10
Шарлотта Бюлер в схеме периодизации жизненного пути личности описывает четыре сосуществующих базисных тенденции: удовлетворение потребностей, адаптивное самоограничение, творческая экспансия и установление внутренней гармонии.
Но адаптивное самоограничение и творческая экспансия ни в коем случае не могут быть сосуществующими тенденциями. Установление внутренней гармонии различно для примитивной и креативной личности: для примитивной личности — это удовлетворение потребностей и адаптивное самоограничение, а для креативной — удовлетворение потребностей и творческая экспансия. Для первой это позволяет сохранять энергию, а для второй — тратить.
В этом отношении примитивная и креативная личность никогда не поймут друг друга. Поведение представителей другой группы будет всегда восприниматься по меньшей мере как странное. Они не смогут понять друг друга так же как люди, которые не имеют денег, не могут понять проблем людей, которые не знают, куда эти деньги потратить.
Примитивная личность — это не недоразвитая креативная личность, это самостоятельный, самобытный феномен, особенности которого необходимо изучать и учитывать в социологии, политологии и психотерапии. Примитивная личность есть продукт нормального индивидуального онтогенеза. Базовый процесс, лежащий в основе формирования примитивной личности — это снижение энергичности, жизнеспособности зрелого организма после прекращения его развития и роста. Несмотря на значительные возможности в развитии отдельных систем и функций после достижения зрелости, общее количество энергии индивида существенно снижается, что приводит к более или менее заметному изменению личностного бытия. Происходит смена энергетического вектора, неосознаваемая в норме, и осознаваемая в патологии. Земная жизнь пройдена до середины, сборы рюкзака для примитивной личности окончены. Все, что можно было взять с собой взято, все, что можно было познать — познано, все, что можно было выучить — выучено. Примитивная личность отправляется в путешествие по жизни, которое должно казаться для нее подъемом по лестнице вверх, хотя на самом деле она с каждым шагом опускается по лестнице вниз. Смысл всей примитивной психотерапии — не дать возможности примитивной личности осознать истинное положение дел.
Роберт Музиль в романе «Человек без свойств» писал, что «мало кто в середине жизни помнит, как, собственно они пришли к самим себе, к своим радостям, к своему мировоззрению, к своей жене, к своему характеру, но у них есть чувство, что теперь изменится уже мало что… В юности жизнь еще лежала перед ними, как неистощимое утро, полная, куда ни взгляни, возможностей и
пустоты, а уже в полдень вдруг появилось нечто смеющее притязать на то, чтобы быть отныне их жизнью, и в целом это так же удивительно, как если к тебе вдруг явится человек, с которым ты двадцать лет переписывался, не зная его, и ты представлял себе его совершенно иначе. Но куда более странно то, что большинство людей этого вовсе не замечает… Нечто обошлось с ними как липучка с мухой, зацепило волосок, задержало в движении и постепенно обволокло, похоронило под толстой пленкой, которая соответствует их первоначальной форме лишь отдаленно. И лишь смутно вспоминают они уже юность, когда в них было что-то вроде силы противодействия. Эта другая сила копошится и ерепенится, она никак не хочет угомониться и вызывает бурю бесцельных попыток бегства; насмешливость юности, ее бунт против существующего, готовность юности ко всему, что героично, к самопожертвованию и преступлению, ее пылкая серьезность и ее непостоянство — все это ничто иное, как ее попытка бегства» (192).
Большинство людей и после 30 лет еще лелеют иллюзии, что они могут завтра проснуться и что-то изменить в своей жизни, что они еще молоды и у них все впереди, что предыдущая жизнь — это только увертюра к большой и многоактной опере. Это, как мы понимаем, не так, и вся социальная система устроена таким образом, что даже если примитивная личность и осознает в определенный момент, что ее обманули, общество всей своей махиной засосет и проглотит ее последний вопль. «Одна и та же идиотская участь постигает миллионы и миллионы. Существование как таковое, монотонное само по себе,.. сведено централизованным Государством к однообразной суровости.» — писал Бродский (29).
Феномен остановки и инволюции человеческой личности настолько заметен, он настолько ярок, что у многих психологов возникает иллюзия, что имеет место какое-то внешнее вмешательство. Весь процесс остановки рассматривается как ошибка, как артефакт. И никакие факты, указывающие на тотальность этого процесса, не помогают большинству ученых отказаться от соблазнительной идеи вмешаться в этот нормальный ход вещей и не дать заснуть «засыпающей красавице».
Больше всех в этом отношении достается педагогам и образовательной системе. Именно бедных учителей, в первую очередь, безо всяких на то оснований обвиняют в подавлении творческого потенциала в своих учениках. Более того, их даже умудряются обвинять в увеличении количества олигофренов — феномене, связанном с генетическими поломками и вредностями, воздействующими на организм до трехлетнего возраста, то есть когда о школе никакой речи идти еще не может. «Почему же, переступив порог школы, дети утрачивают потенциально присущие им творческие способности? — удивляется физиолог Аршавский, — Почему, как это уже неоднократно указывалось, школа является фактором отупения детей, фактором не развития, а, напротив, задержки их интеллектуального (духовного) развития и, более того, фактором риска для таких заболеваний, как неврозы и даже дебильность» (16).
Французский поэт Поль Валери, вспоминая учебу в школе пишет, что нередко «первым учеником» был подросток, довольствующийся уже пережеванной пищей, которой кормили его учителя. И если ему не везло и он не встречал среди них какого-нибудь Сократа, который не соглашался обучать его «законченным истинам», он подвергался серьезной опасности погрузиться в сон и совсем молодым приобщиться к сонму покойников («духовных покойников»).
Вот типичный пример широко распространенного заблуждения, даже двух заблуждений: во-первых Валери, как и другие считает, что это учителя и школа «губят» психику ученика, и во-вторых полагает, что встреча с настоящим учителем может что-либо изменить. Только ведь давно уже было мудро сказано, что не учитель находит ученика, а ученик находит учителя.
Какое бы направление в психологии мы не рассмотрели, в любом из них мы найдем элементы непонимания реального положения вещей. Например, представители критической психологии (К. Хольцкамп, П. Кайлер, К. Х. Браун и др.), оперируют понятием «способность к действию», или способностью индивида, благодаря его участию в жизни общества, контролировать свои собственные условия жизни и распоряжаться ими. Развитие этой способности якобы имеет две альтернативные возможности (определяемые социальными условиями и местом индивида в обществе):
1) ограниченное развитие, когда индивид приспосабливается к существующим условиям и подавляет свои «истинные» интересы, используя средства психологической защиты от неудовлетворенности, дискомфорта и т.п.;
2) полное развитие, когда индивид осознает свои собственные потребности и борется за коренное улучшение условий жизни, свободно развивая при этом свои «сущностные силы». Все психические процессы рассматриваются как аспекты этой способности.
В области мышления они выделяют дихотомию «толкования» (обыденное мышление со свойственными ему фетишизмом, упрощениями, персонификациями и т.п.) и «понимания» (проникновение в сущность вещей), в области восприятия — в противопоставлении «неадекватного (иллюзорного) восприятия действительности и адекватного ее восприятия». Задачей педагогики и психокоррекционной работы мыслится воспитание такой личности, которая могла бы мыслить и действовать самостоятельно, что предполагает активное ее участие в общественной жизни вплоть до противодействия господствующим общественным отношениям (если они не способствуют положительному самоосуществлению индивидов) и борьбы за их уничтожение.
При этом воспитание, обучение и даже психотерапия мыслится как средство, которое поможет большему количеству людей «наиболее успешно перейти от ограниченного развития к полному развитию».
Нельзя трактовать развитие примитивной личности как неполное, а тем более пытаться перевести его на некий более высший уровень, так как процесс остановки психического развития во многом не зависит от усилий психотерапевта или педагога, а усилия в этом направлении могут привести только к осознанию человеком дисгармонии между потенциально возможными в обществе духовными вершинами и его собственными реальными возможностями. При этом такая «психотерапия» приведет не к улучшению, а к ухудшению психического состояния, не к снятию тревоги, а к ее увеличению. Такая психотерапия может привести человека к потере тех примитивных способов защиты от тревоги, которые существуют на его уровне личностного развития, но не приведет к овладению способами высшей защиты.
Нельзя давать человеку возможность осознать неправильность собственного существования — наглядный пример тому катастрофические явления, наблюдаемые в более просто организованных сообществах, сталкивающихся на своем историческом пути с более высокоорганизованными цивилизациями. Эти контакты редко приводят к тому, что более примитивное сообщество, сохраняя свои основные черты и самобытность, переходит на какой-то более высокий уровень существования. Напротив — нарастает уровень тревожности, усиливается алкоголизация, распадаются привычные социальные институты, и в том числе утрачиваются отработанные схемы защиты личности.
Роберт Музиль, который как и Достоевский, Джойс, Кафка, Пруст помогает нам понять человека лучше, чем любое руководство по психологии, писал: «У каждого есть свой внутренний размер, но одежду этого размера он может носить любую, какую ни подкинет судьба… в ходе времени обыкновенные и неличные мысли сами собой усиливаются, а необыкновенные пропадают, отчего почти каждый автоматически становиться все посредственнее, то вот и объяснение, почему, несмотря на тысячи возможностей, нам как-будто открытых, обыкновенный человек и правда обыкновенен» (192).
10
Описание психологии примитивной личности и социальных законов функционирования сообщества примитивных личностей можно продолжать до бесконечности, но если вы поняли суть, я не буду на этом задерживаться. Салтыков-Щедрин, Достоевский, Чехов, Зощенко, Булгаков (если говорить лишь о российских писателях) сделали все это до меня и лучше меня.
Я же хочу только подчеркнуть, что вся психология и социология любого общества по своей сути примитивна и нормальна. Примитивные личности составляют девяносто пять процентов любого общества и их психология определяет психологию общества. Какой смысл эту психологию осуждать?
«Индивид живет в обществе, которое снабжает его готовыми моделями мышления и поведения, эти стереотипы создают у человека иллюзию смысла жизни. — пишет Фромм, — Так, например, считается, что если человек «сам зарабатывает себе на хлеб», кормит семью, является хорошим гражданином, потребителем товаров и развлечений, то его жизнь полна смысла. И хотя такие представления в сознании большинства людей сидят очень крепко, — справедливо отмечает он, — они все же не имеют для них настоящего значения и не могут восполнить отсутствие внутреннего стержня» (156). Почему же не имеют? О каком внутреннем стержне говорит Фромм? Просто не нравится Фромму спокойная жизнь нормального человека и все хочется ему подтолкнуть его на что-то, что совершенно не соответствует всему внутреннему содержанию того же человека. Нет ничего более опасного в психологии и социологии, чем подобные утопические попытки.
Нормальный примитивный человек живет своей жизнью, он более или менее ею доволен, а если и недоволен, то уверен, что не дефицитом духовности. Ничего не изменилось ни со времен Сократа, ни со времен Сервантеса, ни со времен Пушкина, ни во времени Бродского. Все трогательные, исполненные отеческой заботы и святого подвижничества призывы: «так жить нельзя!» — кому они предназначены? Мы и так знаем, что «так жить нельзя». То есть, не то что нельзя — можно, но мы так не можем. Но почему все должны жить так как, мы хотим? Я усматриваю определенную наглость, когда два с половиной процента человечества пытаются диктовать всему человечеству, как нужно правильно жить. Эта утопия свойственна очень и очень многим умным людям. Еще Платон предлагал поставить во главе государства философов, а Фромм предлагал, чтобы обществом управляли психоаналитики.
Да, мы отличаемся. Так было и так будет. И нужно находить приемлемые формы сосуществования. Нас не нужно вешать на фонарях, потому что мы в шляпах, над ними не нужно смеяться из-за того, что они путают Бабеля с Бебелем, а Гоголя с Гегелем.
«Самые прекрасные творения, создаваемые гениями, — писал Шопенгауэр, — навеки останутся для тупого большинства людей книгой за семью печатями. Правда, и самые пошлые люди, опираясь на чужой авторитет, не отрицают общепризнанных великих творений, чтобы не выдать собственного ничтожества; но втайне они всегда готовы вынести им обвинительный приговор, если только им дадут надежду, что они могут сделать это, не осрамясь, — и тогда, ликуя, вырываются на волю, их долго сдерживаемая ненависть ко всему великому и прекрасному, которое никогда не производило на них впечатления и тем их унижало, и усиливало ненависть к его творцам» (209).
Не нужно унижать примитивную личность. Да, мы отличаемся. Наше восприятие мира, память, мышление, эмоциональная сфера, сознание кардинально отличается, и это приводит иногда к резкой пропасти между нами, но зачем доводить дело до антагонизма, нелюбви, недоверия, отвращения и даже ненависти, когда жизнь и творчество креативной личности для примитивной личности становится предметом явной или скрытой злобы и презрения. Оба феномена имеют место быть и следовательно эволюционно оправданы.
Существует мир примитивных личностей и мир креативных личностей. Оба этих мира имеют право на существование. Невозможно заставить примитивную личность существовать по законам креативного мира, но также невозможно заставить и креативную личность существовать по законам примитивного мира. Есть дети и взрослые, есть мужчины и женщины, есть примитивные и креативные личности. Им суждено всегда жить вместе.
ГЛАВА 6. ПСИХОЛОГИЯ КРЕАТИВНОЙ ЛИЧНОСТИ
В научной литературе, выходящей на русском языке, традиционно принято переводить англоязычный термин «creative» как «творческий», а «creative personality» как «творческая личность». Большой ошибки в этом нет, однако, следует отметить, что понятия «креативность» и «творчество» все же не полностью идентичны. По смысловому содержанию они более совпадают, чем различаются, но поскольку у каждого из них помимо общего имеется еще и собственный, самостоятельный, частный смысл, иногда могут возникать ситуации, когда использование одного понятия вместо другого приведет к искажению смысла. С логической точки зрения они относятся к перекрещивающимся понятиям.
Креативность, как мы ее будем рассматривать, с одной стороны, — одна из основных задач психики, а с другой стороны — способность центральной нервной системы создавать (creation — создавать, творить) субъективную модель мира с помощью сенсорных, мнестических, когнитивных и аффективных систем в целях максимально гибкой адаптации индивида к окружающей среде.
В большинстве работ, посвященных проблеме креативности, содержатся указания на особые свойства креативной психической деятельности, на особый способ восприятия и преломления объективной реальности, особенность личностного функционирования, связанного со способностью глубже мыслить, глубже вникать, глубже смотреть, гибче действовать.
Понятие «творчество» предполагает не только и не столько особый психический процесс, сколько результат специфическим образом организованного восприятия, переработки и воспроизведения различных сторон объективной реальности.
Понятие «креативность» более ориентировано на личность, в отличие от понятия «творчество», ориентированного более на деятельность и ее результат. Поэтому ставить знак равенства между этими двумя понятиями не совсем верно.
Психическая деятельность ребенка, познающего окружающий мир, носит креативный характер, но мы не всегда назовем ее творческой. Деятельность ребенка, изобретающего с товарищами новую игру, первые детские рисунки, самостоятельно сделанный домик из кубиков, мы уже можем назвать творчеством (детским творчеством), потому что в этом случае мы имеем перед собой оригинальный результат креативной и творческой деятельности, совпадающих в этом случае по смысловому содержанию. Практически всегда, когда мы говорим о творческой деятельности, мы подразумеваем и определенный продукт этой деятельности, будь то рисунок, стихотворение или самостоятельная идея. При этом в русском языке принято также и продукты творчества называть «творчеством». То есть данный термин выходит за пределы сферы личности и переходит на результаты деятельности личности. В отношении термина «креативность» подобный переход невозможен. В термине «творческий» имеется более определительный, нежели содержательный смысл, который можно было бы выразить при переводе термина «creativity» на русский язык как «творческость». Когда мы говорим о креативности, мы имеем в виду процесс субъективного познания индивидом феноменальной и смысловой сущности окружающего мира, объективной реальности. Речь не идет о создании зримого, вещественного, материального продукта. Результатом креативного процесса является само формирование личности, создание уникального микрокосмоса — человеческой индивидуальной психики, души.
Процесс этот зависит как от биологических, так и от социальных факторов. К биологическим факторам формирования субъективной психической деятельности относятся наследственно обусловленное морфологическое устройство головного мозга, включая нейронную организацию коры головного мозга, подкорковые системы, стволовые структуры, сложнейшую систему коллатеральных взаимосвязей как между нервными клетками, так и между отделами головного мозга. При нарушениях, грубых дефектах строения мозга в первую очередь страдает способность воспринимать и усваивать тонкие феномены и смысловые связи между ними. Это находит свое отражение в неспособности адекватного усвоения понятийной системы, сложных поведенческих навыков, аффективной грубости. У олигофрена страдает не только интеллект и мышление, но и вся система взаимообмена информацией с окружающей средой — эмоции, тонкая моторика, память.
Чем более сложную морфологическую структуру имеет головной мозг, тем более тонкую и сложную когнитивную сетку может накинуть индивид на окружающую среду, в которую он погружен после рождения, тем более мелкие феномены он способен вычленить из «сенсорного шума» и сенсорного хаоса, тем более тонкие связи он устанавливает между феноменами. Этот закон применим как для филогенеза, так и для дифференциации человеческих индивидуальностей.
Известный российский психиатр Г. К. Ушаков писал, что «элементы, общие для разума человека и животных, не только доказывают историческую преемственность, единство филогенеза механизмов психики, но и раскрывают те особенности ее, которые наиболее полно обусловлены свойствами генетической матрицы… Биологическая, физико-химическая матрица, на основе которой формируется психика, наследуется по общим законам… и пространственно временные параметры объектов и обстоятельств окружающего мира принципиально однотипно (у человека и животных) трансформируются в физико-химические матрицы, которые, в свою очередь, становятся основой формирования как субъективного образа (разной сложности — подчеркивает Ушаков), так и отношения особи к самим таким объектам и обстоятельствам» (118).
Если нет морфологической базы — никакое обучение не исправит положения. Можно сто раз объяснять олигофрену, что птица отличается от самолета тем, что птица — живая, а самолет — нет, и трамвай от лошади — тем же, но спросите его после этого чем отличается слон от машины, он в сотый раз начнет вам отвечать, что у машины есть руль, а у слона нет, что у машины четыре колеса, а у слона — четыре ноги…
Почему это происходит? Потому что понятие «живое» — абстрактное, тонкое, нежное, гибкое, «жидкое». Слон — вот он, руль — вот он, машина — вот она, а попробуйте дать определение понятию «живое». Олигофрен не способен удержать столь сложное понятие в крупноячеистой когнитивной матрице или когнитивной сетке, которую способен создать его дефектный мозг. В этом отношении мне всегда жалко учителей — на 90 процентов их работа заключается в том, что они льют воду в решето, поскольку, как мы понимаем, не существует принципиального деления: вот мы — нормальные и вот они — олигофрены. Существует стандартное колоколообразное распределение особей в популяции, характерное для любого признака, в том числе и для феномена структурности когнитивной сетки, с постепенным переходом от людей с очень крупноячеистым мышлением, владеющих десятью — двадцатью понятиями типа «дай», «хочу», «ням-ням», до людей с очень мелкосетчатым мышлением, не только владеющих десятками тысяч понятий, но и которые еще и страдают от недостатка имеющихся понятий и которые постоянно убеждаются, что тот мир, который они видят, то есть тот мир, который позволяет им видеть их мелкоячеистая когнитивная матрица, не укладывается как в прокрустово ложе в те слишком грубые понятия, которыми пользуется большинство людей. Может быть поэтому музыка всегда считалась вершиной среди всех искусств, а если ставить на второе место — то это несомненно поэзия. Ведь в поэзии, как и в музыке, самое главное не в словах, а за словами, в тех отдаленных невыразимых вторичных и третичных ассоциациях, которые рождаются при исполнении поэтического произведения.
Ломброзо находил основное физиологическое отличие гениального человека от обыкновенного в утонченной и почти болезненной впечатлительности первого. «По мере развития умственных способностей впечатлительность растет и достигает наибольшей силы в гениальных личностях, — писал он, — являясь источником их страданий и славы. Эти избранные натуры более чувствительны в количественном и качественном отношении, чем простые смертные… Мелочи, случайные обстоятельства, подробности, незаметные для обыкновенного человека, глубоко западают им в душу и перерабатываются на тысячи ладов, чтобы воспроизвести то, что обыкновенно называют творчеством, хотя это только бинарные и кватернарные комбинации ощущений» (186).
Но тонкость структурной организации головного мозга, тонкость и сложность когнитивной сетки — это только один из биологических факторов. Какую бы мелкую сеть мы не опустили в воду, мы ничего не поймаем, если не будем прилагать еще и энергичные усилия, если мы не будем тащить эту сеть.
Поэтому второй биологический фактор — это энергетический фактор, или активность мозговых процессов, или активность психической деятельности. Это тот фактор, на который указывал Н. С. Лейтес, говоря о природных индивидуальных различиях, как предпосылках способностей. Обобщая, имеющиеся по этому вопросу данные, он сформулировал положение о том, что свойства нервной системы имеют отношение к общей психической активности человека, связанной с энергетическими характеристиками его деятельности» (78).
В тех случаях, когда мы имеем перед собой сочетание повышенной мозговой активности и врожденную филигранность структурной организации мозгового вещества, когнитивной сетки — мы имеем право ожидать возникновение феномена креативной личности.
Одна только лишь энергия, равно как одно только лишь хорошее устройство головного мозга ничего не дает. При отсутствии хорошо организованной когнитивной матрицы (еще в начале века физиологи поняли тормозящую роль коры) вся психическая энергия будет выплескиваться лишь в недифференцированных, грубых, брутальных эмоциях и мы будем иметь перед собой эректильного олигофрена или возбудимого психопата, или несчастного «деревенского философа», всю жизнь посвятившего изобретению вечного двигателя, нового способа улучшения жизни всего человечества путем использования новой солонки, новый способ разубеждения бреда и т. п.
Однако мы забыли про социальный фактор. Оказывает ли социальная среда какое-либо влияние на формирование креативной личности? Несомненно, да. Как социальная среда наполняет и формирует основу личности, так же она формирует и наполняет основу креативной личности. Другое дело, что креативная личность в результате и в процессе своего более длительного формирования перерастает возможности окружающей среды. Если примитивная личность усваивает ту часть социальной системы, которая необходима ей для более или менее успешной социальной адаптации и в значительной степени равна этой среде, или меньше ее, то креативная личность в силу того, что энергетический потенциал, а следовательно и потребность в информационном поглощении у нее значительно превышает те, которые может предоставить ей общество в готовом виде, так сказать, в виде полуфабрикатов, в определенный момент перерастает любое общество и оказывается неожиданно для себя вне общества — на границе между спокойной информационно бедной известностью и непознанным хаосом мира, на границе «terra incognita».
Креативная личность вырастает не в инкубаторе и не на необитаемом острове, и поэтому ничто человеческое ей не чуждо, но жажда нового, другой мир, мир, который не видят и не хотят видеть большинство людей, манит ее и ничто человеческое ей не интересно. Характерный признак одаренности, по мнению В. Н. Мясищева, заключается именно в «опережении человеком предъявляемых к нему требований непосредственной узкой среды» (91). Рано или поздно любая креативная личность остается и одна и вне общества.
Между креативной деятельностью ребенка и креативной деятельностью креативной личности нет никаких принципиальных различий. И в том и в другом случае речь идет о познании — то есть, о поглощении, интериоризации, упорядочивании, структуризации в субъективном мире объективной реальности. В результате этой деятельности у ребенка возникают навыки, речь, индивидуальный опыт, но этот опыт имеет социальную природу. Ребенок учится ходить — но он ходит как все, ребенок учится говорить — но он говорит на том же языке, что и окружающие, ребенок учится думать — но и думает он также, как и окружающие его люди. На все эти процессы тратится гигантское количество энергии, и она у ребенка есть. Но чтобы научится видеть не как все, думать не как все, говорить не как все необходимо еще большее количество энергии, с одной стороны, и время — с другой стороны. Никто еще не стал великим поэтом, не научившись перед этим просто говорить, не проговорив в своей поэзии поэзию других, никто не стал великим ученым, не научившись просто анализировать факты так, как это делали тысячи людей до него. И только вместив в себе все это, если только у человека еще остались силы, он начинает говорить своим языком и оставляет свой вклад в живописи, поэзии, литературе, музыке, науке. Он расширяет в своей креативной деятельности сферу познанного мира, он стоит на границе познания и, глядя в неизведанное, глядя в ничто, как маленький ребенок рисует на бумаге нечто лишь отдаленно напоминающее реальное лицо или лошадку, так и креативная личность рисует в своем творчестве отдаленное подобие того, что никто и никогда еще не видел. Он рисует мир. Те, кто придет вслед за ним, усовершенствуют его рисунок.
Таким образом я понимаю феномен креативности и креативной деятельности. В этой главе мы рассмотрим особенности креативной личности, вытекающие из всего вышесказанного.
Современными психологами деятельность рассматривается как креативная, если она обладает такими характеристиками как новизна, оригинальная когнитивная перестройка имеющейся информации (Newell, Shaw, and Simon, 1963), практичность (workable) (Murray, 1959; Stain, 1956), эффективное использование аналогий (Brandsford and Stain, 1984). Отмечается и подчеркивается частая бессознательность креативных инсайтов (Ghiselin, 1952), при этом обязательной базой креативной деятельности служит общая информированность по той или иной проблеме (Wood, 1983), сильная мотивация и настойчивость в решении поставленной проблемы (Gruber, 1981) (223).
Если вдуматься во все вышеперечисленные критерии креативной деятельности — то что это как не обычная, повседневная, можно даже сказать, ежечасная нормальная деятельность ребенка, ассимилирующего в процессе развития окружающую реальность? Практически все вышеперечисленные характеристики используются детскими психологами при описании особенностей функционирования психики ребенка.
Очень часто встречается тенденция рассматривать креативную деятельность как деятельность, свойственную зрелой личности, более того, как своеобразную черту характера, которая с возрастом лишь проявляется или нет. Но ни один из психологов, рассматривающих креативность как характерологическое или личностное свойство взрослого человека, не может показать убедительных отличий этого свойства у взрослого человека и у ребенка. С другой стороны, те психологи, которые пишут, подобно Роджерсу, что творческий характер имеют и действия ребенка, изобретающего со своими товарищами новую игру, и работа Эйнштейна, формулирующего теорию относительности, и деятельность домохозяйки, изобретающей новый соус для мяса, и работа молодого автора, пишущего свой новый роман, также теряют при этом достаточно существенное смысловое отличие, которое все же имеется между этими видами деятельности.
Поэтому в первую очередь необходимо еще раз подчеркнуть, что креативность — это по сути дела обычная, нормальная функция мозга, а не особое редкое качество, черта характера или свойство личности, встречающееся лишь у незначительной части индивидов. Если более широко рассматривать креативность, как мы ее себе понимаем, то практически вся деятельность ребенка и подростка, ассимилирующего в течении первых 10 — 15 лет жизни окружающую реальность, носит креативный характер. Образ мира, формирующийся в сознании ребенка в этот период, отличается с одной стороны крайней незавершенностью и фрагментарностью, а с другой стороны — чрезвычайной изменчивостью и гибкостью. Изменение одной из составляющих этой сложной мировоззренческой системы приводит к последующему изменению всей системы. Когнитивная матрица ребенка и подростка напоминает более или менее жидкую субстанцию, и воспринимаемая информация подобно камню, брошенному на поверхность воды, оставляет после себя целую серию последующих волнообразных изменений, затрагивающих самые отдаленные области сознания и личности. Чем меньше возраст ребенка, тем более масштабный характер имеют изменения, которые претерпевает личность под воздействием новой информации. И наоборот, чем старше становится человек, чем более сформирован его индивидуальный образ мира, так называемый гештальт, тем меньше у нас шансов ожидать каких-либо существенных, глобальных, кардинальных изменений в его системе мировосприятия, несмотря на существенное изменения характера сенсорной стимуляции со стороны окружающей среды.
Именно в этом плане мы говорим, что креативность, как основное свойство центральной нервной системы человека, имеет максимальную выраженность в раннем детстве, постепенно снижается к периоду биологического созревания, после чего субъективный образ мира приобретает все более автономный, самодостаточный, самодовлеющий ригидный характер, помогающий адаптации в условиях стабильной социальной системы, но малоспособный адаптироваться к ее быстрым изменениям, и тем более к принятию иной социальной структуры и системы. Этот феномен хорошо известен. В свое время он был назван немецким психологом Карлом Дункером «функциональной ригидностью» психики, и использовался многими психиатрами (начиная от концепции неврастении Бирда до концепции невроза Хорни) для объяснения механизма возникновения невротических расстройств у личности в современном быстроменяющемся обществе.
Рассмотрим на примерах как происходит трансформация мировоззренческих систем у ребенка и взрослого человека.
Например, все мировоззрение ребенка, воспитывающегося в религиозной среде, проникнуто идеей, что бог есть, что он всегда рядом, что он справедлив и мудр и карает несправедливость и жестокость. Мы имеем целостную систему, все информационные блоки которой привязаны к идее справедливого Бога и пропитаны ей. Ребенок живет с этим мировоззрением годы, он таким образом видит весь мир (т.н. наивная детская религиозность). Подрастая, он начинает замечать, что в жизни происходят события, не укладывающиеся в имеющуюся систему, добро не всегда торжествует, а зло не всегда наказуемо, и взрослые как обычно не могут достаточно разумно помочь ребенку разрешить возникающее противоречие. Вспомним спор между Томом Сойером и тетушкой Полли по поводу необходимости перед едой просить у Бога благословения, но невозможности попросить у него удочку для рыбалки. Этих капель сомнения, попадающих в детскую душу, иногда достаточно, чтобы в считанные дни и даже часы перевернуть всю систему мировоззрения. Еще вчера Бог был, а сегодня его уже нет.
Какая гигантская трансформация мировоззрения должна произойти при этом в детской душе. А ощущение смертности, появляющееся в 14 — 15 лет, когда в один прекрасный момент ты понимаешь, что умрешь. Не узнаешь, а понимаешь, и это также переворачивает всю личность.
В зрелом возрасте такие кардинальные трансформации крайне редки и практически невозможны. До сих пор сталинские процессы и удивительная покорность жертв репрессий поражают многих психологов и социологов. Но с психологической точки зрения по другому и не могло быть.
Если в мировоззренческую систему, пронизанную идеей «партия всегда права» проникает информация об обратном, то есть когда человека ни за что, невинного бросают в тюрьму, пытают, осуждают и судят — почему не происходит трансформации сознания у большинства людей? Потому что уже и не может произойти. Ригидная омертвевшая мировоззренческая система подавила чужеродную информацию, вытеснила ее и вернулась к стабильному состоянию.
3
Большинство психологов, изучающих феномен креативности, рассматривают ее, как проявившееся при благоприятных социальных условиях свойство личности, присущее каждому человеку, и требующее всестороннего развития и раскрытия. Рассматривая креативность в отрыве от энергетического, динамического, онтогенетического функционирования центральной нервной системы, наблюдаемое снижение креативности в зрелом возрасте связывается не с общим снижением психической энергии, а с тем, что якобы в течении жизни ребенок и подросток постоянно сталкиваются с задачами «закрытого типа», которые в свою очередь приводят к нарастанию стереотипности и ригидности когнитивных матриц. Таким образом, получается, что если ребенка специально тренировать на задачах «открытого типа», появится оригинальность и самостоятельность мышления, полет фантазий и идей, то есть, черты креативного мышления (50).
Один американский автор пошутил, что для творческого прозрения необходимо иметь всего три условия, так называемые три «В» — «Bath» (ванну, которая помогла Архимеду), «Bus» (автобус, на ступеньке которого Пуанкаре решил сложную математическую задачу) и «Bed» (кровать, в которой столь многим ученым пришло решение их проблем).
Специальным исследованиям в области креативности, приведшим в настоящее время к выделению специального раздела психологии — психологии креативности, предшествовали многолетние исследования интеллектуальной и мыслительной деятельности человека.
Эти исследования, в ходе которых возникла сама проблема креативности, осуществлялись на протяжении последних полутора-двух столетий с двух сторон: с одной стороны, это работы в рамках классической психологии, посвященные изучению интеллектуальной деятельности и интеллекта и, с другой стороны, это самые разнообразные исследования, посвященные проблеме гениальности.
Упрощенные представления об интеллектуальной деятельности, характерные для ученых 19-го века, когда, например, немецкий астроном Бессель утверждал в 1816 году, что может определить уровень интеллекта своих сотрудников всего лишь по скорости их реакции на световую вспышку, а Гальтон в 1884 году проводил исследования, ориентируясь всего на несколько простейших психометрических тестов, сменились на втором этапе более дифференцированными представлениями, нашедшими свое отражение в попытках конструирования сложных, многоуровневых интеллектуальных тестов.
В 1885 году Кэттелл разработал первые несколько тестов, которые он назвал «ментальными». Определяя быстроту рефлексов, время реакции, время восприятия определенных раздражителей, болевой порог при надавливании на кожу, число букв, запоминаемых после прослушивания буквенных рядов, и т.п., Кэттелл доказал колоколообразную кривую распределения этих показателей среди населения.
Вслед за ним к разработке интеллектуальных тестов приступили Бине и Симон (Binet, Simon, 1905). Интеллект в то время рассматривали как свойство, как способность правильно судить, понимать, размышлять и способность, благодаря «здравому смыслу» и «инициативности» приспосабливаться к обстоятельствам жизни.
В 1939 году Векслер, используя подобные подходы, создал первую шкалу интеллекта для взрослых. Он считал, что «интеллект — это глобальная способность разумно действовать, рационально мыслить и хорошо справляться с жизненными обстоятельствами», т.е., короче говоря, «успешно меряться силами с окружающим миром» (159).
Третий этап в исследованиях интеллекта, можно связать с попытками его структуризации и практически независимому выделению в этом интегральном феномене двух основных факторов, которые различными учеными были обозначены по разному. Впервые в начале века Спирмен существенно революционизировал теоретическое понимание интеллекта, введя в психологию два фактора интеллекта: генеральный фактор — G, и специфический фактор — S.
Спирмен утверждал, что в основе общей одаренности лежит особая «умственная энергия» (mental energy), которая будучи постоянной для отдельного индивида, значительно варьирует от одного человека к другому, определяя различие в общей одаренности. «Умственная энергия» по Спирмену характеризуется тремя показателями: 1) количество, уровень умственной энергии (фактор «G"), 2) степень инерции энергии, т.е. быстрота перехода от одной деятельности к другой (фактор Р — perseveration) и, наконец, 3) степень колебаний энергии, т.н. легкость ее восстановления после определенной деятельности (фактор О — oscilation). Не имея достаточных экспериментальных подтверждений существования этой особой «умственной энергии», Спирмен рассматривал ее как гипотетическое свойство, отмечая, что общие способности проявляют себя так, как «если бы» такая энергия существовала. К сожалению, как мы уже упоминали, доказательств реального существования гипотетического конструкта «психическая энергия» не имеется и по настоящее время.
