Averiil, 1982; Lazarus & Smith, 1989). В верхней половине рис. 4-1 представлены различные типы оценок и атрибуций, по всей вероятности, вызывающих чувство гнева.

Рис. 4-1. Схематическое описание двух когнитивных концепций гнева.

Но что, если нет возможности кого-либо обвинить? Я хочу на время отложить обсуждение недостатков этих концепций, но должен остановиться на одном важном моменте, отмеченном некоторыми когнитивистски ориентированными теоретиками. Разумеется, читателю известно (и я уже упоминал об этом), что люди иногда приходят в состояние гнева, даже если обвинять совершенно некого. Вы можете рассердиться из-за своей машины, если она вдруг сломается во время поездки, или начать беситься из-за погоды, если гроза испортила вам пикник, и даже можете разразиться проклятиями, если полка, которую вы только что прикрепили, вдруг оборвалась. В этих, как и во многих других случаях неприятные события не могут быть приписаны чьему-либо злонамеренному действию, но гнев все равно возникает. Почему? Часто встречаемый ответ на этот вопрос состоит в том, что люди действительно думают, что те или иные конкретные обстоятельства ответственны за постигшие их разочарования. Они расценивают вещь — машину, грозу, полку или любой раздражающий их объект — как некое «существо» или «сущность» и обвиняют его в злонамеренности. «Эта проклятая штука опять меня подвела»,— так, вероятно, они думают и, как следствие, злятся на вещь, которая «поступила с ними нехорошо или несправедливо».

Многие из читателей, несомненно, согласятся с такой возможностью. Разве нам не знакомы подобные мысли, приходящие в голову, когда мы попадаем в неприятные ситуации? Быть может, мы склонны приписывать наши неприятности некой специфической «сущности», даже когда ответственной на самом деле была та или иная имперсональная естественная сила. Я вернусь к рассмотрению этой возможности несколько позже.

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЕ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ РОЛИ АТРИБУЦИЙ В ДЕТЕРМИНИРОВАНИИ ЭМОЦИЙ

Большая часть эмпирических данных, подтверждающих представленный выше анализ, была получена в исследованиях, проводимых в естественных условиях, когда обычных людей спрашивали об их эмоциональных состояниях. Эти сообщения являются источниками ценной информации об эмоциях, но они подвержены искажающим влияниям. В их числе помыслы респондентов о желаемом (wishful thinking), попытки постфактум представить данное событие в лучшем свете, ранее усвоенные представления о природе того или иного специфического эмоционального состояния и т. д. Единственный способ исключить подобные источники ошибок состоит в том, чтобы дополнить исследования в естественных условиях экспериментами, в которых ситуационные влияния подвергаются намеренным манипуляциям. К счастью, социальными психологами было проведено немало экспериментов, продемонстрировавших влияния атрибуций на эмоциональные реакции.

Двухфакторная теория эмоций Шехтера—Зингера

Большинство современных теоретических построении относительно роли атрибуций в порождении эмоций берет свое начало от широко известной когнитивной теории эмоций, опубликованной Стэнли Шехтером и Джеромом Зингером в 1962 году (Schachter, 1964; Schachter & Smith, 1962). (Моя собственная концепция, трактующая роль мыслительных процессов в формировании эмоциональных состояний после того, как были возбуждены инициальные, относительно примитивные эмоциональные реакции, представленная в главе 3 и схематически проиллюстрированная на рис. 3-2, также разрабатывалась не без влияния этой теории.) Любое обсуждение роли когниций в развитии чувства гнева было бы существенно неполным без рассмотрения этой теории.

Шехтер и Зингер начали свой анализ с того, что подвергли сомнению идею (выдвинутую У. Джеймсом и другими) о том, что конкретные эмоции являются функцией специфических телесных реакций. Согласно Щехтеру и Зингеру, мы не потому чувствуем гнев, что наши мышцы напрягаются, челюсти сжимаются, пульс учащается и т. д., но потому, что мы испытываем общее возбуждение и у нас имеются определенные когниции относительно природы нашего возбуждения.

Согласно этой теории, когда люди сталкиваются с возбуждающим эмоцию событием, они, вероятно, вначале испытывают нейтральное и недифференцированное физиологическое возбуждение. Теоретически то, что происходит дальше, зависит от того, знают ли они о том, почему возбуждены, и что они чувствуют. Если люди не уверены относительно того, какую эмоцию они переживают, то, вероятно, будут искать в ситуации ключевые сигналы, которые могли бы помочь им объяснить природу данных ощущений. «Что я чувствую?» — спрашивают они себя, быть может, на бессознательном уровне. «Я боюсь, взволнован, рассержен или что?» Они ищут ответ. Однако если С самого начала они понимают, чем вызвано их возбужденное состояние и каковы их чувства, то им не приходится искать информацию о происходящем: они уже знают, в чем дело. В любом случае, согласно Шехтеру и Зингеру, у возбужденных людей затем будет формироваться мнение о природе испытываемых ими состояний, и это знание будет, вероятно, трансформировать общее недифференцированное состояние возбуждения в специфическое эмоциональное переживание.

Нижняя половина рис. 4-1 иллюстрирует применение данной теории к чувствам Джейи из использованного мной примера. Теоретически после того, как мужчина на свидание не явился, вначале она испытывает состояние общего возбуждения. Затем у Джейн довольно быстро появляется мысль о том, почему она возбуждена и каковы ее чувства: «Видимо, я расстроена из-за того, что он не пришел. Вероятно, я рассержена на него». Это суждение сформировало ее эмоциональное состояние, таким образом, что она переживает чувство гнева.

Я кратко опишу часть остроумного эксперимента, проведенного Шехтером и Зингером, чтобы проиллюстрировать эту теорию в действии.

Под предлогом того, что проводится исследование влияния на зрение определенного (фиктивного) витамина, испытуемым сказали, что им будет сделана инъекция эпинефрина, который вызывает физиологическое возбуждение и такие симптомы, как учащенное биение сердца и прилив крови к лицу. Другой половине испытуемых была сделана инъекция нейтрального солевого раствора, не оказывающего заметного действия на нервную систему. (Читатель видит, что ощущения, вызываемые эпинефрином, несколько похожи на те, что мы испытываем в состоянии гнева.) В контексте нашего обсуждения важным является следующий момент. Половине испытуемых, получивших дозу эпинефрина, было сообщено, что у них проявятся побочные эффекты (например, что они будут чувствовать учащенное сердцебиение), в то время как другая половина никакой информации о подобных побочных эффектах не получила. В результате, когда участники эксперимента начинали ощущать симптомы вызванного препаратом возбуждения, те из них, которые знали об этих эффектах, могли приписать свои ощущения действию препарата, в то время как неинформированные относительно данных симптомов, вероятно, не понимали, что именно их возбудило и что означают эти ощущения. Испытуемым, получившим инъекцию плацебо, также ничего не сообщалось о побочных эффектах.
После введения испытуемому дозы «витамина» в комнате, где он находился, появлялся человек, якобы подвергнутый такой же процедуре, но который на самом деле был помощником экспериментатора. Им сообщалось, что до начала исследования зрения придется подождать около двадцати минут, а за это время следует заполнить опросник. Помощник экспериментатора начинал выражать сильнейшее раздражение и гнев по поводу личного характера вопросов, содержащихся в опроснике. Наконец он рвал опросник на мелкие куски и выбегал из комнаты. Все это время действия настоящего испытуемого фиксировались наблюдателем через одностороннее зеркало. Целью эксперимента было определить, в какой степени испытуемые проявляют гнев, подражая помощнику экспериментатора и/или делая гневно-критические замечания по поводу исследования, опросника или того и другого.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 ← предыдущая целиком следующая → © 2003-2011 Н.И.Козлов Создани сайта — «Белая Чайка» Страница сформирована за 1.39 сек SQL запросов: 192