Проявление признаков гнева
Связь между экспрессивно-моторными реакциями и эмоциональным состоянием особенно устойчива в случае переживания гнева. Именно таким образом, как и утверждает теория ассоциативной сети, выражение лица и телесные реакции, ассоциированные с агрессией: сжатые зубы, опущенные вниз и сведенные брови, напряженные мышцы и сжатые кулаки и т. д. — определенно могут активировать чувства гнева и враждебные мысли.
Шекспир понимал подобные влияния. Когда его персонаж король Генрих V призывал своих солдат атаковать французов в битве при Гарфлере, он побуждал их «имитировать действия тигра», перенимая у него выражение ярости:
Кровь разожгите, напрягите мышцы…
Глазам придайте разъяренный блеск…
Сцепите зубы и раздуйте ноздри;
Дыханье придержите; словно лук,
Дух напрягите.
Демонстрируя ярость выражением своего лица и жестами, мы иногда можем, по крайней мере в определенной степени, привести себя в состояние гнева. Следует, однако, иметь в виду, что выражение лица и телесные реакции обычно не оказывают большого влияния на переживаемые эмоции. Мы не приходим в состояния сильнейшего гнева или ярости просто оттого, что скрипим зубами и рычим на кого- то. Эффект обратной связи обычно бывает не слишком сильным,
а иногда и вообще отсутствует. Понятие ассоциативной сети предлагает объяснение того, почему такое возможно. Другие компоненты эмоциональной сети также связаны с чувствами и с ассоциированными с ними тенденциями к действиям (определенные воспоминания, а также, возможно, некоторые виды физиологических реакций), и эти другие компоненты могут в данном случае не действовать или быть активированы лишь в слабой степени. Не исключено даже, что другие идеи и воспоминания могут интерферировать с возбуждением эмоционального состояния. Некоторые из испытуемых в описанном выше эксперименте Рутледжа—Хупки могли думать о том, что они делают, приводя в движение свои лицевые мышцы согласно указаниям экспериментатора, и возникающие вопросы могли интерферировать с активацией их эмоциональных сетей. Аналогичным образом мы можем представить себе английского солдата в битве при Гарфлере, испытывающего мучительное беспокойство по поводу того, что его могут убить, даже если он усвоил агрессивный вид и позу, внушаемые королем Генрихом. Он мог задавать самому себе вопросы: «Что я делаю, здесь? Почему я оставил Англию? Надо ли мне умирать?» Подобные мысли также могли препятствовать полной активизации сети ассоциаций, включающей связь гнева и агрессии.
Предостережение относительно проявления гнева. Даже при условии интерференции наших мыслей мы, вполне возможно, все же индуцируем у себя некоторую степень гнева и агрессивности, выражая физические признаки гнева. Нам часто советуют выражать свои чувства, а не держать гнев «закупоренным в бутылке». Подобные рекомендации не слишком точны, но, по-видимому, нас призывают открыто проявлять физические признаки гнева выражением лица, движениями рук и всего тела. Исследования и рассмотренная мной здесь теория свидетельствуют о том, что неконтролируемая моторная экспрессия гнева в действительности может принести больше вреда, чем пользы. Вместо того чтобы чувствовать себя лучше, мы можем интенсифицировать свой гнев. Может быть полезным выговориться о своих чувствах, но вряд ли можно считать разумной и полезной идею о том, чтобы рекомендовать кричать, вопить и пинать резиновую куклу Бобо. Я буду говорить подробнее об этом в главе 11.
Настроения могут влиять на мысли
Не приходится сомневаться в том, что, как утверждается в теории ассоциативных сетей, настроения людей могут влиять на мысли и даже на воспоминания, приходящие на ум в данный момент. Влияния негативных настроений на когнитивные процессы несколько сложнее, чем влияния позитивных настроений, быть может потому, что многие люди стараются не думать о неприятных вещах, когда они чувствуют себя плохо, но и тот и другой тип настроения может оказывать определенное влияние на то, какие у них возникают идеи, как они смотрят на окружающий мир и что им приходит на память в данный момент.
Несомненно, все мы осознаем, как все вокруг нас выглядит ярче и лучше, когда мы чувствуем себя хорошо. Приятные чувства связаны в нашей психике с позитивными мыслями и воспоминаниями, и в результате при этом мы склонны благожелательно думать о разнообразных вещах. Мы также проявляем тенденцию относительно быстро вспоминать приятные события, когда мы счастливы. Психологические эксперименты многократно и разнообразными способами продемонстрировали эти эффекты. Показано, что, когда люди находятся в хорошем настроении, они более склонны (по сравнению с тем случаем, когда они находятся в нейтральном настроении) рассматривать самих себя и даже то, чем они владеют, относительно позитивно, менее склонны рассматривать мир как опасный и предпочитают умеренный риск1.
В случае негативных настроений наблюдаются тенденции к противоположным эффектам, хотя и не столь выраженные, возможно, вследствие упоминавшихся мной механизмов самозащиты. Когда люди по той или иной причине чувствуют себя плохо, многие из них склонны вспоминать неприятные вещи, думать менее хорошо о самих себе и усматривать больше рискованных ситуаций и опасностей в окружающем мире2.
_____________
1 Обсуждение глубоких положительных влияний позитивного настроения представлено в работах Alice Isen (1984, 1987).
2 Эти влияния описываются в работах: Bower (1981); Johnson & Tversky (1983); Johnson & Magaro (1987); Snyder & White (1982); Teasdale (1983); Wright & Mischel (1982).
Р. Бэрон продемонстрировал негативные эффекты отрицательных эмоций в экспериментах, где симулировалось интервью с желающими получить работу. У участников эксперимента — студентов университета индуцировалось радостное, нейтральное, или печальное настроение, после чего они «интервьюировали» молодого человека, исполнявшего роль претендента на получение работы, задавая ему ряд стандартизированных вопросов. Затем испытуемые должны были дать оценку человека, и, как оказалось, эти оценки подвергались влиянию их настроения. Испытуемые, находившиеся в хорошем настроении, характеризовали претендента на получение работы как очень «симпатичного» и обладающего высоким «общим потенциалом», в то время как те из испытуемых, у которых было индуцировано плохое настроение, давали ему весьма низкие оценки. Еще более интересно то, что воспроизведение испытуемыми информации, полученной ими от человека, которого они интервьюировали, также претерпело влияние настроения. Когда их попросили вспомнить, что этот человек говорил о себе, те из них, которые чувствовали себя плохо, меньше всего вспоминали о его позитивных личностных качествах, в то время как испытуемые, которые были в хорошем настроении, не вспоминали ни о каких отрицательных чертах, упоминавшихся претендентом на работу (Baron, 1987).
Враждебные мысли могут порождаться неприятными чувствами
Предлагаемый здесь теоретический анализ идет еще дальше. Возникает предположение о том, что ассоциации в нашей психике связывают неприятные чувства не только с негативными мыслями в общем, но также и с идеями и воспоминаниями гневного или агрессивного значения. Как следствие, когда мы пребываем в негативном настроении, существует большая вероятность того, что у нас появятся враждебные мысли и мы будем вспоминать столкновения и конфликты, случавшиеся в прошлом. Бренда Руле и ее коллеги представили свидетельства, подтверждающие первый из этих эффектов, о чем уже упоминалось в главе 3. Испытуемые, находившиеся в чрезмерно жарком помещении, проявляли тенденцию выражать враждебные мысли при сочинении рассказов с эмоционально насыщенным содержанием. В моем собственном лабораторном исследовании были получены аналогичные результаты. Испытуемые — студентки университета, находившиеся в дискомфортных условиях по сравнению с сокурсницами, находившимися в нормальных условиях были более склонны вспоминать о случавшихся в прошлом конфликтах при воспроизведении в памяти важных инцидентов, связанных с их друзьями или посторонними людьми. Помимо этого у них обнаружилась также тенденция оценивать нейтральных лиц более неблагоприятно (Rule, Taylor & Dobbs, 1987; см. также: Berkowitz, 1990).
Все это имеет непосредственное отношение к тому, о чем уже была речь при обсуждении когнитивных теорий эмоций. Пытаясь объяснить, почему мы иногда бываем рассержены неприятными сюрпризами судьбы, такими, как шторм, внезапный шквальный порыв ветра или автомобильная авария, сторонники атрибутивного подхода обычно говорят, что мы думаем о событии как о вызванном некой специфической сущностью, чьей-то «злой волей».
Хотя подобное объяснение и представляется справедливым, здесь действуют и иные процессы, побуждающие нас обвинять естественные силы или неодушевленные объекты в наших бедах. Неудовольствие, порожденное неприятными событиями, ведет к появлению всевозможных враждебных мыслей. По крайней мере некоторые из них могут быть направлены на все, что каким-либо образом выделяется в окружающей ситуации, включая и воспринимаемый источник негативного аффекта. Другими словами, враждебные мысли появляются вместе с нашим гневом и мы думаем плохо обо веем, что привлекает наше внимание. Одним из следствий является то, что мы обвиняем все то, что оказывается в центре нашего внимания в данный момент (гроза, ветер, машина или все что угодно). Гнев и враждебные мысли могут возникать прежде, чем мы начнем обвинять.
ЗНАЧЕНИЕ МЫСЛЕЙ
Люди, конечно, действуют так, как они думают, а их мысли, разумеется, могут влиять на то, что они делают и как себя чувствуют, находясь в состоянии эмоционального возбуждения. Оценки и атрибуции, естественно, не имеют подавляющего значения, но определенно могут оказывать существенное влияние. По крайней мере, интерпретации могут определять, будет ли событие приятным или неприятным, насколько сильны окажутся результирующие чувства и станут ли действовать сдерживающие силы (ограничения).
Необходимо также иметь в виду, что когнитивные процессы могут действовать и другими путями, а не только через оценки и атрибуции. Дальше в этой главе я буду обсуждать некоторые из этих влияний.
СОХРАНЕНИЕ ВРАЖДЕБНОСТИ: НЕГАТИВНЫЕ ВЛИЯНИЯ «ПЕРЕЖЕВЫВАНИЯ» В МЫСЛЯХ ТОГО, ЧТО ПРОИЗОШЛО
Болес 40 лет назад Теодор Ньюкомб, один из ведущих специалистов в социальной психологии, сделал наблюдения относительно того, почему враждебные установки часто оказываются столь устойчивыми. Когда кто-то нас разозлит, отмечал Ньюкомб, мы склонны отвернуться от этого субъекта и прервать дальнейшее общение с ним (Newcomb, 1947). Наше нежелание иметь дело с оскорбившим нас может означать, что мы не сможем получить никакой смягчающей или благоприятной, свидетельствующей в пользу этого человека информации и, как результат, будем продолжать видеть его или ее в черном свете. Кроме того, как отмечал А. Тессер из университета Джорджии, наше отрицательное мнение может усиливаться с течением времени (Sadler & Tesser, 1973; Tesser, 1978; Tesser & Johnson, 1974). Интересно, не этот ли факт имел в виду английский поэт У. Блейк, когда писал в «Дереве яда»:
Враг обиду мне нанес —
Я молчал, но гнев мой рос.
Заострение и усиление негативной концепции
Почему негативные мнения людей о других людях часто усиливаются? Одна из возможных причин, которой придает большое значение Тессер, состоит в том, что когда рассерженные люди продолжают думать о фрустрировавшем их человеке, их представление о нем претерпевает определенное заострение. Не получая противоположной информации, они забывают несогласующиеся детали, которые раньше затемняли образ другого человека. И они становятся более категоричными в своих оценках центральных черт сформировавшегося у них негативного образа. Гнев поэта мог стать сильнее не потому, что он не выразил свои чувства, а потому, что он изолировал себя от любой возможной информации о своем враге и постоянно думал об этом человеке, тем самым усиливая свое неблагоприятное мнение о нем.
Мысли могут стимулировать чувство гнева и агрессивные побуждения
Гипотеза ассоциативной сети говорит нам также и о следующем: как чувство гнева вызывает враждебные мысли, так и негативные мысли о ком-то могут активировать чувство гнева и даже агрессивные побуждения. Таким образом, в «Дереве яда» поэт остается возбужденным и, может быть, даже стимулирует себя к еще более сильному гневу, продолжая думать и думать о дурных чертах и/или скверном поведении своего врага. Помимо того, что сохраняется неизменной негативная установка (враждебность), его мысли вызывают у него гнев, стимулируя другие враждебные мысли, и возбуждают стремление причинить вред своему врагу.
В этой связи А. Бандура отмечал, что люди могут сексуально возбудиться собственными эротическими фантазиями, могут испытывать чувство страха, воображая опасные ситуации, и «могут вгонять себя в состояние гнева, без конца пережевывая в мыслях нанесенные им обиды». Он иллюстрирует этот процесс, приводя пример мужа, постоянно размышляющего о предполагаемой неверности своей жены. Этот человек в течение двух лет только и думал о том, как его жена поцеловала другого мужчину на вечеринке в канун новогоднего праздника. Потом, возбужденный сценой убийства, показанной по телевидению, он застрелил своего мнимого соперника (Bandura, 1973, р. 45). Как и во всех подобных случаях, эмоционально насыщенные мысли у этого человека активировали чувства, образы и даже побуждения к действию — все факторы, имеющие то же самое значение и, таким образом, ассоциированные с его мыслями.
Понятие «прайминга» (priming)
Психологи, интересующиеся влияниями когнитивных процессов, обычно обозначают описанный выше феномен словом «прайминг». В основном при этом имеется в виду то, что инициальные мысли служат «затравкой» (делают доступными сознанию) для других, семантически близких мыслей. Так как эти мысли обычно не слишком доступны сознанию индивида, велика возможность, что они будут актуализироваться, если ситуация окажется подходящей. Здесь особенно важно то, что «затравочные» мысли способны активизировать в сознании человека того или иного рода концепцию или схему интерпретации и что эта схема может определять, как будет истолковываться релевантная информация. (Теоретический анализ, предлагаемый мной в данной книге, идет дальше, предполагая, что мысли связаны в памяти не только с эмоциями, но и с экспрессивно-моторными реакциями, так что активирование любого из этих компонентов в ассоциативной сети воздействием первичного стимула будет активировать и другие компоненты.)
Многие социально-психологические эксперименты, посвященные исследованию данного феномена, имеют прямое отношение к агрессии. В общем, они продемонстрировали, что даже, казалось бы, невинные столкновения с теми или иными вещами, имеющими враждебное значение, могут возбудить враждебные мысли, которые затем могут формировать наши впечатления о других людях1.
____________
1 Ранние демонстрации этого эффекта описаны в работах: Higgins, Rholes & Jones (1977); Sruil Wyer (1979).
Таким образом, если, например, нам случается прочитать какие-то отрывки из книги, наполненные словами, имеющими враждебное значение, то в течение какого-то времени после этого с большой вероятностью мы можем негативным образом интерпретировать неоднозначное поведение других людей. Что, может быть, еще более важно, все это может вести к открытой агрессии.
Этот эффект наблюдался в эксперименте, проведенном Ч. Карвером, Р. Ганелленом, У. Фромингом и У. Чамберсом (Carver, Ganellen, Framing & Chambers, 1983). В первой фазе эксперимента испытуемые, якобы для исследования процессов обучения, получили 30 наборов из четырех слов. Их попросили составлять из этих наборов осмысленные, состоящие из трех слов предложения. Одна группа испытуемых была подвергнута воздействию с целью возбуждения враждебной «затравки». Испытуемые этой группы получили наборы слов, 80% которых имели враждебное содержание (например, «бьет, он, ее, им»). Вторая группа испытуемых получила набор слов, 80% которых имели нейтральное значение (например, «дверь, укреплять, он, открытый»). Вскоре после этого участники эксперимента проходили через процедуру «обучения» посредством так называемой «машины агрессии» Басса (см. главу 13); в процессе которой они должны были наносить удары сокурснику электрическим током каждый раз, когда тот допускал ошибку в серии, состоящей из 20 проб.
Как и предполагалось, исходя из теории, те испытуемые, которые составляли предложения, имеющие враждебное значение, проявляли большую суровость, наказывая «ученика», сравнительно с испытуемыми контрольной группы, которым пришлось составлять лишь немного враждебных сентенций. В то время как средняя интенсивность ударов электротоком в контрольной группе равнялась показателю 2,2 единицы (по шкале от 1 до 10), у испытуемых, подвергавшихся враждебной «затравке», этот показатель равнялся 3,3 единицы, т. е. был значительно выше.
В ряде моих собственных экспериментов были получены сходные результаты, хотя я и не всегда интерпретировал их с точки зрения эффекта «прайминга». Какая бы терминология ни использовалась, подобные исследования показали, что демонстрация материала с враждебно-агрессивным значением — например, сцен насилия на кино- и телеэкранах — способствует усилению недружелюбность к другим людям и может даже интенсифицировать проявление явной агрессии. Я буду рассматривать все это более подробно в главе 7 при обсуждении влияния демонстрации насилия в масс-медиа. Здесь приведу только один пример эксперимента, который показал, что мы вряд ли будем иметь «катареический» эффект разрядки накопившихся агрессивных побуждений посредством враждебного юмора. На самом деле подобный юмор может даже провоцировать враждебное поведение по отношению к другим людям.
В этом эксперименте испытуемые женщины слушали запись враждебного или невраждебного рутинного юмористического разговора после того, как они прослушали запись разговора женщины, желающей получить работу, высказывающей либо нейтральные, либо язвительные замечания в адрес студенток университета. Затем они оценивали претендентку на получение работы, думая, что их оценки могут повлиять на ее шансы получить эту работу. Язвительные замечания побуждали оскорбившихся испытуемых к более жестким оценкам женщины, желающей получить работу. Хотя две группы испытуемых не отличались в плане их юмористического настроя, те из них, которые были оскорблены претенденткой на получение работы, оценивали ее более негативно, прослушав враждебный юмор, нежели те, которые не слушали ее язвительных комментариев (Berkowitz, 1970 а).
Данные этого исследования могут помочь нам понять поведение ревнивого мужа, о котором я упоминал выше. Он был готов атаковать своего мнимого соперника, поскольку все время оставался возбужденным непрестанным мысленным «пережевыванием» воображаемого оскорбления, нанесенного ему этим человеком. Сцена насилия, увиденная им на телеэкране, продуцировала у него агрессивные мысли и усилила его агрессивное побуждение. В результате он стал еще более разъяренным и атаковал соперника. Совершенно очевидно, он не истощил свой гнев, предаваясь агрессивным фантазиям или созерцая сцены, в которых люди избивали друг друга. Демонстрация подобных зрелищ делает людей более агрессивными, чем они могли бы быть.
МЫСЛИ ВЛИЯЮТ НА СДЕРЖИВАНИЕ АГРЕССИИ
Помимо возбуждающего влияния, мысли могут влиять на нас, ослабляя или усиливая действие психологических механизмов сдерживания. До сих пор я акцентировал в этой книге негативную сторону, условия, которые побуждают нас вести себя грубо или агрессивно, но мало говорил о позитивной стороне человеческого характера. Всякое целостное описание человеческой агрессии должно учитывать также и позитивные человеческие качества и, в частности, относительно цивилизованный характер нашего поведения в повседневной жизни. Подавляющее большинство людей лишь редко проявляет физическую агрессию. Мы не занимаемся тем, чтобы выискивать, на кого бы напасть, и не стремимся вступить в драку с первым встречным. Если мы и атакуем кого-либо физически или вербально, то это случается нечасто,— в общем, большинство из нас в большей или меньшей степени не склонны причинять зло другим людям.
Частично это нежелание проявлять агрессию объясняется, конечно, тем, что мы боимся наказания — хотя бы неодобрения, если не прямого возмездия. Действительно, как будет показано в части 4 этой книги, посредством угрозы наказания при определенных ограниченных условиях агрессию можно успешно контролировать. Наша воспитанность, однако, играет большую роль, нежели угроза наказания. Очень часто, испытывая желание ударить оскорбившего нас человека, мы все же сдерживаемся, потому что научились порицать агрессию, научились тому, что не должно атаковать других ни физически, ни вербально. Проявление агрессии было бы нарушением нашего социального кодекса и норм адекватного поведения, и нам пришлось бы порицать самих себя.
Анонимность, риск быть пойманным и самоконтроль
Скептики могут спорить с моим утверждением о том, что большинство людей руководствуется своим собственным кодексом неагрессивности. Они могут настаивать на том, что относительно немногие люди сдерживают свою агрессивность вследствие развитого внутреннего чувства соответствия или несоответствия поведения моральным. нормам. Они могут утверждать, что именно угроза наказания сохраняет социальный порядок. Зигмунд Фрейд разделял этот пессимистический взгляд на природу человека. (В главе 12 «Биология и агрессия» я буду обсуждать его концепцию «инстинкта смерти».) Он придерживался мнения, что для сохранения цивилизованного общества нужна сила. Без угрозы наказания, считал Фрейд, неконтролируемые примитивные побудительные силы вырвались бы на свободу, что привело бы к разгулу беззакония.
Освобождаем ли мы себя от социальных норм в условиях отсутствия социального контроля? Часто ли нам случается наблюдать, как обычно законопослушные граждане превращаются в нарушителей закона, когда они думают, что могут безнаказанно им пренебречь? Подобное наблюдалось во многих американских городах во время разгула общественных беспорядков в 60-е годы. Нервы у многих чернокожих были до предела взвинчены накопившимся возмущением по поводу социальной несправедливости. Кроме того, вспышки гнева подогревались обвинениями в адрес полиции, а также — во многих случаях, как уже было показано в главе 3, — сильным раздражающим воздействием необычайной жары. Толпы чернокожих буйствовали под покровом ночи, поджигая и грабя магазины в своих гетто. В Канаде белые, которые обычно были вполне мирными и добропорядочными гражданами, пользуясь ночной темнотой, также творили подобные вещи. Когда монреальская полиция в октябре 1969 года начала забастовку и отказалась выполнять свои обязанности, то слоняющиеся по городу с виду обычные граждане принялись бесчинствовать, нарушая работу транспорта, разбивая витрины, грабя и поджигая магазины, и порядок был восстановлен лишь после того, как вмешалась армия, а полиция снова приступила к своей службе (Time, Oct. 20, 1969). Действительно ли нам присущи базисные природные наклонности к насильственным действиям и вспышкам буйства? Быть может, они только спрятаны под тонким слоем внешнего лоска воспитанности, выработанного угрозами наказания? Эксперимент, проведенный Ф. Зимбардо в Нью-Йоркском университете, как будто бы подтверждает, что это действительно так.
Зимбардо собрал группы из четырех человек — студенток университета и предложил каждой группе прослушать интервью психолога с другими студентками. Как нетрудно догадаться, ответы интервьюируемых были подготовлены экспериментаторами заранее. Эти ответы были высокомерными и вызывающими в одном случае и весьма приятными и доброжелательными — в другом. Что особенно важно в плане обсуждаемого здесь вопроса, это то, что в половине групп испытуемые были одеты в одинаковые длинные лабораторные халаты, похожие на форму ку-клукс-клана, с капюшонами, полностью закрывавшими лица. Зимбардо назвал это условие «деиндивидуацией», поскольку женщины в таких группах не могли быть лично идентифицируемы. Испытуемые других групп не надевали затрудняющие личную идентификацию халаты с капюшонами, а напротив, как условие «индивидуации», их личная идентификация даже усиливалась. С целью повышения самосознания к одежде прикреплялись большие таблички с именем, и кроме того, экспериментатор говорил, что он интересуется их уникальными индивидуальными реакциями.
Следует иметь в виду, что в этом эксперименте реализуется двойное варьирование условий: а) анонимность против идентифицируемости восприятия испытуемых другими людьми и б) создание различий в степени самосознания. Мы имеем дело с комбинацией двух аспектов: а) анонимность + низкий уровень самосознания и б) идентифицируемость + высокий уровень самосознания.
После того как испытуемые каждой группы прослушали интервью студентки, они удалялись в отдельные кабинки. Каждой объясняли, что она случайным образом была выбрана для того, чтобы наносить удары электрического тока студентке, которую интервьюировал психолог, якобы с целью оценки этой особы. Показателем готовности или стремления наказывать была средняя продолжительность нажатия испытуемой кнопки электрошокового аппарата.
С какой готовностью или насколько охотно испытуемые стремились наказывать свою жертву, зависело как от характера той, которую интервьюировали, так и от того, насколько деиндивидуализированными они были. Индивидуализированные, с высокой степенью самосознания женщины действительно проявляли тенденцию быть несколько добрее или снисходительнее к высокомерной студентке, чем по отношению к деликатной и доброжелательной. Депо выглядело так, как если бы вследствие высокой степени осознания себя и своих моральных стандартов и из боязни допустить несправедливость они впадали в другую крайность, стремясь быть справедливыми по отношению к неприятной особе. Анонимные, деиндивидуализированные испытуемые проявляли большую готовность или желание наказывать свою жертву независимо от того, насколько она была заносчивой и высокомерной, хотя, в общем, стремление наказывать заносчивую было более выраженным. Существенный момент, однако, заключается в том, что они нажимали кнопку электрошокового аппарата в два раза дольше, чем испытуемые индивидуализированной группы, причем независимо от характера жертвы. Их средний показатель составил 1 секунду, в то время как средний показатель в группе индивидуализированных испытуемых был равен всего лишь половине секунды (Zimbardo, 1969).
Как следует понимать результаты этого эксперимента? Самое простое объяснение, которое соответствовало бы пессимистической трактовке Фрейда, заключается в том, что анонимные женщины именно «раскрепощаются». Скрытые халатами и капюшонами и полагая, что их нельзя опознать, они могли считать достаточно безопасным дать выход своим агрессивным побуждениям. Для Зимбардо, однако, значимой была не столько анонимность деиндивидуализированных испытуемых, сколько их низкая степень самосознания. Другие данные его исследований также подкрепляют обоснованность акцентирования фактора самосознания. Эти испытуемые не контролировали свои реакции потому, что, не думая о самих себе, они не заботились в этот момент, что думают о них другие. Их поведение было, по выражению Зимбардо, временно «свободно от обязательств… и ограничений… налагаемых чувствами вины, стыда и страха».
Другие социальные психологи также исследовали эффекты де- индивидуации (по терминологии Зимбардо), и некоторые из полученных ими результатов поддерживают утверждение Зимбардо о том, что люди могут становиться относительно агрессивными при условии низкой степени самосознания. В одном из экспериментов С. П. Данн и Р. Роджерс из Университета Алабамы выявили различия в самосознании, в то время как постоянной величиной оставалось знание испытуемых о своей ответственности за агрессию. Участники этого исследования, как и следовало ожидать, были более враждебными, -когда думали, что не будут наказаны за агрессивность, но они также становились более агрессивными, когда их внимание отвлекалось от самих себя (Prentice-Dunn & Rogers, 1982; см. также: Diener, 1979; Dipboye, 1977; Johnson & Downing, 1979; Taylor, O'Neal, Langley & Butcher, 1991). To есть не только страх возмездия, но частично и отсутствие самосознания обусловливало их более сильное проявление агрессивности. Означает ли это то, что, забываясь, мы проявляем нашу внутреннюю брутальность?
Имеющиеся данные на самом деле не подтверждают подобное пессимистическое и циничное представление о природе человека. Разумеется, верно, что люди, по тем или иным причинам предрасположенные к антисоциальному поведению, весьма склонны поступать так, как им хочется, когда думают, что не пострадают от последствий своего поведения. Однако многие из нас не склонны постоянно причинять вред кому-либо другому.
Мы не являемся ходячими вулканами, полными агрессивных побуждений, которые сдерживаются и не проявляются лишь из-за самосознания и страха наказания. Относительно немногие из нас хотели бы причинять страдания другим беспричинно, просто из удовольствия творить зло, как, казалось бы, следует из некоторых описанных выше экспериментов.
Редуцированное самосознание не ведет с необходимостью к преступлениям и насилию. Как отмечал Зимбардо, чрезвычайно возбужденные толпы также благоприятствуют анонимности и потере самосознания, но не каждая возбужденная толпа буйствует и учиняет бесчинства. Большие массы людей участвуют в спортивных событиях и рок-концертах и при этом участники часто забывают себя и поддаются интенсивным эмоциям. И, однако, мы лишь время от времени слышим о том, что такие скопления людей превращаются в дикую буйствующую толпу. Несомненно, не все спортивные фанаты и любители музыки питают с трудом подавляемые и требующие разрядки импульсы к насилию. Анонимность и низкий уровень самосознания могут редуцировать сдерживающие силы и ослабить механизмы социального контроля, но необходимы другие влияния, чтобы побудить этих людей к антисоциальному поведению. По крайней мере, даже будучи деиндивидуализированы, они должны были бы решить, что им доставит особенное удовольствие кого-то ударить и/или причинять вред и разрушать, а также иметь подходящую доступную жертву.
Я предпочитаю расценивать исследования деиндивидуации следующим образом: Зимбардо и другие авторы, вероятно, правы, говоря о том, что люди стремятся контролировать себя при условии высокого уровня самосознания и что они могут потерять самоконтроль, утратив самосознание. К этому я добавил бы, что этот редуцированный самоконтроль повышает подверженность влияниям окружающей среды.
Вместо того чтобы говорить, что деиндивидуация вызывает разрядку накопившихся подавляемых побуждений, правильнее было бы полагать, что люди в этом состоянии с легкостью поддаются воздействию происходящих вокруг событий1.
_____________
1 Поскольку сильные ситуационные влияния, вызывающие агрессию, в эксперименте Зимбардо, по-видимому, отсутствовали, это может означать, что наблюдавшиеся им различия между двумя группами объясняются скорее редуцированной агрессией индивидуализированных испытуемых, нежели повышенной агрессивностью деиндивидуализированных. То есть испытуемые первой группы могли себя вести иначе, чем обычно, потому что у них был повышен уровень самосознания и, таким образом, они лучше осознавали свои морально- этические стандарты. Это предположение в основном соответствует теории деиндивидуации Динера (1980), которая акцентирует понижение саморегуляции в результате низкого уровня самосознания.
Повышенный самоконтроль, обусловленный повышенным уровнем самосознания. В то время как низкий уровень самосознания не обязательно ведет к антисоциальному поведению, повышенная степень самосознания может способствовать социально одобряемому поведению. Согласно данным исследований, начатых Шелли Дуваль и Робертом Уикландом поколением ранее в рамках направления, получившего название теория самосознания, мы действительно с большей вероятностью склонны к социально одобряемым формам поведения, когда обращаем внимание на самих себя.
В этих исследованиях создавалась такая экспериментальная ситуация, в которой внимание испытуемых направлялось на самих себя — например, посредством того, что они видели свое отражение в зеркале, либо потому, что думали, что другие люди смотрят на них, или чувствовали, что выделяются как «аутсайдеры» в группе «чужих». В результате у них возникала тенденция к повышенному осознанию 1) своих личных стандартов и 2) расхождения между этими стандартами и тем поведением, к которому их искушали в непосредственной ситуации. Так как эти испытуемые, подобно большинству людей, были приверженны своим личным ценностям и своему кодексу поведения, они были обеспокоены искушением нарушить свои внутренние стандарты и, следовательно, у них появлялась мотивация действовать в согласии со своими идеалами (См.: Duval & Wicklund, 1972; Wicklund, 1975. См. также: Carver & Scheier, 1981).
Из этого рассуждения следует, что, поскольку по крайней мере в некоторых из экспериментов, посвященных феномену деиндивидуации, у испытуемых при условии индивидуации возникает состояние высокой степени самосознания, то вполне понятно их стремление соблюдать собственные стандарты поведения. Эти мужчины и женщины, представители среднего класса, были «должным образом воспитаны», и существуют достаточно высокие шансы того, что они оценивали агрессию отрицательно. В результате они могли сдерживать свои атаки на доступную мишень.
Важно не забывать, что теоретически повышенная степень самосознания должна вызывать повышенную приверженность собственным ценностям и стандартам. Следовательно, люди, не сдерживающие свою агрессивность, не прилагают усилий к тому, чтобы не допустить ее проявления причинением вреда кому-то другому, даже и при условии высокого уровня самосознания. Фактически при этом они могут стать даже еще более агрессивными. Это было продемонстрировано в одном , из первых посвященных феномену самосознания экспериментов, проведенном Ч. Карвером.
В этом исследовании принимали участие студенты университета, одни из которых выступали против использования электрошока в экспериментах, а другие одобряли и выступали за его применение. Каждому из испытуемых предоставлялась возможность наказывать сокурсника посредством ударов электрического тока. У некоторых из них вызывалось состояние повышенного самосознания с помощью зеркала, в котором они могли видеть свое отражение. Испытуемые с повышенным самосознанием были более склонны придерживаться своих установок. Те из них, которые высказывались за применение электрошока, проявляли наибольшую агрессивность, а те, которые выступали против, были наименее склонны наказывать свою жертву (Carver, 1975).
Прежде чем обсуждать выводы из этих исследований, позвольте напомнить вам об одном моменте, имеющем к ним непосредственное отношение, В главе 3 я отмечал, что многие люди не становятся агрессивными, когда им плохо, потому что при этом они хорошо сознрют свои негативные чувства. Направленное на самих себя внимание, по- видимому, способствует сдерживанию агрессивных побуждений. Мое предположение состоит в том, что аналогичные психологические процессы могут обусловливать подавление агрессии, когда мы направляем наше внимание на относительно новые неприятные чувства, как это бывает в ситуациях, когда создается состояние повышенного самосознания в исследованиях психологов — сторонников теории самосознания. Во всех подобных случаях испытуемых можно побуждать думать о происходящем в данный момент и, как результат, вызывать у них повышенное осознание собственных личных ценностей и стандартов (как подчеркивается теорией самосознания). Формулируя более обобщенно, можно сказать, что они принимают во внимание больше доступной им информации относительно того, насколько справедливой и уместной была бы агрессия.
Во всяком случае, на мой взгляд, существуют достаточные основания полагать, что подавляющее большинство наших сограждан оценивает агрессию негативно и считает, что ее следует избегать, независимо от того, кто совершает агрессивные действия: другие люди или мы сами. Мы также знаем, однако, что на самом деле немного найдется людей, которые никогда намеренно не причиняли вреда кому-нибудь другому. Кому из нас не случалось намеренно оскорбить соперника? Обычно благопристойно себя ведущие представители среднего класса иногда проклинают, угрожают и даже бьют тех, кто их оскорбил. Родители порой бьют своих детей. Солдаты во время боя стремятся убивать врагов.
